Текст книги "Ангелы"

– Как сдала? – спросил я и уставился на нее.

Я был похож на бешеного пса с торчащим языком и капающими слюнями. Я был просто в дичайшем восторге из-за увиденной ревности.

– Пять! – ухмыльнувшись, ответила она. – Чего Мелиша хотела от тебя?

– Спросила, как проходит экзамен, пытает ли Трокосто студентов раскаленными щипцами! – быстро ответил я и взял ее за руку.

Ее холодные пальцы казались мне безжизненными в моей ладони. Роза не сжимала мою руку! Вот так мерзопакость-то! Она обиделась!

– В чем дело? – спросил я, упорно делая вид, что все ж нормально и, вообще, я ни черта не понимаю, что происходит.

– Не в чем. Пошли! – сухо ответила она и двинулась вперед.

Я дернул ее за руку и подтащил к себе. Роза подняла глаза, огромные океаны и посмотрела на меня, захлопав ресницами. Господи, я поражался, с какой скоростью менялись эмоции на ее лице: злость, ревность, ненависть, злость, любовь, ненависть… Я крепко держал ее за руку, на всякий случай, вдруг мадам взбредет в голову залепить мне пощечину прямо перед всем университетом.

– В чем дело, Роза? – спросил я еще раз, превосходно скрывая свои эмоции.

Роза хлопала пушистыми ресницами и пыхтела, как паровоз из детской железной дороги. Я был безумно рад, что поймал ее на ревности, мне даже было нестрашно, что, возможно, я буду должен извиниться.

– Мне не нравится, когда Мелиша разговаривает с тобой! – Роза не стала ходить вокруг да около: она точно испытывала приступ ревности.

– Она просто спрашивала…

– Эта тупая девочка положила глаз на твоего брата. Одной совместной ночи ей показалось маловато, она хочет больше. Но так как ей глубоко наплевать кто из вас Люцифер, а кто Гавриил, она может и к тебе домогаться!

Пока я слушал ее, у меня чуть ли судороги не начались оттого, что я слышал, от счастья!

– Роза, ты не можешь обидеться на меня только потому, что Мелиша спросила меня об экзамене!

– А я и не обижаюсь, я просто злюсь! – на меня уставились пылающие огнем глаза.

– Успокойся, ладно? Я только лицом похож с братом, поведение у нас совершенно разное, как ты уже могла в этом убедиться! Я не собираюсь приставать к Мелише – этой девушки для меня не существует… – Ну вот, я уже начал оправдываться в том, чего не делал, чего не было даже в мыслях.

За все время общения с Розой я все больше и больше убеждался, что она манипулирует мной, а я не всегда хотел сопротивляться этим манипуляциям. Девушки все время пытаются заставить мужчин сделать три самых желанных вещи: они хотят услышать слова любви, слова сожаления, неважно кто был виноват на самом деле (типа виноваты всегда двое, но извиняются только ребята) и слова «ты всегда права, дорогая». Да, в тот момент я оправдывался во избежание ссоры. Но я не хотел говорить ни одну из тех фраз, которую Роза явно ожидала услышать.

– Просто пойдем, прогуляемся? – предложил я.

Она смотрела на меня так, словно я предложил ей заняться групповым сексом прилюдно. Я дотронулся до ее лба и погладил милую морщинку, которая придавала ей суровый вид. Я хотел, чтобы эта морщина разгладилась, но вместо этого там появилась еще одна – только удивленная. Какое же я все-таки сентиментальное ничтожество!

– Хорошо. – Процедила Роза сквозь зубы.

Было видно, как все безумные чувства боролись в ней. Своей чудной, белоснежной головкой Роза понимала, что несет херню. Но она уже начала ее нести, а остановиться – это слишком до хрена сил нужно. Роза была слаба, настолько эмоционально слаба, что мне ее просто было жалко. Милая девушка обожала нести собачью чушь, и каждый раз, когда она это понимала, ее лицо менялось. В щенячьих глазах читалось «блин, какая чушь!», но рот продолжал выплевывать незаслуженные проклятия.

– А ты брата не хочешь подождать? – спросила она внезапно.

Вот я снова удивился. Почему ее опять интересует это отродье?

