Текст книги "Исповедь диггера. Кровавые тайны метро-2"

И второй вопрос: а когда Соединенные Штаты Америки, наконец, вторглись в Ирак? Правильный ответ: после событий 11 сентября 2001 года, когда с лица земли были стерты в Нью-Йорке башни-близнецы. Найдутся тысячи людей, возмущенных подобным заявлением, и они будут правы, но только не все политологи согласны с ними. В 2002 году на страницах авторитетного американского еженедельника независимая политологическая группа опубликовала результаты своего исследования, и оказалось, происшествие запланированным называют 76% опрошенных, и они же связывают ввод американского контингента в Ирак с тем, что Джордж Буш получил карт-бланш, чтобы сделать это на законных основаниях. При этом 56% опрошенных считают: правительство находилось в курсе готовящегося террористического акта, но умышленно не предотвратило его, чтобы иметь основания для развязывания войны против Ирака.

В те годы трудно было проанализировать трагедию 11 сентября, а сейчас по прошествии времени подобные бесчеловечные акции научились укладывать в мозаику исследований и скупые цифры графиков. Я был в Соединенных Штатах в 2005 году и беседовал с видным политологом Джефом Рейдли. Именно он стал инициатором создания группы, которая и проводила опрос среди респондентов.

Кстати, Рейдли считает, что именно после этого выступления на страницах печати у него возросло количество штрафов за дорожные правонарушения. Мы сидели у него дома, в Чикаго, и Рейдли, смеясь, рассказывал о своем стойком ощущении, что его фото есть у каждого полицейского на дороге:

– Знаешь, Дэн, когда меня останавливает патрульный-женщина, то мне всегда хочется спросить, а не подозревают ли ее в том, что я ее любовник, – ну нельзя же постоянно смотреть на мою фотографию?

– Считаешь, козни? – интересуюсь я.

Пожатие плечами:

– Я не знаю. Может быть, их смущает моя внешность.

Джеф по национальности грек и имеет весьма колоритную внешность: жгуче-черные волосы, черные глаза и густая растительность на щеках.

Безопасность общества превыше всего: полицейские тогда хватали любого подозрительного, – но от трагедии до наказания виновных слишком большое расстояние. В Хитроу, после нескольких взрывов на улицах Лондона и в аэропорту, запретили брать в салон самолета все, кроме документов. В Москве мэр города Юрий Лужков после трагедии с мюзиклом «Норд-Ост» на законных основаниях начал кампанию по выселению из города всех лиц кавказской национальности. Соединенные Штаты начали войну за «независимость» в Ираке.

– Ты ведь понимаешь, Дэн, – говорил мне Рейдли, когда мы затрагивали подобные темы, – правительство не та структура, чтобы выглядеть беспомощной и позволить себе не доглядеть какой-то из собственных объектов. Но политика – грязное дело, и меня не удивило, когда я узнал, что ЦРУ знало о готовящемся теракте. Но оно ничего не предприняло, чтобы отвести угрозу.

– Почему, как ты думаешь?

Он шумно вздохнул:

– Потому что война в Ираке не выглядит неподготовленной акцией.

И я понял, нет смысла искать темную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет. Я имею в виду, пытаться обозначить вину правительства в чем-либо совершенно нереально. И политологи могут говорить все, что угодно, убеждать в любых фактах, приводить примеры, но в случае как с Ксений Стриж – если пример будет слишком опасен для разоблачения системы, то человек тут же пропадет в ее недрах.

