Текст книги "Земли семи имён"

Дарина Александровна Стрельченко
Земли семи имён

© Стрельченко Д.А., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Часть I. Камни-ягоды

1. Лгун Сердце-Камень

Хедвика шла на рынок за земляникой и миновала уже половину пути, когда лаггард пригнал в долину густые тучи. Резкий и пыльный ветер, вестник дождя, заставил её поторопиться. Придерживая локтем корзинку, подхватив юбку, она припустила к таверне, приютившейся среди холмов. Рынок раскинулся у самого «Каменного Короля», и вдалеке, в тёплом преддождевом мареве, уже виднелись алые пятна палаток и серые, сшитые из мешковины крыши…

Дождь нагнал её у самой ограды: крупные солоноватые капли застучали по земле, обращая пыльную каменную тропу в чёрный глянец. Хедвика поскорее нырнула под черепичный навес, пригладила волосы и наконец перевела дух, глядя на тяжёлые кучевые облака, обложившие горизонт. По вересковым низинам, по пшенично-золотым полям хлестал косой дождь, а выше, в блеске и серебре молний, малиновой короной занималась ранняя чистая заря.

Она рассеянно улыбнулась, отвела от лица прилипшую прядь и вошла в таверну. Дождю следовало дать время поутихнуть, а уставшим ногам – отдохнуть. Она шагала зыбкой песчаной тропой от самого Йона, утомилась и, радуясь внезапному дождю, уже предвкушала миску тушёного картофеля с овощами и чашку горячего кэроба.

В «Каменном Короле» было тихо и пустынно: в обычные дни обеденный зал оживал лишь к ночи. Но дождь обещал хозяину скорую прибыль: застигнутые ливнем путники вот-вот доберутся до крыльца и набьются внутрь, а какой приют в таверне без еды, песен и доброй кружки грушевого сидра?

В просторном и сумрачном зале пахло розмарином, жареным карпом, кислым вином и хмелем. Под потолком притаились деревянные фигурки грифонов и химер, а широкие массивные столы украшала резьба в виде голов грвецев, разинувших свои пасти в ожидании угощений. Посетителей было не больше десятка: трое мужчин у стойки, юноша с плетёным коробом за спиной и лепёшкой в руках и бородатые купцы за круглым столом – ударив по рукам, они мрачно праздновали тёмную сделку.

Хедвика прошла к узкой скамейке у пыльного окна. Сквозь стёкла частого переплёта было видно, как от деревни к таверне спешат промокшие странники. Она провела пальцем по липкому витражу, размышляя, что сделала бы, будь в её рукаве не только четыре медяка, но и пригоршня-другая каменной пыли. Может быть, прекратила бы дождь – такой ливень побьёт пшеницу и виноград, намочит солому на крыше хлева и размоет дорогу к маслобойне и мельнице. А громадные цветники, картофельные поля и наливные чернорецные лозы превратит в бурые гряды, по которым понесутся стремительные реки лаггардова дождя… Да, будь у неё каменная пыль, она прекратила бы дождь. А может, просто ушла бы с виноградников, позабыв обо всех заботах.

Водрузив на тёмный, изъеденный червём стол блюдо с горячим картофелем и бледно-розовым крутобоким редисом, Хедвика принялась за еду. Но не успела она обмакнуть редис в крохотную розетку с мёдом, как на скамью напротив ловко и бесцеремонно скользнул юноша в тёмном плаще с переливчатым зелёным кантом.

«Или не юноша, – с любопытством подумала Хедвика, приглядываясь к горячему, густому мареву каменной магии вокруг незнакомца. – Кто это?»

– Доброе утро, леди, – склонив голову, приветствовал её незнакомец. Были в этом приветствии и хитрый прищур, и самодовольство, и усмешка. Хедвика одёрнула залатанные рукава и отпрянула, скрестив на груди руки. Незнакомец оскалился – сверкнули в улыбке ровные, блестящие, что белая смородина, зубы, полыхнули серебристые глаза. Он откинул капюшон, и Хедвика заметила в его волосах пряди инея.

«Вовсе не юноша».

– Маг выискался, – нарочно глядя в сторону, процедила она. – Думаешь, над каждым насмехаться можешь, коли каменной пыли полная сума?

