Текст книги "Я и моё чудовище"

13. Дорóгой морских черепах

Сначала я подумала, что мама ошиблась. С людьми это часто случается. Бабушка может и не такое учудить. Например, если я хочу взять шоколадку (которую мне, вообще-то, нельзя из-за аллергии), а бабушке нужно быстро меня уличить и остановить как можно скорее, то она от неожиданности сперва перечислит всех на свете, прежде чем вспомнит моё имя:

– Женя! Тьфу ты, Наташа! Ой, ну как тебя?! Лера! Не трогай шоколад!

Я понимаю, что бабушка прекрасно знает, как меня зовут. Просто в спешке у неё в голове всё перескакивает с места на место, а что-то кричать всё-таки надо! Иначе я схвачу шоколад, суну в рот и она меня никогда не поймает, потому что я ускачу наверх, спрячусь и буду жадно грызть шоколад, как какой-нибудь зверёк. Спорю, именно так она себе и представляет мои взаимоотношения с шоколадом.

Это я к тому, что мама произошла от бабушки и, наверное, ей по наследству передалась эта вечная путаница с именами. Иногда бабушка берёт трубку и кричит:

– Женя, к телефону!

Спускается мама, а там хотели услышать меня. Притом бабушке ведь наверняка в трубке сказали: «Позовите, пожалуйста, Леру». Прямо-таки загадочная генетическая болезнь.

Ну ошиблась мама в дневнике – вместо Саши назвала моего папу Серёжей. Может, по телевизору в этот момент рассказывали про какого-нибудь Серёжу или некий Серёжа заглянул в гости.

Мы с Наташей были уверены, что так всё и произошло. Пока в конце записной книжки не обнаружили фотографию: мама со своими длинными каштановыми волосами, я в обнимку с розовым зайцем и тот однокурсник, который играл жениха на притворной свадьбе. Вот его-то и звали Серёжей. Так гласила мамина подпись снизу: «Серёжа, я и наша Лера». Наша Лера.

У Наташи перехватило дыхание – как будто у неё началась астма.

– Серёжа? Серёжа… – повторяла она как заведённая и всё никак не могла сообразить, в чём тут дело.

Это было ужасно, холодно и противно, как будто по всему телу расползлись слизняки. Моего папу никогда не звали Сашей. Мама всё написала правильно. Его с самого начала звали Серёжей, и выглядел он совсем не так, как папа. Это были два совершенно разных человека.

– Серёжа, какой Серёжа?…

– Разве не понятно?! Мой папа – не мой отец. Вот он, мой отец. Серёжа! – сквозь зубы процедила я и ткнула пальцем в этого незнакомого черноволосого мужика на фотографии.

– Нет, что за глупости! – нервно хихикнула Наташа, но тут же замолчала, потому что я была права.

– Ах, как чудесно!.. – злобно передразнила я Наташу. – Мой папа мне не родной!

И я разрыдалась так, что Наташе пришлось звонить маме и просить её срочно ехать домой. Видимо, Наташин перепуганный голос на фоне моего рёва убедил маму, что следует поторопиться.

Наташа принесла мне стакан воды, салфетки и шоколад, который нельзя.

– Может, ещё успокоительное? – спросила она сама себя, покивала, покачала головой и осталась сидеть со мной рядом, исступлённо глядя в стену.

Я знаю, о чём она думала. Она думала, что нанималась в приличную семью.

В приличных семьях всегда так. Всё, что выбивается из понятия «приличный», хранится в строжайшем секрете. Если о чём-то не говорить, то этого как бы и нет. Все эти годы и мама, и папа, и бабушка знали, что я папе не родная. А я жила и не знала. Разве человек не имеет права знать, кто его собственный отец?

– Всё враньё! Может, и мама мне не мама! И меня вообще удочерили! – плакала я.

Все те моменты, когда мне казалось, что я очень похожа на папу, что только он по-настоящему понимает меня, потому что он лучший папа на свете, – тоже куча вранья. Мы с ним не можем быть похожи, вот и всё.

