Текст книги "Я и моё чудовище"

– Да ну! И о чём ваши рассказы? Дадите почитать?

– О, мы будем только рады! Ещё бы! Ты слышал, Роб? Мы с тобой нашли первого читателя!

Робот завилял хвостом, подскочил и упёрся передними лапами в мои колени, чуть не свалив меня с бревна.

– Да, вот как мы рады! – похвалил его Максим Николаевич и угостил каким-то собачьим лакомством. – Сейчас мы работаем над рассказом о драконьем яйце.

– Да? – заинтересовалась я. – Расскажите!

– Ну что ж, – приосанился Максим Николаевич. – Раз публика просит! Верно, Роб?

10. Драконье яйцо

Максим Николаевич достал из кармана рубашки сложенный вдвое листок, развернул его и, покашляв в кулак, принялся читать вслух:

«Однажды облака расступились и над землёй появился некогда великолепный дракон. Он был измождён, но серые могучие крылья его не сдавались морозу, пусть иней и разрисовал их ледяными узорами, отняв всё тепло. В ту пору над миром царствовал холод. Он один повелевал ветрами и морями. Он был палачом всему живому и день ото дня совершенствовал своё страшное искусство. Он не признавал ни одной краски, кроме мертвенно-белой, и старательно укрывал свой холст снежными пластами, чтобы раз и навсегда избавиться от неугодных ему зелёных долин, дарующих жизнь.

Силы почти оставили дракона, он путешествовал уже много недель без пищи и воды в поисках заветного оазиса, куда ещё не пришла коварная всепоглощающая зима. Единственное, что удерживало дракона от того, чтобы покориться безжалостному Властелину льда, сложить крылья и рухнуть вниз, было яйцо. Крапчатое голубое яйцо, где трепетала хрупкая новая жизнь. Дракон бережно нёс яйцо в лапах, как величайшее сокровище, и понимал, что долгий, изнурительный путь его будет окончен, лишь когда яйцо окажется в безопасности.

Мороз медленно разъедал его кожу, обволакивал чешую и уже совсем близко подобрался к сердцу. Ещё мгновение – и небесный зверь будет повержен.

Дракон почувствовал, что жизнь покидает его. Он закрутился в полёте, стараясь сбросить ледяной панцирь, отогреть ослабевшее засыпающее сердце. Борьба захватила дракона целиком. В отчаянной попытке освободиться, соскрести кожуру инея, он разжал когти и стал бить себя по бокам, будто расчёсывал незаживающую рану. Не сразу он осознал, что выпустил яйцо – то, ради которого пустился в странствие, то, откуда теперь не появится новая жизнь.

Яйцо упало с высоты прямиком в объятия снежного короля – в ледяное озеро. Острая, как стекло, корка сомкнулась над яйцом и навек схоронила его на дне.

Дракон опустился на лёд. Он метался по поверхности, царапал её, выл и ревел, но всё кругом оставалось глухим к его страданиям. Пламя вырывалось из его пасти, но и оно не могло растопить ледяную крышку, даже если бы целую сотню лет дракон выдувал огонь.

Ему пришлось отступить. Смириться с тем, что погибло его единственное яйцо, а значит, и он сам. Дракон погрузился в сон, и к утру сердце его промёрзло насквозь и превратилось в камень.

Тысячелетия Холод наслаждался своим творением – царством мёртвых, погребённых в снежном плену, и не подозревал, что на дне ледяного озера спокойно дремлет в яйце последний дракон.

Но однажды лёд треснул и сделался водой. Солнце нагрело землю, и та впитала талый снег, будто его никогда и не было. Наступил конец ледяной эпохе, и суровые ветра сменились тёплыми бризами.

Ледяное озеро росло и со временем превратилось в море, которое пробило себе путь в океан. Появились новые существа, расселившиеся в воде и на суше. Пробудился и дракон в яйце. Он разбил прочную скорлупу и увидел, что мир вокруг него прекрасен. Он вынырнул, глотнул воздуха и вновь погрузился на дно. Он не знал, что создан для небес, поэтому приспособил крылья как плавники, научился охотиться на мелких рыб и уступать дорогу крупным морским хищникам.

