Текст книги "Черт из табакерки"

Толстый слой косметики сполз с ее личика, и оно казалось детским и беззащитным.

– Твой Макс давно дома, – ответила я и шлепнула модельку мокрой тряпкой по костлявым ножкам, – быстро вставай!

Девчонки-модели изумительно смотрятся на расстоянии. Стройные, высокие, с осиными талиями, роскошными прическами, бездонными глазами и пухлыми губами. Но я частенько вижу их в «натуральном соку» и должна сказать вам – не завидуйте. С близкого расстояния девицы в обнаженном виде ужасны. Ноги по толщине как руки, а руки напоминают ветки молодой яблони. Просто непонятно, как можно передвигаться на таких конечностях, кажется, они сейчас подломятся под весом тщедушного тельца. Кости у них торчат изо всех мест, даже из живота, а вместо бюста нечто, больше всего напоминающее юношеские прыщи. К тому же, сняв умело наложенный макияж, они разом теряют свою загадочную красоту, а когда выходят из душа с мокрыми волосами, становится понятно, что их роскошные кудри – это всего лишь плод ловких рук парикмахеров. У «вешалок», как, впрочем, у всех людей, соблюдающих жесткую диету, жуткие проблемы с зубами и волосами.

– Давай, давай, – поторопила я пьянчужку.

Девчонка наконец приняла полусидячее положение и, судорожно икнув, тупо спросила:

– Где я?

Ну вот, еще одна потерявшая память!

– В Доме моделей, сидишь голая и пьяная на диване.

Манекенщица затрясла головой:

– Ну блин, кто же мне шампанское налил! Говорила сто раз – от шипучки сразу косею. Уроды, кретины!

Продолжая ругаться, она вытащила косметичку и взвизгнула, оглядывая себя в зеркало:

– Что это?

– Твоя морда, – не удержалась я, – личико ангельской красоты, которым одарил господь. Если станешь жрать алкоголь лошадиными дозами, к тридцати годам заработаешь сизый нос и цирроз печени.

– На себя взгляни, тряпка, – огрызнулась моделька и принялась спешно производить ремонт.

Я продолжала мыть полы. Использовав почти все содержимое огромной косметички, «вешалка» чрезвычайно похорошела.

– Там холодно? – поинтересовалась она, вглядываясь в окно.

– Маску надень, – посоветовала я.

– Какую? – удивилась девчонка.

– Ну знаешь, дети на карнавал натягивают, картонные, все лицо прикрывают.

– Зачем? – плохо понимала девица.

– Дождь собирается, – мирно пояснила я, – вода по морде потечет, весь грим смоет, и народ от тебя шарахаться начнет. А так дотопаешь до метро, снимешь маску и вперед, полный ажур.

Секунду девчонка молчала, потом пробормотала:

– Не пошла бы ты на…

– Только вместе с тобой, – парировала я.

– Крыса!

– Уродина.

– Да как ты смеешь подобным образом с ведущей моделью разговаривать, поломойка вонючая?!

Я щедро плеснула водой в ее элегантные темно-синие лодочки, попавшиеся под руку, и мирно сказала:

– Ты через пару лет тоже у ведра окажешься!

– Никогда!

– Ну может, повезет, выскочишь замуж за богатого старика и превратишься в истеричку.

Внезапно девица погрустнела:

– Не везет мне. Наши все по два раза уже в загс сбегали, а я все никак.

Я оперлась на швабру.

– Лет-то тебе сколько?

– Девятнадцать.

– Еще успеешь, навыходишься.

Девчонка вздохнула:

– Хорошие мужья на дороге не валяются.

– Это точно.

Моделька достала из сумки розовый, абсолютно гладкий предмет, похожий на куриное яйцо. Точь-в-точь такой же я нашла под тумбочкой в квартире Константина.

– Зачем тебе такая штучка?

Девчонка спокойно пояснила:

– Духи, последняя разработка дома «Гальяно», жутко модные, гляди.

Ловким движением она откинула верхнюю часть «яйца», и я увидела распылитель.

– Хочешь подушу? – спросил девица.

Я кивнула. Острый горький запах, напоминающий аромат поздних осенних хризантем, повис в воздухе.

– Дорогой парфюм?

Модель хихикнула.

– Жуть, лучше о цене не спрашивай, тебя сразу стошнит от ужаса. За год с тряпкой на такой пузырек не заработать.

