Текст книги "Антикиллер-4. Счастливых бандитов не бывает"

«Рисуя» все вокруг, Леший быстро шагал вдоль забора, втянув по привычке голову в плечи и засунув руки в карманы брюк. Выйдя на улицу, он повернул к остановке и еще прибавил шагу. Когда у него нет покоя на душе, нет покоя и ногам – он должен двигаться, неважно – куда и зачем. К счастью, автобус подошел почти сразу. Леший зашел, окинул взглядом полупустой салон. Сидячие места были, но садиться он не захотел. Встал на задней площадке, ухватившись за поручень, и уперевшись лбом в холодное стекло.

Он ехал и думал. Заходили и выходили пассажиры, задевали его сумками и портфелями, кто-то даже выругался в его адрес – Леший не обращал внимания.

Ему почему-то вдруг вспомнился Черкес. Засел у него в голове и никак не желал оттуда выходить. С Черкесом он четыре года топтал иркутскую зону, хлебнули тогда всякого дерьма по полной баклажке… Не сказать, чтобы были близкими корешами, но когда вышла разборка с дагестанцами, Черкес конкретно подписался за него, выручил, можно сказать. А потом… Потом, спустя несколько лет, они неожиданно пересеклись в Тиходонске. Душевно так посидели, выпили. Черкес расслабился и сболтнул одну вещь, которую ему не следовало говорить. О бабах. Леший пересказал потом это Лису, знал, что тот землю роет, ищет серийного насильника. И Черкеса взяли… А потом он бежал, и была «правилка» в резиденции Креста, где Черкес объявил, что Леший – сука и стукач. Много было хая и криков на той «правилке», и все без толку, поэтому Крест в конце концов постановил решить спор кровью, то есть в честном поединке. Дали им по штырю, поставили в круг… и Леший «ростовским ударом» в три секунды мочканул Черкеса, тот даже понять ничего не успел. Стоял – и упал с проткнутой печенкой. Объявил тогда Крест, что все обвинения снимаются, что Леший, то есть Клоп, – честный вор и все такое…

«Хрен там честный», – думал Леший, вжимаясь лбом в забрызганное осенней грязью стекло. Черкес был прав. А он его сдал и убил. Правда, сделал это ради Лиса. А Лис, как было справедливо замечено, никогда не бросал его в беде. Никогда. Но…

«Вот сдал бы он кого-нибудь из своих ради меня? – подумал вдруг Леший. – Какого-нибудь дружка-опера, с которым под пули ходил и водку пил – сдал бы?»

За стеклом автобуса убегала прочь серая лента дороги, перестраивались автомобили, мигали огни светофоров. Некоторое время, пристроившись в хвост автобусу, ползла крохотная учебная «ока» – Леший видел лицо искаженное напряжением девушки-курсанта за рулем, даже не понять – симпатичное оно или не очень. Потом «ока» отстала, ее место заняла большая роскошная машина, Леший даже не знал, как называется эта марка. Какой-то мужик там, вальяжный, уверенный в себе, тарахтел по телефону и скалился во всю варежку, придерживая руль двумя пальцами. Леший всмотрелся – да это же Лис! Ну, или очень похож, во всяком случае. Он приподнял руку, махнул ему. Мужик за рулем не прореагировал, продолжая говорить в трубку. Нет, ну один в один Лис… И куртка кожаная, как у него… Хотя, по идее, Лис должен был давным-давно уехать отсюда, у него ведь машина где-то рядом со свалкой была припаркована, а Леший пока шел к остановке, пока на автобусе этом тянулся…

«Может, он следит за мной?» – мелькнуло вдруг в голове у Лешего.

Он сразу убрал руку. Но в этот момент мужик в машине придвинул голову к лобовому стеклу и, прищурившись, посмотрел на него. Леший невольно отпрянул.

Это был не Лис.

Лис подстрижен наголо, а у этого какой-то хохолок на голове… И рожа потолще. И вообще… Сейчас Лешему даже трудно было представить, как он мог принять этого «бобра» за лихого мента.

– …Ваш билет, мужчина!

Его довольно бесцеремонно тряхнули за плечо. Леший обернулся. Полная контролерша в форменной жилетке стояла перед ним, буравя злыми маленькими глазками.

