Текст книги "Ангелы"

обещание в вечной любви к ней? Или пойдешь почитать

средневековых поэтов, чтобы набраться красивых и в то же

время жвачных слов, которые будут потом окутывать

ее, завороженной идей красного диплома, мозг? Или может

ты, как здравомыслящий человек, коем я тебя считал до этого,

спустишься на землю и забудешь ее? В этой лекции есть немного

о тебе и твоей горе-любви…

P.S. Я видел, как она ударила тебя вчера… Но я решил быть ничего

незамечающим гондоном, до сегодняшнего момента… Тяжело быть

мудаком, когда твой брат действительно становится

мудаком. Это твоя ошибка, сделай ее сам… Но я хотел бы помочь

тебе, чтобы у тебя была возможность либо исправить эту ошибку,

либо забыть о ней!»

Я перечитал несколько раз чертову записку и почему-то мне стало еще противнее. Я ненавидел стиль его разговора. Зачем ему все это надо было? Почему он постоянно говорил болью…моей чертовой болью? Столько насмешки в его чертовых строках, которая заставляла мою кровь кипеть. Как я мог научиться воспринимать все так легко? Так наплевательски? Он снова вызывал во мне чувства зависти…

Я не стал отвечать ему, просто убрал письмо в тетрадь (теперь в ней будут хоть какие-то чернила) и посмотрел на брата краем глаза. Безнадежный, никчемный кусок, наверное, даже каменного сердца брата вряд ли когда почувствует что-либо к девушке… Его единственный и самый чувствительный орган в его штанах рано или поздно умрет, и Люц останется совсем один. Ха-ха! В любом случае мы оба останемся неудачниками: он без хера и в гордом одиночестве, а я – может быть с хером, но без девушки, и так же в полном одиночестве, как и наша мать… Семейное проклятье? Или я драматизировал? Да плевать…

Как только прозвенел звонок свободы, я встал и пошел в курилку. Тот день был чуть ли не единственным, когда я стоял в гордом одиночестве. Со мной не было брата, не было Розы, у меня не было даже друзей… Я нашел одну из своих ошибок. Как только мы поступили в злободневный университет, я сразу же обзавелся девушкой, соответственно мне было уже не до дружбы. Плюс, я думал, что Люцифер всегда будет рядом… Откуда же я знал, что этот засранец способен обижаться? В общем, апрель первого курса был ну очень «удачливым», я не знал, что сотворить на радостях: нажраться, заболеть, просто закрыться в комнате…всем ведь наплевать!

У нас была еще одна пара – четвертая, которая началась только во втором семестре: «Экономика. Математика». Профессора звали Лило Вьянор. Это была женщина лет сорока с миловидной внешностью, добродушным настроением, спокойным голосом. «Экономика. Математика» –был почти адекватный предмет, как ни странно. Просто на этих парах нас учили вычитать что-то у кого-то и за что-то, короче, очередная бредятина, правда, математическая, рассказывающая, как кого-нибудь хорошенько надуть. Профессор Вьянор рассказывала о важности знаний об экономическом состоянии страны, так как они либо способствует собственному финансовому росту, либо наоборот. Лило давала кучу формул с иксами, игреками, зетами…в которых я ничего не понимал. Зато мой брат был отменным счетоводом. Лило очень любила нас, в общем-то, как и всю группу. Она никогда не ставила двоек, даже если что-то было не сделано, она всегда ставила тройки и говорила: «Да, считать – это тяжело, я не настаиваю, но не просчитайте свою жизнь, вам за это три уже не поставят». Я кивал головой, иногда даже улыбался, мне не сложно. Я просто был рад, что хоть один профессор был более-менее адекватен!

Люциферу она тоже нравилась – он не прогулял ни одной пары – для него это был странный рекорд.