ГЛАВА 13

Когда я вернулась, дома, естественно, никто не спал. Тамара мыла Кристине в ванной голову, Верочка убирала посуду. Стоило мне войти в кухню, как она потянула несколько раз носом и сказала:

– Пахнет чем-то жутко знакомым.

Я вытащила из кармана куртки розовое «яйцо» и попыталась его открыть. Но оказалось, что это совсем не просто. Пластмассовая крышечка плотно прилегала к нижней части, и никакой границы между ними заметно не было. Может, следует подковырнуть ножом? Но «вешалка» открыла духи моментально, интересно, как?

– Дай сюда, – неожиданно велела Вера и выхватила у меня «головоломку», – тут должна быть кнопочка.

Быстрым движением она ткнула в крохотную, не замеченную мной пупочку на днище «яйца». Крышечка разом открылась. Вера нажала разок на головку распылителя и, вдыхая аромат, сообщила:

– «Ab ovo».

– Что? – не поняла я.

– Духи так называются – «Ab ovo». В переводе с латыни – от яйца. Ну в том смысле, что весь мир вышел из яйцеклетки. У меня точь-в-точь такие были…

Она замолчала.

– Ну, – осторожно поторопила я. – Ну?

– Помню, в сумочке лежали, – пробормотала Вера, – очень запах нравился, и знаешь еще что…

– Что?

– Я села на кровать, вытащила из сумочки бумажный носовой платок, духи выпали и закатились под тумбочку…

– А потом?

Верочка потрясла головой:

– Не помню. Вроде какие-то люди вошли, закричали на меня… Нет, не знаю. Можно подушиться?

– Забирай их насовсем, – ответила я, – душись сколько хочешь.

Значит, иду по правильному следу. Вера, и впрямь сбежала от Константина.

– Тебе имя Костя ничего не говорит?

Верочка пожала плечами:

– Нет.

Я вытащила фотографию Гали.

– Эту девушку знаешь?

Вера повертела в руках снимок.

– Может, встречала где, лицо знакомое, но кто такая, не скажу. Погоди, погоди, «Новости» на шестом канале не она ведет?

В этот момент зазвонил телефон. Я невольно бросила взгляд на часы – почти полночь. Ну кто может разыскивать нас в подобное время? Только беда или катастрофа.

Но в трубке прозвучал мягкий незнакомый женский голос:

– Виолу позовите.

– Слушаю.

– Вас беспокоит Альбина Соловьева от Вероники.

– Вы мама девочки Вики?

– Да, когда можете приступить к занятиям?

– Хоть завтра.

– Извините, пожалуйста, – вежливо ответила Альбина, – но давайте лучше во вторник, в полдень. Вас устроит?

«Конечно, – подумала я, повесив трубку, – конечно, устроит. Несмотря на то, что ты живешь в пяти километрах от МКАД. За тысячу долларов в месяц я готова кататься каждую ночь в Петербург и обратно, даже если вкладывать сведения о немецких глаголах мне придется в голову зеленой мартышке».

Утром в воскресенье Тамара сообщила:

– Кристина ни разу не была в зоопарке.

– Да ну? – удивилась я.

– Никогда, – подтвердила девочка.

– Так сходите!

Весело переговариваясь, подруга и Кристя убежали, предвкушая отличный день. Я решила навести порядок в доме. Открыла дверцу мойки и увидела, что мусорного ведра там по-прежнему нет. Вместо него стоял полунабитый отбросами полиэтиленовый мешок.

– Черт, – громко произнесла я, – опять забыла.

Тут в кухню тихо вошла рыженькая собачка и молча села у пустой мисочки. Надо же, я не дала ей поесть.

– Будешь кашу, Адель?

Собачонка замела хвостом. Я положила в миску геркулес, а сверху устроила несколько кусочков сыра. Собака мигом проглотила угощение, потом подошла ко мне и лизнула руку. Наверное, сказала «спасибо».

– Знаешь, душа моя, имечко Адель тебе совершенно не идет. Оно больше подходит для куртизанки. Уж извини, но стану звать тебя Дюшка. Очень мило – Адель, Адюша, Дюша, поняла?

Собачка тихо тявкнула.

– Дюша молодец. А теперь попью кофейку и почитаю газетку. Торопиться мне сегодня некуда.