– Девицы с виноградников – странные существа. Вроде бы знают только корыто, да коромысло, да бочки в погребе, а погляди – раскрыла мой секрет, не успел я и глазом моргнуть. Как ваше имя, виноградная леди?

– Кто это вам сказал, что я с виноградников?

– Такая дерзкая и в лохмотьях. Глаза что блюдца, а на блюде мятый картофель, потому что на рыбу медяков в дырявом кармане недостаёт. Откуда, как не с Йона?

Хедвика, покраснев, безотчётно оглядела свой наряд. Холщовое платье в пол, фартук хоть и целый, но застиранный, в разводах едкого травяного сока. Сказала бы, что накидку нарочно выбирала подлиннее – скрыть бахрому на подоле и заплаты на локтях, – да соврала бы: не так уж много у неё было накидок, чтобы выбирать.

– Кутаешься ты в свои латаные рукавчики, как воробушек в пёрышки, – усмехнулся серебристоглазый. – Что, совсем туго нынче у виноделов дела? Хотя о чём говорить, такие дожди…

Он отстегнул аграф[1]1
  Аграф – застёжка, пряжка (здесь и далее прим. автора).


[Закрыть] в виде барбарисовой кисти и сбросил камлотовый плащ. Под ним оказалась тёмная рубашка с лесным узором: и зелень, и синь, и чернь… «Словно рыцарь с запада», – с восхищением глядя на дорогую ткань, подумала Хедвика. Но вслух бросила:

– Небось сам их и насылаешь!

Зал тем временем оживлялся: подтянулись сельчане с окрестных деревень, пахари с ячменных полей, молодые ведьмы из редколесья, да и горожане с самого Грозогорья – все мокрые, что мыши. Пёстрая толпа рассаживалась за столами, шумела у стойки, гомонила, хохотала и словно чего-то ждала.

– Меня ждут, – будто прочитав её мысли, подмигнул незнакомец. – Я ведь Сердце-Камень.

– Всё ты врёшь, – скривилась Хедвика, впрочем, не слишком уверенно. – Будь ты Сердце-Камень, были бы при тебе и менестрели, и скрипачи…

– Я сам себе менестрель. Скрипач мне не нужен. А вот лютник…

– Эй! Леди и господа! Жители Грозогорья и окрестья! – раскатился по влажному тёплому воздуху бас хозяина. – Рад представить: неуловимый и сладкоголосый скальд Сердце-Камень! Северные баллады, суровые саги, драконьи сказки – для вас! Усаживайтесь, сушитесь, заказывайте яства. Сидр и медовуха, истории и менестрели – всё для вас в таверне «Каменного Короля»!

– Вот так названьице, – пробормотал серебристоглазый, выбираясь из-за стола. – Так вот, милая. Скрипач мне без надобности. А вот лютня сегодня пришлась бы кстати. Поможешь?

И не успела она оглянуться, как незнакомец, назвавшийся Сердце-Камнем, схватил её за руку и повлёк за собой к очагу.

– Заодно и высохнешь!

– Но я не умею играть на лютне! – воскликнула она, тщетно силясь перекрыть нарастающий гул голосов. Не слушая, он вскочил на край длинной лавки и приложил руку к груди:

– Леди и господа! Сегодня я не один!

Под хохот и шумные рукоплескания Хедвика едва не поскользнулась в луже кислого липкого эля.

– О-опс! Держитесь, моя леди! К очагу! – И он повлёк её за собой дальше и дальше под свист толпы, крики хозяина и гулкий грохот самого «Каменного Короля». От очага уже отодвигали лавки, оттесняли зрителей, подбрасывали в алое чрево шипящие поленья.

– И, милая моя, вот уж не ври, – ловко шагая по лавке, с лукавой улыбкой оглянулся через плечо Сердце-Камень, – вот уж не ври, что на лютне не играешь. Такая мастерица, как ты, во всех Семи землях ещё только одна – племянница правителя.

– Нет и не было у меня лютни! Не умею! – крикнула Хедвика. – Что я тебе сыграю? Я и песен твоих не знаю, врун!