Итак, мы имеем постоянную манипуляцию на уровне государственной власти, причем манипуляцию, которую очень легко скрыть благодаря тому, что власть умело использует свои собственные, подготовленные и продуманные ошибки, чтобы в дальнейшем добиться определенного результата. Это может быть военная агрессия, замаскированная под борьбу за демократию. Это может быть вопрос внутриполитический, когда умело разжигается конфликт на межнациональном уровне, к примеру. Это может быть профессионально сфабрикованное обвинение, когда неугодный просто отправится в места не столь отдаленные. Или убийство, которое будет выгодно. К примеру, дело Михаила Ходорковского. Или убийство Павла Литвиненко. Исчезновение какой-то девушки по имени Ксения не может даже близко соперничать со значительностью этих событий, но не забываем, что Ксения могла бродить и бродила по подземным коммуникациям до тех пор, пока неосторожно не зашла на тот же участок, который, скорее всего, и стал причиной гибели Марка Аврелия. Кстати, я встретился в итоге со следователем, который вел дело этого диггера, и мне нехотя (а больше – под давлением начальства) были пересказаны обстоятельства дела и дана выписка из протокола:

18 июля в Грибовом переулке машиной синего цвета (предположительно марки седан) сбит мужчина. Водитель с места происшествия скрылся. Мужчина был доставлен в больницу, где, не приходя в сознание, скончался от кровоизлияния в мозг.

Пересказ тоже не дал ничего интересного или нужного. Но бывают истории, которые выдумываются из головы, а бывают те, что резолюцией присылают вышестоящие органы власти. Такой резолюцией со мной и поделился следователь Корольчук Георгий Алексеевич, капитан милиции. Причем меня так и подмывало спросить, а не учил ли он наизусть запятые из протокола, но делать этого я не стал, ведь, как водится, лишняя ирония в отделении милиции может привести только к усугублению меры ответственности за нее. Поэтому я просто поблагодарил за потраченное время и ушел. Ушел к тем, кто говорит мне пусть наполовину, но правду.

Евгений Михайлович явно обрадовался моему приходу:

– Светлана придет минут через пятнадцать, а пока послушай, что я узнал. – Странник торжественно надел очки и, дождавшись, когда я сяду, взял свой видавший виды блокнот, достал заложенное между страницами письмо и прочел мне:

В прошлом году мэр города Москвы Юрий Лужков запретил несанкционированное посещение подземных коммуникаций, мой дорогой. Как ты думаешь, почему? Ради безопасности и участившихся несчастных случаев? Подумай, мой дорогой, ради чьей безопасности и кто планомерно стал провоцировать несчастные случаи после одного такого симпатичного события? Ты видел фото в одном авторитетном американском издании ЦРУ, дорогой? А я видел, и, ты знаешь, там очень красивыми и, я бы даже сказал, ровными кружочками обведены самые «уязвимые» зоны нашей любимой подземки. И это, дорогой, не просто вентиляторы, а вентиляционные шахты, большая часть из которых была построена как муляж. Куколка. Обманка. И я бы понимал, если бы американские друзья случайно поняли, что это муляж, но все дело в том, дорогой ты мой, о том, что это муляжи, знают только три человека. Плюс грешным делом мы с тобой, но, поскольку знаю, ты не будешь обсуждать это ни с кем, я могу тебе просто рассказать об этом, чтобы ты был поосторожнее, когда ныряешь в шахту. Теперь там можно сломать шею. Совсем забыл, ты спрашивал, куда я собираюсь весной. Думаю, в Китай. Только там готовят настоящую рисовую лапшу с бычьими хвостами. До связи, дорогой. Амир.

Странник бросил на меня внимательный взгляд из-под половинок-очков.

– Не находишь, что письмо интересное?

– В чем-то да, только я не совсем понимаю, о чем идет речь.

– А о том, дорогой, – воспользовался Евгений Михайлович обращением своего друга Амира, – что можно теперь точно сказать, что «маяки» расставили под землей не инопланетяне.

– А кто?