Море развивалось, поглощая всё новые и новые земли. Вместе с ним взрослел и дракон. Через несколько десятков лет он сделался самым большим в море и теперь уже никого не боялся. Он считал море своим, но готов был делить его с другими – с китами и растениями, с акулами и осьминогами.

А потом на побережье появились люди. Они построили плоты и стали отнимать у дракона мелкую рыбу – его любимую пищу. Но не остановились на этом. Они спустили на воду корабли и выловили китов и акул. Но и этого им было мало. Они нырнули под воду в железных лодках и рыли землю, извлекая из неё нефть, которая отравляла всё живое.

Дракон понял, что он не хозяин морю. Но здесь он родился, здесь вырос и не намерен спасаться бегством. Тогда дракон решил отомстить людям. Он добрался до отмели и вылез на берег, готовый к бою.

Но вместо людей с ружьями и сетями перед ним стояла маленькая девочка. Она тянула к нему ручки и хотела погладить. Дракон разверз пасть, чтобы проглотить человеческое дитя в назидание всем остальным, но не смог. Что-то внутри всколыхнулось и приказало ему пощадить эту новую, едва зародившуюся жизнь.

Дракон вернулся в море и уплыл в океан, где ещё можно было спрятаться от людей, но иногда возвращался, чтобы убедиться, что девочка цела. Что-то подсказывало ему: они ещё встретятся. Придёт время, когда океан станет тесен для людей и они наконец обнаружат дракона. И, может быть, девочка вспомнит тот день, когда на берегу появился дракон и сжалился над ней. И, вопреки ходу истории, новая жизнь сохранит древнюю.»

Максим Николаевич одним движением закрыл зонтик и отложил в сторону, поставив точку в самом интересном месте. Я и не заметила, что дождь поредел, а тучи поднялись высоко и растворились, как мыльная пена. Робот встал и отряхнулся. От него полетело столько брызг, будто включился садовый фонтанчик.

– Но ведь это ещё не конец, – сказала я, заглядывая в листок. – Девочка спасла дракона? Научила его летать и дышать огнём?

– Как только узнаю, сразу же тебе расскажу, – пообещал Максим Николаевич. – Всем историям требуется время.

– А, то есть вы ещё не придумали…

– Я никогда ничего не придумываю. А всё, что рассказываю, – чистая правда, я всего лишь наблюдаю и строю догадки. Ты тоже можешь попробовать. Мы ведь сидим в партере, в первом ряду, и вот она – главная сцена.

Он указал на море, которое когда-то, десять тысяч лет назад, было ледниковым озером, куда упало драконье яйцо.

Максим Николаевич отдал мне рассказ на память, а потом улыбнулся и похлопал себя по животу:

– Ну, пора бы и подкрепиться. Мы с Робом любим обедать рано.

Роб будто сразу сообразил, о чём речь, подскочил и понёсся к лестнице. Хозяин припустил следом, крикнув мне на прощанье:

– До встречи!

– Спасибо за рассказ! – ответила я, гадая, не привиделся ли мне этот удивительный старичок. Не он ли мой воображаемый друг с необитаемого острова?

Юля сбежала по лестнице и, пыхтя, опустилась на бревно.

– Ты знаешь, что к вам «скорая» приехала?!

– Знаю. У мамы сильная мигрень, – отозвалась я.

– А, ну слава богу. Я уж подумала, что-то стряслось.

– Ну да, ты правильно подумала. Кое-что стряслось, – кивнула я. – Жаль только, что врачи не захватили с собой лекарство от этого.

– Всё-таки разводятся? Так и не помирились? – нахмурилась Юля.

– Не-а, – ответила я и, помолчав, сказала как можно равнодушнее: – Мама уже к свадьбе готовится. С Олегом из Москвы.

Юля открыла рот и скривилась, как будто увидела дохлую, подгнившую рыбу.

– Блин… И что делать?

– Надеяться, что он не какой-нибудь маньяк. Юль, я не хочу жить в Москве. Я там даже ни разу не была! Вдруг там ужасно?