– Шумно! Не слышу! – смеясь, воскликнул он и спрыгнул со скамьи. Подхватил её под руки и потащил к каменному кругу у очага. – А лютня твоя – вон она!

И указал за спину. С ужасом и восторгом от близости настоящей магии Хедвика оглянулась и увидела за своим плечом тёмный футляр из плотной ткани. По форме – точно для лютни.

– Сыграем рил![2]2
  Рил – весёлый, тревожный, «бегущий» танец, распространённый в Ирландии и Шотландии.


[Закрыть]

И грянули скрипки, флейты и дудки, запели жалейки, серебряные шары со звоном раскатились по полу, а в воздухе повисли искры и звёзды. Запахло травяным сбитнем, опасным летом.

– Угощаю! – крикнул хозяин таверны и опрокинул на соломенный пол огромный гудящий чан. Под брызги, под плеск и хохот Сердце-Камень выхватил другую лютню, прищёлкнул по дереву и ударил по тонким струнам:

 
Сколько бы ты ни видал земель,
Самый отменный готовят хмель
Там, где янтарная карамель
Бурной течёт рекой!
Где ты бывал? В золотых краях?
Где ты русалок видал и прях?
Ну-ка, сыграем, душа моя,
Ну-ка, долой покой!
 

Долго не утихал народ – просили песен ещё и ещё.

Сам хозяин подносил певцам оловянные чаши с медовухой. Пальцы Хедвики, не ведая как, летали по струнам, улыбка не сходила с лица, и двигалась она, точно марионетка, в такт песням Сердце-Камня. Грустные сказки сменялись весёлым воем, витые баллады сбивались на присказки, а сердце колотилось так, что едва приходилось дышать: после покоя сумеречных виноградников, после тишины лесных угодий наконец-то окутывало, оглушало её настоящее, живое колдовство.

– Ну, милая, нравится? – спросил, сверкая полынными глазами, менестрель. – Довольна?

– А как же, – отдышавшись, смеялась Хедвика, да только и смех был словно не по своей воле, словно наворожённый.

– Пойдём отдохнём, виноградная лоза. Эй, леди, господа, дайте передышки! А ты, Каменный Король, принеси-ка нам еды, да послаще. Отдохнём – ждите новых песен! Дождю длиться долго, а Сердце-Камень не подточить! Э-хэй!

А покуда они устроились за точёным рябиновым столом у окна, народ пустился в пляс. Звёзды в воздухе смешались с пылью и соломой, запылали факелы, засияли под каменным потолком светлячки. Бородатый развесёлый хозяин таверны подошёл, покачиваясь под тяжестью подноса, выгрузил яства на стол, лихо сдвинул колпак на густых пшеничных космах:

– Сударь! Сударыня! За счёт заведения! Каменный Король угощает!

Изголодавшаяся Хедвика, у которой с утра во рту ничего кроме давешнего картофеля не было, потянулась к тарелке с сырами, к плошке с орехами, но не успела и кусочка на вилку наколоть, как тонкая смуглая рука лютника перехватила её запястье:

– Подожди, милая. Успеешь насытиться. Вот на это посмотри.

Огляделся по сторонам и вытащил из-за пазухи полотняной мешочек, в каких лесные колдуны носят руны. Встряхнул – деревянно-каменно перестукнуло внутри, будто и вправду руны, – развязал кожаный шнурок и высыпал в пустую пиалу пригоршню ягод.

Крупная, светло-жёлтая, зернистая малина, ласково-золотая облепиха, розовая клюква – бока упругие, в росистых каплях, словно только что сорвана. А под ними брусника, черешня, голубика, смородина… От блюдца шёл одуряющий аромат, но не того тихого леса, в каком Хедвика блуждала у виноградников, а другого – тёмного, сказочного, что гостям не рад и лишь колдунам подчиняется.

– Винограда нет, уж прости. Да он тебе и без того поперёк души, пожалуй. Выбирай, милая. В благодарность за помощь.

– Ягодами благодаришь? – усмехнулась Хедвика, протягивая руку к манящей клюкве. И вновь не дотянулась: лютник перехватил её пальцы и прошептал:

– Навсегда запомни: ягоду тронешь – магию потеряешь. В том их ягодное волшебство, что нетронутыми растут – ни рукой, ни мыслью. Не думай ни о чём. Отпусти мысли! Ну?