– Родной КГБ, ныне ФСБ. Это они мутят воду, заметая следы. Тебя удивляет, что наше государство осталось таким же тоталитарным, как и при советской власти? Что-что, а Госбезопасность никто не разваливал. Их можно ненавидеть, но без них невозможно существование такой огромной страны. В их руках уйма секретных разработок, они чувствуют себя порою сверхлюдьми, потому что это они сочиняют правила и законы для нас, для черни. Они между добром и злом, понимают свою безнаказанность, но без нужды, четко оговоренной в уставе, ее в ход не пускают. Не знаю, как там насчет благородства, но вкус власти над умами они почувствовали однозначно, и это дает о себе знать. Правда, сейчас речь не о том.

Как всякая структура, ведающая безопасностью, эта мощная организация поделена на множество отделов. Некоторые соприкасаются с обычными людьми, некоторые сокрыты за семью печатями. В ее ведомстве и секретные разработки оружия, и методы психологического воздействия.

Во всей мишуре, которой пестрят СМИ, содержится доля правды, хоть и очень сильно приукрашенной. Это они отводят глаза, ведают дезинформацией, заметают следы. Там работают знатные шутники, скажу я тебе, им доставляет огромное удовольствие выдумывать гигантские обманки, уводящие любопытных по ложному следу. Как и распускать о самих себе фантастические слухи. Правда, они бесчеловечны. И стоит лишь кому-то приоткрыть завесу тайны, как любознательному остается лишь считать дни до своей смерти. С другой стороны, они мыслят иными категориями, отдельно взятый человек с его чувствами и страстями их не волнует. Они блюдут свое дело, и потому каждый дотронувшийся до святая святых должен унести это знание в могилу. Обвинять же их можно не более чем руководство генштаба, отправляющего в бой батальон с осознанием, что больше половины бойцов полягут под вражеским огнем.

– А кто такой Амир, Евгений Михайлович? – спросил я, переводя тему разговора.

– Хороший человек, Даниил, мы с ним делали несколько ходок, – отозвался Странник, убирая письмо в записную книжку, – потом он пропал из виду, а после лишь бывал наездами. Перебрался в Израиль и сменил имя на Амира. А сам он из Екатеринбурга родом и очень долго жил в Москве.

– Это такой ответ, если бы я спросил: кто такой президент, и вы бы мне ответили на это: «Глава государства», – я рассмеялся.

– Даниил, – тонкая улыбка Странника внезапно надела на его лицо будто венецианскую маску, которые носили наемники-убийцы, – нет на свете возможности узнать все.

– Я не очень и настаивал, – буркнул я.

– Я заметил, – смеется, – все равно не отвечу на твои вопросы, поскольку ответов я не знаю.

– Маскировка? – пошутил я.

– В какой-то мере, я немного причастен к этой махине, правда, считайте меня местным подметальщиком, не более, – спокойно кивнул Евгений Михайлович.

Меня даже не осенило. Просто я понял, что это так и называется «взгляд изнутри», и Странник, предлагая мне обрывки информации, действительно всего не скажет, потому что не знает. А вот его знание теперь меня совершенно не удивило, даже совсем напротив.

Глава 6.
Бункер Сталина. Могильник № 345/8

…Через некоторое время, выкопав первую находку, я потянулся за аптечкой. У меня не слабое сердце и все в порядке с нервами. Но когда внезапно находишь в подземной нише человеческий череп, спокойствию это не содействует. Череп был маленький, больше всего похожий на детский – я не специалист в анатомии, но по размеру все же могу судить. Кроме того, он был деформирован, совершенно дикие очертания, напоминающие сильно вытянутое яйцо. По форме этот череп напомнил мне рисунки зародышей на ранней стадии внутриутробного развития.

Ради этой информации я все-таки поехал в Москву. После рассказа Евгения Михайловича (о нем ниже) мне не терпелось понять, каким таким таинственным образом можно незаметно скрыть следы нескольких могильников среди троп, десятки раз пройденных диггерами. Ксения, конечно, о них тоже знала, и группа Марка Аврелия – тем более, ведь не может же быть экспедиция безрезультатной?