Роза же, банально, даже в сраных бессмысленных (да простит меня Пифагор) цифрах находила глубочайший смысл для своей будущей жизни. Она решала эти жутко выглядящее уравнения, словно это были детские задачки, типа сколько будет два зайца плюс еще один? По математике у нее была твердая, жирная и недвижимая пятерка. Порой я себя спрашивал, будет ли хоть один предмет, который вызовет у Розы проблемы, который ей не понравится? Ее грандиозные успехи в учебе говорили лишь об одном – ей жутко нравился весь этот бред… В противном случае пятерок было бы меньше.

В общем, на этой последней паре я решил воспользоваться идей Люцифера – написать записку.

«Милая Роза… Прости меня за то, что сразу ничего не рассказал.

Клянусь, я не подумал, что двухминутный разговор с девушкой

не о чем, вызовете такие тяжкие для меня последствия. Разговор

«не-о-чем» – потому, что мне наплевать на ее любовь, чувства, и

вообще, мне наплевать на всех девушек, кроме тебя…

Роза, я безумно люблю тебя! Прошу, не разбивай мне сердце

Своим жестоким, эсесовским поведением. Ты не представляешь,

сколько боли мне приносит каждый день твоей тишины и моего

отсутствия… Я клянусь тебе, что у меня и в мыслях не было того,

чего ты придумала себе… Роза! Я люблю тебя, только тебя… Я

прошу, прости! Давай встретимся? В нашем баре…В семь?

Я буду ждать! Приди, пожалуйста…

Люблю. Жду. Прости!»

Я передал записку через ее хорошую знакомую Савьяж и сразу же после пары побежал в бар, ждать Розу. Стоит ли говорить, что она не пришла…

Третья ночь прошла в полном бреду. Мне снились кошмары, при этом я думал, что не спал, а вроде, как и спал. Я просыпался каждые полчаса, весь мокрый, в поту, шепча «Роза», магическое имя, без которого я просто с ума сходил…в буквальном смысле этого слова. Жаль, что тронулся я не окончательно, а только на несколько ночей.

Вот так вот прошло еще несколько дней: я – в аду, брат – в соседней комнате, обновляет сперматозоидов, Роза – где-то.

С горе пополам я ходил на учебу в течение этих дней. Конечно, ходил я туда, чтобы увидеть Розу. Каждый раз я снова пытался объясниться, но у меня ничего не получалось, точнее Роза указывала мне какую-нибудь веселую дорогу, ведущую прочь от нее. Каждый раз она говорила, очень много кричала, визжала, пищала… Слава богу не била. Тогда я подумал, что же случится, если я совершу какую-нибудь действительно серьезную ошибку? Лучше сразу найти самое высокое здание в городке и с широко открытыми глазами сигануть вниз с воплями о божественном прощении хотя бы перед смертью. Интересно, она простила бы в таком случае? Хоть капля милосердия, сраного человеческого милосердия в ней была? Я же мучился, даже не скрывал этих жутких мучений… Роза была слишком жестока, непреклонна – одним словом – обижена…

Было утро, тоскливое утро. Моросил дождь, стоял туман. Погода хреново действовала на людей, особенно на меня и мою уже, наверное, недельную депрессию. Но туман меня привлекал. Он словно скрывал всю человеческую убогость, пытаясь окутать ее пеленой неприступности. Утром я открыл глаза и понял, что моя жизнь просто издевается надо мной: у меня жутко болел зуб…мудрости. Вот уж действительно очаровательная вещь – болит так, что смерть кажется полной чушью, а зуба самого нет! Мне вообще жить расхотелось, поняв окончательно, что со мной творится.

Я встал и с гнусной рожей пошел в ванную. Я долго смотрел на свое отражение – более урода я еще не видел! Черные синяки под глазами, не расчёсанные волосы, печальная рожа… и вспухшая щека, точнее челюсть. Я залез пальцами в рот, пытаясь нащупать хоть что-то, но у меня ничего не получалось: там ни хера не было, просто вспухшая десна и адская боль. Как я ни старался рассмотреть, что происходит во рту, у меня ничего не получилось. В итоге я психанул. Жуть какая – я психанул! Все, что стояло на раковине полетело на пол, что-то разбилось, что-то отскочило в разные углы… Мне было больно… А я ведь не очень любил болезненное состояние, оно мне было чуждо!