Дюшка мигом испарилась, я села за стол, залила кофе кипятком и обнаружила, что не взяла из спальни «Мегаполис». Но вставать не хотелось. Ладно, попью кофеек просто так, глядя в окно.

Внезапно у ног что-то зашуршало. Я перевела глаза вниз. У ножки стола сидела Дюша, сжимая в пасти еженедельник. Ничего себе! Она что, поняла слово «газета»?

– Спасибо, милая, страшно любезно с твоей стороны, не знаешь случайно, где ботинки?

Дюшка вновь унеслась и вернулась, неся мою тапку. Именно мою, небось разбирается по запаху. Через пятнадцать минут я выяснила, что Дюша по уму соответствует по крайней мере трехлетнему ребенку. Она явно знала слова «газета», «ботинки», «сыр», «вода», «колбаса», «подушка»… Не говоря уже о глаголах «сидеть», «лежать», «гулять»…

– Страшно умное животное, – сообщила пришедшая на кухню Вера, – смотри!

Девушка подозвала Дюшу и, глядя в преданные собачьи глаза, спросила:

– Адель, где Вилка?

Собачка подошла и поставила лапки мне на колено.

– Молодец, – восхитилась я. – Дюша, ищи Веру.

– Как ты зовешь ее?

– Дюша.

Вера засмеялась:

– Дюша звучит лучше, чем Адель. Ну, мы поедем в Битцу продавать картины?

Я горестно вздохнула. Так хотелось один денек просто полежать на диване. Но Верочка оживленно тарахтела:

– Куда бы положить работы, чтобы не помять? И что мне надеть? Можно взять твои синие брюки?

Около часа дня, мы, заплатив за билеты, устроились в самом конце длинного ряда художников. Торговали тут всем: лакированными коробочками, бусами, серьгами, фенечками из бисера, матрешками и, конечно же, картинами. Выбор, как оказалось, был огромный: от откровенной мазни до вполне неплохих пейзажей. В роли покупателей выступали мамаши с детьми, пенсионеры и иностранцы, тоже пожилые, не слишком торопящиеся приобретать живопись. Немцев и французов привлекали в основном сувениры – браслеты и кольца из дерева или уральских самоцветов. Оно и понятно, ну кто из серьезных коллекционеров отправится на толкучку?

Впрочем, среди художников не было видно ни Шилова, ни Глазунова… В основном помятые люди лет сорока в потертых джинсовых костюмах.

Простояв около часа, мы приуныли. Никто не хотел приобретать натюрморт с тыквой и пейзаж с озером. Верочка совсем скисла, в ее глазах заблестели слезы, радостное оживление, с которым она неслась в Битцу, испарилось без следа. Нужно было спешно что-то предпринимать.

Я окинула взглядом толпу покупателей. Так, вот эти бабы, похожие на газовые баллоны, балакающие на украинском, не подойдут, и старушка с внучкой тоже, впрочем, мужик, сжимавший в руках банку с пивом, тоже не понравился. Наконец взор упал на пожилую супружескую пару из Германии, медленно прохаживающуюся вдоль раскладных столиков. Вот, самое оно.

– Веруша, можешь постоять пару минут одна?

– Почему?

– В туалет хочется.

– Конечно.

Я быстрым шагом догнала пенсионеров и вежливо обратилась к ним на немецком:

– Подождите, пожалуйста.

Супруги притормозили.

– Не могли бы вы мне помочь? Видите, вон там, в самом конце, стоит девушка в синей кофточке, она торгует пейзажами и натюрмортами.

– Мы уже проходили около нее, – ответила старушка.

– Это моя сестра, она больна и надеется хоть немного заработать. Вот возьмите, здесь пятьсот рублей.

– Зачем? – удивился мужчина.

– Пожалуйста, купите у нее картину за эти деньги, а потом по дороге можете ее выбросить!

Секунду старики смотрели на купюру, потом дама рассмеялась:

– Помнишь, Клаус, когда Бригитта решила торговать шляпами собственного производства, мы подсылали к ней своих приятелей, и они изображали клиентов?

Клаус оглушительно захохотал:

– О, чудесно помню, она нам еще все уши прожужжала о своем крайне удачном бизнесе. Не волнуйтесь, сейчас все сделаем. Откуда вы так хорошо знаете немецкий?

– В школе выучила.

– Всегда говорила, что их система обучения лучше нашей, – пробормотала старушка.