– Нет. Зачем? – сделал я удивленное лицо, вместо разгневанного.

Может, как только Роза оказывалась в затруднительном, неловком положении передо мной, она тут же приплетала Люца, специально, чтобы побесить меня?

– Не знаю…

– Ты с ним хочешь погулять? – я спросил прямо.

– Нет! – с легкой агрессией ответила она и пошла вперед.

Мои предательские глаза поползли по ее круглой попе, а руки вспомнили то чувство, когда они дотрагиваются до ее тела! Я, как озабоченный маньяк, шел сзади нее и пускал слюни. Я хотел схватить ее, затащить за угол и насладиться шипастым цветком.

Мы пошли в парк, умудрились купить пива и сигарет. Хоть и на улице все-таки шел снег, было невообразимо тепло и приятный холодок пощипывал щеки. Мы шли в обнимку и глотали ледяное пиво. Роза уже успокоилась и вроде бы даже забыла о существовании Мелиши и Люцифера.

Пусть я буду выглядеть полной развалюхой, слабаком, но я был счастлив в тот момент. Невозможно описать счастье в такие идиотские минуты. Не существует таких слов, ни матерных, ни высокопарных, никаких, чтобы сказать то, что говорит внутри. Сраное счастье, передача чувств и опыта не поддаются описанию. Поглядеть на это ближе? Что тут счастливого? Зима, таскаешься по улице с пивом, где в бутылке плавает лед, рядом идет девушка с жутко накрашенными бровями, которая полчаса назад пыталась сравнять меня с калом, выудить из меня идиотские слова, которые повторяют в бестолковых сериалах. А в это время, ты идешь и понимаешь, что ты, черт возьми, счастлив, и даже не можешь описать своего грандиозного счастья. Хочется назвать такого человека ремарковским «последним романтиком»? Нет, последней, бессловесной тварью.

Настроение у Розы поднималось, как ртуть в градуснике у лихорадочного больного. Я счастливо и отрешено думал, какого ж хера мне делать дальше? Тринадцатое января, а девятнадцатого – у Розы день рождения, а двадцатого января в расписании экзаменов стоял зловещий предмет Лафортаньяны. Но мне было наплевать на эту психованную истеричку, я переживал, что у меня было всего пять дней, чтобы девятнадцатого января Роза была счастливой. Сраное счастье, которое я должен был ей подарить. Ненавистные люди всю свою жизнь становятся консерваторами, либералистами, идеалистами, херистами, но беда в том, что неважно какую философию человек избирает – счастье он получает не от своих идиотских мыслей или иной херни, а от материализма. Люди мгновенно становятся материалистами, как только речь заходит о счастье, при этом у нас хватает наглости говорит всем подряд, что я – идеалист, я питаюсь никчемной духовной пищей. Ха-ха! Сколько бы мы не сожрали своей духовной пищи, все равно без материальной пищи – сдохнем. А женщина сдохнет без материального подарка. Это же элементарно, стоит просто представить лицо девушки, когда ты даришь ей билет в консерваторию на затраханный до мозга костей концерт Вивальди, который лбом, наверное, пробил уже крышку гроба, от исполнения его произведений нелепыми и бездарными музыкантами. А представить лицо девушки, когда перед ней открывается что-то дорогое, блестящее или конверт, испускающий запах денег и тому подобная херня.

Мне не было жалко для любимой девушки никакой херни, я не против материализма, но где мне было взять основное материальное говно – деньги, на фигню, желаемую девушкой?

– Ты меня любишь? – вот от этого вопроса я чуть не выронил бутылку, не споткнулся об собственную ногу и не выругался матом.

Я остановился и уставился на запорошенные снегом деревья. Это был охренительный провал. Если я хотя бы смотрел на нее, а не на гадкие снежные ветки, может я бы быстро ответил на этот наглый вопрос.

– В чем дело? – спросила она, пытаясь отвлечь меня от злосчастного дерева.

– Ни в чем… – прошептал я.

