Текст книги "Хроники ржавчины и песка"

– Еще три дня, и будем в Мехаратте, – произнесла она. – Создание тебя покинет.

Гарраско пожал плечами. Сколько Созданий было в его жизни? Десять, сто, тысяча? А может, это все одно и то же – после каждого путешествия его сбрасывают в колодец, а при отплытии, когда Афритания вместе с другими судами выстраивается у заправочного бака, Создание снова залезает в корабль.

Они шли с крейсерской скоростью, и пахнущий песком и смертью ветер облизывал лицо. Изредка корабль вдруг подпрыгивал или начинал раскачиваться, хотя колеса изо всех сил перемалывали дюны так, что за кормой песок оставался гладким и плоским, словно раскаленный противень. В прошлый раз насчитали девять тысяч колес, но на самом деле их, вероятно, гораздо больше – в последнее время из яиц то и дело вылуплялись ступицы и каучук для шин.

Вания зачерпнула горсть болтов. Появившиеся из-под киля ржавоеды вытянулись, чтобы достать до металла своими губами с присосками: один шершавый, мимолетный поцелуй – и они, покачиваясь, отдергивали стебли.

В следующий миг борт корабля был обстрелян металлическим градом.

Теперь заговорил Гарраско:

– А эта циркулярная пила… в общем, как думаешь, Афританию разрезать она бы смогла?

Ему никак не давала покоя мысль освободить Создание и его людей из темницы мрака и раскаленного масла.

Вания развела руками и швырнула еще ко́рма. Она ведь тысячу раз объясняла:

– Все устроено не так, я уже говорила. Запиши раз и навсегда в своем блокноте, – сказала девушка, с трудом сохраняя спокойствие, – что этот металл никогда не нанесет вреда Афритании, никогда не разрежет ее сталь. Думаешь, я не пыталась? Попробуй-ка вонзить клинок в щель! – в ожидании ответа Вания уставилась на Гарраско, но увидела, что отвечать он не собирается, и продолжила: – Металл – как кровь, а для донора своя кровь безвредна. Ни один механизм на борту Афритании не может ее покалечить, – девушка покачала головой. – И потом, Внутренние ведь мертвы, это души ада. Зачем тебе их освобождать?

Вдруг в считаных сантиметрах от их голов пролетел осколок, вонзившись в переборку за спиной. Несколько миллиметров левее – и Гарраско остался бы без носа.

Нахмурившись, Вания попыталась вытащить обломок:

– Дай ножик!

Попробовала расковырять край кончиком. Обмотала руку тряпкой и дернула изо всех сил:

– Нет, не получается.

Выпущенный ржавоедом с чудовищной силой осколок, казалось, пролежал в кислоте годы. Он был таким блестящим и гладким, что пальцы лишь скользили по металлу.

– Дай попробую, – Гарраско ухватился за осколок обеими руками. – Нет, вошел слишком глубоко. Пальцы съезжают.

Вания остановила его, положив руку на плечо. В голове девушки мелькнула мысль. Она взяла ведро с металлическим кормом и перевернула за борт.

Не прошло и полуминуты, как град металла обрушился на корпус корабля. Одна из пуль несколько раз отрикошетила от переборки в фальшборт и обратно, а потом покатилась по палубе, сверкая как искорка. Гарраско подобрал ее. Это был болт – еще теплый, покрытый отвратительной полупрозрачной слюной. В смысле, болтом он был раньше – теперь на нем не было резьбы, а блестел он ярче серебра.

– Откуда он? – спросил Гарраско, вытирая пальцы о полу кителя.

Взглядом знатока глава верфи осмотрела вмятину, оставшуюся на переборке.

– Из ржавоеда, – но Вания хотела сказать о другом. – Этот корм – с корабля, который Афритания поглотила. Вражеский металл, который еще не переплавили на новые детали.

– И значит… – Гарраско даже боялся произнести это вслух.

– …у нас есть оружие, чтобы пронзить зверя, – закончив фразу, Вания замолчала. Это была неправда. Процесс разделения и переработки металла был организован так, что под контролем девушки оставалась только маленькая часть забракованных деталей, небольшие обломки, которые механизмы Афритании не считали нужным отправлять в кузнечные горны или доменные печи, где металлолом переплавляли в новые детали гигантских размеров.