Неторопливым шагом они двинулись к Вере. Я притаилась за большим деревом. Тут к супругам подошли еще какие-то люди, очевидно, из их группы, и около Верочки заклубилась толпа. Замелькали кошельки.

Когда людской поток схлынул, я увидела обалдело счастливое личико Веры. Немцы скупили все: пейзаж с лодкой, натюрморты, набросок с девушкой, композицию с лошадью и несколько акварелей.

Я кинулась догонять Клауса с супругой.

– Простите, очень неудобно вышло, ну зачем вы посоветовали своим друзьям приобрести картины?!

Клаус рассмеялся. Его большой «пивной» живот весело заколыхался.

– Знаете, моя дорогая, они сами захотели и даже устроили аукцион. Ваша сестра только что заработала семьсот долларов.

– Но почему? – окончательно изумилась я.

– Гертруда, объясни, – велел муж.

Старушка с достоинством произнесла:

– Понимаете, моя дорогая, я владелица крупной картинной галереи, езжу по всему свету в поисках талантов. В свое время именно я открыла для Запада Квасьнинского Адама и Терезу Ямпольскую. Вам, конечно, знакомы данные имена?

Я побоялась признаться, что ничего не слышала об этих живописцах, и кивнула.

– Мы специально с мужем приехали на этот рынок, – продолжала Гертруда. – Не поверите, какие алмазы порой можно обнаружить на развалах!

– Один раз она в Венгрии нашла у деревенской бабы Рубенса!

Гертруда улыбнулась:

– Было дело. Крестьянка украсила полотном сарай – вставила картину вместо разбитого стекла. Я чуть не скончалась, когда увидела. В Москве нас сопровождают сотрудники посольства. Когда они заметили, что я покупаю картину вашей сестры…

– То решили, – докончил Клаус, – что Труди обнаружила нового гения, и чуть не передрались из-за оставшихся работ! Кстати, чем больна ваша сестра? У нее вполне здоровый вид!

– Вера в результате стресса потеряла память.

– Ах, бедняжка! – участливо воскликнула Гертруда. – Кстати, ее картины совсем не плохи. Есть настроение, чувство цвета. Она, наверное, учится в специальном колледже?

Я кивнула – ну не рассказывать же приветливым старикам правду! Клаус положил мне что-то в карман.

– Прощайте, дорогая, у вас доброе сердце и великолепное знание языка!

Они быстрым шагом пошли к выходу, я сунула руку в карман и вынула пятьсот рублей. На купюре карандашом было написано по-немецки: «Купите ей хорошей бумаги и краски».

Чуть не разрыдавшиесь, я пошла к Вере. Девушка пребывала в эйфории.

– Вилка, – зашептала она, – гляди, сколько денег! Бежим скорей домой.

Как на крыльях мы полетели к метро, по дороге приобрели краски, бумагу и мольберт.

– За неделю напишу семь картин, – отдуваясь под тяжестью деревянной подставки, пробормотала Вера, – а в воскресенье опять сюда.

Я попыталась остудить ее пыл:

– Нам просто страшно повезло, в следующие выходные может облом случиться.

– Не-а, – проговорила Вера, – пишу гениальные картины.

Я промолчала, если вождение кистью по бумаге приведет к ее выздоровлению, то это прекрасно. Во всяком случае, сейчас Верочка выглядела намного лучше, чем тогда, на Сонинской улице. Ушла нездоровая синеватая бледность, пропали черные ямы под глазами, на щеках появился нежный румянец. Так, может, и память скоро вернется.

Понедельник я провела бездарно. Позанималась с Темой и Настей, сбегала в Дом моделей и не на йоту не продвинулась в своих поисках. Честно говоря, совсем зашла в тупик. Для очистки совести я еще раз съездила на квартиру к Константину. Дверь по-прежнему стояла незапертой, а на кухне покрывались плесенью сыр и йогурт. На всякий случай я написала записку: «Константин, когда появитесь, позвоните по этому телефону, дело касается Веры». Прикрепив листок при помощи магнита на холодильник, я сбегала в Дом моделей, а потом вернулась домой и легла спать. Ладно, утро вечера мудренее, авось в голову придет нужная идея.

Но утром все мысли были заняты предстоящей встречей с новой ученицей. Добираться до ее дома оказалось непросто. От метро «Тушинская» ходило маршрутное такси, и ехать пришлось более получаса. Наконец впереди показалась дорога, уходящая вбок от основного шоссе.