Нашлось объяснение и моим карим глазам. А я-то гадала, откуда они взялись, если у мамы глаза зелёные, а у папы – голубые. В таком сочетании вероятность карих глаз у ребёнка – ноль процентов. У меня глаза Серёжи – эти его большие холодные карие глаза. Чужие глаза.

И ещё мне вспомнился один телефонный звонок. Вспомнился так отчётливо, как и та ночь, когда мама укачивала меня и называла «чудовищем». Мне было лет пять, и мы приехали в гости к бабушке с дедушкой. Зазвонил телефон, и я решила ответить. Мне казалось, что я уже достаточно взрослая, чтобы разговаривать по телефону с незнакомыми людьми.

– Алё!

– Лера? – спросили на том конце провода. – Привет, Лера! Это твой папа!

Я нахмурилась и довольно долго молчала. В детстве я очень медленно думала. Мой папа сидел на кухне и рассказывал дедушке какую-то невероятно смешную историю, потому что все они – и мама, и бабушка, и дедушка – громко хохотали. Я пожала плечами:

– Вы не туда попали.

Человек попытался мне возразить, но я уже повесила трубку.

– Кто звонил, Лерочка? – поинтересовалась бабушка.

– Какой-то маньяк, – беспечно отозвалась я. – Ну который звонит, говорит, что он мой папа, а сам хочет меня украсть.

Веселье разом пропало с их лиц. Бабушка затряслась, так что дедушка схватил её за руку, а мама с папой встревоженно переглянулись. «Маньяка испугались», – решила я и успокоила их:

– Да вы не бойтесь. Я сказала, что он не туда попал.

Я была очень довольна, что самостоятельно разобралась с маньяком. Но голос у него оказался приятный, добрый. Как у всех хитрых преступников.

Мой мозг ведёт себя точно так же, как и вся моя семья. Притворяется, изворачивается, прячет от меня воспоминания, запирает их на ключ. Но рано или поздно правда всё равно вылезает наружу. Сколько ещё секретов в моей голове, о которых я даже не подозреваю?

– Я сейчас сойду с ума, – предупредила я Наташу на всякий случай. Меня тошнило от страха, и появилось безумное желание стукнуть себя по голове. Но я не стала этого делать, чтобы не показаться совсем уж чокнутой.

Наташа вскочила и заметалась по комнате в поисках телефона:

– Ну где же она? Где она?! Сейчас я ещё раз ей позвоню!

Наташа не могла допустить, чтобы я сошла с ума прямо у неё на руках, без единого свидетеля. А мама всё не приезжала. Дорога из Калининграда занимает минут сорок-пятьдесят, но мама всегда водит очень осторожно, у неё плохо с координацией, и она ужасно нервная за рулём.

Это она ещё не знает, что у нас тут катастрофа и вся её искусная ложь вырвалась из сундука на свободу.

– Давай посмотрим какой-нибудь фильм. Нужно немножко отвлечься. Скоро мама будет здесь и бабушка придёт. А мы пока скоротаем время, – в отчаянии предложила Наташа и поставила первое, что попалось под руку.

Документальный фильм про морскую черепаху логгерхеда. Я смотрела его уже раза три. На рассвете из песчаного гнезда выползают на поверхность маленькие черепашки, и им нужно во что бы то ни стало добраться до моря. На побережье кого-то из них утащат чайки или крабы, кого-то поймают браконьеры, и черепашкам не на кого надеяться, кроме самих себя. Они никогда не увидятся со своими родителями и около восьмидесяти лет будут скитаться по морям и океанам.

Я почувствовала, что у меня с логгерхедами много общего. К примеру, где сейчас моя мама, когда мне так нужна её помощь? Про папу я и вовсе молчу. В смысле, про Серёжу, который отец. Он, наверное, уже и забыл, что я вообще существую.

И всё-таки я перестала реветь, наблюдая за черепахой. На плотике из водорослей она направляется в Саргассово море в компании морского конька и нескольких маленьких рыбок. Ей повезло уцепиться за плотик, иначе её бы уже съели какие-нибудь акулы.