На шум в ванную вбежал Люцифер с вытаращенными глазами. Он ничего не говорил, только смотрел на меня, на разбросанные вещи по полу, осколки, на мою щеку. Он молчал, а мне было больно из-за зуба, из-за Розы, из-за себя… На моем лице застыла маска отчаяния и безысходности, я просто не знал, что мне делать.

– Ну что, совсем бредешь? – тихо спросил Люцифер и посмотрел на меня с ущербной жалостью.

Я закрыл глаза. Черт, меня прокляни, я плакал, я точно чувствовал, как по щеке катилась теплая слеза… Мне даже не надо было ее пробовать, я знал, что она соленая и полна ничтожной, смешной боли, переполнявшей меня всего. У меня было состояние маниакального безумия, мне было абсолютно наплевать, что подумает обо мне Люцифер, что я сам о себе подумаю. Парни тоже плачут…и мужские слезы стоят дорого. Мне не было стыдно.

– Да ты чего, Гавр? – снова послышался шепот Люцифера.

Хотел я сказать ему «отвали» или «пошел к черту», но вместо этого я только крепко обнял его и просто…чуть с ума не сошел! Я и брат обнимались со слезами на глазах? Чего за херня? Сон? Кошмарный сон? Я жутко хотел проснуться, стереть пот со лба и улыбнуться. Вместо этого я снова услышал голос брата.

– Да ты горишь, чувак! – выдал он.

– В смысле? – спросил я и посмотрел на него.

Моя единственная слеза засохла, я был почти похож на нормального человека, только с опухшей рожей.

– Ты как в огне! Сколько? – спросил Люцифер.

Я смотрел на него: брат выглядел обеспокоено, что, несомненно, навело на меня панику. Люц нервничал! Это апогей!

– Чего сколько? О чем ты говоришь? – я попытался встать с пола, отпихивая от себя брата.

Меня пугала его внезапная нежность и материнство. Может, он чокнулся? Заболел? Или еще с ним чего случилось? Может, это мне нужно было беспокоиться за него? Затем я внезапно почувствовал жар, о котором говорил Люцифер.

– Я говорю о твоей температуре! С таким градусом, как у тебя, просто не живут! Вставай, пошли в кровать! – строгость его голоса почти насмешила меня, но я все-таки встал и поплелся в свою комнату.

Я залез в кровать, накрылся и уставился на брата. Люц стоял около двери, скрестив руки на груди и испепелял меня тяжелым взглядом.

– У меня просто зверски болит зуб… – промямлил я. – У нас есть обезболивающие?

– Придурок! – буркнул он. – У тебя температура, рожа опухшая, ты, по-моему, вообще в горячке. Какие к черту обезболивающие?! Тебе врач нужен…Зубной подойдёт!

– Просто достань мне обезболивающие! – я закрыл глаза и представил, что брат исчез.

Через какое-то время я услышал, как дверь в моей комнате скрипнула – Люц ушел. Он принес мне таблетки и стакан воды, сказал, что я – идиот, и ушел.

Таблетки мне не помогли, жар просто убивал, зубная боль казалась мне неким адом, у которого нет конца, сквозь него можно было идти всю жизнь и, наверное, даже после смерти. Пронизывающая боль, как сраная, ненавистная гирлянда с шипами обвивала мое тело. Проклятый зуб мудрости! Ну почему у некоторых они растут совершено безболезненно, а я опять, как глупое убожество, терпел очередную болячку. На этот раз я был в преисподней по полной программе: боль физическая плюс боль моральная и умножить на боль душевную равно адский ад, в коем я прибывал и меня рвала на части стая собак.

– Можно? – я услышал голос, который был сравним со вторым пришествием.

Это бальзам, который растекся по моему сраному телу и мозгу. Я хотел вскочить, привести себя в порядок, умыть рожу, вырвать гнусный зуб, чтобы щека не была такой пухлой, я хотел заорать, как я люблю ее… Но вместо этого, я только крякнул и еле приподнялся в кровати, пытаясь прикрыть рожу одеялом.

Роза.