– Идите прямо, там и найдете коттеджный поселок Белое озеро, – объяснил водитель.

Радуясь, что выехала заблаговременно, я почти побежала по дороге, по обеим сторонам которой стоял красивый березовый лес. Живущие в подобном месте, естественно, не пользуются общественным транспортом. Несколько раз меня обгоняли роскошные сверкающие иномарки, но ни одна из них не захотела подвезти. Я шла минут двадцать и к тому моменту, когда передо мной возник глухой бетонный забор с железными воротами, уже изрядно запыхалась. Не слишком-то удобно ездить в это место, но за тысячу долларов в месяц кривляться нельзя. Над головой раздался легкий скрип. Телекамера развернулась, и «металлический» голос произнес:

– Вы к кому?

– Меня ждут Соловьевы.

Монолитные ворота абсолютно беззвучно раздвинулись. В них не было предусмотрено калитки. Очевидно, обитатели и гости передвигаются только на машинах, а гуляют пешком лишь на огороженной территории. Представляю, как охранник удивился, увидав взмыленную тетку, прискакавшую на своих двоих. Но секьюрити был идеально вышколен. Ни один мускул на его лице не дрогнул.

– Будьте любезны, назовите имя и фамилию.

– Виола Тараканова.

– Вас нет в списке.

– Вы можете позвонить Альбине Соловьевой?

– Конечно.

Охранник снял с пояса мобильный телефон, коротко переговорил и сообщил:

– Идите по дороге между кустами сирени налево, их коттедж последний на линии.

Я покорно двинулась в указанном направлении. Территория была идеально ухожена. Наверное, садовники с маникюрными ножницами ползают по газону, выстригая сорняки. Трава выглядела безупречно, ни одного одуванчика. Дома стояли на значительном расстоянии друг от друга, но никаких заборов не было, участки отделяли друг от друга невысокие изгороди из кустарников. Возле зданий имелись теннисные корты, волейбольные площадки и даже бассейны. Навстречу попался молодой человек с пустой черной тележкой. Парень был одет в серо-белую форму, на голове фуражка тех же цветов. Яркая надпись «Служба 77» дополняла его наряд.

– Здравствуйте, – вежливо сказал паренек.

– Добрый день, – отозвалась я и пошла вперед.

Здания были разные – в два и три этажа, с башенками и без оных. Дивную тишину нарушало только веселое чириканье птичек, радовавшихся чудесной майской погоде.

Я дошла до последнего дома, смотревшего фасадом на лес. На мраморных ступенях широкого крыльца стояла высокая стройная женщина, по виду лет тридцати.

– Простите, пожалуйста, – нервно сказала она, – у нас такой кошмар приключился. Совсем забыла про вас. Вы нашли парковку для автомобиля или оставили его на центральной площади?

– У меня нет машины, приехала на маршрутном такси.

– Боже, – всплеснула руками Альбина, – и шли пешком от поворота! Да там добрых три километра будет!

– Ничего, я люблю пешие прогулки.

– Ладно, – пробормотала Альбина, – что-нибудь придумаем. А сейчас пойдемте, попробую уговорить Вику позаниматься.

Она пошла в дом, я – за ней. На Альбине было надето простое черненькое платьице, но я великолепно знала, сколько денег нужно выложить, чтобы получить столь элегантно скроенную вещь. Работа в Доме моделей научила разбираться в эксклюзивных шмотках.

Мы вступили в огромный круглый холл, застеленный темно-бордовым ковром, и я невольно вскрикнула. Прямо передо мной между зеркалом и настенными часами висел огромный снимок Верочки. Девушка радостно улыбалась и выглядела, как живая. Угол фотографии пересекала черная лента, внизу на столике стоял букет роскошных кроваво-красных роз.

– Кто это? – забыв о всех приличиях, спросила я.

Альбина горестно вздохнула:

– Говорю же, у нас приключился ужас. Это Вера, родная сестра моего мужа.

ГЛАВА 14

Альбина охотно принялась объяснять, что произошло. Ее золовка, студентка художественного колледжа, талантливая пейзажистка, отправилась на собственной машине в дом отдыха «Барвинково». Там изумительная природа, и девушка намеревалась провести время за мольбертом. Назад ее ждали только в первых числах июня.