– Этих кусков не хватит! – сокрушенно проговорила Вания. – А я не могу украсть у корабля ни одной детали больше моей руки. Идея сделать оружие, конечно, заманчивая, но, поверь, неосуществимая.

Вдруг какая-то чудовищная сила оторвала их от палубы и с размаху швырнула о переборку. Два глухих удара. Зловещий стук падающих на металл тел, клацанье челюстей, хруст ломающихся зубов. Вырывающийся из легких воздух, смешанная со слюной кровь на губах. Шипение плоти, поджаривающейся на раскаленном железе.

Вопли.

Удар был такой силы, будто они упали с самого высокого дома на Афритании. С размаху влетели в металл и теперь лежали на последнем издыхании.

Гарраско понял, что висит вниз головой. Позвоночник – пульсирующий огнедышащий дракон.

Расплющенная рука неестественно согнута.

Рядом с ним подвешена Вания: левая щека втиснута в металл, голова вывернута назад, руки и ноги распластаны. Девушка распята.

И не дышит.

«Каждый раз, когда раздаются эти удары, кто-то из вас попадает к нам. Здесь невозможно рассмотреть чужое лицо, запомнить кого-то. Слишком мало света. Но я точно знаю, это так.

Взаимопроникновение металла и плоти возможно только после смерти.

Может, нам здесь тоже стоит давать имена, как думаешь?

Свое имя невозможно перенести через границу. Будто металл его задерживает, и имя не в силах… пройти сквозь него.

Мы можем только стучать по железу и задавать вам вопросы».

Слюна. Стекает в глаз.

Продолжая висеть вниз головой, сжав губы, Гарраско скосил глаза в сторону Вании.

Девушка не шевелилась, взгляд остекленел и потух.

– Ва… ния.

Металл уже не обжигал, как в первые секунды, но все еще казался разогретым противнем, подставленным под лучи послеполуденного солнца.

– Ва… нияяя…

Каждая косточка в теле Гарраско кричала от боли. Но еще хуже было на душе. Он не мог смириться с тем, что остался один: нет, пока еще нет. Повернув голову, свободной рукой попытался дотянуться до девушки. Старался изо всех сил, выгибая спину и бедра. Пошевелил пальцами.

– Вания… скажи… что-нибудь.

Бесполезно: он не доставал на целую ладонь.

С грохотом стукнулся головой о переборку. Еще секунда – и съехал вниз, больно ударившись о железную палубу. Вания тоже сползла безвольно, как марионетка, у которой только что обрезали ниточки – смятый клубок рук и ног.

Несколько минут Гарраско пролежал, хватая ртом воздух и глядя в небо. Попробовал пошевелиться. Одна нога… другая…

В руке у него почему-то оказался блокнот, выпавший из кармана кителя. Пожелтевшие страницы исписаны мелким почерком. Скорчившись от боли, Гарраско сел и положил блокнот на место. Голова кружилась. Он встал на четвереньки, упираясь задом в переборку, и, распрямив спину, прислонился затылком к стене.

Закрыл глаза.

Три удара, пауза, два удара.

Положил на колени неповрежденную руку и попробовал еще раз.

Три удара, пауза…

«Она пока не здесь, если ты об этом. Не полностью.

Головой девушка ударилась очень сильно, но сердце у нее не сдается. И пока оно не остановится, преодолеть границу она не сможет.

Эта девушка – сильная, хотелось бы узнать ее имя. Но, думаю, оно тоже сюда не попадет.

Теперь ты должен о ней позаботиться. Отнеси девушку в тень, дай воды.

Знай: металл попытается забрать ее у тебя».

Когда Гарраско открыл глаза, Вания по-прежнему лежала не шевелясь, как бесформенный клубок.

Он подполз и нащупал ее тонкое запястье среди лохмотьев. Пульс совсем слабый.

– Вания!

Осторожно приподнял затылок девушки, медленно повернул ее голову сначала в одну, потом в другую сторону:

– Ты слышишь меня?

Веки, окаймленные металлом, едва заметно задрожали. Потом в глазах появились два синих ириса. Зрачки расширены, совершенно черные.