Она выглядит напуганной, прячется в водорослях, но однажды придёт день, когда её панцирь окрепнет, а клюв затвердеет, и она уже никого не будет бояться. Ей надо продержаться. Пережить шторма, не запутаться в сетях рыбаков и не увязнуть в нефтяных пятнах.

Но даже после всех этих ужасов она вернётся на родное побережье и оставит в песке кладку. Из яиц вылупятся маленькие черепашки и начнут свой полный опасностей путь к воде, в Саргассово море, на хлипком травяном плотике.

Зачем это повторяется снова и снова? За что все эти страдания? Неужели через десять лет Маркуша будет называть папой Олега и очень удивится, когда узнает, что его настоящий папа – совсем другой человек? Маркуша будет считать нашего замечательного папу чужим незнакомым мужчиной, который бросил его и больше не вспоминает. Или маме не хватит духа соврать во второй раз? Уж я-то буду рядом и прослежу, чтобы это враньё наконец прекратилось!

У Наташи внутри настроен какой-то эхолокатор. Она учуяла приближение мамы и рванула в прихожую. Я выключила фильм и уткнулась горячим лбом в прохладную диванную подушку. Надо бы убежать и запереться в комнате, чтобы маме пришлось долго стучать и извиняться, но у меня нет сил и два шага ступить.

На этот раз маме не отвертеться. Надеюсь, она понимает, что поступила подло. И если опять заведёт про «сильную личность», я даже не знаю, что тогда сделаю. А вообще, мне стыдно. Стыдно за маму с бабушкой. Стыдно перед папой. Вдруг я больше никогда не смогу искренне сказать ему: «Привет, папа»? Мы ведь оба будем знать, что это враньё и что мой настоящий папа неизвестно где. Он даже не звонит. Вряд ли он поверил, что ошибся тогда номером. Может, хотел убедиться, что я его не помню, а значит, можно начать с нуля, завести парочку новых детей и не волноваться, что меня надо поздравлять с днём рождения и присылать подарки.

Папа, папа, ну почему мы не успели выйти в море, пока ещё оставалось время? Пока я была твоей дочкой, а ты моим папой.

14. Слон, который предсказывал будущее

– Ну, Леруська, что случилось?

Мама присела на край дивана и дотронулась до моей ноги. Голос звучал ласково, а ладонь была ледяная.

– Ты уже третий раз выходишь замуж.

Мама не стала отпираться:

– Да, третий. Но что в этом такого? У Маринки уже четвёртый муж.

Точно таким же умиротворяющим тоном, больше похожим на мурлыканье, мама объясняет Маркуше, что не нужно расстраиваться из-за лопнувшего воздушного шарика. Всегда можно надуть новый.

Мама ни с того ни с сего заулыбалась.

– Что смешного? – обиделась я.

– Просто вспомнила, как ты знакомилась с папой. Тебе было годика три. Он взял тебя на ручки и спросил, как тебя зовут. А ты сказала, что тебя зовут Лера и что раньше у тебя была фамилия Харитонова, но потом ты её проглотила.

– Проглотила?

– Ага! – мама светилась от какого-то внутреннего тепла, хоть и снаружи вся похолодела. – И тогда я поняла, что нас ждёт новая, счастливая жизнь. Саша сразу полюбил тебя, а ты – его. И мы превратились в семью, в одно мгновение, как по волшебству. Казалось, это будет длиться вечно. Я бы этого очень хотела. Никогда я не чувствовала такой лёгкости и радости, как в тот день, когда ты проглотила свою старую фамилию. Боже мой, какие вы всё-таки удивительные создания. Как будто с вами напрямую говорит Бог. – В мамином правом глазу набухла слеза и скользнула по щеке.

Я потянулась и обняла её, несмотря на её дрожащие замёрзшие руки. Я злилась на неё, но всё равно обняла. Странно, что мама, причинившая мне столько боли, одновременно принесла мне столько любви. Ей это удалось даже в самый ужасный день в моей жизни, когда я лежала и думала, что лучше бы и вовсе умереть. Она вернула мне папу.