В пятницу вечером Альбина поговорила со мной и, едва повесив трубку, услышала звонок. Новость поразила ее в самое сердце. В десяти километрах от их коттеджного поселка, на шоссе, возле деревни Кожухово, обнаружен совершенно разбитый автомобиль, принадлежавший Верочке. Очевидно, девушка не справилась с управлением и влетела в бетонную опору эстакады. От удара машина загорелась.

– Мы опознали ее по ноге, – содрогалась Альбина, – у Верочки с детства нет мизинца на левой ступне, она в два года потеряла его, попав под велосипед. Лицо, да и все тело так обгорели! Мне, правда, не показали, но Никита и Антон ездили на опознание и чуть не рухнули там… Господи! Чудом уцелели остатки одежды, обуви и ступни ног… Кошмар, такая молодая. Небось забыла дома что-нибудь и решила съездить. «Барвинково»-то рядом…

Я пыталась кое-как привести мысли в порядок.

– Сегодня хороним ее, – пояснила Альбина, подталкивая меня вверх по лестнице, – в крематории на полдень назначено, затем поминки. Я не поехала, и Вику не взяли. Знаете, ребенку такой стресс ни к чему, а у меня больное сердце. Ужас, гроб закрыт, честно говоря, в него и класть-то было нечего, одни головешки. Вот и забыла про вас!

Я лишилась дара речи и тупо кивала, соображая, как лучше поступить. Рассказать про Веру? Что-то тут не так. Они же опознали труп. Может, у девушки была сестра-близнец? Нет, нельзя сразу сообщать, что Верочка у нас, надо сначала разузнать обстановку.

Альбина распахнула дверь.

– Викуша, к тебе пришли.

Толстенькая девочка, апатично лежавшая на кровати, пробормотала:

– Ладно, сейчас встану.

– Ну и отлично, – фальшиво-бодро ответила Альбина. – Занимайтесь.

Вика отложила книгу на покрывало и тяжело вздохнула. Ей явно не хотелось отрываться от чтения. Впрочем, у меня тоже не было ни малейшего желания открывать учебники. В голове царила мешанина.

– Если хочешь, можешь не подниматься, – вздохнула я, – давай сначала познакомимся. Виола.

– Очень приятно, – ответила девочка. – Виктория.

– Что ты читаешь?

Вика протянула книжку.

Однако! Адлер «Дневник шизофренички». Не слишком подходящее чтение для девочки.

– Интересно?

Вика кивнула, продолжая молча разглядывать меня выпуклыми карими глазами. У девочки было красивое породистое лицо с тонкими чертами и роскошные вьющиеся темно-каштановые волосы. Впечатление портила излишне полная фигура.

– Ну и в чем твои проблемы? Не понимаешь немецкий?

Вика упорно молчала, буравя меня тяжелым взглядом. Ощущение не из приятных. Ладно, если не хочет общаться, надо ее расшевелить.

– Хорошая комната, – попробовала я подъехать с другой стороны, – просторная, мебель красивая. Да у тебя и телевизор, и компьютер, и музыкальный центр. Небось танцы устраиваете с подругами.

– У меня нет подруг, – процедила Вика.

– Почему?

– Кругом одни дебилы, – заявила девочка.

– Неужели? И в школе, и дома?

– В колледже кретинки, а к соседям мы не ходим, – пояснила Вика.

– Отчего же?

– Не принято, – отрезала ученица. – Не блочная «хрущоба», где все к друг другу за солью и сахаром бегают.

– Ты жила раньше в пятиэтажке?

Виктория фыркнула и поджала полные, красиво очерченные губы.

– Я черпаю информацию из книг. Совсем не обязательно быть ненормальной, чтобы понять внутренний мир употребляющих героин. Достаточно прочитать Кастанеду.

Да, для своих лет ребенок слишком развит, я бы даже сказала, переразвит. Наверное, отсюда и идут все ее беды. Мне в детстве тоже тяжело пришлось с одноклассниками. Мало того, что все они были из благополучных семей и одевались намного лучше меня, так еще читали в третьем классе рассказы Бианки о животных. А я к тому времени уже нашла у дяди Вити на полках О'Генри и Джека Лондона. Но мне очень повезло. Все мои детские годы рядом находилась Томочка. Представляю, как трудно Вике. Кастанеда, Адлер! Да девочки в ее возрасте еще увлекаются комиксами и Барби. В нашем дворе, например, никого не вижу с книгами. В основном у ребят всякие электронные игрушки в руках – «гейм-бои», «тетрисы». Небось и внешне Вика выделяется среди других, одеждой, например. Сегодня на девочке надеты светло-бежевые джинсы «Труссарди» и приятно-розовая кофточка со скромным ярлычком на кармане «Dior». В ушах у новой ученицы переливались очень красивые серьги – хрустальные колокольчики на золотых цепочках, а толстенькую шейку охватывала золотая цепь, слишком массивная для ребенка.