«Что это он?..» – подумала так и сама не заметила, как забылась, словно вниз по реке унеслась. Лодка плывёт, скрипят вёсла, а по берегам, по самой воде, стелются еловые лапы. Ухают совы, и первые звёзды в пасмурном небе узоры чертят…

Очнулась, вздрогнула – грудь вздымается, будто и вправду в лодке только что мчалась.

Глянула – а в пиале уже не ягоды. Вместо них протягивает ей лютник витой браслет: на тонкой серебряной цепочке каменная малина, продолговатая облепиха, резные листья из лучистого малахита. Легли камни в ладонь тугой тяжестью, и вдруг что-то откликнулось в сердце, тревожно встрепенулось.

– Твой синий шар отзывается. Погоди, не буди его, сам в своё время ото сна отойдёт… А пока айда танцевать!

Что за дивный браслет, что за синий шар? Хедвика растерянно укрыла в ладони цветные камешки, но сжать побоялась, словно живые ягоды держала, а не ледяные каменья. Да только не успела оглянуться, как браслет скользнул в широкий рукав, а сама уже закружилась, понеслась с менестрелем в дыму и чаду, под топот и смех. Пылал очаг, плыли по воздуху блики, разливался весёлый рил, и мир вокруг, словно пёстрой каруселью, вёл её по всем Семи землям…

А потом враз стихла музыка, остановилось всё, кроме заполошного перестука на сердце, застыло пламя. Поклонился тот, кто назвался Сердце-Камнем, прищёлкнул пальцами – и исчез. А по всей таверне брызнули из огня серые искры, каменная пыль, магия высшей пробы. Толпа охнула, дрогнула, стукнула секунда – и бросились все, не разбирая дороги, к очагу, к крохам колдовства.

Хедвика сама не знала, как вывернулась из свары, выскочила на крыльцо, бросилась под певучие струи. Дождь потеплел, по лицу, по рукам и за шиворот потекли мягкие водяные змеи. Одна под браслет забралась – там и свернулась среди каменных ягод. А те блеснули колдовской пылью – мол, знай, Хедвика, какое богатство тебе на руку выпало, – и поутих блеск.

Оглянулась на таверну – из трубы дым, из дверей шум – и вспомнила, что корзину свою у стола оставила. Но на что ей корзина, на что ей теперь на рынок за ягодами идти, коли у неё на запястье теперь ягод – целый лес купить хватит?

Тряхнула мокрыми прядями, расплескала вокруг брызги и отправилась мокрой тропой в Грозогорье, что сияло белым заревом на горе. Говорят, на площади Искр мастерских по камню не счесть. А мастера хоть и неохотно подмастерьев берут, а толковую, красивую и при каменной пыли вряд ли упустят. Уж как-нибудь да устроится.

Ну, в Грозогорье!

А ты, менестрель, лгун, обманщик самый необыкновенный, – спасибо тебе! Никакой ты не Сердце-Камень, сердцем чувствую. Да только впервые в жизни промокшее платье не лесной сквозняк сушит, не пламя очага, а ветер магии.

2. Картография Северолесья

Столица встретила Хедвику горячим осенним светом. Лето в Грозогорье не гостило тысячу лет, но каждая осень в городе стояла дынная, сладкая, вызолоченная солнцем. Шумел по мощёным площадям ветер, тёмные сухие травы вились на нижних улицах, а с окрестностей съезжались телеги крестьян и купцов, полные медовых груш, янтарных яблок и густого пшена.

Хедвика миновала широкие каменные ворота и вошла в город. От самой стены вверх уводила сложенная из булыжников дорога, кое-где меж камней пробивались ломкие стебли трав. Травы в Грозогорье особые: рождённые неприветливой весной, они устремляются в рост, но скорая осень покрывает их ранней изморозью, горькие дожди гнут к земле синие стебли. К зиме трава становится лёгкой, бесцветной, что паутинка. Из такой, говорят, вместо нитей вяжут самые хрупкие кружева, самые нежные полотна, а то и по живому сшивают…

Но никаким травам было не подняться выше башен дворца – там, у вершин, ярились голубые снега, сияли ледяные звёзды. К дворцовым воротам и дальше, к извилистым горным ущельям, вела дорога, на которую ступила Хедвика. В звонком осеннем воздухе вставали перед ней лестницы и аркады, узкие тропы, улицы и дома – все они взбирались выше и выше, всё Грозогорье стремилось ввысь, к вершинам гор, с которыми делило корни.

