Текст книги "Злая Русь. Схватка"

Чуть помолчав, я продолжил:

– Подумай и вот еще о чем – татары разделили силы, но не отправят же поганые нам на перехват войско с осадным обозом? Нет, им еще предстоит крушить каменные стены детинца. А значит, что? Татар под Черниговом будет не так и много – это раз. И два – пороки и китайские умельцы осадного дела останутся под стенами града. Сумеем перебить их и пожечь камнеметы – считай, выиграли войну! По крайней мере, без пороков Батыю уже нечего будет делать под стенами Рязани. Да к тому же гонца Яромира я покуда при себе придержу, охрану дав ему надежную. И чтобы защищали – и чтобы доглядывали. Коли волынский князь рискнул с нами связаться и Михаила Всеволодовича ненавидит, то прознав, что мы идем с запада с сильной ратью, может, и рискнет нам в сече помочь. Вот такая вот у меня задумка… На словах хороша – а как на деле пойдет, никто сказать не сможет, одному Богу известно.

В этот раз настал черед качать головой Коловрату:

– Н-да, Егор, соображаешь ты быстро, куда мне до тебя… Вот только если татар все одно будет больше, чем у тебя воев, коли даже с помощью Даниила Волынского вам не победить, – то что тогда?!

– Тогда постараемся приблизиться тайно с запада, перебив дозоры, и ударим на рассвете… Нам главное – прорваться к порокам. А там уж и сгинуть можно! На миру и смерть красна, как говорится… Особенно когда знаешь, что лишил поганых главного их оружия. И что твоя кончина наверняка послужит спасением твоим родным…

На это Евпатий уже и не нашелся, что возразить, – а я поймал себя на мысли, что есть у меня в рукаве еще один козырь.

Михаил Всеволодович Черниговский.

Да, он никак не проявил себя во время вторжения Батыя, отказавшись помочь рязанцам. Но тут, возможно, сыграл не только тот факт, что рязанские вятичи не сражались с северянами на Калке. Возможно, реальной причиной отказа послужило недавнее разорение черниговских земель Ярославом Всеволодовичем (когда тот вел рать на Киев в 1236 году). Ибо рязанцы, как ни крути, долгое время шли в фарватере Великого княжества Владимирского – и тем более, они также послали за помощью к Юрию Всеволодовичу.

И уж точно Михаил Всеволодович не знал реальной мощи пришедшей с Батыем орды – думаю, он был уверен, что рязанцы и сами отобьются с помощью Великого князя… А потому и не захотел терять своих воинов в чужой войне.

Но ведь ничего не знал о численности татар и Юрий Ингваревич, вышедший рубиться в поле с войском, в пятнадцать раз большим, чем его рать. Как не знал об осадном обозе поганых и великий князь Юрий Всеволодович, рискнувший оставить всю свою семью во Владимире, рассчитывая, что сильная крепость продержится до его возвращения с севера княжества.

Знай все трое реальные возможности татар – и каждый действовал бы иначе.

То, что Михаил Всеволодович не пошел с дружиной защищать Чернигов, можно объяснить опять-таки разными причинами. Может быть, и струсил – но не того, что его побьют татары, а оставить Киев, который тотчас бы захватили. Тот же Даниил Романович Волынский вполне мог! А может, уже и не было у него дружины, способной противостоять монголам… Ведь осенью и зимой 1238–1239 годов Михаил Всеволодович организовал поход против литовцев, сильно наседающих на Смоленск и Полоцк. Возможно, этот поход был даже как-то согласован с действиями против литовцев и Ярослава Всеволодовича, в то же время отбившего Смоленск. Так или иначе, поход против общего врага северо-западной Руси вышел явно тяжелым, так как в нем погибло двое участвующих в боях князей.

Не ко времени начавшаяся война с литовцами подорвала военные силы князя.

Наконец, вполне может быть и так, что Мстислав Глебович собрал рать на помощь осажденной столице княжества как раз с помощью двоюродного брата. Михаил мог и хоть сколько-то воев отправить на помощь, и прочим удельным князьям северской земли приказать Мстислава поддержать. Учитывая, что формально они подчинялись именно Михаилу Всеволодовичу, но объединились вокруг князя Новгорода-Северского против монголов. Эта версия вполне жизнеспособна.

В конце концов, летописи многое до нас не донесли.