Хотя Вика небось ходит в какой-нибудь супердорогой частный колледж, где все дети щеголяют в брильянтах.

– Покажи мне свой дневник.

– Там, – мотнула Виктория шикарными волосами, – на столе.

Я открыла основной документ учащегося и присвистнула. Да, впечатляет. Алгебра – 2; русский – 2; история – 2; география – 0.

– Слушай, а за что тебе «баранку» влепили?

Вика хмыкнула:

– Географ сказал, что двойка – это все-таки оценка, а ноль совершенно точно отражает мои знания о реках России. Я ему ни одной не назвала.

– Даже Волгу?

Вика ухмыльнулась:

– Да знаю я прекрасно про нее и Каспийское море.

– Почему же не ответила?

– Буду я еще со всяким идиотом разговаривать.

Так, кое-что проясняется. Все поле дневника оказалось усеяно замечаниями: «Отвратительно вела себя на уроке физики, читала книгу».

– А что, физик запрещает пользоваться учебниками?

– Я держала под партой «Введение в дзен-буддизм».

Следующая запись поразила еще больше: «Нагло отвечала на уроке литературы, корчила из себя самую умную».

– Не понимаю…

Тут Вика первый раз за все время нашей беседы рассмеялась.

– Цирк просто. Училка все бормотала про двор короля Артура и рыцарей Круглого стола. Я-то сразу поняла, что она ничего, кроме учебника, не читала, ну и спросила у нее…

– Что?

– Кто такой Мерлин!

– А она?

Вика опять рассмеялась:

– В калошу села. Сначала проблеяла что-то несуразное, а потом возьми и скажи: раз такая умная – сама объясняй!

– Ну и ты?

– Объяснила, – с достоинством проговорила Вика, – сделала доклад про великого алхимика, крайне продвинутого для своего времени ученого Мерлина, жившего при дворе короля Артура. Кстати, многие современники считали его волшебником за умение предсказывать погоду. И вообще он позолотил на глазах у придворных…

– Нож, который дал ему Артур, – тихо добавила я.

Вика уставилась на меня во все глаза.

– Знаешь, – тихо сказала я, – в свое время я тоже читала книгу Мэри Стюарт «Хрустальный грот», только на немецком.

– Почему на немецком? – изумилась Вика.

– Времена были другие. Русского перевода еще не существовало, а отец моей ближайшей подруги привез томик Стюарт из Германии. Кстати, не пробовала листать Урсулу Ле Гуин «Маг Земноморья»?

Вика отрицательно помотала головой:

– Принесу в следующий раз, потрясающая вещь. Знаешь, с помощью этой книги мне удалось приобрести некоторые экстрасенсорные возможности.

– Ну-ну, – пробормотала Вика.

– Не веришь? Ладно.

Я закрыла глаза и, вытянув перед собой руки, забубнила:

– Так. В этом доме живет собака. Большая, шерсть клочками… Ноги высокие, уши висят. Дратхаар!

Вика совсем по-детски взвизгнула.

– Ой! Откуда узнали! Ее сегодня временно из дома увели, к садовникам, на другой конец поселка, чтобы на поминках не мешалась! А еще что-нибудь узнайте!

– Сразу две вещи не могу, голова потом болит, – выкрутилась я и спросила: – Ты любила свою тетю?

– Кого?

– Ну погибшая же приходилась тебе тетей? Сестра отца.

– Мы мало общались.

– Жили же в одном доме!

– Ну и что? Она на втором этаже, я на третьем. Вера поздно с учебы приезжала, а в апреле вообще уехала в «Барвинково».

– Почему? У вас такой комфортабельный дом!

Вика заговорщицки мне подмигнула:

– Ха, дома, конечно, удобнее, правда, она всем говорила, что в «Барвинкове» виды изумительные, пейзажи… Только…

– Только – что?