Мы долго сидели, обнявшись, и, кажется, впервые меня не посещали мрачные мысли. Вопросы, опасения – да. Сколько угодно! И всё-таки стало немного легче. И если снова накатывал страх, я просто крепче прижималась к маме и она гладила меня по волосам.

– Мам, а какой он был? Ну Серёжа.

– О, Серёжа был необыкновенный!

Я усмехнулась, решив, что мама шутит, но она лишь хитро приподняла бровь.

– Не веришь? А зря. Он постоянно о чём-то мечтал. Ну то есть, все кругом говорили, что это пустые мечты. А он, в свою очередь, строил планы. На полном серьёзе. Даже самые невозможные вещи казались ему осуществимыми. В тринадцать лет он сбежал из дома в бродячий цирк, представляешь?

– Что-о? Да с позапрошлого века никто уже не сбегает в бродячий цирк!

– А он сбежал! – покивала мама. – На первых порах убирал за животными и очень дружил со слоном. Слон умел предсказывать будущее, и твой отец ужасно гордился тем, что научился расшифровывать его послания.

– Мам, а ты уверена, что у него всё было в порядке с головой? Ну в смысле у Серёжи, а не у слона!

Пока что Серёжа Харитонов мне нравился. Пусть он и сумасшедший, зато как здорово умеет удивлять! Мама пожала плечами и продолжала с улыбкой:

– Ой, даже не знаю. Но однажды слон своими предсказаниями помог Серёже спасти цирк от пожара. Так, во всяком случае, рассказывали его друзья-циркачи. А через несколько месяцев Серёжу заметили, когда он беседовал с пустым залом. Он, конечно, утверждал, что в зале было полным-полно народу, а гимнасты и акробаты всё никак не шли на сцену, и Серёже пришлось развлекать зрителей разными шутками. Тогда директор назначил его мальчиком-конферансье и взял с собой на гастроли. Серёжа много путешествовал по стране и даже успел прославиться. Родители его страшно стыдились, даже на порог не пускали! А потом он стал ведущим на концертах, конкурсах красоты и больших праздниках. Мы познакомилась, когда он приехал к нам в город на какой-то фестиваль. Он был такой необычный, ни одна из его историй не обходилась без маленького чуда. Поэтому через две недели я согласилась выйти за него замуж.

– Но, мам, ты же совсем не такая!

– Это точно! – охотно подтвердила мама. – Я всегда была практичная и примерная. Отличница, красный диплом, музыкальная школа. Вообще-то я собиралась выйти замуж за другого молодого человека, более, скажем так, приземлённого, но тут что-то со мной случилось. Сама не знаю что! Я тогда только-только институт закончила, не разобралась сразу…

– Это называется – переклинило, – вставила я.

– Вот-вот. Бабушка твоя была в ужасе, но так и не смогла меня переубедить. Наверное, я хотела, чтобы и в моей жизни появилось волшебство, все эти чудесные фантазии. Которые, кстати сказать, так и остались фантазиями. У Серёжи, кроме вечного спектакля и праздника, за душой ничего не было. Ни квартиры, ни образования, ни постоянной работы – ничего. Он приехал жить ко мне, в квартиру моих родителей, с одним-единственным полупустым рюкзаком за плечами. И спустя полтора года с ним же и ушёл. И как в воздухе растворился. Я даже не знаю, где он теперь и как сложилась его дальнейшая судьба.

Мама помолчала. Я всё никак не могла переварить то, что этот безумный человек – мой отец, поэтому не торопила её. Она грустно вздохнула:

– Когда он уходил, то шёл задом наперёд. Пятился к двери, а сам жонглировал тремя разноцветными шариками и улыбался, чтобы ты не плакала. Мы все, будто под гипнозом, следили, как ловко у него это получается, и даже не заметили, что он исчез. Так и смотрели в пустой коридор, пока твой дедушка не закрыл дверь.