Благоухание ворвалось в комнату и его шлейф окутал меня. Господи, как я был счастлив, что она пришла. Ее лицо было печально, а я уже был не очень счастливым, так как начал думать, какого хера? Она была рядом… Но я не знал, что она хотела сказать, а я видел по ее лицу, что она собиралась что-то сказать. Можно сказать, что я почти обосрался! Мне хотелось заткнуть ей рот, во избежание появления еще какой-нибудь боли в моем послужном списке.

– Как ты увнала? Сто ты тут делаес? – я жутко шепелявил из-за опухшей щеки.

– Мне позвонил Люцифер, сказал, что ты отвратительно выглядишь, что у тебя температура и ты отказываешься лечиться… – она слегка улыбнулась.

Боже, она была ангелом, настоящим ангелом. Самое реальное божество, сидящее на моей кровати.

– Ну и сто? Посему ты присла? Ты ненавидис меня… – Прошептал я и дотронулся до ее руки.

Она была такая прохладная, мне показалось, что мне полегчало от этого прикосновения. Роза молчала и смотрела пустым взглядом на тумбочку, на стакан с водой.

– Послусай, Роса! Я осень тебя люблю. Я клянусь тебе, сто мезду нами с Мелисей нисего не было, нет и не будет. Это была практисески слусяйная встреся… Я люблю тебя! Я не хосю тебя терять из-за глупой неуместной недоговорки…

– Шшш… – Роза положила своей прохладный палец мне на губы. – Я верю тебе! Все хорошо… Давай вызовем доктора?

– Нет, позалуйста, нет…

Хе-хе, хоть Роза и пришла, сделав мне одолжение, закрывая глаза на мое «отвратительное» поведение, я все равно чувствовал себя мерзко. Ну, покажите мне хоть одного человека, которому нравится медицина? Тем более зубные врачи? Покажите мне хоть одного придурка, бегущего к дантисту с вселенской радостью? Ну почему этим придурком должен был стать именно я?

Роза смотрела на меня, как на существо мужского пола, которое не умеет плакать, не боится боли, не боится ничего! Ну ладно, к боли она почти приучила меня! Но вот к стоматологам… ну сдохнуть проще, правда! Я все время хотел казаться сильнее, чем я есть перед Розой, но как только речь зашла о зубах и их лечении, мне стало насрать, как я выгляжу, лишь бы меня только не подвергали пыткам в кабинете у дядьки в очках и с марлей на роже, с жуткими инструментами в руках. У меня появился превосходный шанс показать ей, что мужской пол тоже умеет чувствовать боль, переживать и плакать; показать ей, что, чтобы провалиться в душевный ад для этого не обязательно быть женщиной, в противном случае библейский ад не принимал бы нас к себе, если бы мы не чувствовали боли. Но девушки свято верят, что именно они являются мученицами на планете Земля только потому, что у них каждый месяц месячные и они раз-два в жизни рожают. Куда нам, парням с ними тягаться со своими отбитыми молотками пальцами, порезанными рожами во время бритья, разбитыми рожами во время драки, переломанными костями из-за аварии, болями организма (ведь живот и голова есть не только у девушек, но и у нас, что значит, у нас они тоже могут болеть). Вот бред-то! Милые дамы придумывают себе небывалые истории о небывалой мужской выдержке, об отсутствии нервной системы, а потом сидят около кровати и поражаются не понятно откуда взявшейся плаксивости! Ну что мне было делать: башку отрубить себе или что? Ну, боялся я стоматологов!

В итоге я препирался с ней около двух часов. Она говорила, что все будет хорошо, это не больно (банальная херня – в нее никто не верит, потому что это – больно). Потом она говорила, что у меня буду осложнения, вплоть до того, что мне пол башки отрежут, но я был согласен – по крайней мере, не в тот самый момент. Она говорила, что в какой-то клинике работает знакомый врач ее матери, мол он будет аккуратен.

