Текст книги "Как жить с французом"

– Еще пива? – спросил он после пятиминутной паузы.

Я кивнула и полезла за кошельком в карман джинсов. Таков был молчаливый уговор: если он оплачивает первую порцию напитков, то вторую покупаю я.

– Не… не надо, – остановил он меня жестом. – Какое ты будешь?

Проверка на дороге

Ничто так не сближает – и так не углубляет наметившиеся трещины в отношениях, – как совместный отпуск.

Наш первый общий Новый год решено было встретить в безвизовом для обоих Египте. У меня были аргументы, чтобы стоять за Египет насмерть. Во-первых, новый роман уже лишил меня весеннего, летнего и осеннего отдыха на море, и от недостатка йода я чувствовала повышенную утомляемость и нервозность. Нервозность особенно ярко проявлялась тогда, когда я начинала думать о визовой волоките в предпраздничные дни. Кроме того, зарплата редактора не была рассчитана на такое затратное предприятие, как роман с иностранцем, и потому позволяла мечтать только о чартерных направлениях.

Египет казался идеальным вариантом. Дядя и тетя Гийома, заядлые путешественники, как раз недавно вернулись из круиза по Нилу и потчевали родственников рассказами о песчаных городах и аллигаторах. Телефонный провод подпрыгивал и закручивался от едва сдерживаемого энтузиазма, с которым Гийом пересказывал их путешествие в наших ежевечерних беседах.

Мне же не хотелось ни пустынь, ни декораций к «Звездным войнам», ни аллигаторов, ни вообще каких-либо сильных впечатлений или длительных перемещений. С тех пор как я начала сотрудничать с солидным научно-познавательным журналом без отрыва от основной работы, командировки случались у меня каждые три недели. За последние три месяца я пробовала молекулярную кухню в Австрии, участвовала в крестном ходе на юге Испании, попадалась в руки шведской дорожной полиции и приценивалась к современному искусству в Германии. Лежать овощем напротив гладкого моря, есть морских гадов со шведского стола и гарантированно заниматься сексом по вечерам – вот все, о чем мечтал мой обезвоженный организм. Первый опыт в Шарм-эль-Шейхе говорил, что Египет – как раз то, что нужно. Там отели стоят оазисами в пустыне, бежать с территории некуда, да и не за чем, ведь на гостиничных землях есть все, что может пожелать душа отпускника, от интернет-кафе до магазина национального платья. День там состоит из настольных игр, бесплатного вина со льдом и ленивого сноркелинга в двух шагах от берега. Единственные достопримечательности тех краев – диковинные кораллы и рыбы, каких показывают по каналу «Дискавери», – сами подбираются к туристам и даже больно тычут их в пятки, чтобы привлечь внимание.

План действий казался нехлопотным: забронировать билеты из Москвы и Парижа и номер на двоих в отеле, встретиться в аэропорту Хургады (где мы будем страстно целоваться под неодобрительными взглядами арабов), ровно загореть за пару дней под нежарким декабрьским солнцем, а потом, в специально купленном под цвет прибоя и заката платье, пить шампанское на пляже из бокалов, облепленных песком, встречая Новый год.

Гийому, презирающему организованный отдых, все это не очень нравилось с самого начала, но ему пришлось уступить моей лени. Я уверила его, что сама хочу свести «организованный отдых» к минимуму: пусть только кто-то за меня подумает о перелете, трансфере, проживании и приготовлении пищи – и тогда я, возможно, снова почувствую себя королевной.

Но мечты даются человеку для острастки. Трудности начались сразу же: оказалось, просто улететь в Египет, не будучи связанным по рукам и ногам туроператором, стоит дороже, чем две путевки с полупансионом. А путевка предполагала вылет из Москвы, и расщепить ее на авиабилет и прочие наземные услуги невозможно – путевка цельна, как атом.

Заказать номер в одном отеле гражданам из разных государств на практике нереально. Мы перебрали все гостиницы Хургадского побережья и выяснили, что интересы русских и французских туроператоров нигде не пересекаются: с наполеоновских времен эти две нации не селятся на одной территории.

Поскольку времени на разработку плана Б уже не оставалось, мы решили пойти на непопулярную меру: купить две путевки в Москве и билет туда-обратно из Парижа. Я и сама была не рада проявленной инициативе: мой «простой с точки зрения организации» план тяжкой ношей лег на мои плечи.