Мне было не по себе от таких вопросов. Я впал в ступор, а Роза, судя по ее лицу, впала в приступ бешенства. Девушки думают, что парням нечего стесняться, что мы не имеем права бояться, смущаться… В общем, мужик – это сраный робот, которого природа сотворила для воспроизведения потомства, больше от нас толку никакого. Роза не понимала, что я смущался говорить такие слова, то есть она считала меня мудлом, который боится сказать о том, что чувствует. И мне было плевать на это!

– Что значит «ни в чем»? – переспросила она, приподняв брови.

Она приготовилась нападать на меня по своей глупости.

– Ты не хочешь отвечать на мой вопрос? Или ты стесняешься?

Я посмотрел в ее большие голубые глаза и улыбнулся. Внешне я сохранял спокойствие, но внутри меня творился полноценный ад. Мы были вместе пять месяцев…я должен был сказать о своих чувствах. Но неужели она ничего сама не видела, как я к ней отношусь? Неужели она не чувствовала меня?… На кой черт нужно было спрашивать такие вопросы? Польстить самолюбию?

– Ты не замерзла? – спросил я очередную глупость за тот день.

– Нет. Я хочу, чтобы ты ответил на мой вопрос. – Розы улыбнулась и прижалась ко мне, специально пробуждая мое мужское начало, которому было абсолютно наплевать на зимнее время.

– Господи… – прошептал я, обнимая ее, ужасно желая и жутко ненавидя одновременно.

Пару раз в неделю я стабильно спрашивал себя «почему именно эта девушка?». Импульсивная, крикливая, постоянно обижается, безумно любит себя, хочет быть еще женственнее, чем ее сделала природа, хохотушка, скандалистка, упертая… «Почему именно эта девушка рядом со мной?». Но ответа не было, даже если бы какой-нибудь невидимый мудак все-таки сообщил мне ответ, я бы все равно не услышал его, как бы не старался. Почему именно я должен был говорить ей эти слова? Почему я вообще должен был говорить? Моя душа никак не хотела мириться со словом «должен», а мозги, неугомонная гадость, прекрасно понимали, что это моя жизненная стезя.

– Почему ты молчишь? – Голос Розы медленно, с каждой буквой, переходил на сопрано. – Тебе вообще нечего мне сказать? Я ничего не значу для тебя?

У меня перед глазами промелькнула пара картин из сопливых мелодрам, которые любила смотреть наша мать. И недолго думая, я воспользовался одной из них! Я просто нагло поцеловал ее, чтобы она помолчала немного, а мой тупой мозг сообразил бы интенсивнее, что делать дальше. Ну, никак я не хотел говорить слова любви именно в тот момент. Но Розе было невозможно объяснить, что «я люблю тебя» должно вырываться из тела само, естественным путем, а никогда кто-то выпрашивает сраные признания. Я никогда в жизни так долго не целовался, да я просто боялся прекращать целовать ее, боялся, что она продолжит задавать глупые вопросы, заставляя меня говорить то, что хочет слышать. Через какое-то время она отпрянула от меня, хватая ртом воздух и слегка задыхаясь.

– Фух! – рассмеялась Роза, хватаясь за меня руками. – Это было забавно! Что на тебя нашло?

– Ничего! – я опустил голову и смущено улыбнулся. – Пойдем!

Вечером мы с Розой сидели на кухне и пили чай. Она больше не вспоминала о своем вопросе, ну или делала вид, что забыла о нем. Мы обсуждали с ней гадкий университет, который порядком мне надоел и к тому же стал вмешиваться в мою личную жизнь.

– Ты даже не подождал меня, дружище! – уже совсем вечером Люц ввалился в дом.

Он был немного пьян и как всегда весел.

– Ты сдал что ли? – спросил я, разглядывая его измазанную в помаде физиономию.

– У меня был выход? – спросил он, присаживаясь к нам за стол. – Конечно, сдал! Пять!

– Пять? – Роза открыла рот и вытаращила глаза.

Если мне было наплевать на оценки брата, да и на свои тоже, главное, что мы сдали этот унылый кал, то Розу очень беспокоили циферки в ее зачетке и не только. Она так тщательно готовилась к экзамену, чтобы получить убогую пятерку, и, конечно же, ее взбесило то, что Люцифер, который трахался, бухал и шлялся все время перед экзаменом, тоже получил пять.