Неужто она думала, что я соглашусь? Ее мать ненавидела меня, она могла спокойно шепнуть врачу, чтобы он меня случайно на небеса отправил. А что? Человеческий фактор – врачебная ошибка – пофиг! Она говорила, что я буду мучиться, а я говорил, что почти уже привык. А потом она сказала, что будет держать меня за руку и верю ли я ей? Я согласился.

Врач сказал, что все не так плохо, как мне казалось. Действительно, рос зуб мудрости, из-за этого поднялась высокая температура и вспухла щека. Мне сказали, что это нормальное явление и есть два решения этой проблемы: первый – это отрезать капюшон, второй –извлечь сам зуб.

Капюшон показался мне проще, да и врачу видимо тоже, поэтому за пятнадцать минут моя операция была окончена! Мне отрезали кусок десны, так называемый капюшон, тем самым помогая зубу вырасти, дали пополоскать какой-то фигней рот и отправили домой.

В тот вечер белоснежная головка снова спала у меня на груди, а я ссался себе в трусы от радости. Спасибо ненавистному зубу за то, что Роза снова лежала в моей постели. Но честно, я больше не хотел ругаться с ней, остерегаясь, что в следующий раз мне придется отрезать себе руку, чтобы она появилась в моей комнате. Зато мое самолюбие было польщено. Приход Розы, ее быстрое прощение, ее возня около меня говорили о том, что ее чувства ко мне были сильными, и пришла она только из-за них.

Надо ли было сказать мое слащавое спасибо Люцу? Ведь если бы он не позвонил ей, она бы не пришла, а у меня даже в мыслях не было ей звонить. Я ведь думал, что ей наплевать.

Вот так вот мы и померились!

***

Вот и подходил к концу второй семестр. У меня снова была некая кучка долгов. Один из них, как уже было заведено, у Лафортаньяны.

Недели две я бегал за ней, стараясь избавиться от хвоста. Как ни странно мне это удалось почти безболезненно. По традиции долг появился и у Трокосто. Ну, с ним все прошло намного быстрее.

С остальными предметами все было нормально. Вот в чем была прелесть иметь друга (в моем случае девушку) батана: она же мертвого до безумия доведет, лишь бы он только встал и пошел с ней на пары. Ну что ж поделаешь? Я вставал и шел с ней на пары. Роза не давала мне расслабиться ни на грамм. Во втором семестре она отказывалась что-либо прогуливать, искренне пологая, что мы упустим что-то важное или нам поставят долг, от которого мы потом не сможем избавиться.

Я с ней не спорил, обычно старался делать так, как ей хочется, от чего сразу же получил прозвище от брата – «подкаблучник». Я не обращал внимания на него. Если на придурков не обращать внимание, то они отстанут, им просто скучно будет…но мне казалось, что мой брат был супер-придурком. При том, что я притворялся, что его нет, он все равно постоянно что-то бубнил, пытаясь меня задеть.

Я все еще не мог понять, что представляли из себя отношения между Розой и Люцифером. Они ненавидели друг друга? Нравились? Им было безразлично? Они притворялись? Какого хера между ними происходило? Я уже почти отчаялся что-либо понять… Я понимал лишь одно – любовью там и не пахло не от одного из них. Значит, все уже было не так плохо.

Как мне показалось, после той сильной ссоры отношение Люцифера к Розе сильно изменилось и не совсем в лучшую сторону. Он разочаровался в ней, но все равно в покое не оставлял: видимо, не настолько разочаровался.

То есть, Роза вела себя как почти состоявшаяся «стерва», а «стервы» обычно нравятся ребятам, хотя бы потому, что они хотят их трахнуть. Конкретно «королеву зеленых соплей» в доме держать никому не захочется, а покувыркаться пару ночей – никто не воспрещал. Роза претендовала на «стерву», поэтому с этой точки зрения она, безусловно, привлекала Люцифера, но понимая порой совершено детские выходки, мой брат смеялся над ней. Он старался делать это за ее спиной, дабы не портить отношения со мной. Но иногда он высмеивал ее, наплевав на мое присутствие. Хоть я порой был с ним согласен, я не мог позволить ему говорить о Розе плохо. Какие бы изменения в ее голове и поведении не происходили – его это никак не должно было касаться. На это Люц всегда говорил мне, чтобы я даже не смел появляться перед ним в каких-либо расстроенных из-за Розы чувствах, иначе он будет так ржать, что мне захочется удавиться собственными руками.