– Она там с любовником, наверно, встречалась, прятала мужика ото всех.

– Зачем? Вера уже совершеннолетняя.

Вика глубоко вздохнула:

– Ничегошеньки вы не понимаете, все дело в деньгах. Папа никогда бы не разрешил Верке выйти замуж просто так. Знаете, сколько вокруг охотников за богатым приданым? Небось нашла бедного, вот и прятались.

– Вера была богата?

Вика села в кресло и немедленно предложила.

– Хочешь, расскажу нашу семейную историю? Просто приключенческий роман!

– С удовольствием, – ответила я, устраиваясь на диване. – Вся внимание.

В начале сороковых годов Иосиф Сталин разрешил евреям уезжать из Советского Союза на Ближний Восток. Коммунисты хотели подчинить себе страны «третьего мира», и генсек активно содействовал созданию государства Израиль. Впрочем, вскоре он понял, что мечты о захвате Аравийского полуострова – абсолютно зряшная затея… и моментально перекрыл поток эмиграции. Но сестра бабушки Вики успела-таки уехать на историческую родину.

– Твоя мать еврейка? – спросила я.

– Нет, – ответила девочка, – еврейские корни со стороны отца. Бабулю звали Рахиль Исааковна Кац, но она вышла замуж за Николая Ивановича Соловьева, вот почему мой папа – Никита Николаевич Соловьев. И в паспорте в графе «национальность» у него всегда стояло – русский. Сестра Рахиль Исааковны Сара недолго задержалась в жаркой пустыне. Женщина переехала в Америку и принялась строить свою жизнь вдали от близких. Рахиль Исааковна осталась в Москве с престарелыми родителями. Шли годы. Признаваться в том, что имеешь родственников за рубежом, было небезопасно. Рахиль постаралась забыть сестру. Впрочем, Сара, осведомленная о порядках в СССР, тоже не проявляла активности, родственницы на долгие годы потеряли друг друга.

Рахиль умерла в 1985 году, а через два года из города с труднопроизносимым названием прибыло письмо. Сара, услыхав о перестройке на бывшей Родине, разыскивала родственников. Никита сообщил тетке о кончине Рахили, завязалась переписка. В 1988-м Сара приехала в Москву. Никита, недавно женившийся на Альбине, встречал женщину в аэропорту Шереметьево с младенцем, крохотной Викой. Рядом с ними стояла и Верочка. Ей в тот год было пятнадцать лет. Понимая, что Сара, никогда до этого не видевшая родственников и не имевшая фотографий, конечно же, не узнает встречавших, Никита держал в руках табличку с фамилией «Кац».

Когда пассажиры, таща огромные чемоданы на колесиках, стали выходить к встречающим, глаза Соловьева забегали по толпе. Но никаких согбенных старушек он не увидел. Неожиданно стройная дама в розовых брюках и светло-сером пиджаке бросилась на шею к Верочке с громким криком:

– Не может быть, Рахиль, родная!

Никита разинул рот. Элегантная дама оказалась его теткой. В голове у мужика защелкали цифры. Рахиль была моложе Сары, она скончалась в возрасте пятидесяти лет, но выглядела, как все московские старухи: полная, даже грузная, с химией на голове, плохой кожей и морщинами. Одевалась Рахиль в темное, приговаривая: «Светлое мне не по возрасту». Обувь носила исключительно на низких каблуках. Ее мучил артрит, тромбофлебит, она страдала от повышенного давления и скончалась в результате инсульта.

Абсолютно обалдевший, Никита во все глаза разглядывал стройную даму. Элегантная стрижка, темно-вишневая помада и туфли на шпильках… Племянник быстро подсчитал, что Саре – шестьдесят лет, но выглядела она максимум на сорок.

Начались объятия, слезы. За праздничным столом Сара рассказала о своей жизни, напоминающей историю Золушки. Сначала страшно бедствовала, мыла полы, работала подавальщицей в кафетерии, стояла на бензозаправке с «пистолетом». Но однажды с трассы свернул роскошный автомобиль, за рулем которого сидел принц. Богатый и не слишком молодой Гарри Смит, наживший миллионное состояние на торговле писчебумажными товарами. И конец был как в сказке. Принц женился на Золушке, и они жили долго и счастливо вплоть до самой смерти Гарри. Одна беда, детей у них не было, и в отличие от многих американцев они не взяли на воспитание сирот.