– Ты ничего не сломала?

Съехавшая бандана оголила большую вмятину на латунном черепе, над самым левым виском. Голова стала похожа на побитое яйцо, блестевшее от бликов.

Изо рта вместе со струйкой слюны вырвался стон.

– Ничего не говори, – сказал Гарраско. – Я перетащу тебя в тень. Готова? – Схватил под руки и поволок на противоположную часть палубы, куда не доставало клонящееся к закату солнце. Зачерпнув дождевой воды, влил ей в рот.

Было непривычно тихо для этого времени суток. Гарраско настороженно прислушался, боясь, что оглох. Огромную циркулярную пилу заело, заблокировало и конвейер, передвигавший яйца из решеток для сбора на место хранения (высиживать их было не нужно, поэтому птицы никогда не откладывали яйца в свои гнезда).

Гарраско посмотрел вокруг. Простиравшийся перед ним корабль-город был окутан саваном призрачного света. Ветер внезапно стих, и жар солнца обрушивался, как топор палача. Казалось, занервничали даже птицы; в небе над металлической громадиной кружили только два одиноких ромбокрыла, и их безмолвные тени скользили с одного листа железа на другой.

С палуб – ни шороха, ни гула голосов, ни отдельных криков. Может, на этот раз таинственная сила ударила слишком яростно. Может…

Он посмотрел на дюны и на зазубрины горного хребта на горизонте.

– Корабль остановился, – прошептала Вания.

Гарраско кивнул. Когда это было в последний раз? Несколько месяцев назад! Он не мог оторвать взгляд от картины перед глазами. В горле встал ком – даже не столько из-за панорамы пустыни, сколько от вида корабля. Эта тишина, эта неподвижность, ощущаемые каждым суставом: впервые с тех пор, как он тридцать лет назад спасся на Карданике после кораблекрушения Робредо и, добравшись на пневмошарнире до города, вышел на свободу.

Вания попыталась поднять голову.

Вдруг в нескольких метрах что-то загрохотало, заставив их вздрогнуть.

Большая чайка, одно крыло которой превратилось в твердый латунный лист, шлепнулась на палубу, словно старая жестянка.

С мостика спрыгнула собака – настоящая, из плоти и крови, – и утащила птицу.

Пока пес подбирал добычу с палубы, впиваясь зубами в оставшиеся на теле чайки куски мяса, Гарраско наблюдал за ним. «По крайней мере», – подумал он… но мысль от него ускользнула.

Куда все подевались? Их по-прежнему удерживает таинственная сила? Они мертвы? О большей части экипажа он не узнает, ведь корабль – это лабиринт узких коридоров и проходов, закоулков и ниш, углов и выступов, лестниц и мостиков; к тому же повсюду развешены куски холстины и тряпки как навесы над импровизированными койками, сделанными на железных палубах.

Он напряг слух. Издалека донеслись стоны.

Перед ним, расправив крылья, парил ромбокрыл.

Послышались рыдания.

Медленные шаги.

Гарраско по-прежнему никого не видел.

Ухватившись за фальшборт одной рукой, он прижал вторую к животу и с трудом наклонился, чтобы посмотреть, что происходит на носу корабля. Бок горел, один зуб выбит, все ноги – в синяках.

Вдруг послышалось бульканье воды. Глянув за борт, Гарраско увидел, как с одной из нижних палуб в песок стекают три ручья.

– Черт, потерять драгоценные запасы вот так! – Видимо, никто не удосужился остановить утечку или хотя бы подставить под дождевую воду специальный резервуар.

– Обломки прямо по курсу!

Нарушивший тишину крик словно хлестнул Гарраско и переполошил чаек, поднявшихся в воздух.

– ОБЛОМКИ ПРЯМО ПО КУРСУУУ! – прокричал еще громче впередсмотрящий.

Гарраско вытянул шею, но разглядеть ничего не смог из-за нагромождения металлических сооружений, простиравшихся до самого носа раскаленного от солнца передвижного города; киль Афритании не был узким и изящным, как у обычного корабля, а походил на морду – широкую, приплюснутую, – под которой виднелся первый ряд гигантских парных колес.

Со всех сторон желающие увидеть, что случилось, с трудом пробирались к передним палубам. Процессия из хромающих оборванцев сверху напоминала нашествие насекомых.