– Ага! Злишься, лапушка? – гневно спросил он ее.

Я хотел начать ревновать, но передумал: назревала очередная перепалка, чего я-то должен был тратить нервы на бессмысленную ревность?

– Как? – выдавила из себя Роза, скрипя зубами.

В тот момент я решил абстрагироваться от реальности и молча понаблюдать за глупой разборкой.

Меня поразила внезапная красота Розы. Для меня она была неким, мать его, божеством, ангелом. Но к моему великому счастью или несчастью я умел смотреть глазами любовника и глазами постороннего человека. Со стороны Роза была безумно симпатичной, но не красивой. В момент ее злобы, я мог спорить с кем угодно, что она была красива: белоснежная, рваная челка падала на глаза, расширенные черные зрачки блистали гневом Ареса – вот, что пятерки делают с девушками!

– Как-как… – передразнил ее Люцифер. – Я умею разговаривать с людьми, Золотце! Особенно с такими, как Трокосто! Я раскусил его!

– Что это значит? – спросила Роза.

Я смотрел на ее безумные глаза и ждал что из них вот-вот посыплются искры.

– Это значит, что Трокосто – несчастный, использованный гондон! – рассмеялся Люцифер и прикурил сигарету, неотрывно разглядывая большущие глаза Розы.

– Да, Люцифер! – выдержав паузу, сказала Роза. – Очень содержательно и доступно, а главное, как понятно-то! Ты знаешь, тебя противно слушать! Вместо рта у тебя просто помойка! Если тебе нравится жевать помои, я не в силах запретить тебе делать это, но я в силах запретить тебе разговаривать со мной так! Я не желаю слушать эту…мерзость! – Роза встала и пошла наверх.

С улыбкой на губах я проводил ее взглядом. Что же случилось, если бы она могла залезть в мою голову и увидеть мозг, заваленный жутким словесным поносом?

Самое ужасное – я был не совсем против этого навоза в голове и на языке.

– Ну что, Золотце? – переспросил я брата, глядя на его постную рожу – он, видимо, хотел еще чуток полаяться с Розой и никак не ожидал, что она уйдет.

– А вот ты, отвали от меня! – Люц снова улыбнулся и переключился на меня. – Уж перед твоей рожей я точно слова выбирать не буду! Чего это она такая неженка? Я же лично ей ничего оскорбительного не сказал!

– Оскорбительно было то, что ты вообще появился на кухне! – улыбаясь, ответил я. – Ты действительно нашел общий язык с Трокосто? Как? Что ты ему наплел?

– Случаи из жизни, братишка! На самом деле я немного раздражен. В пабе сидел с очень миловидной дамочкой. Уже собирался тащить ее домой и обмывать женским теплом свой первый экзамен, как эта дрянь пошла в туалет и больше не вернулась! Я, черт, прождал ее полчаса, когда понял, что меня тупо надули! Как ты думаешь, что я сейчас испытываю?

– Я думаю, что тебе паршиво, но это хорошо. Отдохни хоть одну ночку. Послушай тишину, раз ты сегодня неудачник, но зато с пятеркой!

– Пошел ты! – Люц второй раз послал меня и развалился на стуле, попивая пиво и улыбчиво посматривая на меня.

– Люц, что мне делать? – прошептал я, уставившись в стол.

Люцифер икнул и поставил бутылку на стол.

– Чего? Ты о чем? – спросил он, ничего не понимая. – Куда ты вляпался?

– Никуда! – быстро ответил я все тем же шепотом. – И не мог бы ты орать потише!

– Мог! – Люцифер перестал орать на весь дом. – Что ты натворил?!

– Ничего! У Розы день рождения девятнадцатого! Вот чего! – сказал я и скосил глаза в сторону.

– А… ну это жопа! – брат улыбнулся и снова схватился за бутылку. – Глубокая, ни хрена не светлая жопа, брат!

– Спасибо, Люц! Ты мне просто охренительно помог! – я злился.

Разговаривать с братом на такие темы – полезное дело, тренирующее мозги и нервы. С одной стороны можно было все сделать и без его помощи, но с другой – через его постель прошла ни одна рота девушек, которые перед этим изливали ему души. Люцифер – просто депо женских переживаний, плачей, радостей, желаний и соплей. Говорить о какой-либо девушке без брата, означало целую кучу кала высыпанную на голову.