– А почему он всё-таки ушёл? – рискнула спросить я.

– Потому что я устала от его вечных разъездов и представлений, от пышных костюмов и париков, от ревности, от ночей, которые он не проводил дома. За кулисами чудеса, как видишь, большая редкость. С тех пор на концертах, спектаклях и весёлых ярмарках мне всегда невероятно тяжело.

Смотрю на всех этих актёров и клоунов и не могу не вспоминать Серёжу.

– А он правда называл меня вундеркиндом?

– Да. Говорил, что тебя ждёт блестящая карьера в цирке и что он всё устроит. Что ты будешь парить под куполом и выступать со слоном. Бабушка чуть в обморок не упала от таких новостей!

Я расхохоталась, представив бабушкину бурную реакцию: «Со слоном? Только через мой труп она будет выступать со слоном!»

– Но в целом он ведь был неплохим человеком? – уточнила я.

– Ты знаешь, я даже не помню, – задумчиво произнесла мама. – Он как будто всегда ходил в гриме, с улыбкой до ушей, и никто никогда не видел его по-настоящему. Он так и не научился отличать мир внутри циркового шатра от мира за его пределами. Но он никому не желал зла. Это точно. Поэтому постарайся простить его за то, что он о тебе не заботился. Не исключено, что сейчас он выступает где-нибудь далеко-далеко, на другом конце света, и ему кажется, что ты паришь под куполом на летучем слоне.

Я покачала головой. Разве бывают такие люди? Нет, ну где-то, конечно, бывают. Какие-то чужие чудаковатые люди, которые выпускают из рукавов голубей и бесстрашно заходят в клетку к тиграм. Но чтобы мой собственный отец был одним из них? Всё равно звучит так, будто мама всё это выдумала.

– Неужели он действительно такой? В это как-то вообще не верится.

– Да мне и самой не верится! Проходят годы, и я сама себе удивляюсь. Ну как судьба свела такую, как я, с таким, как он? Хотя, пожалуй, мы все немножко такие. Просто стесняемся выставлять это напоказ, чтобы нас не сочли ненормальными.

– Наверное, – сказала я. – Мам, а можно тебя попросить?

– О чём?

– Не говори папе, что я всё знаю, ладно?

Мама улыбнулась с каким-то облегчением и даже с благодарностью. Я и не думала, что её до сих пор заботят папины чувства.

– Договорились. Не скажу.

И она изобразила, как будто закрывает рот за замок.

Вскоре вернулись бабушка с Маркушей. Маркуша был чумазый, весь в шоколадных и акварельных пятнах, но зато довольный и неслыханно щедрый. Даже подарил Наташе свой воздушный шарик. Наверное, хотел, чтобы взамен она не заставляла его мыться. Но Наташа, хоть шарик и взяла, всё равно поволокла Маркушу в ванную. Мама перехватила уставшую бабушку и утащила в спальню, где они громким шёпотом обсуждали сегодняшние события. Я слышала обрывки их разговора, пока сидела у себя комнате.

Я искала Серёжу Харитонова. Хотела узнать, какой он теперь, и, может быть, даже написать ему. Мне просто стало интересно. Не то чтобы я по-настоящему считала его отцом, скорее, каким-то персонажем из смешного мультика, который смотрела в детстве.

Мне повезло, и я сразу вышла на какой-то русский цирк-шапито в Америке, директором которого и был Серёжа. Именно был. Семь лет назад он попал в аварию и его не смогли спасти.

Я прочитала несколько статей о его смерти. В одном интервью его русская жена говорила, что тридцать лет назад, ещё в России, цирковой слон посоветовал Серёже никогда не садиться за руль, потому что он обязательно разобьётся на машине. «В 43 года Сергей всё-таки получил права, и в тот день впервые сам вёл машину, – рассказывала жена. – Перед тем как выйти из дома, он сказал мне: „Вот увидишь, слон не соврал“. Как ни горько это признавать, я посмеялась над ним и отправила в магазин за покупками. Решила, что он просто нервничает перед поездкой. Я спросила, зачем он вообще учился водить, если так доверяет слону. А он ответил: „Чтобы все вы наконец мне поверили“».