Гарраско подумал: не стоит ли вернуться к Вании, увести ее в тень, в какое-нибудь тихое место и, может, накрыть чем-нибудь. Что сказало Создание?

«Знай: металл попытается забрать ее у тебя».

И он вернулся, сдержав данное себе слово. Принес еще немного воды (отхлебнул из кружки: пить можно, хотя и воняет), но об утечке в песок драгоценных запасов говорить не стал.

Вании стало немного лучше.

– Что… там за… о… обломки, ты… ви… дел? – говорить ей все еще было трудно.

– Нет, отсюда не разглядеть.

– Двигатели… отка… зали.

– Наверное, в песке что-то такое, что не удалось объехать.

Вания прислонилась затылком к переборке. Прикрыла глаза.

– Металл… слушает, о чем мы говорим… ты об этом знал?

Гарраско не нашелся, что ответить.

– И читает… наши мысли, – через несколько секунд добавила Вания. Гарраско поднес ей кружку ко рту. Больше ничего слышать он не хотел.

Вания с трудом сделала пару глотков, но почти вся вода вылилась обратно.

– Если не веришь… спроси у… своего Создания.

– Мне нужно идти.

Ее губы в ответ изогнулись в улыбке, как два червяка в жестяной банке:

– Мы почти дома… Удачи!

Гарраско поднялся на ноги и ушел.

Отыскав небольшой тенистый уголок под наклонным навесом из тряпок, он удостоверился, что поблизости никого нет. С одной стороны – ржавая переборка, с другой – почти полностью сломанный поручень фальшборта.

Он был один.

Со злостью стукнул по стене справа от себя. Три удара, пауза, два удара.

На руке остались чешуйки ржавчины.

Он постучал снова, на этот раз громче…

«Спрашиваешь, кто вас слушает – мы или металл? Хороший вопрос. Ты, Внешний, хочешь знать и думаешь, что готов к правде?

Кораблем управляем мы, именно мы – его сознание. Мы его настоящий экипаж, не вы! Конечно, мы слышим ваши мысли и видим то, что видят ваши глаза. Это помогает определять курс и не только…

Ты мне понравился лишь потому, что отличаешься от других. У тебя ярче блестят глаза, а твои мысли – как железяки, выплюнутые ржавоедом. Сверкают. Светятся.

А свету здесь всегда рады.

Но солнце садится, корабль в опасности. Есть вещи… и поважнее. А к этому разговору мы еще вернемся.

Нет, я не знаю, что это за обломки. Песок – плохой проводник, под кораблем слышать мы не можем.

Иди посмотри!»

Правая рука дернула его назад, и Гарраско пришлось повернуться. Три захваченных Болезнью пальца примагнитились к переборке: раскаленный металл к металлу. Гарраско рванул руку, но ничего не вышло. В общем-то, таинственная сила в этот раз вела себя почти вежливо – схватила за руку. И только. Ноги свободны, ходить он может.

Рука потащила Гарраско вперед. Пришлось подчиниться.

Он шел и шел, слыша, как пальцы скрежещут по металлу.

По лестницам и коридорам через нижние палубы сила вела его, как и других, на нос корабля. Все они были собаками на поводке. Из пятнадцати человек, которые там оказались, у большинства на коже виднелись признаки Болезни.

Мужчины принялись растирать себе руки – сила, наконец, их отпустила.

Грохот. Все подняли глаза.

Это был еще один прибывший: громыхая, как мешок, полный железяк, он скатился по лестнице и рухнул на палубу. Привстав на колени, парень поднял нетронутые Болезнью ладони, словно принося извинения. Потом с трудом поднялся на почти не гнущиеся ноги из полированной латуни: они были меньше, чем нужно.

Мужчины молча смотрели друг на друга, не решаясь ни назвать свое имя, ни спросить о чем-нибудь. И так предельно ясно, зачем Афритания их сюда привела. А снова почувствовать на себе поводок не хотелось никому.

Под килем – целый цветник обломков, кое-где почти полностью погребенных в песке. Нужно их убрать, пока не стемнело. Для каждого уже приготовлены лопаты и заступы, ровно столько, сколько нужно. И факелы, если расчистка вдруг затянется.