Есть всем, ну, если не всем, то многим, известные факты. Это, к примеру, то, что первая ветка второй сети метро, или, как ее еще называли, Д-6, появилась еще при жизни Сталина. Собственно, она соединяла Кремль и дачу «отца народов». Вроде бы назначение ее понятно – возможность тайно перебраться из точки в точку в экстренной ситуации.

Но мало кто знает о дополнительной функции этой ветки. Тогда это был скорее просто тоннель, чем часть большой сети. Просто подземная дорога, ведущая из пункта А в пункт Б, во всяком случае именно так говорилось во многих документах и именно так представляется исследователям, которые смотрят этот район. Но на этой ветке находился еще и пункт С. Это тоже не слишком большой секрет, поскольку сейчас вряд ли кто сомневается в том, что на территории СССР было несколько правительственных бункеров, опять же объединенных в единую сеть. Сталинский бункер всего лишь один из первых. Сеть убежищ для представителей высших эшелонов власти так и не была окончательно завершена. Полагаю, правители и сами понимали бессмысленность такого шага – никто из них при прямой ракетной атаке не успел бы скрыться в бункере, слишком мал промежуток времени. Поэтому и бункеры, что называется, не довели до ума. Та же участь постигла и бункер самого Сталина.

Суть в том, что вождя народов мучили не только физические недостатки – малый рост, отсохшая рука, которую он всегда прятал, откуда и пошла в народ поза, ставшая его «визитной карточкой». Он также был параноиком: ему казалось, что из ближайшего окружения все желают его смерти. И даже готовился к насильственной смерти. Но вместе с тем он принимал все мыслимые меры для того, чтобы обезопасить себя от возможного нападения. Бункер был частью всего этого. Сталин боялся не столько атаки с воздуха, сколько изнутри – своеобразного «дворцового переворота». Он принимал меры и для того, чтобы его не могли отравить – из-за этого, в частности, у него прогрессировала сухорукость (некоторые препараты, которые он принимал из соображений безопасности, плохо сказались на здоровье).

Пока все звучит очень достоверно, не правда ли? Но если бы все заканчивалось только на самом факте существования этого бункера с прямым выходом на сталинскую дачу, вряд ли мы бы завели этот разговор.

Предполагаю, последующий арест Мержанова, архитектора, который и разрабатывал проект сталинской дачи «Ближняя», непосредственно связан с характером самого проекта. И я уверен, Мержанов отлично понимал, что ждет его по окончании работ. Но вы и сами представляете, что это такое, когда в СССР начала пятидесятых дают правительственное поручение. Так просто не откажешься. Из дачи напрямую в бункер вел ход. Начинался он в подвале, по тому же принципу, по которому устроены все проходы в домах старой Москвы. Ведь если разобраться, из каждого подвала старого дома при желании можно попасть в метро или в единую городскую сеть. Суть в том, что те же вентиляционные шахты, проходы, двери, ведущие в тоннели, не слишком и замаскированы. Просто большинство людей о них не знает.

После смерти Сталина бункер закрыли на долгие годы, и ветка, ведущая на дачу вождя народов, долгое время не использовалась. Вновь подземное помещение открыли в 1960-е годы, когда сеть второго метро была уже достаточно развита. И то, как использовали теперь бункер, вряд ли понравилось бы Иосифу Виссарионовичу. Хотя… Кто знает? Возможно, он бы оценил полезность замысла. Но все по порядку. Вам, видимо, мало знать только факты? Всегда интересен путь, по которому пришли к выводам, особенно если выводы настолько, казалось бы, дикие.

Дело в том, что сейчас особой проблемы (если, конечно, вы не первый год всерьез занимаетесь исследованием подвалов, подземелий и тоннелей, которые закрыты от рядового обывателя) с тем, чтобы проникнуть в эту ветку сети Д-6, нет. Нужные люди, разговор, некоторая сумма – да, не без этого, но что сейчас делается бесплатно? – и у вас есть доступ. Конечно, можно идти и «своим ходом». Но при таком положении вещей есть большая вероятность, что дальше первого участка вы не пройдете. Поверьте мне, русская бесхозяйственность и запущенность – во многом удобный миф, которым можно прикрыть многие рискованные шаги и при этом снять с себя ответственность.