В турагентстве, куда я пришла, прижимая к груди конверт с невероятной для меня суммой, выяснилось, что и о новогоднем пикнике на диком пляже тоже придется забыть: праздничный ужин за сто долларов уже насильно включен в программу пребывания. Я не представляла, как объяснить это Гийому, который вчера полвечера колебался между авиабилетами с разницей в двадцать евро. «Что можно съесть на сто долларов?! – будет кричать он в трубку. – Ты же знаешь, что у меня аллергия на мидий, омаров и каракатиц, а устриц я вообще не перевариваю!» И как сказать ему, что за эту сумму он вряд ли увидит что-то из этих изысканных морепродуктов – в лучшем случае суховатую запеченную рыбу.

* * *

Видимо, в счет будущих хороших путешествий в Египте мы прошли через ад отпускника. Автобус, в который мы впрыгнули полными надежд на веселый отдых, был нагружен непривлекательными семействами средних лет, которые должны были стать нашими соседями по новогоднему столу. Город, в котором мы мечтали прогуливаться по вечерам, состоял из ларьков с сувенирами и специями, и продавцы набрасывались на редких прохожих, как гончие на зайцев: зимой благоприобретенная арабская вежливость отправляется в заслуженный отпуск. Отель оказался полным дебелых теток и недружелюбных ресепшионистов, с которыми пришлось воевать за удобный номер: тот, в который нас сперва определили, выходил окнами на развороченную стройку посреди пустыни. Пляж был оторван от отеля на десять – пятнадцать минут быстрой ходьбы. Именно быстрой – медленно идти было очень холодно, особенно в раздельном купальнике. Местные жители в дутых куртках и платках-арафатках выстраивались вдоль дороги и подбадривали нас, бледных и дрожащих, улюлюканьем. На солнце трудно было вспотеть, а купаться можно было только сильно выпивши. Гийом отважно трогал пяткой набегающие волны, а я лежала в шезлонге и куталась в парео, жалея, что оно не шерстяное. Из холодной Москвы пляжный отдых представлялся немного по-другому. За новогодним ужином, ковыряя вилкой непропеченные баклажаны, Гийом отпустил какое-то расплывчатое замечание относительно моей необъяснимой любви к зимнему Египту, и я вдруг разревелась.

– Хочу обратно, домой, к маме, – горько причитала я, и люди за соседними столиками смотрели на меня с сочувствием. – Тут все плохо, а мне так нужен отдых. Я устала… Почему мы везде попадаем в дурацкие ситуации? Разве я виновата, что все другие варианты были нам не по карману?! Это все из-за тебя! С тех пор как мы с тобой встретились, я еще ни разу нормально не отдохнула! Уа-а-аа!

– Я же предлагал поехать дикарями в Марокко! – воскликнул он.

– Да я не хочу дикаря-а-а-ами! – рыдала я. – Я хочу с комфортом!

– Да уж, тут комфорт просто на пять звезд, – сказал он и поскреб ногтем засохшее пятно томатного соуса на скатерти.

Это было уже слишком! Я вскочила из-за стола и побежала в номер. Как он смеет винить меня в том, что отпуск не удался?! По-хорошему он должен был втайне купить тур на Мальдивы и прислать билет в розовом конвертике, как делают все приличные мужчины. Все, кончено! В этом есть что-то символическое: наша история началась в отпуске и закончится там же, как ей и следовало.

Я забежала в номер и заперла дверь. Не включая света, упала лицом в подушки. И ударилась носом обо что-то твердое. С трудом нащупала выключатель настольной лампочки. На подушке лежала небольшая – чуть длиннее ладони – подарочная коробка с большим бантом. Я развернула помятый носом конверт и вытащила карточку. «Любимая, все говорят, ты очень хорошо пишешь. Я не сомневаюсь, но хочу сам почитать. Поэтому мой подарок состоит из двух частей. Себе я купил тетрадь с упражнениями по русскому языку, а тебе – это, чтобы править мои ошибки. С Новым годом!»

В коробке лежала прекрасная перьевая ручка – одна из тех, которыми не стыдно подписывать многомиллионные контракты.