– Так вы переезжаете? Когда?! – разволновалась Юля. Она, как никто другой, понимала, что это значит. Новая школа, где все поначалу обходят тебя стороной и ты берёшь с собой несколько запасных ручек и карандашей, потому что боишься, что никто тебе их не одолжит, если забудешь дома пенал. Мечтаешь, чтобы хоть кто-нибудь по собственному желанию сел с тобой за одну парту или позвал к своему столу на обеде. Она мне всё рассказала о своих первых неделях в нашей школе. И о том, как радовалась, что мы подружились.

Мне хотелось успокоить Юлю, а заодно и саму себя: «Это мама переезжает, а я буду здесь с папой и бабушкой», но я знала, что с мамой никак не договориться. Хорошо, если она позволит проводить здесь хотя бы каникулы.

– Уже решено, что свадьба в сентябре, – сказала я. – Но мама зачем-то хочет, чтобы я заранее с ними познакомилась, в июле.

– С кем это с ними?

– У Олега два сына. Мама в них по уши влюблена, – я закатила глаза и отчётливо ощутила, что ненавижу этих сыновей. Они представлялись мне избалованными, гадкими и ехидными мальчишками.

– Ну, может, они нормальные, – прочитав мои мысли, предположила Юля. – Да и в Москве нормально. Я очень скучаю по нашему дому и школе. А ещё по шуму машин, представляешь? Первое время я здесь даже заснуть не могла, потому что так тихо и ужасно темно! Выключаешь в комнате свет, и всё – как в гробу! Вот точно знаю, что в гробу именно так!

Я засмеялась, потому что у Юли получился очень забавный покойник.

– Вот тебе смешно, а мне знаешь как было страшно? В Москве-то мне в окно рекламный щит светил. И фонари.

Я поёжилась. Не помню, каково это – жить в квартире. Не слышать чаек и не видеть моря. Вместо моря – шум машин, а вместо звёзд – фонари и рекламные щиты. Разве человек может добровольно захотеть так жить?

– Мама сошла с ума, – пробормотала я.

– Ну ничего, я приеду к тебе туда после школы. Поступим в один институт, будем вместе гулять и по магазинам ходить.

Я кивнула, хотя вовсе не собиралась поступать в Москве. Мне обязательно нужно море. И папа, который знает, чего я на самом деле хочу.

11. На дне сундука

Из тёти Яны двойного агента не вышло. Она быстро разболтала дяде Лёше про мамину свадьбу и переезд в Москву, а дядя Лёша всё, естественно, передал папе. И по вечерам мама с папой подолгу выясняли отношения по телефону. Потом кто-нибудь из них сгоряча бросал трубку и мама тут же набирала Олега. Расхаживала кругами по гостиной, спальне или кабинету, поднималась и спускалась по скрипучей лестнице и пересказывала ему всё в мельчайших деталях.

Разумеется, эти переговоры были слышны всем, причём из любой комнаты: так громко жаловалась мама. Но все делали вид, что ничего не происходит. Особенно бабушка. Её любопытство и страсть к подслушиванию мигом куда-то улетучились. Она переселилась вместе с Маркушей на террасу и там играла с ним, кормила, читала сказки, укладывала спать и только на ночь переносила в кроватку. Их почти не было видно.

Наташа, лишившись единственного воспитанника, со всем рвением взялась за уборку. Часами она начищала вазы и статуэтки, полировала деревянную мебель и стирала пыль с каждой книги в доме.

Из-за телефонных скандалов папа не приехал на выходные. То есть он позвонил мне и сказал, что у него не получится покататься со мной на байдарке, потому что в пиццерии наметились сразу четыре дня рождения и ему необходимо там всё организовать. Но мне кажется, он не хотел видеться с мамой и боялся, что она начнёт ругаться с ним при нас. Он и не подозревал, что мы уже и так в курсе всего, от первого до последнего слова.

– Нет, ну ты представляешь?! – кричала в трубку мама. – Не подпишет соглашение о проживании детей со мной! И хочет Леру вести в суд, чтобы она там сама за себя сказала!

– Бу-бу-бу, бу-бу-бу, – неразборчиво пробасил Олег, и я представила, будто мама советуется с бегемотом.