Они увидели лестницу, которая тянулась вдоль борта корабля вниз, на дюны. Стали спускаться по одному, захватив лопаты; солнце уже садилось. Маски, защищавшие от песка, они не взяли, но некоторые надели перчатки и большие очки.

Молча сойдя на дюны, мужчины закинули лопаты на плечи и пошли к носу. Отсюда, снизу, казалось, что черные, зловещие колеса вылупились из какого-то дьявольского яйца. Десятиметровые ступицы, изъеденные ржавчиной, и шины – чернее самой черной ночи.

Отряд шел рядом с царством мрака, простиравшимся под городом на тысячи метров. Там было чрево, брюхо корабля.

Кто-то, подобрав камень, бросил его в темноту: мрак поглотил добычу без единого звука.

– Вот они!

Обломки торчали из песка перед самым носом. Как скалы в лучах заката. Как зубной протез из решетчатых башен и шпилей, засыпанный песком. Коренастый парень, нарушивший молчание, был без рубахи, а всю его спину покрывали металлические соцветия, будто татуировки какого-то племени.

Солнце уже почти скрылось за горами. Скоро стемнеет.

– Надо торопиться, – произнес он.

«Нет, ходов, которые бы связывали наш мир с колесами, нет. Выбраться мы не можем – ни сверху, ни снизу. Здесь наше царство. И наш ад.

Мы мертвы.

Мы – сознание корабля.

Внешний, а у тебя есть сознание? Наверное, думаешь, что можешь отпускать его погулять, куда и когда оно хочет?»

– Берегись лопат!

Отряд проводил разведку: сначала мужчины обошли дюны. Потом стали бродить между обломками, пытаясь вырвать их руками. Самые мелкие, раскаленные солнцем, вытащить удалось, но куски побольше не сдвинулись ни на миллиметр.

Обломков было намного больше, чем казалось с палубы. И покрывали они гораздо бо́льшее пространство.

– Что это такое? – спросил Гарраско. Не о каком-то осколке. И ни к кому не обращаясь.

– Остов корабля, наверное, – стоявший рядом парень ухмыльнулся беззубым ртом; все четыре его оставшиеся зуба отливали старым золотом.

Гарраско никогда с ним не разговаривал и, кажется, вообще видел впервые.

– И как получилось, что он провалился в дюну?

– Ну, – протянул парень, – может, песчаная буря, а может – ржавоеды… – оборвал он фразу.

Точно, ржавоеды, – подумал Гарраско. Именно им и крикнули: «Берегись лопат!» Цветов было так много, что они могли заменить отряд и закончить работу за считаные минуты.

– Не нравится мне все это, – проронил кто-то. – Проклятые обломки, мы ведь почти добрались до порта!

Металлическая Спина положил руку ему на плечо:

– Давай, парень, копай, а то мы никогда туда не доберемся, – проворчал он, с тревогой глядя на горизонт, где уже пылал закат. – Времени у нас мало.

Они принялись за обломки, которые уходили в песок глубже всего, и несколько минут работали молча.

Старались как могли, проклиная все на свете, но никакого результата не добились. На западе синел горный хребет, залитый светом одной из лун Мира9. На небе уже появились первые звезды. Пришлось принести факелы: их воткнули в песок, обведя обломки идеальным полукругом.

Позаботившись об отряде, Афритания зажгла все фары и наклонила зеркала вниз. Она возвышалась над горсткой мужчин, как вулкан, извергающий свет и пар.

Гарраско в тысячный раз бросил лопату и вцепился обеими руками в большую решетчатую башню. Налег на нее всем телом и попытался сдвинуть. Ноги тонули в песке, но он продолжал упираться изо всех сил.

Вдруг Гарраско что-то почувствовал; инстинктивно отдернул руки. Все прошло. Глубоко вздохнул и снова положил ладонь на металл.

Вибрация. Поднимается по трем зараженным пальцам, будто это кратчайший путь к его душе.

Что-то… кто-то…

«Создания, – с ужасом пронеслось в голове. – Боже, этого я знаю».