Раз в неделю Мелиша приставала ко мне со своими «дельными» предложениями. Я всячески старался отделаться от нее. Роза же поняв окончательно, что Мелиша мне не нравилась, что я не собирался с ней встречаться, ходила и смеялась над ней, говоря, что ей искренне жаль эту дуру. Единственный раз, когда я попросил Розу не злорадствовать и быть человечнее, мы чуть снова не поругались. Поэтому я оставил идею хоть как-то влиять на мысли и действия Розы.

Мое любое туманное предложение-намек на то, что она делает что-то не то или неправильно себя ведет, заканчивались веселыми фразами с ее стороны, такими, как «ты меня не любишь», «тебе наплевать на меня, мое мнение и желание» или «ты любишь ее?», «Она тебе нравится, да? Поэтому ты…». Каждый раз я в ужасе начинал говорить ей, что все это не так и не то, она делает неправильные выводы обо мне. «Если ты считаешь, что они не правильны, то это не значит, что они – неправильные» – это был стандартный ответ на все мои предложения, содержащие прилагательное «неправильный», менялись только существительные. Ну как я мог спорить с такими железными доводами?

Поэтому самое лучшее и безопасное, что я мог сделать, так это – улыбаться, как дурачок и кивать головой. Именно поэтому мой братик называл меня «подкаблучником». Я не осведомлялся у него, какой именно смысл он вкладывал в это слово, но у меня четко выработалось свое определение. Подкаблучник – человек мужского пола, заботящейся о своей нервной системе и благосостоянии семьи. Слово из двух букв «да» не вызывало никаких сложностей при произношении. Слово «нет» также не вызывало никаких проблем, но могло спровоцировать эмоциональный шквал и херня в том, что эмоции эти из унитаза достали. А я не очень любил, когда меня обливали дерьмом, даже метафорическим. И уж лучше пусть меня мой брат назовет подкаблучником, чем весь университет смотрит, как маленькая девушка с белоснежным каре лупит меня почем зря.

Мелиша же периодически появлялась в нашем доме с оправданием «я к Люциферу». Но из его комнаты не было ни одного звука или шороха, указывающих на то, что там происходит коитус. Просто тишина.

Как-то раз я поинтересовался, что у них там происходит, когда Мелиша приходит к нему, не фотографии же они наши детские рассматривают. Он поржал надо мной, а потом, с серьезным лицом заявил, что именно этими они и занимаются. По сути, Люцифер играл роль психолога. Услышав такое предположительное определение к себе, брат отправил меня к черту (это, кстати, не худший вариант, куда он мог меня отправить) и стоял ждал, когда я уйду. В тот момент я подумал о самой ситуации «пошел к черту». Я впервые видел такую реакцию. Обычно люди говорят «пошел к черту» и сами после этого уходят, получается, что они сами себя послали. Но брат послал меня, поэтому упорно ждал, когда я уйду. Подивившись такой реакции, я все-таки пошел, правда, не к черту, ибо я не знал дороги, а брат бы отказался сопровождать. Я пошел в комнату, раздумывать над психопатичным поведением девушек, которые меня окружали.

Ну, с Розой все было понятно: она, не стесняясь, пользовалась моей любовью. Но вот Мелиша вызывала у меня загадочные вопросы, на которые я даже не знал, есть ли ответы. Что-то мне подсказывало, что спроси я у Мелиши эти вопросы, она бы похлопала глазами и улыбнулась нездоровый улыбкой. Мне было интересно, зачем она доставала Люцифера, тщательно выпрашивая мою биографию.