Впереди, высоко над Хедвикой, полыхала флагами площадь Искр. Она подняла голову, вглядываясь, щурясь от пронзительного света, но рассмотрела только ряды крыш да гирлянды угасших фонарей за домами. Путь к лучшим мастерским предстоял долгий…

Да только зачем ей искать пристанища на ярмарочной, шумной и надменной площади Искр? Можно найти мастерскую и поскромнее, в одном из переулков, увитых осенними путами шиповника и плетьми мышиного гороха. Но прежде… Даже в самой маленькой каменной лавке её встретят по одёжке.

Рассмеявшись, Хедвика отколола от каменного браслета на диво легко отломившийся малахитовый лист и вошла в первую же лавку, вывеска в окне которой обещала гостям роскошные наряды, достойные самих правителей.

– Леди желает платье?

Голос раздался из ниоткуда, заставив Хедвику вздрогнуть, озираясь. Неловкий шаг – и где-то мелодично зазвонили тихие колокольчики, а в глубине вспыхнул ласковый свет. Пахло портновским мелом, пыльным бархатом и сухими цветами; после пестроты улицы полутьма «Лавки шелков и платьев» была приятна, уставший взгляд с облегчением скользил к тихим огонькам у дальних витрин.

– Да, платье, – нервно ответила Хедвика невидимому собеседнику. – Не слишком вычурное… и не слишком дорогое.

В ответ раздался негромкий смех:

– Леди с карманами, полными магии, не желает быть приметной?

– Именно так.

«Откуда продавцу знать, что у меня с собой столько каменной пыли?»

– Вы, видимо, впервые попали в город? Лучше бы вам помнить, что проницательность – черта нижних улиц. Вверху вы найдёте шум и блеск – мудрый дворец оградил себя от умных глаз. Истинных магов Грозогорья вы отыщете только у подножия, да, может, на площади Искр. Уж она всегда готова похвалиться мастерством и пестротой.

– Спасибо, а всё-таки платье мне сейчас нужнее совета. Покажите невычурное… но достойное.

* * *

Первая потраченная монета, говорят, колом встаёт, вторая – соколом. А за ней уж мелкими пташками летят. Так и случилось с Хедвикой. Первый лист с каменного браслета обратился в скромное шерстяное платье. Второй – в высокие туфли на шнуровке, да такие, что пряжки горели живой медью. А дальше полетела, полетела каменная пыль от браслета – прозрачными леденцами из кондитерской, румяными масляными булочками из хлебной лавки, жемчужной нитью, обернувшейся вокруг шеи, оберегом из перьев и льна…

Когда Хедвика опомнилась, в городе уже приютилась ночь – накрыла Грозогорье, словно взмахнула вышитой звёздным бисером накидкой.

Похолодало. «Мне бы накидка не помешала», – подумала Хедвика, одёргивая рукава. От земли к ночи поднялся сладкий осенний запах – зрелых яблок, прелых трав, костров, мрамора, молодого вина. По улицам потянулась сиреневая дымка.

Пробираясь на свет оранжевых фонарей, Хедвика свернула в узкий переулок. От стены до стены можно было достать, раскинув руки, и волей-неволей приходилось поглядывать в чужие окна. А там, за тихими витражами, вершились вечерние дела. В одном доме отражалось в начищенном серебре пламя очага, в другом шумел, дышал лиловым паром хрустальный перегонный куб. На подоконнике третьего тянулись к фонарному свету тихие кристаллы, слабо-зелёные и опалово-алые в расписных глиняных горшках. Где-то звенели о тарелки приборы, где-то поскрипывало кресло, а на соседней улице наигрывали колдовскую весёлую джигу. Ветер нёс запахи берёзовых дров, домашних флоксов, нездешнего жасмина, масла и шоколада.