Я промокнула глаза наволочкой, встала, подошла к двери и отперла замок. Гийом стоял за порогом с трогательным выражением лица, молитвенно сложив руки. Я втянула его в номер, обняла за шею и тихо сказала: «Спасибо».

* * *

Итак, Гийому удалось меня убедить: больше никогда по турпутевке. Он обещал, что следующее наше путешествие дикарями я буду до старости вспоминать с ностальгической улыбкой. – Только никаких спальных мешков! – пригрозила я. – Это может обернуться профнепригодностью. Когда в рабочие обязанности входит проверять собственным телом степень «люксовости» гостиницы и каждая клеточка уже оттюнингована чувствовать нюансы между «Хилтоном» и «Фор Сизонс», ночевка в палатке может стать точкой в карьере – она собьет все настройки. Это все равно что напоить сомелье уксусом или заставить балерину разнашивать туфли на шпильке перед выступлением. Гийом согласился, что у меня очень специфический спектр тем в научно-познавательном журнале, и обещал не подвергать мой тестовый инвентарь рискам кочевой жизни. Наше бюджетное путешествие по Хорватии началось с водевильного совпадения. Служащий посольства, который полтора дня назад отказал мне в визе, оказался моим соседом по креслу в самолете. Позавчера ему не понравилось отсутствие конкретики в том, где я буду ночевать. Чтобы поверить в искренность моих намерений, ему требовались нотариально заверенные приглашения от хозяина апартаментов или, на худой конец, договор с турагенством о размещении. Думать об этих формальностях накануне первого в жизни путешествия дикарем было так же неестественно, как о брачном договоре перед свадьбой. В «диких» мечтах Гийома мы набивались на ночлег к случайным попутчикам, а в особо теплые ночи спали на пляже. Служащий посольства отправил меня домой ни с чем, дав понять, что таким гостям его родина не рада. И угораздило же его поехать навестить родню именно в тот день! На протяжении всего полета я усиленно разглядывала облака за иллюминатором в страшно неудобной позе и даже мотанием головы отказалась от самолетного пайка, ведь, чтобы принять поднос, пришлось бы повернуться к соседу как минимум в профиль. А профиль у меня легкоузнаваемый.

По мере приближения к паспортному контролю в аэропорту Загреба у меня последовательно влажнели подмышки, ступни, лоб и ладони: наверняка мой сосед уже посоветовал коллегам обратить на меня внимание. Я надеялась пройти границу по липовой брони отеля, уповая на пониженную осенним авитаминозом бдительность пограничников. Но морально была готова к депортации.

Юноша в погонах внимательно рассматривал мою блестящую от волнения физиономию. Пропустил? Наверно, визовые офицеры в отпуске тоже люди. И все же я опасливо озиралась вокруг, пока мы договаривались об аренде машины в аэропортовом агентстве.

В багажник «шевроле» были погружены два спальных мешка, палатка и рюкзак в человеческий рост. Я посмотрела на Гийома страшными глазами.

– Это на самый крайний случай, – поспешил успокоить меня он. – Если, например, мы заснем на пляже, а среди ночи пойдет дождь.

Я поежилась от мысли о мокром брезенте и стала отступать в направлении зала вылета.

– Если все пойдет так, как задумано, ты их даже не увидишь! – уверил Гийом и приглашающе распахнул дверцу машины.

* * *

«Самый крайний случай» наступил в тот же вечер.

– У этого Задара даже ни одной толковой достопримечательности, а цены гнут, как в каком-нибудь Брюсселе, – ворчала я, листая путеводитель в непроглядной темноте автомобильного салона.

Мы приехали в стартовую точку нашего автопробега, когда все приличные люди уже спали. Вдоль дороги не стояло ни одной бабушки, желающей добавить к пенсии немного кун[11]11
  Куна – денежная единица Хорватии.


[Закрыть] из кармана диких туристов.

– Кемпинг? – задумчиво произнес Гийом на втором часу бесплодных поисков ночлега дешевле, чем 80 евро с носа.

– Ты специально, да? – прошипела я. – Специально подстроил, чтобы мы приехали так поздно?

– Ну, давай еще покатаемся, – согласно вздохнул он. – В скольких километрах от города следующий отель?

Я заглянула в путеводитель:

– В сорока. Ладно, к… к… кемпинг.