– Ну вот, якобы с десяти лет, а не с четырнадцати! Семейный кодекс, говорит, читай. Представляешь? Да что – успокойся?! Возьму детей – и всё тут. Мы же договорились, Саша мне так и сказал: «На всех твоих условиях!»

– Бу-бу-бу, – глубокомысленно вставил Олег.

– Дескать, неизвестно какое там в Москве жильё, и он против, и пускай органы опеки разбираются!

– Бу-бу-бу.

– Да они же полгода будут разбираться! Пока все бумажки напишут! И свадьбу придётся перенести! Я же тебе говорю: минимум два месяца рассматривают дело, а если без соглашения – так хоть три года могут!

Я была вне себя от счастья. Папа нас никому не отдаст! Никакому Олегу. Эта надежда приободрила меня – как будто наконец отыскался выход из лабиринта. Я даже перестала обижаться на папу за то, что он нарушил обещание по поводу выходных.

Надо поскорее рассказать обо всём бабушке – вдруг она не услышала.

Бабушка сидела в широком плетёном кресле, пила чай и следила за Маркушей, который гонялся за бабочками, размахивая сачком. Иногда ноги заплетались в траве и он падал на коленки. От этого они окрасились в ярко-зелёный цвет. В такие моменты бабушка приподнималась и кричала ему:

– Я же предупреждала, что упадёшь! Давай тихонечко играй!

– Бабушка! Папа не хочет подписывать какое-то соглашение, чтобы мы переезжали в Москву! Может быть, меня даже позовут в суд и я сама выберу, где жить!

– О господи, – вздохнула бабушка.

– А что? Ты хочешь, чтобы мы уехали?

– Я хочу, чтобы все были довольны и у всех всё сложилось, – ответила бабушка с тоской.

– Так не бывает, – возразила я и радостно воскликнула: – Поэтому мы все пойдём в суд!

Бабушка горько усмехнулась:

– Судья-то, конечно, лучше всех знает, кому что.

– Ну да! Он же судья. И, кстати, кроме него, никто не хочет узнать, что я думаю по поводу переезда. Интересно, он будет в парике? А если женщина-судья? Всё равно в парике? И как к нему обращаться? Ваша честь, да?

– Не знаю. Слава богу, я никогда не бывала в суде. Надеюсь, и тебе не доведётся, – бабушка наклонилась и повыше натянула лечебные носки. Тут ей в голову пришла замечательная мысль: – А давай-ка посмотрим старые альбомы! Вот что всегда поднимает настроение. Возвращаться в те времена, когда я была молода и аккомпанировала разным певцам!

Бабушка сделала изящный жест, будто бы из старинного танца, и улыбнулась. В юности она была очень красивая – с высокой причёской и гладкими, без единой морщинки, щеками. Она сама шила себе платья – в горошек или в полоску, носила крупные бусы и каблуки. Тогда она наверняка не задумывалась, что однажды будет сидеть на террасе в толстых лечебных носках.

– Давай! – согласилась я. – Сейчас принесу!

– И выбирай те, что постарше! – напутствовала вдогонку бабушка. – В таких истёртых обложках!

Все воспоминания хранятся в одном-единственном месте – в огромном плетёном сундуке в кабинете, где мама пишет статьи. Там вся история нашей семьи. Какие-то древние выцветшие фотографии, дипломы, документы, папки, поседевшие от пыли. Иногда бабушка роется в сундуке и находит письмо от давно умерших родных и тогда поджимает губы и раздувает ноздри, чтобы не заплакать.

Этот сундук – наша маленькая полуисправная машина времени, которая умеет отправлять только в прошлое. Отныне и мои родители тоже всего лишь прошлое. А ведь я всегда представляла их двумя деталями одного механизма. Вроде как две руки или два глаза. Если закрыть один глаз, то мир из трёхмерного превращается в двухмерный, а одной рукой даже помидор ровно не нарежешь.

К счастью, мама была на работе, и я спокойно взяла ключ от сундука в шкатулке с дорогими перьевыми ручками. Это всё подарки маминого отца, моего дедушки.

Его уже давно нет с нами, и я толком не запомнила, каким он был, но ручки, которые он дарил маме на каждый праздник, до сих пор сохранились. Ему казалось, что журналистке без ручек не обойтись, хотя мама уже сто лет как печатает всё на компьютере.