И главное: совершенно точно известно то, что бросив Киев спустя год после гибели Чернигова, Михаил отправился к венгерскому королю Беле IV c просьбой оказать ему военную помощь в борьбе с татарами. И да, город он оставил еще до того, как возникла угроза штурма. Бегство было связано именно с политическими причинами – а точнее, с союзом монголов и его соперников, Даниила Романовича и Владимира Рюриковича. Поганые ведь обещали Киев Даниилу… И вновь вспоминаем про поход на Литву. Не было, значит, своего войска у Михаила Всеволодовича Киев защищать! Рассчитывал получить военную поддержку у венгров – и не ожидал, что татары вдруг обрушатся на якобы переданный Даниилу стольный град.

Таким образом, вся история Михаила Всеволодовича Черниговского, которого так легко осуждать со стороны, отнюдь не так однозначна. И главный аргумент именно в его пользу – это мученическая кончина в 1246 году. Разве трусливый, подлый и низкий человек рискнул бы собой, наверняка осознавая, что вызовет гнев хана отказом поклониться идолам? А Михаил Всеволодович не просто рискнул – он сделал сознательный выбор. Прекрасно поняв, что за его отказом поклониться идолищам поганых последует смерть. Но он сознательно пошел на нее. Просто потому, что не мог отказаться от православной веры. Потому что не мог предать Бога.

Да, согласившись на предложение Батыя о помощи против базилевса, он явно недооценил татарскую мощь. Да, он не может знать того, что монголы всегда используют врагов своих противников для получения победы, когда не хватает собственных сил – так они покорили три государства Китай… Да, он наверняка принял татар за очередных степняков, подобных половцам, недооценив чингизидов после их поражения в Рязанской земле и в Булгаре. А Даниила с разорением Волыни, как я думаю, он просто припугнул.

Но теперь, после того как агаряне начали губить его собственных подданных, – теперь, как я думаю, в сознании Михаила Всеволодовича многое изменится.

И если, получив мое предложение, он последует за своим сердцем – а каким может быть сердце человека, сознательно выбравшего мученический венец?! – то под стенами Чернигова у меня будет уже не один союзник.

А двое – с ратью в десять тысяч русичей.

Лишь бы Мстислав Глебович продержался подольше…

Глава 7

Михаил Всеволодович Черниговский с непроницаемым лицом наблюдал за тем, как китайские осадные инженеры возводят пороки у городских стен. Покрикивая на непонятливых бродников, не разумеющих чужого языка и общающихся с мастерами через толмачей, поганые все же довольно быстро организовали возведение осадного тына вдоль городских стен Чернигова. А ныне, уже не боясь вылазки, деловито строили пороки.

– Ну, стройте, стройте…

Безусловно, такая сноровка и прыть от татар сильно изумила Михаила Всеволодовича. Он уже встречался с ними на Калке – но что он мог тогда увидеть? Толпу поджавших хвосты и завывающих от ужаса бегущих половцев, смявших ряды черниговского полка и потоптавших при том многих воев – и врезавшихся в них следом татар? Таких же, по сути, степняков – разве что ликом иных, сильно смуглых, с иным разрезом глаз. Ну да, рубились они яростнее и ожесточеннее, луки их били сильнее и дальше, чем половецкие… Но на этом все. Атака конных дружинников задержала поганых, истребляющих поддавшихся панике пешцев. И будь конных гридей побольше – глядишь, и вовсе опрокинули бы татар в воды Калки.

Но тогда еще и собственные разбегающиеся вои-ополченцы не дали взять разгон да как следует протаранить треклятых степняков.

После было страшное отступление от преследующего ворога под палящим степным солнцем в пешем строю. Уцелевшие бояре, гриди старшей и младшей дружины – все в конце концов встали в общий строй, отдав коней на пропитание воям. Не был исключением и князь, прошедший весь путь от Днепра, где изможденные преследованием русичи обнаружили лишь потопленные ладьи, до владений Переяславского княжества. Еды было очень мало, но была вода – шли ведь вдоль реки. Без нее бы никто не вернулся на Русь…

И все же за время того страшного отступления князь, сплотивший вокруг себя горстку воев, так и не увидел в поганых ничего необычного. Простые степняки на мелких коньках-заморышах, вооруженные луками да саблями, в большинстве своем без доспехов. Больно широкие наконечники срезней, сильнее бьющие луки, да «хороводы», что татары крутили, преследуя русичей, – вот и все их отличия от половцев, если не говорить о внешнем облике. В поражении же на Калке сам Михаил Всеволодович винил, прежде всего, побежавших трусов куман, да Мстислава Удатного с Даниилом Волынским, по глупости купившихся на избитый прием степняков с ложным отступлением… Шли добывать славу – а обрели бесчестие, бежав с выпученными глазами да порубив ладьи, обрекая союзников на гибель.