– Или тебе особое приглашение нужно, папаша? – Рассмотрев помятое лицо Лешего, она с легкостью перешла на «ты». – А то милицию вызову, живо в чувство приведут!

И тут Леший в самом деле пришел в чувство. Даже настроение поднялось. Он попал в привычную для себя среду, ситуация не требовала от него мучительного выбора – все было и так предельно ясно. Леший хищно оскалился, блеснув стальной фиксой.

– Ну, что лупетками на меня брызгаешь, шкура барабанная, чума ты бубонная? – презрительно бросил он, отпуская поручень и грудью надвигаясь на контролершу. – Чего в пупырек лезешь? В ломбард меня сдать нацелилась, бардачница? А живчика сглотнуть не хочешь, а?

Контролерша открыла от неожиданности рот и отступила на шаг, отдавив кому-то из пассажиров ногу.

– Че…Чего ты сказал? – пробормотала она.

В салоне смолкли разговоры, и даже двигатель автобуса как будто стал работать тише. Леший, которого мгновение назад можно было принять за прибитого жизнью бомжанутого мужичка, вдруг преобразился. Он приосанился, вскинул голову, он улыбался в лицо контролерше широкой акульей улыбкой, и тем страшнее было выражение вымороженных остекленевших глаз – именно так, по мнению присутствующих, должны выглядеть глаза убийцы.

– А ну, спрячься в топку! – гаркнул он, оттесняя контролершу вместе с пассажирами в глубь салона и одновременно приближаясь к выходу.

– Под нары загну! Шнифты выну! Зафингалю! Доверху уложу, корова жирная, клизма парафинная, мухомолка!

Автобус подъехал к остановке, двери открылись. Леший выскочил наружу и громко, от души, рассмеялся. Обернулся, махнул рукой прильнувшим к окнам пассажирам и пошел своим путем.

Через четверть часа он подходил к «Мелехов-Клубу». Из будки рядом со шлагбаумом навстречу ему выскочил молодой охранник.

– Что за дела, Васильич? – крикнул он Лешему. – Говорил, на сорок минут, а сам на полдня пропал! Я что, париться тут за тебя должен?

Леший молча вошел в будку, скинул свою куртку и напялил другую, форменную, с надписью на спине «Охрана».

– Чтоб последний раз было, понял? – продолжал отчитывать его молодой. – А то доложу начальнику, будет тебе под жопу ногой и… и… и до свиданья…

Леший обернулся к нему и несколько мгновений сверлил глазами, пока охранник не захлопнулся. Потом сурово и внятно произнес:

– Нишкни, дятел. Раз стуканешь, потом всю жизнь мозги набекрень, понял?

Вытолкнув напарника, Леший запер дверь и уселся перед окошком будки. Через минуту к шлагбауму подъехал длинный «мерседес», белый и чистенький, словно только что из мойки. На втором ряду, за мордатым водителем в темном костюме, сидели две ослепительно красивые девушки. Водитель повернулся, вопросительно глянул на Лешего: в чем дело? почему не открываешь?

Леший опомнился и нажал кнопку. Шлагбаум пополз вверх, белый «мерседес» проехал на территорию клуба.

* * *

Насчет Лиса Леший действительно обознался. Тот никуда не уехал, а продолжал работать. Не снимая свой маскарадный наряд, он прошел в небольшой запущенный сквер на набережной и стал раздвигать палкой кусты, будто искал бутылки. Самое смешное, что действительно нашел две.

– Дергай отсюда, бомжара, – раздался сзади грубый голос с блатными интонациями, который Лис узнал сразу.

– Сам дергай! Это моя территория, – сипло огрызнулся он. И повернулся.

Сзади стоял человек, похожий на питекантропа. Низкий скошенный лоб, расплющенный нос, большой рот с толстыми губами, лупатые наглые глаза. Только одет он был не в шкуры, а рабочий комбинезон с перекрученными лямками с оттопыренными карманами, под которым виднелась выцветшая клетчатая рубаха, расстегнутая на груди.

– Чё ты сказал, фофан?! Ты кому сказал? – питекантроп вытянул руки с хищно извивающимися, живущими каждый своей жизнью татуированными пальцами. Я тебя задушу и в Дон брошу!