Теперь в этот бункер желающих водят на экскурсии. Я считаю, это правильно – давать возможность людям прикоснуться к истории своего государства, к такому вот ее проявлению, пусть даже не собственными руками, так хоть взглядом, через фотографии и видео.

Но мало кто знает, что на протяжении нескольких лет бункер использовался под цели, которые совершенно не совпадали с первоначальными целями строительства дачи и убежища. «Ближняя» и после смерти Хозяина (так называли Сталина в его окружении) оставалась закрытым, секретным объектом. И в отличие от остальных не нуждалась в обосновании – почему. И так понятно. Долгое время это был молчаливый памятник символу ушедшей эпохи. Но после в бункер, под землю, поселили первую партию жильцов. Я бы сказал, очень необычных жильцов. Однако давайте порядку.

Для дальнейшего расследования я отправился в Москву. Поезд домчал меня за одну ночь, дав под стук колес возможность подумать о многом и многих. И вот я на месте.

Известно, что вблизи станции «Красные ворота» находится едва ли не подземный город-бункер, который функционирует и по сей день. Это фактически военный штаб, почти полностью автономное сооружение, в котором обеспечены все условия для тех, кто там живет и работает. Позже, находясь на пике своих поисков, мне все же удалось поговорить с одним из сотрудников этого засекреченного объекта. По его словам, условия там лучше, чем на большинстве «открытых» московских предприятий, не говоря уже о размере заработка. Но тогда меня интересовал не он – я не хотел рисковать своей свободой, а может, даже и жизнью и пытаться проникнуть на территорию секретного военного объекта.

На самом деле одним тоннелем Кремль – «Ближняя» район сталинской дачи не ограничивался. Меня всегда интересовало устройство подземных коммуникаций того времени и назначение тоннелей и ответвлений, построенных еще при жизни вождя. Раньше я с уверенностью считал: все построенное под землей в этом районе относится к тридцатым – пятидесятым годам двадцатого века, то есть как раз к тому времени, когда «Ближняя» строилась и бесконечно, вплоть до смерти Иосифа Виссарионовича, модернизировалась, перестраивалась. Я не говорю обо всей линии, а только о тех подземных сооружениях, которые находятся в непосредственной близости от сталинской дачи. Но я ошибся. И узнал об этом во вторую свою вылазку. Меня тогда сопровождал мой хороший друг, очень опытный исследователь подземелий, назовем его Яков Петрович – даже сейчас я не хотел бы упоминать его настоящее имя. В движении диггеров он никогда не участвовал и считал себя историком. Впрочем, абсолютно справедливо.

Яков Петрович вначале наотрез отказался вести меня под землю и, лишь услышав, что это связано с историей исчезновения девушки и смертью людей, показал мне несколько тоннелей, которые шли в совершенно нелогичных на первый взгляд направлениях от «Ближней», прочь от Москвы, дальше в сторону Истры. Туда, где, казалось бы, ничего значимого не может находиться. Но если вспомнить, Истра когда-то называлась Воскресенском – на первый взгляд ничего не значащий факт, ведь тогда, а это был тридцатый год, менялось множество топонимов. Но всему свое время.