Глупость, трусость и тщеславие Удатного – но отнюдь не боевые качества татар принесли им победу на Калке.

Вот как думал о том Михаил Черниговский.

И мнение его только утвердилось после Бараньей битвы, в ходе которой булгары разбили возвращавшихся с Руси поганых.

…Прошло четырнадцать лет, позабылся позор Калки, зажили старые телесные и душевные раны, уступая новым, полученным в ходе извечных усобиц на Руси. Вернулись татары, сокрушили Булгар – ну и что? Булгар не раз побеждали и русичи, походы муромских и ростово-суздальских князей на восточного соседа были отнюдь не редкостью. А что с Рязанью татары ничего сделать не смогли, только укрепило Михаила Всеволодовича в его догадках.

Он и помощи Юрию Ингваревичу на деле не оказал, потому как прознал уже, что Юрий Всеволодович собирает для рязанского князя войско. Так чего же тогда его дружинникам гибнуть там, где соседи и сами с погаными справятся? Особенно после того, как прошел по его земле Ярослав Всеволодович, следующий на Киев с владимирскими и новгородскими ратниками, разоряя все на своем пути, да откупы беря с городов.

А что про несметную рать боярин Евпатий Львович, рязанский посланник, вещал – так у страха глаза велики, вон и на Калке казалось, что татарам несть числа. И добытый сторожей порубежников половец, невежественный и глупый, только убедил Черниговского князя в переоценке сил татар.

Но только увидев пришедших с полудня татар, князь Михаил Всеволодович осознал, насколько же велика разница между новыми погаными и давно уже привычными половцами, с коими начали даже родниться, коих стали крестить…

Для начала, явившееся с полудня войско оказалось просто огромным. По наивности души ныне правящий в Киеве князь предполагал, что понеся значительные потери в Булгаре (завоевывая его и получив ответный удар русичей), в Рязани, в сечах с половцами, ясами и касогами, татары приведут в лучшем случае столько же воев, сколько и сам Михаил сумел собрать. С учетом полков Галича и Волыни.

Но как же он ошибался!

Татар не менее, чем трое против одного к его войску. Да такую рать на Руси мог выставить в поле только Великий Владимир – и то, собрав едва ли не подчистую не только всех ратников, но и боеспособных ополченцев.

Однако же и вои Юрия Всеволодовича не могли не понести потерь прошедшей зимой и прошедшим летом. А значит, войско базилевса однозначно уступает татарскому.

И ведь это стало только первым взволновавшим душу открытием. Но очень скоро, во время совместного движения к Чернигову, уже искушенный во множестве битв князь вдруг понял, что в орде поганых порядка больше, чем в его дружинах. Что татары четко разделены на десятки, сотни и тысячи, что приказы монгольских командиров – закон не только для единоплеменников, но и для воев покоренных народов. Причем любое непослушание карается весьма строго – вплоть до показательной казни.

Другим неприятным открытием оказалось и то, что агаряне лучше управляемы их воеводами и в дороге, и, очевидно, на поле боя. В какой-то миг Михаил Всеволодович осознал, что для передачи разных команд в движении, татары пользуются не только гонцами, но также и различными звуковыми сигналами. Как, например, определенное число ударов била по барабану или определенное число звуков рога. И что важно, все поганые понимают эти команды, знают, что они означают, знают, как нужно при них действовать. В русской рати такого не было и в помине – сигнал рога мог быть только условным и передавать один определенный приказ. Как, например, сигнал к атаке – или к отступлению.

А ведь какие-то сигналы подавались погаными также и черными да белыми полотнищами на древках.