– Кончай воевать, Горгуля, – сказал Лис своим обычным голосом. – Бутылки я тебе отдам.

На уродливом лице проступила радость узнавания.

– Гля, папа, как ты заныкался! Реальный бомжик!

– Чего ты меня всегда папой зовешь? Ты же меня постарше!

Агент замотал головой.

– Это по возрасту я постарше. А по положению – ты папа!

– Грамотный! – уважительно удивился Лис.

– А как же! Три десятилетки кончил, – довольно подтвердил свой высокий образовательный статус Горгуля.

– Как так?

– Да очень просто. Каждый раз как сидел, так и учился. В школе-то лучше, чем в отряде. И на училку можно позы-рить, и покемарить… Да и по режиму послабления… Так что, три аттестата получил. Правда, один в карты проиграл, а два продал…

Лис печально причмокнул.

– Без бумажки ты букашка. Придется еще поступать в девятый класс!

– Типун тебе на язык! Да и потом, на зоне учиться только до 30 лет обязательно!

– Ладно, ты для меня и так ученый, – Лис похлопал агента по плечу. – Какие новости?

– Да какие… Я сейчас в порту со старых корабликов провода сымаю и прочие цветные металлы. Оно выгодней, чем по карманам рыбалить. Речпортовских пацанов часто вижу. Совсем беспредельщиками заделались. Одного бомжа палками насмерть забили. За просто так, от нечего делать.

– Доходили до меня такие слухи, – задумчиво сказал Лис.

– У них вся гниль с головы идет. Там Гарик лютует. Штрафует пацанов почем зря, морды бьет, волыной в харю тычет. Раньше такого не было… Они недовольны, хотя в открытую выступать боятся…

– И это слышал… Ладно, продолжай наблюдать. А пока скажи: ты про дела последние в курсах? Про налеты на магазины, про мочилово? Про Вартана, Омара, Лыжника?

Горгуля пожал плечами.

– Слышал, что все слышали. Правда, говорят, что Омара с Лыжником не на Цыганском озере грохнули…

– А где?! – чуткий нос Лиса хищно зашевелился. Судмедэксперт сказал то же самое.

– Дома у Карпета. Вроде на него налет был, пацанов там и завалили. А потом трупы вывезли на озеро…

– Кто вывез?!

– Ясное дело кто… Или налетчики, или сам Карпет…

– Зачем это ему?

– А я откуда знаю? Наверное, не захотел заявлять…

– Да-а-а… А ты как все это узнал?

Горгуля вздохнул, достал из оттопыренного кармана банку пива, открыл со щелчком, жадно припал. Заросший кадык несколько раз дернулся вверх-вниз, и банка закончилась. Горгуля глянул на нее оценивающе: тоже цветной металл…

– Есть один чел, Армен, он у него садовником работал. А после налета ушел – своя шкура дороже. Он и рассказал по пьянке… Потом спецом приходил, просил не болтать… Очень просил!

Горгуля все же отбросил банку в кусты.

– Карпет, говорит, сильно напуган. Вроде ни в какие дела лезть не хочет. Даже ответку включать не хочет. Вроде уезжать собрался. В Америку.

– Да ты что? Какой из него американец?! Он и английский не выучит!

– У Карпета там родня… Будут по-своему говорить…

– Ну что ж, это ценная информация, – кивнул Лис и полез за бумажником.

– Держи, – он протянул агенту три тысячи. – А только постарайся разведать: почему он не заявил о таком беспределе?

Почему свою кодлу не поднял? Почему так напугался? И кто у него конкретно был? Кто исполнитель?

– Попробую, – не очень уверенно вздохнул Горгуля. – Хотя это тема стремная. Как подобраться?

– У меня все темы такие, – сказал Лис. – А подобраться… Сходи в «Загон», будто хочешь дурь на реализацию взять, потолкайся, понюхай…

– Как бы нюхалку не оторвали. Там это запросто…

– Не бойся, я с тобой, – дежурным тоном сказал Лис и направился к выходу из сквера.