– Какие мысли? – спросил он расслабившись. – Я могу с легкостью охарактеризовать твою даму, без специальной подготовки!

– Валяй! – почему-то впервые мне стало интересно мнение брата, зная, что он будет высказывать его жестко, используя нелицеприятную лексику, а я очень не любил, когда кто-либо оскорблял мою девушку.

– Человек может все, брат мой, абсолютно все. Нет никаких рамок и пределов ни для кого, кроме тех, которые он сам создает себе, чтобы потом всем ныть, какой он, твою мать, несчастный, потому что у него ничего нет, и видите ли, взять ему это неоткуда! А все потому, что некая ленивая дрянь сидит и только мечтает о том, чтобы что-то свалилось ей на пустую голову. Я ведь никогда не был против детских наивных мечтаний, но мы же взрослые люди, мы научились пользоваться письками и иногда мозгами… которые приносят нам идиотские барьеры, типа мешающие достичь реальности!

Я смотрел на брата и думал, а не двинулся ли он умом окончательно? На кой хер он говорил мне такие странные вещи, что он хотел сказать этим? Он что, мудак? Я его спросил об одном, а он выдал мне престранную тираду, не имеющую ни одной общей нитки с темой разговора!

– Люц, ты как? Все нормально? – почему-то спросил я, немного все-таки распереживавшись за душевное состояние единственного родственничка.

– Ты ни черта не понял! – огрызнулся он с легкой улыбкой на гнусной роже.

Я расслабился: брат был в порядке, никакой злобный дух не завладел им.

– А что я должен был понять из твоего офигенно философского ответа, который вообще не имеет места здесь быть! Я спрашивал о Розе и ее дне рождения, а не про способности человека!

– Очень даже все имеет место быть! Человеческие способности и день рождения твоей мегеры чуть ли не эквиваленты! – рассмеялся брат.

В тот момент я почувствовал себя до невозможности тупым. Я просто не понимал, о чем говорил новорожденный философ.

– Да… совсем плохо дело! – продолжил Люц, глядя на мой отсутствующий взгляд. – У тебя пять дней до всемирного счастья! Ей же восемнадцать будет? Нет? Да мне по боку на самом деле! В общем, что я могу тебе посоветовать: топай на вокзал, сейчас там наверняка пришло пару товарняков и алкаши как всегда не справляются с разгрузкой. Иди, помоги им. За пять ночей, я думаю, ты нагорбатишься ей на золотое колечко.

– Золотое колечко? – изумился я.

Да ешкин же кот, он что доконать меня хотел? Золотое, черт возьми, колечко!

– На кой черт Розе золотое колечко?

– Брат, ты вообще что ли наглухо тупой или ты поржать задумал надо мной? – Люц изумился или взбился, я не понял его эмоцию, но точно осознал, что он не шутил. – Алле, Гавриил? Ты – молодой человек, в твоей кровати – девушка. Девушки и аурум вступают в потрясающую химическую связь. Ты спрашиваешь, на кой черт ей это колечко? На кой черт водороду одна молекула кислорода в воде? Это ты знаешь, да? То же самое и с девушками – аурум – это их вторая молекула, без которой не будет воды. Не все этого требуют, но ни одна не откажется! Выбор за тобой, братишка! – Люц жадно присосался к своему пиву, лукаво рассматривая меня.

Золото. Девушка. Может Люц был в чем-то прав, я не знал наверняка. Девушка. Золото. Почему именно с этим металлом? Почему не с железом? Почему хотя бы не сраный аргентум? Забавно, что я являлся переходником для этой чудной реакции. Но я не заметил в Розе потребности в желтом металле.

– … Слушай…Она не должна знать, что я работаю по ночам…

– Думаешь, она будет переживать за твое драгоценное здоровье? – перебил меня Люцифер.

– Да нет, просто тогда это будет не сюрприз, если она узнает, что я хожу на подработку. Ей сразу же станет интересно, почему я это делаю. Понимаешь? – тихо и с некой печалью в голосе сказал я.