Вообще-то, мама не позволяла мне рыться в сундуке самостоятельно, потому что я могла случайно порвать какую-нибудь ветхую фотографию или газету, но мне же не пять лет, теперь я умею обращаться с ценными вещами и понимаю, как важно всё то, что лежит внутри. В конце концов, там заперто и моё прошлое.

Я аккуратно выгрузила относительно новые альбомы и вытащила несколько старых наугад. Какой же всё-таки огромный этот сундук – почти что комод! Если его хорошенько просмолить, то можно возить в нём сокровища на корабле.

Бабушка прямо воспрянула духом при виде альбомов, уложила один из них на колени и принялась перелистывать страницы. Она рассказывала мне о каждой фотографии: «Вот я! Студентка училища. А вот мы с твоим дедушкой. Смотри, какая у него была шевелюра! А это уже твоя мама – ей тут три годика. Точная копия Маркуши, правда?» Удивительно, что бабушка когда-то была такой молоденькой, а мама и вовсе размером с Маркушу.

– А ты почти не изменилась! – сказала я бабушке. Она тут же стала меня переубеждать, но ей было приятно услышать такой комплимент.

И вдруг на пол выскользнула пачка цветных фотографий, явно не принадлежащих бабушкиному древнему альбому. Это оказались мамины свадебные фотографии, и мне ужасно захотелось их рассмотреть. Мама была весёлая невеста – в коротком пышном белом платье до колен и с растрепавшимися на ветру длинными каштановыми волосами. Теперь-то она блондинка и стрижётся очень коротко, «по-деловому». Невеста прижимала к груди огромный букет цветов и кокетливо улыбалась кому-то за пределами кадра. Ну то есть ясно – кому. Вспоминает ли она тот счастливый день? Или только и знает, что грезит о свадьбе с Олегом?

– Смотри, бабушка, свадьба!

– Ну-ка, ну-ка, покажи! – вытянула шею бабушка.

Я вынула следующую фотографию, и мы обе уставились на неё. Мама танцевала с каким-то высоким черноволосым парнем во фраке и смотрела на него влюблёнными глазами.

– Это кто? – не поняла я. – Неужели папа?

Бабушка отняла у меня фотографию и секунд двадцать неотрывно разглядывала её. А потом сказала:

– Ой, так это же не настоящая свадьба! Это мама в студенческом спектакле играет! А это её однокурсник!

– А, понятно, – кивнула я, хотя мне вовсе не было понятно. Я ни разу не слышала, чтобы мама увлекалась театром. Ни в институте, ни потом. Она даже никогда не участвовала в наших с папой перевоплощениях, и шарады ей тоже не нравились: она считала, что выглядит глупо, когда изображает «всякую ерунду, которую ей загадывают». А тут она вдруг играет невесту!

Эта странная минута, когда каждая из нас напряжённо размышляла о своём, длилась целую вечность. Потом бабушка выудила из моих пальцев «постановочную свадьбу» и небрежно запихнула в альбом.

– Чего только не попадётся в этом сундуке, – обеспокоенно пробормотала она и переключилась на фотографию своего первого пианино.

Когда фотографии закончились, бабушка оставила меня следить за Маркушей и сама поднялась в кабинет, чтобы вернуть альбомы на место. Бабушка старалась вести себя непринуждённо, но по всему можно было догадаться, что она что-то скрывает и мучается этим.

Позже я решила тайком изучить содержимое сундука. От него так и веяло каким-то ужасным секретом, который я одновременно и хотела, и не хотела узнавать. Только вот ключа в шкатулке с перьевыми ручками не обнаружилось. Бабушка его перепрятала.

12. Первый год

В конце прошлого октября Юля впервые пригласила меня в гости. К тому моменту мы уже сидели за одной партой в классе, за одним столом на обеде, вместе ходили по пляжу и возились с Маркушей на лужайке у моего дома. Короче говоря, были лучшими подругами. Поэтому я не удивилась, когда пришла пора делиться самыми заветными мечтами.