* * *

Перед лестницей, ведущей в подвальный бар гостиницы «Аксинья», висит табличка: «Закрытое мероприятие». Однако внизу, за глухими кленовыми дверями, тихо. Ни грохота музыки, ни пьяных визгов, ни звона бьющихся бокалов – ничего такого, чем славятся закрытые мероприятия.

По обе стороны от лестницы дежурят два мордоворота в свободного покроя пиджаках, способных укрыть под своими складками не только пистолеты, но и вошедшие в моду малогабаритные автоматы для спецподразделений типа «кедра», «кипариса» или даже чешского «скорпиона». Спешащие мимо к лифтам постояльцы невольно опускают глаза и ускоряют шаг. А подойти и спросить: нельзя ли спуститься выпить пива или накатить соточку беленькой – такое даже в голову никому не приходит. Потому что понимают – это очень, очень закрытое мероприятие… И муха не пролетит мимо, не просочится в просторный, отделанный мрамором зал. Да и нечего ей там делать: жрачки-выпивки на таких мероприятиях не подают.

За длинным и пустым столом в центре зала сидят четверо: Гарик, Кореец Ким, Гуссейн и Итальянец – цвет тиходонского криминала. Нет, правда, Босого, но это нормально – его никто сюда и не звал. А вот Карпета звали, да он почему-то не пришел. Нет и Антона, который все это мероприятие затеял, но уж он-то прибудет, и его персональный стул обязательно дождется своего хозяина. Антон никогда не опаздывает, хотя и заранее приходить тоже не любит – называет это стариковской привычкой. «Много он понимает в стариковских привычках», – кривятся собравшиеся. И недаром кривятся – Антон моложе всех их, перспективнее и еще не прошел пика своей карьеры. Но рассуждать на эту тему не резон… Хотя рассуждай не рассуждай, а каждому ясно – за Антоном и другой молодежью будущее.

Вот эта молодежь стоит – прямо у входа. Такие же мордовороты, что и наверху, у лестницы, это личные телохранители, каждый пришел со своим хозяином, каждый с недоверием поглядывает на соседа. Только Степашка выделяется среди молодой поросли: ему уже под полтинник – уходящая натура, вчерашний день. И от такой наглядности Гарик испытывает досаду, переходящую в рвущееся наружу раздражение.

Пристяжь не сводит глаз со своих хозяев. Судя по тому, как покачиваются их головы, они ведут ровную неторопливую беседу. О чем говорят авторитеты, можно только догадываться. Но строить догадки – себе дороже. Лучше просто подпирать стену широкой спиной, ощущая лопатками могильный (тьфу-тьфу!) холод мраморных плит, да внимательно контролировать полированные двери.

Стрелки часов, висящих над входом, подбираются к 14—30. Как только минутная стрелка опустилась вертикально вниз, двери бара резко распахнулись и стремительно вошел Антон. Осмотрелся, мазнул взглядом по жмущейся у стены пристяжи, усмехнулся:

– Вы чё? Воевать тут друг с другом собрались, что ли? Или с кем-то еще?

– Зато ты, вижу, никого не боишься, – раздраженно проговорил Гарик Речпортовский. – Или тебе две жизни гадалка нагадала?

Фраза прозвучала резко, даже с оттенком угрозы. Но Антон не обратил на это внимания.

– А кого мне бояться? – спокойно сказал он. – Тебя, Гарик, я не боюсь. И Итальянца не боюсь. И Жору Каскета тоже. И вам бояться не советую.

– Знаем мы твои песни! – по-прежнему грубо сказал Гарик. – Что нам опять петь будешь?

Антон подошел к столу, сел на свой стул.

– Тебе, Гарик, пусть петухи на заре поют. А я к вам с серьезным базаром пришел. Если кого-то это напрягает – за холку не держу!

Петухи у братвы не в почете, эта фраза тоже прозвучала двусмысленно, с оскорбительным намеком. Но таким тонким, что не зацепишься.

– Ты ухватись сперва за холку-то! – процедил Гарик. Он оглядел собравшихся. – Что-то я не пойму, братва! То ли Антон «марочку» проглотил по дороге, то ли он и впрямь тут король, а?

Гуссейн сладко улыбнулся, прищурил черные глаза.

– Не кипешись, дорогой, – сказал он. – Человек войти не успел, а ты уже жало наставил, ответы какие-то требуешь. Нехорошо! Пусть говорит человек, чего ему от нас надо. А выводы будем делать потом.