Впервые Хедвика оказалась одна тёмной ночью в огромном городе. А город звучал и жил, обернувшись ночной прохладой, светил мрачными огнями из глубины переулков, гудел нарядными площадями, сиял точёным дворцом на самой вершине. Город был полон магии, каменной или какой другой, но уж точно самой истинной, самой настоящей.

Хедвика оставляла позади ступень за ступенью. Тесные улицы подножия города оставались позади, она поднималась всё выше, и тёмные деревянные дома сменялись каменными стенами, садами и парками. Вокруг было людно, несмотря на поздний час.

«Ровно так, как и говорили. Неспящее Грозогорье…»

Вдоль улиц разгорались смоляные факелы, сияли бумажные фонари. Здесь пахло иначе: жжёными благовониями, углём, бараньим жиром и мокрым деревом.

– Ну, милая, вперёд!

Чем выше она поднималась, тем слаще и тоньше становились запахи, тем выше и краше делались дома. И лишь ловкий сухой шиповник, цепляясь за выступы камня и кирпича, крался за ней следом с самых нижних улиц. Здесь он цвёл пышным цветом, несмотря на осеннюю прохладу. Не успевший распуститься весной, не знавший лета, он горел киноварными лепестками, шершавыми, словно вылепленными из алой глины.

А там, впереди, что-то ждало её. Невесомая паутина предчувствия заставляла оглядываться с самого утра: тревожила руки, дрожала в голосе и растворялась в воздухе сладким, холодным соком. К полуночи паутина оплела её всю, нити протянулись над Грозогорьем, полетели над улицами выше фонарей и знамён… А её собственная нить, нить судьбы, которую, говорят, умелые пряхи способны из голубой травы вытягивать, вела к одному-единственному порогу.

Она подошла к тихому крыльцу в глубине заросшего сада, подняла руку, чтобы постучать в перехваченную жестяными скобами дверь… Скрипнула над порогом вывеска – «Каменная мастерская Арнольда», – и дверь вдруг распахнулась сама, обдав её тыквенным рыжим светом, запахом пыли, камня и чудес.

На пороге стоял господин в кожаном жилете, тёмном сюртуке и высокой шляпе. Поверх шляпы сидели круглые очки, а шею украшал алый с чёрным платок. В одной руке господин держал коптивший фонарь, в другой – резцы и промасленную тряпицу. За ухом у него качался гранёный, остро отточенный карандаш, а глаза поблёскивали из-за густых смоляных прядей.

– Вы ко мне? – спросил он, близоруко вглядываясь в лицо Хедвики и растерянно отирая лоб.

– Да. Доброй ночи, мастер, – с улыбкой поздоровалась она и, решительно взглянув на оторопевшего господина, вошла внутрь.

– Не много просишь? – спросил каменный мастер, усаживаясь за стол напротив Хедвики. – И откуда явилась? Никак с мельницы?

– С виноградников, – ответила она, протягивая руку за куриной ножкой. – Жареное мясо у вас выходит отменно, мастер Арнольд. Можно хлеба?

Покачивая головой (в такт качался и карандаш за ухом), мастер достал из буфета каравай и вытащил широкий нож. Хедвика отрезала крупный ломоть и с удовольствием продолжила трапезу. Из Йона вышла ещё до света, в таверне тоже поесть не успела – лютник заявился. А дальше всё и вовсе пошло круговертью. Немудрено, что аппетит к ночи разыгрался волчий.

– Ты хоть расскажи о себе, девица, прежде чем в подмастерья напрашиваться.

– А я не напрашиваюсь. Не хотите брать – не берите.

– Не захочу – не возьму. А о себе всё же расскажи. Не каждый день дерзкие девицы ко мне в дом заглядывают.

Хедвика расправилась с курицей и со вздохом поглядела на пустое блюдо. Мастер, ворча, подтянул к ней плошку с овощами:

– На прожорство кто сглазил, а? Мечешь, будто неделю еды не видела, оборвашка каменная.

– А кто его знает, – принимаясь за крупные кольца поджаренного лука, пожала плечами Хедвика, затаив, впрочем, обиду за «оборвашку». – Может, и неделю. Уж слишком много событий для одного дня. Проснулась дома, в Йоне. А затемно вот у вас в гостях оказалась. Утром и не догадывалась, что к полуночи по Грозогорью бродить буду…

– Раньше никогда здесь не бывала? – с любопытством спросил мастер, наполняя кружку ягодным молоком.