И еще одно откровение. Как оказалось, среди татар, подавляющее большинство которых воюет в легкой стрелковой коннице (причем более чем наполовину – половецкой), все же хватает и всадников в бронях. Пусть десять к одному – но все же… На Калке Михаилу Всеволодовичу не довелось столкнуться с тяжелой монгольской конницей. Но увидев всадников-хошучи в сплошных долгополых панцирях, опускающихся ниже колен и защищающих руки до локтей, да собранных из длинных железных полос или же небольших пластин по типу дощатой брони, он весьма впечатлился.

Как впечатлился и от сплошной конской брони…

А ведь отдельным корпусом в составе орды следуют и ясские катафрактарии, и грузинские азнаури, очень близкие по вооружению и броне к дружинникам русичей. Тех примерно столько же, сколько и хошучи – а если брать общую численность всей тяжелой конницы у поганых, то ее окажется вдвое больше, чем в дружинах Киева, Галича и Волыни, вместе взятых. И как-то сразу стало понятно, что использовать царя Батыя в своих целях, посылая его нукеров на своих противников и оставаясь притом в стороне, уже не получится. Как бы наоборот не получилось…

Да собственно, хан уже сумел включить в войско, отправившееся встречать следующую на помощь Чернигову рязанскую рать, всех дружинников Михаила Всеволодовича и Даниила Романовича. И вроде бы Батый еще не приказал князю – вроде нет. И даже не требовал – а просто сказал, что союзники должны встретить врага вместе.

И ведь не поспоришь…

Но почему-то киевский князь был уверен – когда дело дойдет до сечи, дружины западных русичей первыми пойдут в бой, пробивая поганым путь.

Бедные рязанцы!

Запоздалое раскаяние уже не раз посещало Михаила Всеволодовича, подталкивая его к тому, чтобы отправить следующей на помощь Чернигову рати базилевса гонца – предупредить о татарах да призвать поворачивать назад. Но помешали князю старая обида на Ярослава Всеволодовича и нежелание признавать его старшего брата базилевсом – а ведь признать придется, если Юрий все же победит татар.

Да ведь и рязанцы сейчас, как ни крути, – враг. Ведь как иначе-то называть тех, кто идет сражаться именно с тобой (еще не зная о поганых!), за твой же город?

Одним словом, промедлил князь киевский с решением, предупреждать ли врага или нет – а после уже и поздно стало…

Но сейчас, взирая на хлопоты возводящих пороки поганых с высоты небольшого холма, Михаил Всеволодович окончательно понял свою неправоту, свою ошибку. Осадное искусство татар – вот самое страшное открытие, кое пришлось князю сделать за последние пару седьмиц. А ведь с устройством камнеметов бывший князь Чернигова был знаком не понаслышке.

Еще Андраш II Крестоносец, король Венгрии, несколько лет назад прислал в Чернигов своему временному союзнику мастера осадного дела Борислава. Выделив тому небольшой отряд помощников… Венгр же оказался действительно умельцем, способным строить камнеметы и стрелометы – и Михаил Всеволодович, не жалея средств, приказал укрепить оборону стольного града своего княжества пороками. И ныне за кольцом внешних стен встали мощные катапульты, метающие камни через городни на полтора перестрела, а в башнях расположились дальнобойные стрелометы.

И главное, что с поля-то их, поганым, не видно…

Правда, крепость покуда молчит, не спеша огрызаться тяжелыми булыжниками и сулицами, способными уже сейчас наказать поганых за беспечность. Вон, знакомые метки в поле, по которым пристреляны черниговские пороки. И хлопочущие китайцы как раз на их линии свои камнеметы ставят. Но у молчания защитников стольного града есть много объяснений: например, они надеются на внезапность, на то, что когда начнется штурм или хотя бы обстрел, они сумеют нанести врагу куда больший урон, чем сейчас.

Или же ждут начала переговоров…

Изначально Михаил Всеволодович рассчитывал, что дождавшись разгрома следующей из Рязани рати, он выставит перед стенами уцелевших пленных и пригрозит, что в случае сопротивления отдаст татарам на разграбление земли запершихся в граде князей. Таким образом, он рассчитывал обойтись без пролития крови северян – даже двоюродного брата Мстислава надеялся выкупить у поганых за счет даров склонивших голову горожан. Однако теперь, наблюдая за приготовлениями агарян к штурму, в душе князя зрела уверенность – татарам будет мало даров откупающегося града, мало крови владимирских ратников и даже Мстислава Глебовича. Пусти их в Чернигов – и ограбят подчистую, да хорошо, если только ограбят! Сумеет ли Михаил отстоять стольный град от монгольского погрома, если Батый вдруг скажет, что желает получить его в качестве подарка, залога крепкой дружбы, в награду за пролитую нукерами кровь – или по любому иному надуманному поводу? Вон, когда Рюрик Ростиславич Киев взял – отдал половцам на жестокое разграбление. Так те даже монахов и монахинь не пощадили, всех слабых и старых перебили, а здоровых угнали в полон.