Лёжа на пушистом белом ковре в своей комнате, Юля мечтала, чтобы на неё обратил внимание Женька. Чтобы он бегал за ней повсюду и дарил подарки, и ещё желательно, чтобы на каждом углу рассказывал, как он в неё влюблён.

А я мечтала… Сейчас мне ужасно стыдно за такую мечту, но тогда, почти год назад, она казалась мне очень важной. Самой главной из всех. Я думала, что если она сбудется, то мне уже ничего никогда не понадобится от волшебных сил, которые исполняют желания. В общем, я просила, чтобы у меня перестали расти волосы на ногах. Чтобы они исчезли навсегда, ну или хотя бы сделались такими же бледными и незаметными, как у Юли. Потому что с моими ногами находиться в раздевалке просто невыносимо. «Ничего себе заросли! Ты знаешь, что ноги забыла побрить?» – «участливо» спрашивала какая-нибудь девочка, которая, уж конечно, основательно подготовилась к физкультуре и специально надела не штаны, а короткие шорты, чтобы все заметили её гладкие загорелые ноги.

Я старалась прийти раньше всех, чтобы спокойно переодеться в одиночестве. Но даже тогда чувствовала, что все кругом догадываются, почему я так делаю. Кому охота вставать на полчаса раньше и мчаться на физкультуру? К тому же меня выдавали длинные штаны. Я видела, как девчонки из параллельного класса на них косятся: ясное дело, что под штанами у меня волосы!

Юля могла меня только пожалеть. Впрочем, она надеялась, что моё желание сбудется. А вот я сомневалась, что Женька её полюбит. И очень удивилась, когда это всё-таки случилось. Причём к Женьке с пятого класса выстроилась очередь поклонниц, а он на них и краем глаза не глядел. Даже когда просил листочек, или ручку, или списать, всегда смотрел куда-то в сторону. Да и как подобраться к Женьке, если он общался только с мальчишками? Даже я не знала, хотя мы с Женькой знакомы с детства. Наши мамы – лучшие подруги, они вместе учились в институте, вместе работают и даже детей назвали в честь друг друга. (Да уж, Женьке определённо повезло, что мою маму зовут Евгения, а не Катя или Маша).

В феврале Женька попросил меня передать Юле валентинку. От него! Алёна по прозвищу Лилу, наша «самая-самая», прям ядом изошла. То ещё зрелище! Но я немного расстроилась. Почему Юлино желание сбылось, а моё нет?

Тогда я решилась. Возьму и сбрею эти волосы. Десять минут с маминой бритвой – и мои ноги стали точь-в-точь как у остальных девочек из раздевалки. Как всё оказалось просто! Правда, мои улучшенные ноги сразу заметила бабушка и сказала с упрёком:

– Зря ты это сделала. Теперь волосы у тебя вырастут жёсткие и их станет в десять раз больше! Я, например, никогда не брила ноги, и, как видишь, волос у меня нет вообще.

Бабушке просто повезло. Как и Юле. А мне приходится избавляться от волос раз или два в неделю. Обычно накануне физкультуры. И, наверное, они никогда не перестанут расти, но меня это уже не огорчает. Я лишь удивляюсь, как недавно и вместе с тем давно волосы на ногах были моей единственной проблемой.

Сейчас у меня так много желаний, что я даже не знаю, какое самое главное. Чтобы мы никуда не переезжали. Чтобы мы с папой вышли в море на байдарке. Чтобы увидели китов в Норвегии. Чтобы я встретилась с Существом. Чтобы стала знаменитым фотографом. Чтобы редкие животные не исчезали. Чтобы не пришлось называть Олега папой. Чтобы мы с Юлей дружили всегда. Чтобы бабушка рассказала правду. Чтобы мама меня обняла…

Кажется, мой случай настолько запущенный, что без волшебных сил тут не справиться. Только вот беда: никаких волшебных сил не существует. Если бы существовали, неужели не помогли бы мне решить проблему с «зарослями»? Это ведь проще простого! Даже самой обычной бритве это удаётся.

Или, может, я не так попросила? В общем, как бы там ни было, ясно одно: на меня волшебные силы не действуют. Так что придётся всё делать самой.

Поэтому я и полезла в сундук. Надо начинать с малого. К тому же Наташа дала мне ключ. Разве она могла отказать ребёнку, у которого разводятся родители?