– Ах, какой запах, – усмехнулась Хедвика. – Брусника, клюква… А горечью отчего тянет? Одурманить меня решили, поди, шелковицей опоить?

– Какая сметливая, – прищурился тот. – Смотри-ка… Может, и вправду в подмастерья взять? Откуда про шелковицу знаешь?

– Мало ли откуда. Это вы всех гостей так встречаете? – спросила, а сама сжала в кармане нового платья ягодный браслет. Неужели почуял? Настоящим мастерам, говорят, глядеть не нужно, они и без того каменную магию чувствуют.

– Проверить тебя хотел. На что мне подмастерье, которого всякий одурачить может. А теперь вот и подумаю, брать ли тебя. Может, и возьму. Завтра посмотрим. Дам тебе инструмент, камень, если в руку ляжет, в крови отзовётся – так и быть, попробуем, поглядим. А если нет, то скатертью дорожка. Прожорливые нахлебники – не ко мне.

– А зачем ждать? – тряхнула волосами Хедвика. – Попробуем сейчас!

– Сейчас? Ну, давай.

Пока он ходил за инструментами, Хедвика сдвинула на край стола блюдца и чашки, завернула в белое полотно хлеб, смахнула крошки. Вернувшись, мастер водрузил на стол резной ларь, наполненный скарпелями, молотками, напильниками, долотами. Глядя на ларь, Хедвика впервые подумала о том, что от девичьих рук до её мечты путь неблизкий.

– Вот. Возьми. – Мастер подал ей кусок мела, а затем вытащил со дна ларя пузатый мешочек («Точь-в-точь как у того обманщика из таверны!»). Потянул тесьму и высыпал ей в ладони горсть цветных камней. – Что чувствуешь?

– Тепло. Озноб. Песок. Тревогу. Дрожь чувствую, – тихо произнесла Хедвика, прислушиваясь к камням.

– Хорошо! Хорошо! Ещё что?

Она нахмурилась, перебирая гранёные и гладкие камушки, щупая, сжимая. Закусила губу, вдумчиво кивнула:

– Одни глухие, словно глубокая земля. Ледяные, мокрые. Другие тёплые, весенние, костяные… Сырые есть и тёмные, и кристаллы звонкие слышу. Тревога. Горькая порода. И искр тоже хватает.

– Сметливая девка, – усмехнулся мастер. – Чувствуешь камень! Возьму!

Засыпала Хедвика на узкой койке под окном, за которым стояло зарево рассветного Грозогорья. Уснула быстро, глубоким каменным сном, и снились ей тихие виноградники, лесные тропы. Корни и лозы вились рунным узором, вплетались в стебли шиповника и тянулись до самого месяца в поднебесье. А вместо звёзд по небу сияли каменные самоцветы – перемигивались с белой крупой соляной магии.

Об одном она думала в дремоте до самого утра: неужели мастер поверил всей сказке, что она про камни выдумала? Сухие, глубокие, тревога, горькая порода… Сказки! Хотя чем не сказка – вчера виноградной леди назвали, а теперь нарекли каменной оборвашкой. Ну что же. Зато кров, стол, наука. А там и поглядим, что из этой задумки выйдет…

…По утренней заре поднималась редкая осенняя дымка.

Очнулась – вокруг светло, в руках горсть мела, в волосах сор, а издалека – песня:

 
Улочка говорливая, что река.
В лавках по оба берега – курага.
Ракушки, и корица, и куркума.
Улочка круто сводит тебя с ума.
Улочка круто сводит тебя в обрыв,
Лаковой черепицей домов укрыв.
Улица тёмных снов, королей и крыш.
Улочка говорлива, а ты услышь!
 

Подняла голову, огляделась – ни мастера в кожаном жилете, ни каменного браслета в складках платья. Так вот как мастер в её сказки поверил! Обчистил и, видимо, одурманил-таки – не шелковицей, так дикой мятой, а может, хлеб был из ржи со спорыньёй!