Обшарил взглядом песок в поисках лопаты: тщетно. Хотелось пару раз стукнуть по металлу и посмотреть на его реакцию. Отойдя в сторону, в свете костров он обошел небольшую дюну, которая была под ногами. Лопата как сквозь землю провалилась.

И в этот момент услышал вопль.

Дюна под ногами начала осыпаться. Гарраско повалился на песок.

Между небом и землей, окутанные белым паром, сияли фары Афритании. Кроме них, висящих в пустоте как солнца, в той стороне ничего не было видно.

Снова вопль, еще пронзительнее.

– Что там? Что случилось? – закричал Гарраско.

– Пропасть! – донеслось из тумана.

Гарраско пытался ползком добраться до верхушки дюны. Но невозможно было разглядеть даже собственные руки. Он лег на спину. Солнца Афритании превратились в ожерелье из бледных лун.

Он слышал голоса товарищей, но не мог уловить, откуда они доносятся.

– Я здесь! – не зная, что еще сказать, прокричал Гарраско.

В ответ – лишь сдавленные стоны. И металлический скрежет.

Вдруг на Гарраско обрушилась лавина песка, сбросив с дюны. Несколько метров он летел вниз. На мгновение затормозил и покатился снова.

Он пытался сплюнуть и прокашляться. Начал судорожно хватать ртом воздух, обжигающий легкие.

Наконец остановился. На грудь давило что-то ужасно тяжелое. Шевелиться он не мог. Рук не чувствовал. Не знал даже, обе ли ноги на месте.

Постарался повернуть голову.

Сплюнул песок с губ. «Боже, это настоящий яд!»

С трудом приоткрыл один глаз.

Белый пар стал еще бледнее, но где-то вдалеке – где именно, понять он не мог, – все еще висели луны.

Гарраско был почти полностью засыпан песком, этой ядовитой смесью, которая так просто его не отпустит. «А сейчас…» Постепенно понял, что все еще цел. Попробовал пошевелить пальцами на правой руке: они вцепились во что-то твердое, острое. Он по-прежнему чувствовал, что не один. Кто-то близкий рядом.

Ладонь болела, но Гарраско еще сильнее схватился за железо, стараясь принять положение поудобнее. Может, быстро выбраться из песков не получится, так хотя бы судороги будут поменьше.

И он сможет… послушать.

В следующую секунду раздался грохот железных обломков, ударяющихся о металл.

Фары Афритании, наполняя воздух оглушительным звоном бьющегося стекла, начали взрываться одна за другой и гаснуть, словно задутые порывом ветра огарки свечей. Несколько секунд – и в тумане остался только пугливый свет факелов, вопли раненых да прозрачная луна.

Живая лавина песка, сбросившая Гарраско с дюны, потащила его куда-то.

Он потерял сознание.

«Теперь ты знаешь: у каждого корабля есть свои проґклятые.

Внутренние прокладывают курс и предупреждают об опасности. Дают Внешним кого-то, в кого можно верить, на кого надеяться. Внутренние – это энергия, движущая сила, мышление.

На этой войне мы к тому же отличные советчики. А кто-то – великолепный стратег. Враги ищут именно нас.

Это мы – добыча для колодцев в ваших портах.

Скажи Вании, что сам по себе металл – как песок. Ни на что не способен. Лишь пустая скорлупа. Могла бы она и сама догадаться об этом по нашим яйцам».

Гарраско открыл глаза.

В воздухе стоит мельчайшая песчаная пыль. Подождал, пока она осядет.

Картина изменилась. В бледном свете луны, среди звезд, чернело остриями нечто гигантское, поднявшееся из дюн. Гарраско обвел его взглядом, от кормы до носа, от носа до кормы.

В том месте, где раньше виднелись только обломки, появился гнилой киль, изъеденные ржавчиной мачты.

И колеса!

Оно было в разы меньше Афритании. Но куда страшнее. Куда смертоноснее. И стояло там специально, чтобы преградить ей дорогу, не дать проехать дальше.

Гарраско выбрался из песка и теперь лежал на спине, уставившись на громадину. Стояла зловещая тишина. «Сколько я был без сознания?»

С трудом выпрямив спину, Гарраско помотал головой, похлопал ладонями по вискам.

Он ничего не слышал. Наверное, песок набился в уши.