– Базар простой и короткий, – сказал Антон. – Вы и сами все видите, все на ваших глазах происходит. Магазины водочные разгромили, Вартана убили, – это что, совпадения? Водка и дурь основную долю бабла дают, а сейчас, похоже, бабло по другим каналам пошло. И в другие карманы…

Антон откинулся на спинку, сложил руки на груди. Собравшиеся молча смотрели на него. Гуссейн продолжал давить сладкую улыбку, а на лице Гарика читалась открытая враждебность.

– Босой втихаря под Жору Каскета подстроился, что тот скажет, то и делает. Только вид напускает важный. Думаю, это он скормил московским Вартана, Батона и Рыбу с Адидасом. И еще кого-нибудь скормит обязательно.

– Босому выгоды нет, – бросил Итальянец.

– Еще какая! – возразил Антон. – Босой только на старом авторитете и держится. А так, за Каскетом, он вроде как и силу набрал. Пока им угождает, они его и держать будут.

– Стрелки переводишь?! Ты сам с москварями ламбаду танцуешь! – Гарик оскалился, навалился грудью на стол. Если бы здесь по обычаю стояла выпивка-закуска, он бы точно что-нибудь разбил. – Забыл, как рассказывал, что Буржуй тебе французский коньяк наливал по пять тонн баксов? А как они к тебе на день рождения приезжали?

– Да, у меня есть друзья в Москве, – спокойно ответил Антон. – С Буржуем я коньяк пил, а с Коричневым в Сандуны ходил. Только они там, а я здесь, друг к другу в дела мы не лезем.

– Складно поешь! – у Гарика раздулись ноздри. – Только никто тебе не верит… Так, пацаны?

Гуссейн, Ким и Итальянец переглянулись.

– Все может быть, – пожал плечами Итальянец. – Босой – рыба еще та… А на Антона я не думаю.

– Понял? – Антон посмотрел на Гарика. Тот отвернулся. И Антон продолжил:

– Вы и так не слепые, не глухие. Знаете, видите. Я ведь ничего нового не сказал, все и так ясно. Скоро всех нас по одному к рукам приберут – кому маслину в череп, кого в пристяжь определят. Надо что-то делать, братва. Не дело просто сидеть и наблюдать все это.

– Что предлагаешь? – впервые подал голос Кореец. Ему не нравился этот разговор. А особенно вытекающие из него последствия.

– Первым делом убрать Босого, – твердо произнес Антон явно заранее приготовленную фразу. – Выбрать нового Хранителя и дать московским оборотку.

– «Убрать» – это как? – поинтересовался Итальянец.

– Как угодно. «Дать по ушам» на общем сходе. Или… Но это на крайний случай…

Гарик вызывающе засмеялся.

– А-а, дошло наконец!.. – сказал он. – А вместо Босого поставить тебя! Так, что ли?

Все смотрели на Антона.

– Что за фигня?! – возмутился он. – Я же не воровской масти!

– Какая разница! – Гарик обрадовался, словно угадал в «Спортлото».

– Сейчас все по-новому… А ты уже заранее заботишься, чтобы все решили правильно!

– Зачем такие слова, слушай? – Гуссейн задрал густые брови, развел руками. – Может, человек и в самом деле помочь хочет! – Он повернулся к Антону. – А ты почему его цепляешь, рубаху рвешь? Ты всегда такой спокойный, выдержанный, тебя ведь звали Миротворцем, верно? Зачем подливать масло в огонь, когда и так горячо?

– Я все сказал, – покачал головой Антон. – Я не собираюсь разборки устраивать. И не гавкаю на других…

– А кто гавкает?! – перебил его Гарик. – Ты про кого это сказал?!

Гуссейн поморщился.

– Мудрость где? Где разум? Где дружба, наконец?

Гарик вскочил, с шумом отбросив стул.

– Вы тут дружите, а у меня дела поважнее есть!

Он вышел из бара, за ним тенью выскочил Степашка. Остальные молча смотрели им вслед.

– Я тоже пойду, – поднялся Итальянец.

– И я, – последовал его примеру Кореец.

Особо важное мероприятие закончилось ничем.