Конечно, если бы она заранее знала, что именно я найду в сундуке и как это изменит всю мою жизнь, то не согласилась бы помочь ни за какие коврижки. Но она не знала. И я не знала, а то держалась бы от сундука подальше.

Я рассудила вот как: в сундуке спрятана тайна, и её обязательно нужно раскрыть. Ведь с тайнами принято поступать так и никак иначе. Невозможно даже представить Шерлока Холмса, который, почуяв тайну, говорит: «Нет, Ватсон, мы не станем совать нос в это дело – мало ли чем это обернётся!» и трусливо убегает пиликать на скрипочке.

То же самое и с чудовищем: если видишь на горизонте странный чёрный плавник или хвост, твоя святая обязанность докопаться до сути. Даже если на это уйдёт вся жизнь.

Итак, я стояла в кабинете над сундуком и чувствовала себя Джимом из «Острова сокровищ». К сожалению, мои родители не водили дружбы с пиратами, так что я и не рассчитывала отправиться на поиски клада, но всё равно дрожала от волнения. Бабушка бы не стала обманывать без серьёзной причины. И фотографии свадьбы, скорее всего, подлинные. Может, мама разводится уже не в первый раз и скрывает это от папы? Или она была замужем за каким-нибудь ужасным, опасным человеком, а папа её спас? Или… папа и есть тот самый опасный человек, который изменил внешность и теперь скрывается от кошмарного прошлого? Не зря же мама перекрасилась в блондинку и коротко подстриглась! Чтобы его не выдать! Я ведь даже не помню её с длинными каштановыми волосами, как на фотографии.

Мысли, как это часто со мной случается, были одна другой мрачнее. Поэтому я открыла сундук и стала ковыряться во всех альбомах подряд: разумеется, я не удосужилась запомнить, в каком из них лежали загадочные фотографии. После альбомов я переключилась на папки и конверты. Никакого продвижения вперёд – будто все свидетельства свадьбы самоуничтожились. Ну то есть не «само», а с помощью бабушки, разумеется. Но зачем она тогда перепрятала ключ от сундука? По ошибке положила в другое место?

Мама была на работе, бабушка повела Маркушу на день рождения Риты, подружки из парка, а Наташа мыла окна на террасе, так что у меня в запасе имелось часа два. За это время всё не перетрясёшь, но я не отчаивалась. «Найду, всё равно найду», – повторяла я про себя.

И нашла. Но не фотографии, а мамину старую записную книжку. Хочется верить, что я бы не стала её читать, если бы она не называлась «Лерочкин первый год жизни». Получается, это и моя записная книжка.

Я её никогда не видела, даже не предполагала, что когда-то мама была такой сентиментальной. Она не записывала первый Маркушин год, а мой записала. Только вот почему не дала прочитать?

Кроме книжки, сундук не выдал мне ничего интересного. Может, я плохо смотрела. Невозможно сосредоточиться, когда время поджимает, а ты совершаешь маленькое преступление. Но я же не нарочно! Бабушке вообще не стоило запирать сундук, и тогда я бы даже не обратила на него внимания. И ещё ей нужно научиться врать увереннее. Соври она убедительно про свадьбу-спектакль, я бы ничего не заподозрила. Так что она тоже виновата.

Это я и скажу, если они все – мама, папа, бабушка и Наташа с Маркушей – вдруг ворвутся в кабинет и закричат наперебой: «А-а-а! Она роется в сундуке! Это преступление! Хватайте её!»

Я аккуратно сложила всё обратно, заперла сундук и отправилась к Наташе, чтобы вернуть ключ.

– Ну как? Посмотрела фотографии, которые хотела? – спросила Наташа.

– Да, – соврала я. – А ещё нашла мамину записную книжку про мой первый год жизни.

– Правда? – Наташа прямо вся засветилась от любопытства. – Можно посмотреть? Я тоже такую вела про Маркушу. До сих пор туда записываю всякие забавные истории.

Забавная история – это то, что дневник про Маркушу ведёт не его мама, а няня. Поэтому меня даже гордость разобрала оттого, что у мамы нашлось время записать мой первый год.