Но, видно, кемпинги обиделись на недоверчивое к ним отношение и тоже попрятались. В начале второго ночи Гийом между двумя зевками напомнил про палатку, ждавшую своего звездного часа в багажнике.

– У тебя навязчивая идея уложить меня спать в мешок, – проворчала я.

– Дорогая, я просто хочу выспаться! Не хочешь палатку – давай просто припаркуемся на обочине и поспим в машине.

Спать в машине – ну уж увольте! Я дала слабинку… и «добро» на палатку.

Час у палатки выдался в буквальном смысле звездный: Гийом ставил ее на пустоши вдали от городских огней, и яркие звезды наблюдали за его сизифовым трудом. Он боролся с металлическими прутами, которые должны были составить каркас нашего пристанища. Пруты выгибались, ломались и исподтишка кололи его в попу и живот. Он ругался, умолял, сдавался, плевался и снова брался за дело. Палатка торжествовала.

Я, надувшись, сидела в машине и думала о своей несчастной женской доле. Где, на каком жизненном перекрестке я сделала неправильный выбор? И почему продолжаю идти этой сомнительной дорогой, на которой приходится спать в спальном мешке посреди чиста поля? Только ради этих плеч. Эти плечи обещают, что их обладатель защитит свою женщину от дикого кабана, убьет для нее мамонта и построит дом из ничего. Ну и пусть дом будет построен к первым лучам солнца, когда женщина будет видеть десятый сон на заднем сиденье машины. Это частности, о которых не упоминают в романах.

* * *

В Трогир, этот Сен-Тропе хорватской Ривьеры, мы добрались к ужину следующего дня, и больше, чем есть, нам хотелось только холодного пива. В воздухе пахло жареной рыбой, в бухте покачивались спящие яхты, мы сновали по плохо освещенным улочкам старого города от одного пригвожденного к стенке меню к другому. Наконец голод загнал нас в ресторан с тремя многообещающими эмблемами путеводителя «Рутар»[12]12
  Guide du Routard – популярная серия французских путеводителей.


[Закрыть] на входной двери. Внутри собрались, наверно, все туристы, бывшие тем октябрьским вечером в Трогире. И все они живо, с элементами пантомимы, обсуждали меню. Оно и понятно: названия блюд хоть и были заботливо переведены на английский, но, похоже, даже сами англичане не знали, что скрывается за этими названиями.

– Сарган – это вообще что? – тихо недоумевала итальянка за соседним столиком.

– Да черт его знает… Но смотри, оно подается с горошком, ты же любишь горошек, – вышел из положения ее кавалер.

Мы тоже выбрали рыбное блюдо по гарниру – в ихтиологии никто из нас не силен. Люди вокруг уморительно пытались изображать креветку или форель. Те, кому уже принесли заказ, чувствовали себя звездами светской хроники – завистливые взгляды присутствующих сразу же обращались в их сторону, им заглядывали в рот и, не стесняясь, обсуждали их манеру обсасывать косточки. Мы были так голодны, что, забыв о политесе, сжевали наше бесконечно вкусное «то-не-знаю-что с овощным рагу», игнорируя робкие попытки соседей-итальянцев завязать разговор на тему содержимого наших тарелок.

* * *

Трогир со Сплитом разделяют какие-то сорок километров, но кажется, что между ними портал в иное измерение. В отличие от мягкого, неторопливого Трогира, Сплит устраивает неподготовленному курортнику настоящий контрастный душ из впечатлений. Порт тут соседствует с мраморным променадом: по одну сторону пальмовой гряды потные моряки разгружают трюмы, по другую – потягивают дайкири странноватые богемные персонажи. Хиппи дымят самокрутками, растаманы бьют в тамтамы, студентки в провокационных шортиках переписывают конспекты, устроившись на нагретых ступеньках фонтана, а дамы постарше бестрепетно разгуливают в купальниках и аметистовых сережках. И пусть кто-то рискнет выразить сомнение в их вкусе: карликовый пинчер всегда на страже хозяйкиных чести и достоинства! Каждые полчаса на улицы Сплита выбрасывается новый десант туристов, прибывающих по земле, воде и воздуху, чтобы побродить по руинам дворца римского императора Диоклетиана. Правитель вошел в историю тем, что на пике народного доверия добровольно сложил с себя императорские полномочия и удалился в провинцию возделывать грядки. «Какая политика, братцы! – возразил Диоклетиан послам, прибывшим просить его вернуться на трон. – Посмотрите лучше, какая у меня выросла капуста!» Будь Сплит в Италии или во Франции, капуста тушеная-жареная-пареная давно бы стала местным деликатесом, пусть даже она, по-честному, никогда здесь особо не росла. Магазинчики наперебой предлагали бы сувенирные кочаны и кочерыжки, исполненные в алюминии и полудрагоценных металлах. Стилизованная капуста красовалась бы на туристических буклетах, а то и на гербе города. Но хорватский Сплит не таков. Он не без оснований считает, что его настоящее не менее славно, чем его прошлое. Поэтому в исполинском остове дворца Диоклетиана прижились кофейни, посетители которых раскладывают подушки прямо на древних ступенях, рынок со всякой всячиной, торговцы которого крепят тенты к обветшалым колоннам, и целая колония разномастных кошек, демонстрирующих гибкость и грацию в арочных пролетах.