* * *

Антон и не рассчитывал, что все получится с первого раза, но все равно был разочарован. Видимо, объединить силы не получится: Гарик явно встал в контру, Гуссейн, как всегда, хитрит, Кореец с Итальянцем выжидают…

В быстром бесшумном лифте он поднялся на двенадцатый этаж, сел в VIP-кафе, заказал коньяку. Позвонил своему шоферу, велел подъехать через час.

Антон смотрел на раскинувшийся внизу город, пил коньяк и думал… о Буржуе. В конце концов, почему бы и нет? Московские против московских… Неплохой вариант. Только с какой радости, скажите, коронованный столичный вор станет вступать в этот конфликт? За деньги? У него своих немерено…

Он раздумывал над этим, когда в кармане зазвонил, заерзал телефон. Антон посмотрел на экран и тихо выругался. Звонил именно Буржуй. Словно подслушал его мысли…

– Здравствуй, Антон, – проговорил низкий хрипловатый голос. – Как поживаешь?

– Нормально, спасибо, – сказал Антон. – Что-то случилось?

– У меня все в порядке. Надеюсь, и у тебя тоже. Только не лезь ты в это дело…

– Какое?! – вскинулся Антон.

– В то самое. Каскет не сам по себе к вам приехал. Его общество послало.

Ах, вот оно что… Уже сдули! Кто? Итальянец? Гуссейн? Гарик?

– Ты все понял?

Спорить в таких случаях не принято. Человек, который говорил с Антоном, слов на ветер не бросает. Если он нашел нужным позвонить и предупредить (а Буржуй не отличается особой заботливостью), значит, дело и в самом деле швах.

– Спасибо. Я понял, – сказал Антон и положил трубку.

* * *

Гарик с охраной ездил на огромном, как сарай, «линкольн-навигаторе». Правду говорят, что недостаток роста некоторые люди компенсируют размерами дома или габаритами автомобиля. Сам Гарик был невысоким, широкоплечим крепышом с круглыми наглыми глазами и квадратным лицом, половину которого занимал тяжелый подбородок. Большую блестящую лысину окружал седоватый венчик жестких волос. На любого человека, чей рост превышал 170 см, он смотрел, как на врага. И на того, кто был ниже этой отметки, – тоже. Врожденная агрессия перла из него и искала выхода, даже пацаны, которые ходили под главарем речпортовских, боялись своего бригадира. Он всегда искал повод придраться, подраться, постреляться. Для него все вокруг были врагами, в том числе встречные и попутные водители вместе со своими автомобилями.

– Разъездились, козлы! А все жалуются, что плохо живут! Мудилы! Давай, газуй, у меня важная «стрелка», я опаздываю!

Гарик уже сто раз сказал, что у него встреча с таможенниками. Что там за встреча такая историческая, никто толком и не знал, – может, обычная пьянка с прикормленными чиновниками. Но Гарик был взвинчен и орал почем зря на Самоху, который и так гнал под сто двадцать, сигналами и миганием дальнего света расчищая перед собой третий ряд.

– А то метлами мести[12]12
  Мести метлой – болтать впустую (блатной жаргон).


[Закрыть] все мастера, а дело делать некому! Авторитеты дутые, етить их мать! С мэром сфотографировался и думает, что он главней всех! – выходил из себя Гарик, то ли путая Самоху с Антоном, то ли просто вымещая на нем плохое настроение. – Спорт, победа, хренота всякая!.. Г-гон-дон штопаный, и-ишь! Я тебе покажу, блить, спорт и победу! Я тебе…

Гарик саданул кулаком по приборной панели.

– Не поспеешь ко времени – прямо там, на таможне, и урою!!

В это время перепуганный Самоха выскочил на перекресток и, не убирая газа, повернул налево. Заскрипела резина, как будто он вошел в известный по голливудским фильмам «полицейский разворот». И хотя в действительности Самоха совершил «бандитский разворот», это дела не меняло. Огромный «линкольн-навигатор» на какое-то мгновение перекрыл дорогу несущейся по встречной полосе старенькой «БМВ», которая, по всей видимости, тоже куда-то опаздывала. Пронзительно сигналя, «бэха» резко вильнула в сторону, пытаясь уйти от столкновения. Это ей почти удалось: не хватило всего пяти-семи сантиметров. Оторванный с мясом задний бампер «линкольна» заскрежетал по асфальту, а на правом боку «бэхи» осталась длинная вмятина.