Как-то мы спустились в один из тоннелей, который вел чуть к западу от прямого истринского направления. Дошли до тупика, уткнулись в глухую стену. Надо бы ломать. Но как будешь крушить камни вблизи сталинской дачи? И тут произошло первое очень любопытное событие. Яков Петрович каким-то образом выбил разрешение у администрации объекта «Ближняя» на исследовательские работы. Знаете, я до сих пор теряюсь в догадках относительно его истинного статуса. Но, так или иначе, разрешение на то, чтобы разрушить стену, которая образовывала тупик, мы получили. Пробив отверстие, мы двинулись дальше. Тоннель, который шел после тупика, находился практически в аварийном состоянии. Идти было очень тяжело, и несколько раз приходилось подолгу задерживаться, чтобы пройти дальше, – в некоторых местах тоннель частично обвалился. Мы прошли в общей сложности метров пятьсот, когда Яков Петрович остановился и начал что-то искать. Тогда я и понял, что он точно знает, что ищет. Не было никаких видимых примет того, что в левой стене что-то спрятано, никаких признаков – участок ничем не отличался от тех, которые мы миновали чуть раньше.

Мы с Яковом Петровичем, вооружившись инструментами и терпением, принялись разрушать стену на том участке, который он отметил. Помню, я очень удивился, насколько легко нам это удалось. Складывалось впечатление, что стену заделывали наспех, стараясь побыстрее что-то спрятать, и кирпичную кладку положили абы как, лишь после оштукатурив поверху. Стену мы разобрали достаточно быстро. Всего часа два – два с половиной, и нашим глазам открылась довольно просторная ниша. В ней ничего не было – абсолютная пустота, только пол, залитый чем-то похожим на асфальт. Яков Петрович прошелся по этому асфальту, покачал головой и предложил сделать последний рывок – разбить это покрытие. Вначале я не понял, зачем ему это нужно. Ниша мне представлялась пустым складом, с заделанным из соображений удобства входом – чтобы не оставлять в стене дыру и не монтировать дверь. Но потом я понял, что рассуждал не слишком разумно. Мы разбили покрытие, я по просьбе моего друга взялся за лопатку и начал копать.

Через некоторое время, выкопав первую находку, я потянулся за аптечкой. У меня не слабое сердце и все в порядке с нервами. Но когда внезапно находишь в подземной нише человеческий череп, спокойствию это не содействует. Череп был маленький, больше всего похожий на детский – я не специалист в анатомии, но по размеру все же могу судить. Кроме того, он был деформирован, совершенно дикие очертания, напоминающие сильно вытянутое яйцо. По форме этот череп напомнил мне рисунки зародышей на ранней стадии внутриутробного развития.

Чуть позже мы обнаружили и другие кости. Яков Петрович сказал, что с нас на сегодня хватит, и мы покинули тоннель. Назавтра он мне не позвонил, и я не мог его застать ни по одному из известных мне номеров. Я приехал в район «Ближней» через три дня и даже спустился в тоннель в одиночку. Но тоннель, по которому мы шли, был вновь заделан. Бить стену вновь я не стал. Но неделей позже мой приятель нашел меня сам. Он пригласил меня к себе домой и там, на кухне, показал мне фотографии. По всей вероятности, братскую могилу, которая находилась под полом этой ниши, исследовали уже куда более компетентные люди. Фотографии были сделаны профессионально и явно предназначались для того, чтобы попасть в папки под грифом «секретно». На этих кадрах кости были выложены на столах так, как должны бы располагаться при жизни умершего. На самих карточках были нарисованы линии, показывающие степень отклонения от нормы. И судя по скелетам, неподалеку от «Ближней» находилось довольно большое захоронение людей с очень сильными патологиями в развитии. Словно кто-то задался целью собрать со всей страны уродов и похоронить их там. Судя по заключению исследователей, которое мне тоже показал Яков Петрович, захоронение было единовременным, а время смерти этих… все же людей, вероятно, было примерно одинаковым. Создавалось впечатление, что неподалеку от Москвы в один-два дня умерло больше трех десятков странных людей.

Больше мы на тему нашей находки не разговаривали. Яков Петрович каждый раз, когда я пытался поднять тему вновь, уходил от ответа, а после и вовсе уехал за границу, и наше с ним общение прервалось.