Стоило ему встать, как у самой головы, задев волосы, просвистело что-то похожее на пулю. Гарраско снова лег.

Воздух кипел от кусков железа: в сторону Афритании градом летели острые как бритва осколки – некоторые размером с ладонь. Грохот металлических залпов, отдающийся в ушах тишиной.

Вставать нельзя. Пока эта сумасшедшая стрельба не кончится.

Мимо проносились, бешено вращаясь, крышки люков, ржавые пилы и острые как копья металлические прутья.

Минут через десять Гарраско рискнул поднять голову и посмотреть на то, что почти тридцать лет было его домом, его кораблем, его городом. Туман рассеялся, и Гарраско отчетливо разглядел: по бокам от него – два корабля, стоящие совсем недалеко друг от друга. Давид против Голиафа.

От взрывов с Афритании сыпались снопы искр: старая железная громадина кровоточила разноцветными вспышками света. Перед ней бесновалась блоха, устроившая беспрерывную пальбу по Афритании и мечущая с палуб песок, который собрала, пока выбиралась из дюн. Уж не придумал ли этот корабль использовать в качестве пороха всю пустыню? Он что, стреляет взрывчатым песком?

Воняло ржавчиной и гарью. Скоро все пространство между кораблями заполнилось дымом и поднятым в воздух песком. Гарраско наблюдал за происходившим в ватной тишине.

Вдруг его кожу пронзило жало. Он провел ладонью по щеке, в которую нанесли удар. Она горела. Посмотрел на пальцы – сырые. Лизнул.

Масло!

Чертова блоха плевалась кипящим маслом!

Снова капли, целый фейерверк.

Гарраско отполз, стараясь укрыться за дюной. Прижал колени к груди, поднял горячий кусок железа и сжал в руке. В метре от него шел дождь из масла, упавшие обломки шипели и дымились.

Раздался неистовый рев набирающего обороты двигателя, и атакующий корабль выплюнул вверх песчаный гриб и пар, поднявшийся до самого неба. Потом его киль медленно-медленно начал погружаться в песок.

Гарраско вскочил. Укрывавшая его дюна вдруг начала осыпаться и проваливаться, образуя воронку. Он хотел было убежать, но песок превратился в бурлящее море, в прожорливую пучину. Гарраско упал, покатился по дюне; песок снова забил ему весь рот. Он сплюнул, прокашлялся и был уже готов закричать от отчаяния и сдаться, как пустыня внезапно стала ровной, расчесанной лунным светом.

Тишина.

Смерть.

Падающие непонятно откуда куски железа.

Гарраско поднял один. Это оказался портсигар из латуни – стандартный, бортовой. На крышке выгравировано семь букв: Р О Б Р Е Д О.

Открыл. Две неразрезанные сигары, все еще в обертке.

Робредо? Снова этот прокля́тый корабль. Он его узнал, как только в первый раз коснулся металла.

Бросил сигары в песок. Повертел портсигар в руках и отшвырнул в темноту.

– Скотина! – заорал он.

Ничего не слышно, даже звука собственного голоса.

Куда ни глянь – везде куски мяса и ошметки птиц. Скрюченные, покалеченные тела товарищей.

Изрезанные летающими пилами. Обезглавленные. Перемолотые.

Рагу из мяса, перьев и кусков железа.

Гарраско стоял и смотрел на корабль, ставший его родным домом. Погруженная во мрак Афритания сливалась с ночным небом и напоминала черную шахматную фигуру из металла, обмякшую на своих колесах.

Накренившаяся. Покосившаяся. На палубах тут и там что-то горело, выпуская столбы дыма.

Почти все шины в носовой части проколоты, спущены.

Но Гарраско не сомневался: именно плоть Афритании пострадала сильнее всего. Может быть, уже непоправимо.

«Я слышал одну легенду: не знаю, когда случилось то, о чем в ней говорится. Наверное, очень много лет назад, еще до того, как корабли заключили свое дьявольское соглашение с птицами. Во времена, когда на верфях были только кузнечные горны и огромные доменные печи, а тысячи кузнецов трудились без устали, день и ночь, чтобы выковать металл…

Говорят, какой-то корабль вернулся из ада невредимым. Тот корабль был торговым, перевозил грузы по пустыне, и вот однажды, совершая привычный маршрут, пропал на долгие недели.