Завизжали тормоза, снова заскрипела резина, «линкольн» и «БМВ» остановились в десятке метров друг от друга. Хлопнули дверцы, послышалась ругань. На перекрестке образовалась пробка: любопытные водители высовывались из окон, чтобы полюбоваться на чужую аварию.

Кто-то громко выкрикнул:

– Он не пропустил его, сарай этот! Я видел! Совсем охренели так ездить!

Но стоило только выйти из машины Мокею, Степашке, Самохе и самому Гарику, как перекресток быстро опустел. От них шел отчетливый запах опасности, более ощутимый, чем тот, который исходит от сбежавших из зоопарка хищников. Потому что отведавшие неволи звери понимают: людей убивать нельзя, это табу! А выскочившая из «линкольна» публика таких нюансов не понимает.

Самоха с озабоченным видом принялся изучать оторванный бампер, а остальные враскачку двинулись к стоявшей у противоположной стороны улицы «бэхе», окружая ее полукольцом. Оттуда вышел худощавый долговязый задрот в черной рубахе. Ему было лет двадцать, не больше. А может, и меньше. Короче, совсем зеленый сосунок. Сопляк.

– Ты, урод, чё ты наделал?! – заревел Гарик, как ревел Кинг-Конг в одноименном фильме. – Ты, блить, гондон, ты куда смотрел, а?!

Задрот, растерявший, видно, от страха последние мозги, посмотрел на него с нахальным прищуром и произнес:

– Так я ж по главной ехал!

– Кто по главной? – Гарик даже остолбенел. – Это ты, что ли, главный?! Ты, блить, еще пасть открываешь?!

Степашка с Мокеем быстро выдвинулись вперед, намереваясь по обычной схеме сделать из сосунка инвалида. Они умели превращать в инвалидов очень крепких и хорошо подготовленных людей – всяких там качков и прочих спортсменов. А тут им, похоже, и стараться не надо было – так, лишь чуть-чуть подправить…

Но в этот раз привычная схема не сработала. Из «БМВ», как чертики из табакерки, выскочили трое парней в таких же черных рубахах. Ни слова не говоря, один из них ткнул Мокея ножом, у второго в руках мелькнул вороненый ствол, тут же хлопнул выстрел, и Степашка с воем повалился на асфальт, зажимая руками окровавленное лицо. Все это произошло за секунду-две, может, даже меньше. Гарик и глазом не усел моргнуть, как вдруг увидел, что водила-задрот наводит на него какую-то хреновину типа четырехствольного пистолета. Стволы пыхнули огнем, грянул гром, а в следующее мгновение бригадиру показалось, что в грудину ему ударил пудовый молот. Он упал, затылок врезался в асфальт, в голове помутилось, но он почувствовал, как его пинают ногой в живот.

Это вообще ни в какие ворота не лезло… То есть вообще! Мокей со Степашкой катались рядом по асфальту, Самоха стоял дурак дураком у своего «линкольна», пялился на этот беспредел – а четверо сопливых пацанов в черной униформе быстро сели в свою машину и уехали. И никто им не помешал.

Когда Гарик немного пришел в себя, он распахнул пиджак, но раны не обнаружил и крови не увидел: только рубашка вмялась в тело, там, где болело больше всего. Рядом валялась четырнадцатимиллиметровая резиновая пуля от «осы» со стальным сердечником[13]13
  «Оса» – мощный травматический пистолет.


[Закрыть]. Растирая ушибленное место, он первым делом позвонил Кащею, назвал номер «БМВ» и приказал перекрыть все возможные пути передвижения. Через пять минут примчалась дежурная машина, а в ней Лучина, Биток и братья Корниловы.

Стали считать потери. У Мокея был пропорот левый бок. К тому времени, когда Самоха успел наложить ему какую-никакую повязку из автомобильной аптечки, Мокей потерял много крови. Он стал желто-зеленый, как вампир, скрипел зубами и ругался на чем свет стоит. Степашка отделался более легко – в него тоже шмаляли из травматики, но не такой мощной, да и то лишь царапнули немного щеку и ухо. Обоих их Корниловы срочно свезли в 4-ю городскую больницу, где у Гарика были свои врачи.