И что-то подсказывало Михаилу Всеволодовичу, что татары поступят еще хуже. А еще он точно знал, что ему не хватит сил тягаться с Батыем. Особенно теперь, когда его дружина ушла по полудень, драться с сородичами русичами.

А может, и ничего? А может, и обойдется?

– А-а-а-х!

Ярясь на собственную глупость и малодушие, князь схватил себя за густые космы, крепко сжав их в руках от бессильного гнева. Что делать, что?!

Поскакать вперед и предупредить поганых, что ставят камнеметы в пределах досягаемости крепостных пороков? Но тогда татары будут знать о тайном оружии северян и наверняка сумеют снизить свои потери при штурме, легче возьмут град. Да и поперек сердца князю этот выбор – уже хотел было направить коня вниз, да будто прирос к седлу!

А оставь все как есть – и первый же выпущенный черниговцами камень, что убьет кого из татарских нукеров, станет первой пролитой меж ними кровью. И тогда Батый уже точно не откажется от платы за нее – любой платы, которую пожелает. Впрочем, первая кровь ведь уже пролилась. Пролилась тогда, когда поганые пошли изгоном к стольному граду, желая внезапно ударить по рязанцам. И убивали всех, кто встретится им на пути – против воли князя черниговского, коего никто о людях-то и не спросил.

Вот и теперь татары могут, ни о чем не спрашивая, разграбить Чернигов до тла.

Но если штурм состоится – то ведь его же ратников и отправят первыми на стены его же града! Не случайно Батый оставил здесь пешцев «союзника». А выйдет так, что его, Михаила Всеволодовича, вои проложат татарам путь за стены, своей кровью оплатят открытые ворота – и разграбление, гибель города.

Так что делать, что?!

Не думал никогда князь, что окажется в подобной ловушке, в которую сам по глупости себя загнал, из которой, как кажется, и выхода нет. Если только…

…Если только прямо сейчас, еще до того, как Чернигов огрызнется ударом камнеметов (что может случиться в любой миг), не обратиться к горожанам с теми самыми требованиями, кои он собирался выдвинуть чуть позже, имея на руках пленных рязанцев и явив защитникам стольного града всю мощь орды.

И того, что сейчас северяне видят, должно хватить. Убоятся удельные князья, убоятся, наверняка переметнутся под его руку. И простой люд должен последовать за ними, приняв истинного князя. Наверняка ведь последует!

Михаил Всеволодович уже было тронул коня, желая послать его к городским воротам – но тут все его нутро сжало в узел при одной только мысли: а если народ не последует? Если не примут гордые черниговцы князя, приведшего поганых в свой дом? Если встанут они горой за прямого и честного Мстислава, водившего их летом на этих вот самых татар?

А еще страшнее, что Батый в любой миг может об этом вспомнить – особенно, если город сдастся без боя. И если захочет тогда свирепый царь покарать не только двоюродного брата Мстислава Глебовича, но и всех его ратников? На самом деле, просто желая забрать Чернигов на разграбление.

Что тогда?!

– Господи, Господи, спаси и помилуй, Господи, грешен! Господи, вразуми, научи меня, как мне поступить? Господи, подскажи… Ангеле Божий, Хранителю мой Святый – дай мне разума, дай чистого сердца понять мне, что делать, да вознеси мольбу мою к небесам!

Горячо, искренне взмолился Михаил в отчаянии, прося Божьей помощи, истово закрестился да поклонился в пояс, с седла. А когда поднял глаза, то взгляд его вдруг уткнулся в ханский шатер, перед входом которого волхвы поганых выставили идолища бесовские. Теперь каждый, кто входил в шатер помимо хана – будь то его гонец или воевода, или знатный батыр – то обязательно кланялся идолам, да еще и переступал через священный для язычников огонь.