Тогда в песках он потерпел крушение – может, экипаж ошибся в маневрировании, но, скорее всего, поломка случилась из-за долгого бегства от судна побольше. Для ремонта нужны запчасти, но их не было, да и починку все равно бы провести не удалось – двигатели отказали, а неприятельский корабль все приближался. Говорят, большая часть экипажа вышла на пески в отчаянной попытке сбежать от преследователей, с призрачной надеждой встретить какое-нибудь судно, которое их спасет. Говорят, из-за жары и жажды оставшиеся на борту сошли с ума.

Первыми обломки того корабля обнаружили кочевники: трупы членов экипажа были зверски изуродованы – каша из мяса и лохмотьев. Их предали погребению в песке. Что произошло тогда на борту, не знал никто, но вряд ли только жажда и голод заставили людей, озверев от слепой ярости, поубивать друг друга.

Говорят, прошло несколько часов, и стаи ромбокрылов и других падальщиков выкопали трупы из дюн, растерзали их, а кости рассеяли на сотни метров вокруг.

После пира птицы решили остаться на корабле. С этим раскаленным, торчащим из песка металлом их неразрывно что-то связывало – возможно, как раз такая неожиданная обильная пища.

О том, что было дальше, легенда умалчивает. Внутренние, встречавшиеся мне в колодцах за эти долгие годы, рассказывали, что корабль не оставался неподвижным. Что птицы видели, как он все сильнее уходит в песок, как его поглощает дюна – или ржавоед… Говорят, каждый раз, когда это случалось, птицы по несколько дней парили в безоблачном небе, ожидая, пока корабль не появится снова».

Зажав факел в зараженной руке, Гарраско вскарабкался по веревочной лестнице, свисавшей с борта корабля, перебрался через перила, встал на палубу и прислонился к поручню, стараясь отдышаться.

Он, шестидесятитрехлетний моряк, богом забытый Внешний, чувствовал себя старым и совершенно измученным.

Тишина. Жар, исходящий от металла. Мрак, освещаемый кострами пожаров. Он еще раз напряг слух: ни звука. За этот издевательский подарок стоит благодарить Робредо? Видимо, да.

От Афритании воняло горелым маслом и смертью.

Гарраско медленно стал пробираться по палубе: скользкий пол покрыт дымящимися лужами. В двух – мертвые птицы с изрезанными телами и оплавившимися перьями, похожими на колючки. Пошел на корму, стараясь ничего не касаться и рискуя потерять равновесие. Обломки торчали повсюду как шипы в ежевичнике, вокруг каждого – масляное пятно.

Через несколько шагов он споткнулся о чей-то труп: казалось, парня пропустили через мясорубку, поджарили в масле, а потом собрали снова в нечто, лишь отдаленно напоминающее человека.

Оставив его в кровавом рагу, Гарраско пошел дальше.

Основной удар пришелся в нос города на колесах, но оба борта тоже были полностью уничтожены яростным градом вездесущих осколков. Здесь никто не выжил: увеличивая поражающую силу огня, куски металла в полете закручивались вихрями, сметая буквально все на своем пути.

На борту у Гарраско никаких ценных вещей не было: все, что ему принадлежало, он носил с собой: всего-то пара брелоков, которые висели на шее или лежали в карманах. Но по палубе он брел не случайно: ему нужно попасть на верфь. Там, наверху, он оставил Ванию. И теперь должен увидеть, что с ней произошло.

Вдруг Гарраско почувствовал, как его коснулось что-то теплое. Вздрогнул. Причудливый клубок перьев и шестеренок пытался забраться по его ноге: на «птенце» все еще болтался кусок скорлупы. Вместо клюва – какая-то заколка для волос.

Гарраско его отшвырнул: уродец пролетел мимо остатков яйца, из которого только что вылупился, но, приземлившись, тут же упрямо заковылял вперед. На этот раз, подойдя к ногам, он не пополз вверх, а обогнул препятствие и побежал дальше по палубе, заваленной грудами обломков. Гарраско тоже продолжил свой путь: бесполезно останавливать только что вылупившееся существо, которое двигается к месту своего окончательного размещения.