Люц тоже не отвечал на мои вопросы. Этот говнюк сам по себе был очень скрытным, и если уж когда и отвечал, то делал это так, что даже черт затруднится понять его. Поэтому они оба предоставляли мне возможность поломать себе башку. Ну, я и ломал. Конечно, не до каких здравых ответов я не додумывался, так, детские предположения. Вообще, поведение Мелиши это было что-то с чем-то. По вечерам она забрасывала мой номер смсками (я уже подумывал о смене номера), ходила к Люциферу выуживать из него информацию обо мне, а в университете она снова включала королеву: принеси, подай, купи, проводи, но только с другими парнями.

К концу семестра я привык к идиотизму и ворчливым высказываниям Розы. Я был уверен в том, что с одной стороны ей льстило, что за ее молодым человеком бегает самая красивая девушка университета, а он ее не замечает.

У Люцифера же жизнь текла своим чередом, в ней ничего не менялось: охи, вздохи, смех. Беззаботность его детского существования вызывала во мне немного зависти. Он напоминал мне персидского шаха – такой, знатный мужчина, валяющейся на искусно сделанных коврах, вокруг него суетятся женщины разных национальностей, с красивыми лицами и фигурами; одни подносят ему свежие фрукты, другие стоят позади с опахалом, четвертые ласкают тело. Этот же говнюк лежит с довольным лицом и все принимает, как должное. У каждого здравомыслящего человека хоть капля завести да вылезет. Поскольку у меня было такое же лицо и тело, я мог бы находиться в таких же условиях, но я был идиотом-однолюбом. Так что так, в то время, как мой брат правил «гаремом», а его жизнь подмигивала ему и угощала всяческими яствами, я наслаждался своей монотонной жизнью, сказочным присутствием в ней Розы и мою судьбой подкаблучника.

У брата, естественно, не было ни одного долга, его мудацкая харизма цепляла не только девчонок, но и профессоров. Он был клоуном местного разлива, но так как в 1А он был единственным высококачественным шутом, профессора его любили. Они даже научились нас различать по одному единственному признаку: я всегда сидел с Розой, а брат сидел там, где грело. Профессора уже поняли, что мы встречаемся, значит, Гавриил – это тот, кто сидит с Розой.

Первой эту связь узрела Лафортаньяна. Конечно же, она не побрезговала сделать из меня очередное посмешище, говоря, что я никчемный не только в ее предмете, а вообще, по жизни. Я улыбался и слушал весь ее маразм. Вообще, у меня выработалась хорошая, просто замечательная ответная реакция на всякого рода обвинения – лыбиться, как человек, который не понимает, о чем с ним говорят. Я бы не сказал, что это бесило Лафортаньяну, она просто тоже улыбалась и говорила, что я настолько туп, что даже не понимаю, что в таких ситуациях не стоит улыбаться. Но я снова улыбался, в итоге она махала рукой и переключала свое внимание на очередного неудачника. Роза это никак не комментировала, просто пожимала плечами и делала невинный вид.

Отношения моего брата и Лафортаньяны – отдельный клинический случай. Да, она его ненавидела так же, как и каждого в университете, но я прекрасно видел, что у нее есть к нему уважение. Заслужить уважение Лафортаньяны было равносильно организации встречи с главой инопланетной расы..

Когда Лафортаньяна пыталась зацепить его (она, видимо, никак не могла забыть тот момент, когда выгнала Люца, а он, вместо того, чтобы упасть ей в ноги и молить о том, чтобы остаться на паре, взял вещи и преспокойно ушел), он всегда отвечал ей, совершенно не боясь. Ошибка студентов была в том, что они боялись ее языка. Кто ж спорит-то? Язык у нее, конечно, был ядовитее, чем у самого ядовитого существа на земле. Студенты боялись не того, что она выгонит, а того, что она что-то скажет. Вот это «что-то» вводило в ужас весь университет, за исключением нескольких студентов.

Я старался не лезть на рожон, а если уж все-таки она начинала капать мне яд на голову, то я просто улыбался. Но вот мой братик не просто улыбался. К его счастью или несчастью, у него на языке тоже было достаточно яда, и он не боялся плеваться им. Ему было все равно я перед ним, Роза или Лафортаньяна. Именно поэтому профессорша цепляла его реже всех потому, что знала, что он может ответить, причем очень жестоко. А за отсутствие страха и присутствие острого языка она уважала его.