Прижав ладони ко лбу, Хедвика встала на ноги. Оперлась об увитую сухим шиповником стену, словно в тумане оглядела город. Неведомо как оказалась она посреди узкого сумрачного переулка – спасибо хоть платье не снял, туфли оставил.

В горле нарастала тошнота, теснило в груди, а в голове стеклянная пустота полнилась дурманным дымом.

– Не стой на перекрёстке, задавят! – крикнул возница, проезжая мимо. Хедвика, покачиваясь, отошла с дороги. Немилосердное осеннее солнце пекло сквозь щели в близко сходившихся глиняных крышах. Черепица блестела, словно цветные леденцы, а витражные стёкла в окнах отражали свет – малиновые, изумрудные, рыжие лучи накладывались друг на друга, и в полумраке под сводами крыш то и дело вспыхивали искры и прозрачные радуги. Где-то звенели давешние колокольчики – тихий и ласковый перезвон наполнял переулок, отражаясь от каменных невысоких стен.

В другое время Хедвика с радостью пробродила бы здесь не один час, но теперь у неё слишком кружилась голова и плыло перед глазами, чтобы наслаждаться цветными искрами. Не торопясь, стараясь обходить ухабы, она шла узкой тропкой между домов.

Нешумная улочка. Как она сюда попала? Что произошло ночью?

К счастью, в зеленовато-синем сумраке головная боль медленно выпускала её из своих тисков. Впереди цветной коридор переулка упирался в полукруглый каменный выступ над обрывом. Его огораживала ветхая балюстрада: вычурные мраморные шары, венчавшие парапет, осыпались крупной крошкой, по перилам, вплетаясь в узоры мрамора, бежали рыжие трещины. Хедвика положила ладонь на тёплый мрамор и, преодолевая дурноту, прислушалась к камню.

Ни грана каменной магии, обычный известняк.

* * *

Обрыв, куда занесло Хедвику, был одним из горных выступов Грозогорья, – опираясь на балюстраду, она стояла на самом краю города. Позади неё, ниже и выше, шумели улицы, блестели крыши, клубилась от самой земли рассыпанная повсюду магия. Гнали своих лошадей возницы, шумели люди… А впереди звенело бесконечное Северолесье.

Далеко над горизонтом широкими пластами падал дождь – неужели и над виноградниками до сих пор льёт? Что-то сейчас дома?..

В другой стороне тёмные тучи клубились над опушкой Ражего леса. Над крутой излучиной реки толпились молочные облака, а у самого Каменного храма, где цвели густые медовые луга, река расходилась рукавами: светлыми, зелёными, извилистыми, что корни, и чёрным – прямым, ледяным. Там, говорят, чёрные русалки водятся, глядятся в чёрные зеркала…

По правую руку полыхали алыми огнями пещеры Горячих гор – осенняя пора, драконьи пляски. Никто в Йоне не верил ни в русалок, ни в драконов, а вот же как на ладони все Семь земель по эту сторону хребта: и Горячие горы, и Ражий лес, и Зелёная река, и Чёрная запруда, и Каменный храм…

Вольный и свежий воздух нёс в Грозогорье тепло полей и летней земли, запахи трав и ягод. Вдыхая их, Хедвика не заметила, как прояснился взор, как дремотный дурной туман испарился, и снова стало спокойно и легко в груди. Словно долгие годы стояла она тут, глядела на свои земли и защищала их словом, делом и колдовством.

Но, как бы спокойно ни было на сердце, а мечтать на обрыве посреди Семи земель без монеты в кармане, без каменной крохи за душой – дело не самое беззаботное. Окинув взглядом Северолесье, словно пытаясь сохранить в памяти эту волю – широкую, тревожную, ветреную, – Хедвика отошла наконец от обрыва и витражным переулком двинулась назад.

– И куда же податься неблагородной леди? – спросила она у себя самой.

Домой? К шершавым лозам, к злым слезам – после того, как ветер магии развевал волосы, а в руках целое богатство побывало? Нет! Раз уж она здесь, в Грозогорье, – да будет так. Путь до мечты не близкий, но если уж мечтать – нечего на мелочи размениваться.

Она оправила платье, провела рукой по волосам и зашагала вдоль улицы, вглядываясь в вывески и витрины. Где-то ей должен попасться честный каменный мастер!