Сам он почти не пострадал, если не считать ноющей боли в груди и, что гораздо неприятнее, приступа неукротимого бешенства.

– Хоть из-под земли мне их достань!! Головы их поганые – на стол!!! – орал он в телефонную трубку Кащею, который в это время использовал все доступные средства, чтобы выяснить, кому принадлежит серая «бэха» с отморозками.

Дело в общем-то немудреное. Уже через несколько минут стало известно, что «бэха» числится за неким Павловым И.В., прописанным на Коминтерновской улице, дом 8. Правда, как вскоре выяснилось, дом этот вместе с дюжиной таких же халуп еще в 2007-м пошел под снос, а на их месте сейчас зияет утыканный бетонными сваями котлован…

Многие в команде Гарика сами ездили на «левых» номерах, потому никто особо не удивился. К делу подключили прикормленных ментов, братки, оседлав весь наличный транспорт, старательно прочесывали город, – хотя уже было ясно, что серая «бэха» от них ускользнула.

Ни к каким таможенникам Гарик, разумеется, не поехал. Самоха отвез его в травмпункт, где рентген показал трещину грудины, а потом домой, на Пролетарку, там, за высоким забором Гарик устроил разбор полетов:

– Как все это вышло?! – орал он так, что дребезжала привезенная из Эмиратов люстра за 12 тысяч долларов.

– Как эти сопли зеленые могли нам фитиля вставить?! Вот ты чего стоял и смотрел?! – обращался он к Самохе, который остался единственным из участников конфликта, не считая самого Гарика.

– Слушай, босс, б.. буду, я и не подумал, что они возбухать станут… А потом не успел… – Самоха прижал руки к груди, изображая искреннее раскаяние. Сейчас главное, чтобы шеф остыл. Иначе можно столько неприятностей словить…

Гарик метался, как взбешенный зверь в клетке: от черного зева мраморного камина к оклеенному пулестойкой пленкой окну и обратно.

– Как не успел?! Почему ты их не завалил?! У тебя что, ствола не было?!

– Конечно, не было! Ты не давал команду ствол брать! Зачем лишний раз подставляться? Нет, если скажешь – я его каждый день носить буду… Со стволом я бы их всех положил… Но команды не было!

– Мудаки! У Степашки ствол был, и у Мокея был! Значит, не в стволах дело… В вас дело! Тебе сколько лет?!

– Сорок четыре…

– А Мокею со Степашкой?

– Мокею полтинник отметили, а Степашке пятьдесят пять…

– Вот! – бригадир обличающе выставил крепкий, как стальной болт, указательный палец. – Вот в этом дело! Вы пенсионеры, старые пердуны, вам даже склад запчастей под охрану доверять нельзя! Не так, скажешь?

Гарику самому было под пятьдесят, но держался он так, будто только что разменял тридцатник. Самоха отвел глаза, чтобы не видеть двойной подбородок и отвисший живот бригадира.

– Мне на пенсию рано… А пацанам, конечно, тяжеловато… Вот если бы у меня ствол был, я бы и их прикрыл!

Но Гарик слушал только себя.

– Мозги у вас заскорузли, вот в чем дело! Привыкли, что все вас ссут, все от вас разбегаются… Потому что вы такие грозные да страшные… А время прошло, кое-что изменилось… И этим сопливым волкам на старых пердунов плевать, они вас не боятся…

В следующие пять минут он метал такие громы и молнии в адрес неизвестных отморозков, что если бы он был шаманом Вуду, те немедленно бы окачурились сами по себе.

– Босс, зуб даю, их эти, московские подослали! – в очередной раз попытался «перевести стрелки» Самоха. И это ему удалось.

– Я знаю, кто их послал! Кто еще, кроме него? Спорт, победа, блить! Это он, сука, и натравил! Миротворец хренов, спортсмен! Антон, блить, гондон!

Последнюю фразу он повторил несколько раз. Гарик, заговоривший в рифму, настолько потряс братву, что они поняли: надо ждать серьезных неприятностей.