Дальше жена возмущалась, что «бесчувственные полицейские и журналисты позволяют себе открыто говорить о самоубийстве! Якобы Сергей сам придумал поддержать цирковую легенду ценой собственной жизни! Но ведь он совсем не такой!»

Наверное, журналисты и полицейские правы. К тому же в других статьях писали, что цирк не приносил никакого дохода, а сам Серёжа оказался по уши в долгах. Возможно, жизнь Серёжи, как он ни старался её приукрасить, была чудовищно обыкновенной, несмотря на все цирки и переезды. Он ждал чудес, а они всё никак не происходили, и он начал создавать их сам. Такие страшные чудеса.

Жаль, что я так никогда и не встречусь с ним и даже не смогу ему написать. На этот раз он растворился в воздухе навсегда.

Какое-то время я сидела неподвижно. Ждала, удастся заплакать или нет. По умершим отцам ведь принято плакать. Но слёз не было. А может быть, я уже просто устала плакать.

Я побежала в спальню, чтобы рассказать о своём открытии маме и бабушке.

Бабушка подскочила с кресла и растерянно пробормотала:

– Женечка, ой, то есть Лерочка…

Когда они услышали, как печально закончилась история Серёжи Харитонова, мама опустила глаза и что-то прошептала про царствие небесное.

А бабушка звонко хлопнула себя по колену и с досадой цокнула языком:

– А ведь проклятый слон его предупреждал!

И я неожиданно для самой себя улыбнулась. Я думала, что должна грустить о нём.

Всё же речь идёт о моём родном отце, пусть я его совершенно не помню и только сегодня узнала о его существовании. Но мне стало смешно и почти радостно потому, что он всё-таки добился своего: даже бабушка поверила в слона, который предсказывал будущее.

15. Обещаю

Как-то раз мы с Юлей долго спорили о переселении душ. Мы вообще часто спорим о том, чего вроде как нет, но ходят слухи, будто бы есть. Например, о привидениях. Юля в них не верит, но постоянно смотрит фильмы про призраков старинных особняков и заброшенных кладбищ.

– Привидения могут только померещиться. Не зря же их так и назвали – привидения. Кажется тебе, что в комнате привидение, а это луна так занавеску подсвечивает.

Тогда я рассказала, как однажды слышала дедушкин голос. Уже после его смерти. Мне тогда было лет восемь. Чайка оставила перо, и я полезла его доставать. Оно зацепилось за водосток, поэтому пришлось сильно высунуться из окна второго этажа. И вдруг услышала дедушку: «Лера, не нужно тебе это пёрышко, я тебе другое подарю». И я залезла обратно. Потом на пляже нашла точно такое же длинное перо и очень обрадовалась, что дедушка мне его подарил. Может, дедушкина душа в чайку переселилась и это было его перо.

Вот и с Серёжей то же самое. Вроде столько доказательств – и фотографии, и статьи. «Не знаю, как-то уж слишком… удивительно, что ли», – упорно сомневалась Юля, когда мы говорили об этом. Особых различий между Серёжей и моим чудовищем она не видела: что одно, что другое больше похоже на вымысел. Но это правда. Хочешь не хочешь, а поверить надо, и научиться с этим жить тоже придётся.

Надеюсь, после смерти Серёжа стал слоном – большим толстокожим индийским слоном. И теперь сам умеет предсказывать будущее.

Папа, мама, бабушка и младший брат. Раньше мне казалось, что вот такой и должна быть настоящая семья. Просто потому, что это моя семья. Я никогда не хотела сестру, только брата. Хотя, конечно, я знаю, что у всех всё по-разному. Кому-то нравится быть единственным ребёнком в семье, кто-то в восторге от того, что у него несколько братьев и сестёр. Одних детей воспитывают приёмные родители, других – только мама или только папа, третьих – папа и мачеха или мама и отчим. И они тоже, должно быть, думают, что вот у них-то самая замечательная на свете семья, и горюют, если что-то идёт не так.