Мы с Наташей сели на диван, и я раскрыла записную книжку.

«3 октября, около 17 часов у нас родилась Лерка! Вес 3500 г. Рост 53 см». Вот и весь мой первый день. Негусто. Мама зачем-то прилепила скотчем к странице кусочек плотной бумажки, где врачебным почерком перечислялись все мои данные.

– Это же твоя бирочка! – восторженно завопила Наташа. – Её тебе надели на ручку, чтобы ты в роддоме не перепуталась в другими детьми. Боже мой! Она была на твоей ручке в день твоего рождения, разве не чудесно?

– Но всем же надевают. Что в этом чудесного? – пожала плечами я, хотя, конечно, удивительно, что мама решила её сохранить.

– Да, наверное, ничего, – угрюмо согласилась Наташа. Не станет же она спорить с ребёнком, у которого разводятся родители.

Меня же гораздо больше беспокоил тот факт, что за целых тринадцать лет я выросла всего-то на сто семь сантиметров. Это же какой-то ужас! То есть сейчас я в три раза выше новорождённой себя. Да я же практически карлик! Я, конечно, поделилась своим горем с Наташей, но она только рассмеялась:

– Что за глупости! У тебя прекрасный рост, девочкам вообще ни к чему быть слишком высокими. Наоборот, девочка должна быть миниатюрной. Но ты, я думаю, ещё немножко подрастёшь. Пятьдесят три сантиметра – это для младенца многовато. Обычно рождаются детки поменьше.

– Да я вообще не понимаю, как я, такая дылда, уместилась у мамы в животе.

Наташа опять принялась хохотать, хотя ничего смешного в этом нет. Я стала листать книжку дальше. Первый год моей жизни, прямо скажем, не блистал интересными событиями. С другой стороны, какие интересные события могут произойти с младенцем? Но Наташе удалось найти уйму поводов для восторга. Вот, например, моё первое слово. Не «мама», не «папа», а «дай». Вроде как оригинально. А второе – «деда». А ведь я совсем не помню дедушку. Но тогда он мне, должно быть, нравился больше всех.

Я заговорила в шесть месяцев, что, как утверждала Наташа, является признаком большого ума. Ну-ну. Случай, когда я произнесла свою первую фразу, мама тоже задокументировала. Мы все сидели на кухне, когда со стола упала газета. Никто не придал этому значения, а я вдруг строго сказала: «Упала газета». Все очень удивились, и мама поблагодарила меня за подсказку, а я лишь пожала плечами. Наверное, в тот момент я думала, что взрослые очень невнимательные и бедная газета так и пролежит целую вечность на холодном полу. Так что её обязательно нужно спасти.

– Ах, как это чудесно! – взорвалась от радости Наташа. – Упала газета! Нет, ну ты представляешь? Упала газета!

Записная книжка не слишком меня впечатлила. В основном какие-то сухие данные, как в энциклопедии: Лера научилась ползать, Лера научилась ходить, Лера свалилась со стульчика, у Леры режутся зубки, мы дали Лере яичко, и у неё начался диатез.

Ещё мама каждый месяц обводила мою руку, и по записной книжке можно проследить, как я росла. («Ну разве не чудесно? Твои малюсенькие пальчики!» – восклицала Наташа). Кроме того, я узнала, что «наш папа очень занят на работе» и «папа называет Леру вундеркиндом». Но, видно, папе не особенно нравилось общаться со мной в детстве. Конечно, я ведь была очень серьёзная, вечно чесалась от диатеза и ненавидела есть, а ещё всегда подолгу орала перед сном. Честно сказать, я бы и сама от себя двинулась.

Я уже хотела бросить чтение, как мне вдруг исполнился год. И у меня была вечеринка, которую посетили, кажется, все. Даже маленький Женька. Мама подробно расписала, кто какой подарок принёс. А папа подарил мне дачу и козу!

– Дачу и козу? – переспросила Наташа и даже протёрла очки, чтобы убедиться, что я правильно прочитала.

– «Сказал, что ребёнку нужны свежий воздух и козье молоко», – процитировала я.

А ещё выяснилось, что моего папу всё это время звали Серёжей.