Мне просто стало хреново из-за слов брата о девушках и золоте. Я не верил, что то же самое можно было сказать о Розе. Черт, о ком угодно, только не о ней. Мой седовласый ангел класть хотел на металл гепатитного цвета. Эта девушка была выше всяких побрякушек…Но я должен был проверить! Да, да! Я верил ей, но не совсем. Как можно кому-то полностью доверять, как…черт, я даже не знаю, как кому. Ты сам себе не веришь полностью, а уж другому человеку – очень сомнительно! И конечно, независимо от реакции Розы на золото, я все равно буду любить ее… Самовнушение…

– Люц, короче, она не должна знать, что меня нет дома! – выпалил я, сделав серьезную рожу для полной убедительности, что я не шутил.

– Ну, я могу с ней покувыркаться, пока ты будешь потеть… Уверен, она не заметит разницы! – Люц растянулся в паршивой улыбке.

– Тогда я буду думать, что положить тебе в гроб! – проскрипел я, очень сильно надеясь, что этот козленок шутил, используя свой ничтожный юмор.

– Вот когда-нибудь я дождусь от тебя благодарности! – он рассмеялся. – К кому же тебе идти за помощью, как не к брату? Я сделаю все, чтобы она не заметила!

– Не вздумай к ней притрагиваться! – мне было не смешно.

Ему я тоже не верил. Ему, черт, я, наверное, меньше всего верил! Но идея мне нравилась. Его рожа отвлечет…ладно, заменит мою, и он прав… Роза не заметит разницы… Я даже не знал, обидеться ли на нее мысленно за это или это нормально? Ведь никто не видел разницы между нами, кроме нашей матери.

– Доверься мне, братишка! – Люц подмигнул мне и поплелся наверх в гордом одиночестве.

Я уже забыл, когда в последний раз видел его одного, идущего в спальню. Наверное, это было к лучшему – пусть отдохнет.

Когда я поднялся к Розе в комнату, было уже около двух часов ночи. Роза спала. На ее лицо падал свет фонаря и, черт возьми, она была прекрасна: нимфа, сбежавшая из сказки Андерсена. Я так страстно желал эту нимфу…но ее день рождения…вагоны. Я коснулся ее руки и улыбнулся: если ей нужны молекулы аурума, я достану их для нее.

До пяти утра я тягал огромные тюки, деревянные коробки, бочки и какую-то другую херню. Я опьянел от усталости и снова отрезвел. Я распотрошил не один вагон за это время. Работал очень быстро: чем больше вагонов, тем больше денег. Я даже сам не знал, что способен на такое. Я тягал, складывал…брал, тащил, отпускал, время шло. Я спотыкался, но тащил, руки тряслись, но я держал. Я успел так много, сколько раньше не получалось. Раньше я не верил в себя, а тогда поверил в нужду. Вот такая замечательная фигня эта нужда – поверишь во все силы и в себя заодно. А если рядом есть еще и человек, который подкинул эту нужду, то все получится в два раза быстрее. Роза была именно этим человеком, а я всего лишь сраная пешка, помогающая достать ей нужду.

Утром я пришел домой, быстро ополоснулся и буквально упал рядом с девушкой, ради которой отключил на хер свой мозг. Не каждый человек может заставить себя отключить мозги и пользоваться только конечным роботом. Роза заставила меня сказать голове «все отлично, нам было хорошо вдвоем!».

В восемь утра Роза открыла свои замечательные, голубые глаза и, конечно же, пнула меня: чего это я сплю-то? Я проснулся. Я сделал вид, что выспался. Я ненавидел ее в тот момент! Искренне ненавидел, но выспался!

***

Девятнадцатое января. Я трясся от холода под дверью ювелирного магазина, в то время как Роза нежилась в кровати, наслаждаясь сном. О…сон. За пять дней жуткой работы я стал похож на наркомана с огромным стажем, который одной ногой стоит в могиле: у меня появились синяки под глазами, сосуды все полопались – то есть, мои глаза были все время красными, руки тряслись, голова болела. Почувствуй себя стариком в девятнадцать лет. Но девятнадцатое января не думало об этом! Голова была занята только днем рождения Розы.