Первобытные дети никогда не знали своих отцов, и такого понятия как «папа» просто не существовало. А морским черепахам так вообще не нужны родители. Наверное, черепашата считают, что все они появляются из песка, прорастают, как какие-нибудь зёрнышки и отправляются в море, потому что их туда тянет. Ведь рядом нет мамы-черепахи, которая бы всё расставила по местам.

Самое главное, что у меня есть мой любимый папа. Один-единственный. И он со мной. Пусть мы и не сразу нашли друг друга.

Ещё я много думаю о нашем доме. Он стоит на месте старой, почти непригодной для жилья дачи, которую на мой первый день рождения в комплекте с козой подарил мне Серёжа. Что случилось с козой, я точно не знаю. Вроде как дедушка её продал, потому что с ней было слишком много хлопот и я её боялась.

А дача осталась, и когда мама вышла замуж за папу, он построил вместо дачи красивый дом. И в этом доме всем было намного лучше, чем на даче.

Я не хочу сказать, что дача плохая, а дом хороший. Просто мне кажется, что без дачи никогда не было бы дома. Но дача оказалась тесной и неуютной, и, как бы её ни ремонтировали, она всё равно не слишком-то изменилась. Поэтому её пришлось снести и поставить такой дом, который всем бы понравился. И со временем дом стал родным и любимым. Даже если триста раз сровнять его с землёй, эта любовь никуда не уйдёт.

В воскресенье мы с папой всё-таки спустили байдарку на воду. Я сидела у носа, а папа у кормы: так лучше распределяется вес и нос не уходит под воду, когда оказывается в провале между волнами. Папа поначалу жутко расстроился, что мой спасательный жилет мне слишком велик. Я в нём выглядела, как в дутом пуховике без рукавов. Конечно, я бы предпочла вообще его не надевать, но папа сказал, что не потащит байдарку по лестнице, если я буду без жилета.

– Может, оно и к лучшему, – шутливо заметил папа. – Если пойдём ко дну, у тебя будет целая спасательная шлюпка, а не какой-то там хилый жилетик.

– Главное, чтоб меня никто из школы не увидел в таком… хм… наряде, – переживала в свою очередь я.

– Ой, ой, ой, – передразнил меня папа. – Как это я забыл, что мы на конкурсе красоты!

Конкурс красоты напомнил мне о Серёже. Я пообещала себе не думать о нём в присутствии папы: это вроде как неуважительно, да и к тому же я могу случайно выболтать, что всё теперь знаю. Как всё-таки тяжело хранить такой секрет! Мама с бабушкой выдержали десять лет и, наверное, молчали бы ещё десять или даже всю жизнь, если бы я не полезла в сундук. Я честно держала язык за зубами всю неделю, но вот папа приехал, и мне стало стыдно, как будто я его обманываю.

«Не говори, ничего не говори, даже не вздумай!» – подсказывал мне мой внутренний голос, хотя я уже открыла рот и поняла, что остановиться не получится. Жаль, что я разучилась проглатывать тайны, как когда-то свою прежнюю фамилию.

Байдарка с лёгкостью набирала скорость. Мы уже порядочно отдалились от берега, причём гребли спокойно и без особых усилий. Было одновременно привычно и удивительно управлять байдаркой. Тюлени не приплыли поприветствовать нас, и чудовище не показывалось, но всё равно я чувствовала себя очень счастливой.

Папа сиплым, немного «наждачным» голосом распевал: «Пятнадцать человек на сундук мертвеца. Йо-хо-хо и бутылка рома!» После каждой строчки он срывался на крик и взмахивал веслом, раскачивая каяк. Я схватилась за бортик:

– Пап! Перевернёшь же! И не ори так! Аж уши закладывает!

– А чайкам нравится! Вон они мне подпевают! – весело возразил папа.