И словно почувствовал князь, как от идолищ бесовских чем-то темным веет, страшным, поганым. Почувствовал вдруг что-то такое, отчего по спине его словно холодом обдало – каким-то могильным холодом… И еще тревожнее стало на душе Михаила Всеволодовича – как тревожно бывает тем воям, кто чувствует свой скорый конец.

Но одно вдруг очень четко понял нынешний князь киевский – и бывший черниговский. Понял, что верна его догадка насчет стольного града, понял, что хан поганых Батый не отступится от него, каким бы образом тот ему не достался: хоть после переговоров, хоть после штурма.

– Благодарю тебя, Господи, что вразумил… Благодарю, ангел мой хранитель, что помог…

Да, князь загнал себя в ловушку согласием на союз с татарами. Да, он не разобрался в своих чувствах, не успел решиться упредить рязанцев о татарах… Но еще ничто не кончено. Еще ничто не решено…

Впервые за последние дни голова князя прояснилась, а мысли его стали четкими, емкими, верными.

Да, сил у него немного – но и татары половину орды своей от стен града отправили на полудень. Ежели ночью ударить… Ежели ночью ударить, сколько поганых удастся побить? Многих, очень многих – хоть те на стоянку и отдельно становятся, обнося ее возами. Все же прорваться к ним удастся. Да к ханскому шатру.

Нет… Это лишнее. Батый и его верные чингизиды наверняка успеют бежать. Лучше по порокам. Да, лучше по порокам ударить, пожечь все камнеметы татарские – вот это великое дело! И Мстислава Глебовича предупредить – нужно его предупредить заранее. Хоть и завалил двоюродный брат все ходы подземные… Но если написать послание на выделанной коже, написать, что русичи по татарам хотят ночью ударить – так его можно и через стену стрелой переправить. А уж там коли поверит ему Мстислав и решится помочь, то поведет рать на вылазку. Ежели не поверит… Что же, увидев настоящую сечу – поверит! А там или в сече поможет, или хотя бы отступающим к граду ратникам ворота откроет.

К воеводе же, боярину Святославу, что повел гридей с татарами на полудень, гонца потребно направить. Коли еще не схватился с рязанцами хан Шибан, поставленный Батыем во главе поганых, то Святославу стоит в будущей сече по татарам ударить. Глядишь, если вместе на агарян навалятся, сдюжат русичи – и восточные, и западные, рубясь плечом к плечу с иноземцами.

А ежели случилась уже сеча, то тогда уцелевшим воям следует ночью подняться, коней на выпасах своих разобрать, а по выпасам поганых ударить, оставив тех без лошадей. И увести табуны татарские – хоть через то же Переяславское княжество, в Киев. Уж пешие степняки-то не так страшны, как конные.

Решено. Этой же ночью отправит Михаил гонца к Святославу, а стрелой – послание к Мстиславу, в осажденный Чернигов. Следующей же русичи ударят по татарской стоянке – даст Бог, вместе ударят!

Осталось только с Даниилом Волынским все обсудить. Хоть и враг он Михаилу, но ведь одновременно с тем – дальняя родня. Сестра-то Данилова, Олена Романовна, женой Михаилу приходится. Ее именем и будет просить князь о помощи. Галич за то отдаст, не раздумывая, хоть и всех галицких ратников под руку шурина прямо сейчас отдаст.

О том, что будет, если Даниил Романович при личной встрече ответит отказом, выслушав предложение Михаила, князь старался не думать. Только рука его при этом невольно касалась меча. Но Михаил Всеволодович зря опасался насчет Даниила Волынского. Тот идею зятя поддержал сразу, как только посмотрел в его горящие огнем скорби и надежды глаза, и сердцем понял – не врет князь киевский. И тогда уже волынский князь сгоряча открыл правду о гонце к рязанцам – чем вызвал не порицание, а только настоящий, непритворный восторг зятя.

Да только невдомек было обоим князьям, что Батый оцепил Чернигов густой цепью своих разъездов. И когда новые гонцы их вместе отправились к воеводам (Святославу и Дмитру, преданному боярину и тысяцкому Даниила), то перехватили их поганые вместе с посланиями…

И утром следующего дня, когда русичи еще только готовились к внезапному для татар ночному бою, Батый уже знал об измене орусутов и готовящемся нападении.