Что оставалось мне? Я понимал, в захороненных останках на первый взгляд не было ничего необычного, но кто-то же замуровал стену? Я пытался размышлять без фантазии и готов был обнаружить и причину деформации черепа, вплоть до врожденных патологий, но если это не было тайной, то нужно было ли так тщательно скрывать улики? Я решил, что обязательно спущусь под землю снова, а для начала поговорю с криминалистами на предмет врожденных аномалий. Договорился о встрече с академиком Пазуховым, который долгие годы изучал врожденные патологии у младенцев, зараженных во время взрыва на Чернобыльской АЭС. Я, откровенно говоря, туманно объяснил причину визита, сказал лишь, что покажу ему фотографии костей, которые заинтересовали моего научного руководителя. Соврал одним словом, кроме того, академик был довольно стареньким, и я рассчитывал на непредвзятое мнение, не основанное на каких-либо сведениях, почерпнутых из современных таблоидов. А то у меня был забавный случай, когда я пришел общаться со «специалистом», а он мне едва ли не пересказал мою собственную статью по интересующей меня теме.

Сидим мы с академиком, лауреатом Ленинской премии, награжденным орденом Почета, дважды Героем Советского Союза, Петром Сазоновичем Пазуховым у него в кабинете и говорим о династии Минь. Петр Сазонович оказался заядлым востоковедом и в минуты досуга с удовольствием изучал Китай.

– Понимаете, Даня, не возражаете, если я буду вас так называть?

Отрицательно мотаю головой, нет, мол, ради бога.

– Китайская культура уникальна по своему воздействую на менталитет миллиардов людей, Даня, в ней духовная сущность столь неотъемлема от материального мира, что трудно найти на земле что-то более полное по своей доступной форме передачи знаний от поколения к поколению.

Возразить мне было совершенно нечего, поэтому я кивнул:

– Восточная философия довольно близка к телесному миру, и вы поэтому стали врачом и криминалистом?

– Врач – это у меня наследственное, – посмеивается.

– А криминалистика?

– Тут сложнее, – после паузы, – отца во время войны сгноили в лагере, я дошел до Ельцина и потребовал эксгумации обнаруженных останков. Знали бы вы, Даня, сколько поисковых групп я обошел, прежде чем мы смогли начать поиски.

Томительная пауза, которую прервал я:

– Сожалею.

– Когда мы обнаружили захоронение, то не смогли долго опознать по структуре скелетов, чьи останки мы обнаружили, и я совершенно не мог понять причину этой деформации; конечно, как врач, я понимал: ткани были подвержены какой-то обработке, и возможно, лучевой. Но это могли быть и препараты, ведь кости на самом деле очень гибкие.

У меня немного удивленный взгляд:

– Да, да, Даня, вспомните японских императриц, которым в младенчестве перевязывали ступни, и в зрелом возрасте они не могли сами передвигаться, потому что нога не выросла, кости так и остались деформированными перевязкой и, естественно, они не выдерживали веса человеческого тела. Та же схема. Если воздействовать на кости в зародыше, то может родиться просто урод.

– Как?

– Колоть препараты, воздействовать облучением, электричеством, и тогда может родиться ребенок с поврежденными функциями скелета.

И тут я положил на стол фотографии, которые мне показывал мой знакомый диггер. Подвинул к Петру Сазоновичу:

– Примерно такие?

Пазухов взял со стола фотографии и долго рассматривал их. Взял лупу, чтобы рассмотреть какие-то особенности, он бледнел так быстро, что я боялся, что ему стало дурно. Поднялся, взял графин и налил в стакан воды. Подал академику и молча сел напротив него:

– Смещенные шейные позвонки, неестественная форма черепа, слишком удлиненные пальцы. А вот и шестипалый зародыш. А это ребенок со слишком большой черепной коробкой, которая тяжелее его скелета. А вот скелет с неестественно прямой спиной… вживленные пластины… судя по светлым подтекам, разрушающие костную ткань…

– Иными словами, – начинаю я.