Я стащил одно из ее колец, чтобы подобрать новое по размеру и надеялся, что она не успеет проснуться до моего возвращения, ну или просто не успеет прийти в себя.

Утро было чертовски холодным, я проклинал всех и вся, кроме Розы. Но я ждал. В течение пяти дней я не потратил ни одной копейки. Я не ел, не пил, не срал, не ссал… да чего уж там, я не жил. Пять дней выпали из моей жизни. Всего чего я хотел – это подарить Розе необходимый компонент для того, чтобы она вступила в реакцию, сказать ей, что я все-таки люблю ее и упасть спать. Мне кажется, я проспал бы пол своей жизни. Люц рассказал, что за все пять дней ему пришлось только один раз притвориться мною.

Роза проснулась ночью и пошла искать меня. Каким-то чудом услышав это, Люц прокрался на кухню и сел за стол, притворяясь, что что-то пишет. Естественно, Роза, увидев чувака в моей майке и трусах, держащего ручку в руках и знающего, что с ней делать, сразу же подумала, что перед ней не может сидеть отморозок Люцифер. Но этого отморозка мне до сих пор хочется прибить. Ведь когда Роза решила, что это – я, то стала допытывать, какого черта я там вырисовываю. Мой ненаглядный братик не смог придумать ничего более умного, чем сказать: «Пишу стихи для тебя». И затем он клятвенно пообещал вручить их ей девятнадцатого января, то есть в тот день, когда я хотел сделать Розу счастливой.

В общем, спасая мою многострадальческую задницу, он навалил на нее еще больше кала. Так что помимо ночных разгрузок мне, черт возьми, надо было еще и стих чертов сочинить.

Стоит ли говорить, что я очень смутно помнил, как выглядят стихи, я даже не говорил о какой-либо возможности написать самому эту херню. Конечно же, спасибо я брату сказал в троекратном размере. Я ненавидел его. Хоть он и доказывал, что у него не было выбора, я все равно думал, что это было сделано специально. Ну и в результате, пока Роза готовилась к встрече с чокнутой Лафортаньяной, я, вместо того, чтобы спать в этот момент, сидел и пытался притвориться поэтом. Для этого у меня было почти все – ручка, бумага, девушка, нищета, молодость и любовь… Но мне не хватало боли! А это очень сильный недостаток! За неимением боли писать искренне не выйдет. Без боли все получается слишком лживым. Чего стоит написать стих, посвященный любви без боли? Ничего. Но найти смысл этих строк будет проблемно. Пустота чернильных строк – стих без боли. Но одна лишь черта, проведенная болью вмещает в себя ни одну страждущую жизнь и все что с ней связно… Твою мать, у меня не было боли… и я писал пустынную чушь на белоснежном листе, которая вылезала из моей головы по строкам, как нежеланные дети. Там не хватало только песчаных бурь и перекати-поле. Это все, на что я был способен.

Я писал…мял и выкидывал. Перекати-поле. Пустота пустыни. Я писал. Мял. Ничего не выходило. Время убегало…Время утекало… Время послало меня на хер. На листе оставалась чернильная пустыня. Я писал… Времени не было. Я написал. Я поверил, а вдруг Роза любит пустыню и перекати-поле…

Магазин должен был открыться через пятнадцать минут. Я достал клочок бумаги с писаниной в форме стиха и прочел еще раз.

Однажды кто-то проснется,

Кто-то закроет глаза навсегда,

Лишь цепь вопросов замкнется.

Кажется, свет не исчезнет никогда.

Что взбаламутит кого-то?

Где же тот секрет?

Для любви…но нет, не то!

А может это бред?

Однажды кто-то поймет,

Рассвет – это мнимый ответ.

Цепь вопросов – один лишь гнет.

Глупые люди, помните слово «нет».

Однажды будет одно лишь мгновенье,

Возможно, придаст нужных сил,

Попытка прожить в мучении.

Крик души из сизых жил.

Однажды будет луна вместо солнца,

Будет лишь мрак везде и всегда.

И по прошествии мига

Последняя глупость исчезнет в никуда.

Но все-таки странно, немного отважно

Вдруг не наступит больное однажды.