Что мой брата, что профессорша относились к той категории людей, которые не то, что словом убить могут, они могли из человека сделать несчастную тряпку и заставит его жить всю жизнь с такими мыслями. С одной стороны, хорошее качество, но с другой оно не должно использоваться против и без того ничтожных людей, которые начинают плакать, услышав гадость в своей адрес.

Я же все больше и больше ненавидел Лафортаньяну. Каждый раз мне казалось, что все, больше уже нельзя ненавидеть, но нет, эта мразь доказывала, что ненависть не имеет никаких границ, не временных, не пространственных.

Как-то раз, после ее очередной пары, она попросила Розу остаться. Я вышел за дверь и тут же прижался к ней ухом: профессорша говорила с наработанной дикцией, громко, четко, твою мать, очень ясно! Розу я не слышал.

– Я хотела поговорить с Вами, мисс Фреч! Как я понимаю, между Вами с мистером Преем некая детская влюбленность. Так вот, я посчитала нужным дать Вам совет. Я не настаиваю, чтобы Вы следовали ему, это Ваше сугубо личное и двойку я за это не поставлю. Я просто хочу, чтобы Вы приняли к сведению то, что я сейчас скажу. Гавриил – это не Ваш типаж! Вы очень способная девушка, как я предполагаю, Вы идете на красный диплом? Очень похвально. Немногим удается выйти отсюда с таким дипломом. Касательно Гавриила. Это троечник, у него никогда в жизни не будет красного диплома. В Вашем блестящем будущем он будет только мешать. Мисс Фреч, Вы взваливаете себе такую тяжелую ношу на плечи и поверьте мне, эта ноша не способна сказать «спасибо». Вы просто тащите ее, израсходуете и потратите все силы впустую. Поверьте мне, взрослому и опытному человеку, Гавриил – не из Вашего круга. Его будущее социальное положение будет сильно отличаться от Вашего. А зачем Вам такой муж? Он испортит Вам всю жизнь. Вы бы лучше присмотрелись к его брату – Люциферу. Вот этот человек имеет все шансы стать кем-то в этой жизни и Вас вытянет и сам не пропадет. Не становитесь Вы очередной в миллионе, которая тащит на себе студенческую любовь, потому что положить жалко. Неблагодарное это дело, мисс Фреч. Бросьте ношу сейчас, пока не так жалко, подберите лучше чемоданчик в виде Люцифера! Это все, что я хотела Вам сказать. Можете идти.

Я быстро отскочил от двери, отошел как можно дальше от кабинета. Услышав такое, мне значительно полегчало… Площадь моей ненависти расширилась еще на несколько метров. Но в то же время мне стало как-то хреново, что-то защипало в груди, а злость заскулила в голове и сердце. Кто эта тварь была такая, чтобы говорить все это? Кто она такая, чтобы разрушать истинную любовь своими меркантильными бреднями? Почему она докопалась именно до нашей пары? В нашей группе было еще минимум две пары, почему именно Розе надо было все это высказывать? Вот о чем я говорил, о больных словах…

Мне хотелось улыбнуться, услышав все это, но я не мог, мне было неприятно…обидно. То есть, получается я – говно, которое, по ее мнению, жалко выбросить, а мой брат – это бронзовое говно, которое, наплевав на все законы химии, имеет все шансы стать настоящим золотом? И вот это вот профессор высказала моей девушке, которую я очень любил? Мне кажется, что даже Гитлер так не ненавидел евреев, как я ненавидел Лафортаньяну. Ей богу, я придумал столько различных видов убийств, что я мог целую энциклопедию написать. В этом убогом мирке такая херня бы понравилась.

Роза увидела меня, улыбнулась быстрою улыбкой и пошла ко мне с опущенной головой. Как же я боялся, что она серьезно воспримет слова этой неврастенички и последует гениальному совету! Я уже начал продумывать убийство брата! Опять этот говнюк мне все портил. Он мне всю жизнь испортил тем, что родился на этот херов свет!