– Иными словами, Даня, – академик отложил лупу и внимательно посмотрел на меня, – даже не будучи специалистом, можно сказать, что скелеты принадлежат людям, на которых были поставлены медицинские эксперименты.

– Да, мне тоже так показалось, когда я увидел эти фотографии.

– Где вы их взяли?

– Дал один человек, – уклончиво ответил я. Ну правда, зачем моя откровенность человеку, у которого был замучен в застенках отец.

Секундное молчание. Барабанная дробь пальцами по столешнице:

– Удивительное дело, но эти деформированные останки мне очень напомнили именно те, что мы видели с поисковиками, когда обнаруживали могильники с захоронениями у концлагерей.

Я напрягся:

– Вы о тех, которые были на территории бывшего Советского Союза.

– Да, Даня, именно о них, – мимолетная улыбка приходящего в себя человека, тяжелый взгляд на меня, – это вас так удивило?

– Нет, – честно сказал я.

– Тогда рассказывайте, – откинулся на спинку кресла и засунул руку в карман брюк.

Честно говоря, первая паническая мысль – профессор лезет за оружием. Нет, ничего такого. Просто достал сигареты.

– Под землей нашли вот эти останки, – начал я деликатно издалека, – судя по имеющимся данным, тела хоронили в непосредственной близости от того места, где они были умерщвлены с помощью опытов или по иным другим причинам.

– Анализ почвы?

– Откуда узнали? – я чуть удивился.

– Все просто, Даня. – Он закурил и выпустил из носа тонкие струи дыма. – Если люди были умерщвлены прямо на месте, то почва пропитана не только кровью, но и потом, и, простите, мочой. Мне приятно, что вы не улыбнулись. Однажды мой студент изволил несмешно пошутить, что, мол, приговоренный описался от страха, и студент тут же был отчислен из Академии права. Просто сальные и прочие железы в момент смерти полностью расслабляются – и все происходит непроизвольно. Когда человека приговаривают к смерти на электрическом стуле, то после этого приходится мыть пол.

Я не смеялся. Мне было совершенно не смешно. Такая горечь стояла комом в горле, словно я сам видел, как умирали дети, вызывая смех тем, что мочевой пузырь опорожнялся сам по себе. Сокращение мышц во время смерти. Тряхнул головой, взял пачку сигарет Петра Сазоновича и дрожащими пальцами вынул сигарету, прикурил и нервно выпустил дым из носа. Академик смотрел на меня спокойно:

– Поэтому я стал криминалистом, Даня, я хотел точно знать, за что отвечает человек, умерщвляя себе подобного.

– Я догадался, – кивнул в ответ.

– Кстати… – Петр Сазонович снова уткнулся в фотографию, потом взял ее и пошел в свою лабораторию, расположенную в соседнем помещении.

Я с любопытством ждал его возвращения.

– Идите сюда, Даня, – зычно позвал он.

Я мигом вскочил и быстро пошел в лабораторию. Прохлада. Идеальная чистота. Хром и пластик оборудования. Запах какой-то непонятный. То ли медикаменты, то ли что-то химическое, то ли тальк, то ли сандал, то ли воск. Я проскользнул между двумя установками каких-то мерно гудящих баллонов и подошел к белоснежному столу, на котором лежали фотографии.

– Сюда, – раздался голос слева.

Я обернулся и не сразу увидел Пазухова за огромной установкой – невероятных размеров микроскопом. Подошел и встал у плеча.

– Ну-с, смотрите, – академик отстранился, давая мне возможность прильнуть к микроскопу. Я взглянул. Когда глаза привыкли к диоптрии, то увидел на огромном сером предмете выбитые цифры.

– Это номер, – пояснял мне Пазухов, – практически как в концлагере, только с той разницей, что цифрами обозначаются зашифрованные препараты, которые были использованы для обработки конкретного человека.