Как-то не был похож мой стих на признание в любви в день рождения любимой девушки. Стих пустыни. Я ненавидел Люцифера за его язык. Я надеялся, что Роза очень обрадуется кольцу и забудет о стихах. Но какая-то тварь во мне подло рушила все надежды, говоря, что у меня заберут и кольцо и бредовые стихи.

– Вы что-то хотели? – к двери магазина подбежал мужчина с красным носом.

Я кивнул ему в ответ, ожидая, когда он откроет дверь. В тот момент мой мозг был занят лишь одним вопросом: у меня такой же красный нос? На какое-то сраное мгновение я забыл о своих несуразных стихах, о Розе, о ее дне, а Люцифере и о его охренительной помощи.

Красный ли у меня нос?

Ничего больше не могло отвлечь меня от этой мысли, пока я не начал выбирать кольцо. Как наивный гондон, я полагал, что моих заработанных кровью и пóтом денег хватит на какое-то особое, красивое кольцо. Я отменно повеселил продавца! Узнав, сколько у меня денег, он культурно намекнул, что у витрины с белым золотом и бриллиантами ловить мне нечего. Указательным пальцем мне ткнули на скудный ряд нищенских колечек из желтого золота. В том ряду выбирать было не из чего. Я взял тонкое колечко, желтого цвета, без каких-либо украшений и излишеств.

Выйдя из магазина, я понял, что я в полном дерьме: нищенское кольцо и мудацкий стишок – все для любимой девушки. Я брел по улочкам к дому. Я не спешил. Да какого черта спешить – мне было страшно! Я боялся испортить Розе настроение своими никчемными подарками. Но какой у меня был выход? Мне очень хотелось провалиться сквозь землю… Или можно было пойти, двинуть кому-нибудь по голове, забрать деньги и купить красивое кольцо…Какая же глупость развлекалась у меня в голове! Земля никогда в жизни не разверзнется передо мной и не позволит свалиться еще одному говну в ее недра. А лупить прохожих по голове… да с чего это они должны скидываться на подарки для моей девушки? Тогда я буду выглядеть совсем и окончательно мудаком.

Я тащился по улице. Начался снег. Огромные ватрушки снежных хлопьев падали с неба. Мне было уже нехолодно по мере приближения к дому, где спал мой постаревший на год ангел. Мой нос теперь, наверное, был бледен, как у мертвеца. Я сам был как мертвец из-за своего собственного идиотизма…

Дверь тихонько скрипнула и я вошел в коридор. В доме стояла невозможная тишина, она разрывала мне голову и грудь. Мне было тяжело дышать… Я даже не думал, что чей-либо день рождения может повергнуть меня в такой шок.

Роза спала. У входной двери, на первом этаже, мне показалось, что я слышал, как она спит, как дышит, как она прекрасна без накрашенных бровей.

Я еще не спал после рабочей ночи…и я не хотел спать. Почему-то мне стало так хреново морально. Но я знал, что как только Роза проснется, я должен был сделать вид, что моему сраному счастью нет несчастного предела.

– Привет! – вниз спускалась девушка ослепительной красоты, в одной лишь рубашке Люца.

Золотистые волосы, густые, как будто на ней был парик. Я никогда не видел, чтобы у человека было столько волос, честное слово. Ее волосы, как волна океана, спускались к пояснице. Глаза, золотисто-коричневого цвета, как клиновые листья красочной осенью. Сумасшедшие, нереальные глаза… Ресницы, темно-коричневые брови…белая кожа…Твою мать… Она должна была быть живой, она не могла быть куклой. Бледно-красные, пухлые губы…Идеальная, гладкая кожа… Как же я хотел, чтобы это чудо оказалось всего лишь миражом моего воспаленного мозга.

– Привет… – брызнув слюнями, ответил я ей.

Девушка улыбнулась и весело спустилась вниз, ближе ко мне. Впервые, мне стало жалко девушку Люцифера. Ведь он пользовался ими только на одну ночь. Мне искренне не хотелось, чтобы золотой девушкой он воспользовался тоже только на одну ночь. Я даже не хотел спрашивать у себя, где он откопал это невозможное чудо природы, я лишь хотел, чтобы он не делал ей больно.