– Давай лучше «Пиратов Карибского моря», – улыбнулась я, и папа с готовностью затянул:

– Йо-хо, йо-хо, така-ая жизнь по мне-е-е! Йо-хо, йо-хо, чудовище на дне-е-е! Это я сам придумал! А ну-ка, посмотри, нет ли там и правда чудовища?

– Конечно, есть! Вон оно! – воскликнула я, перегибаясь через борт.

– Где? Где? – перепугался папа и принялся судорожно грести к берегу.

– Да шучу я, пап! А-ха-ха! Видел бы ты своё лицо!

Папа на всякий случай огляделся по сторонам и в отместку легонько толкнул меня мокрым веслом в плечо:

– Вот тебе, маленькая вруша!

Я должна была рассмеяться, но вместо этого выпалила, что всё знаю. Про найденную в сундуке записную книжку, про Серёжу и про то, что он погиб в аварии семь лет назад.

Папа ничего не ответил. Я даже обернулась, чтобы убедиться, в порядке ли он. На языке чувствовался привкус крови, и я прикоснулась ко рту указательным пальцем. Я так старалась умолчать о Серёже, что нечаянно прокусила губу.

– Папа, ты злишься?

– Нет, – буркнул он, не глядя на меня.

– Но я же вижу, что злишься.

Папа заёрзал на сиденье, как будто ему захотелось выйти из лодки и куда-нибудь деться. Но деться некуда. Жёлтая байдарка покачивалась на волнах посреди моря. Если выдохнуть из лёгких весь воздух и ступить за борт, можно провалиться прямиком в котловину, где живёт чудовище. Но папу такая перспектива явно не привлекала. Солнце отражалось в тысяче водных бугорков на поверхности, и папа словно гадал, удастся ли пробежать по ним, как по крошечным золотым островкам, до самого берега.

Наконец он зачерпнул ладонью морской воды и умылся.

– Я не злюсь, просто расстроился… Хороший день – и такие новости…

– Прости, я до последнего не хотела говорить, но…

– Это мы должны просить у тебя прощения, – сказал папа ровным печальным голосом. – А я – в первую очередь. Я ведь занял место твоего отца. И вот, – горестно усмехнулся он, – всё возвращается ко мне бумерангом.

– Что?

– Ну теперь моё место займёт другой, новый папа… Лер, я очень стараюсь! Я нашёл адвоката, хорошего, матёрого. Но, чёрт его знает, как в суде всё повернётся. Может, ничего у меня не выйдет и вы всё равно переедете с мамой в Москву.

Трудно определить, то ли капли ещё не просохли на его лице, то ли в уголках глаз заблестели слёзы. И когда же мы все перестанем плакать? Папа поскрёб заросшую щетиной щёку, и я подумала, как жаль, что мама больше не заставляет его бриться.

– Пап, я никому не дам занять твоё место. Честно. Обещаю!

– Правда? Ну раз ты обещаешь… Хотя, нет, не знаю. Когда ты была маленькая, ты мне всё время обещала, что почистишь зубы перед сном, а сама никогда не чистила. А ещё обещала не рисовать на обоях, не есть медовые краски, не грызть мыло и не таскать шоколад.

– А ты злопамятный! – рассмеялась я и щёлкнула пальцем по воде, слегка забрызгав папу.

– Ах так?!

Папа размахнулся и шлёпнул по волне веслом, да так, что нас окатило с ног до головы. Я завизжала, потому что вода была просто ледяная. Она прогревается лишь к концу лета, и папа прекрасно об этом знал, но всё равно лупил веслом снова и снова, да ещё притворно хохотал, как злодеи в кино.

– А-а-а! Перестань! Хватит! – верещала я, но на самом деле мне не хотелось, чтобы наш морской бой когда-нибудь заканчивался.

Если бы можно было навсегда застрять в одном-единственном моменте, я бы выбрала этот. Есть что-то необыкновенное между нами: папой, мной и морем. Как будто мы созданы друг для друга и, что бы ни случилось, никогда не должны расставаться. Я пока не знаю, как это сделать, но обязательно придумаю. Обещаю.