Впервые за последние три дня мы пили алкоголь не местного производства, а самую что ни на есть импортную клубничную «Маргариту». Вокруг сидели накрашенные девушки и парни с гелевыми укладками – и поблизости не было ни одного указателя на кемпинг. Я чувствовала себя в своей тарелке и блаженно улыбалась. Я даже выбила себе право на послеобеденный шопинг. В общем, день обещал быть приятным. И тут Гийом спросил:

– Ты не забыла резиновые тапочки?

– Резиновые тапочки? – переспросила я, низвергаясь с небес на землю.

– Помнишь, в списке необходимых вещей, который я тебе прислал перед поездкой, были резиновые тапочки для купания на каменистых пляжах?

А-а… кажется, и правда были. Наряду с ними в списке фигурировали также гель от клещей, ботинки для горных восхождений и компас. Я отнеслась к этому как к художественному преувеличению. В моей реальности не было такой горы, которую нельзя покорить на шпильках, и такой ситуации, когда не у кого поинтересоваться, где тут север. Впрочем, необходимость справляться о расположении севера в центре Европы тоже казалась мне довольно надуманной.

– У меня их и не было отродясь, – пожала я плечами.

– Как же ты собираешься завтра купаться?! – воскликнул Гийом.

– Ну, я же не купальник забыла. Справлюсь как-нибудь! Вы, европейцы, и на прогулки по городу с альпенштоками ходите.

Гийом, казалось, не придал моему едкому выпаду значения. Он отомстил позже, когда мы отправились бродить по магазинам. Для меня это была редкая возможность снова почувствовать себя человеком. Я ныряла в бутики, словно Скрудж Макдак в деньгохранилище. Знакомая атмосфера чуткой заботы обнимала мое искусанное комарами тело. Я начинала восторженно перебирать струящиеся платья со стразами, чувствуя, как через них мне передается энергия. Рядом со мной тут же вырастала вежливая девушка, готовая помочь с размером и фасоном; мы улыбались друг другу и щебетали о форме декольте и отделке подола. Гийом выжидал какое-то время, а затем подходил и говорил:

– Вообще-то мы ищем резиновые тапочки. У вас случайно нет? Желательно без стразов.

Девушка сдувалась, как воздушный шарик, и рассерженно уходила в подсобное помещение, чтобы никогда оттуда не вернуться.

* * *

Будет неправдой сказать, что мы не пили за рулем. Пили. Я, как штурман, порой даже злоупотребляла. Отказать себе в хорватском алкоголе очень сложно. Если в портовом ресторанчике нет такого буржуазного излишества, как винная карта, то только затем, чтобы не затруднять растерянного клиента выбором. Иначе он никогда не определится между вином всех мастей и степеней сладости, ликерами из замысловатых ягод, травяными настойками, ромом собственного производства и десятком сортов местного пива. Как раз за распитием чего-то где-то в середине острова Хвар мы обнаружили на карте досадную неприятность – кусочек Боснии и Герцеговины, двадцатикилометровым клином разбивающий береговую линию Хорватии.

Иными словами, мы были отрезаны от Дубровника, цели нашего автопробега, двумя границами – на обеих пограничники могли потребовать въездной документ, а моя липовая бронь уверяла, что всю неделю я буду загорать и купаться в Истрии, то есть в противоположном от Дубровника конце страны.

Гийом, далекий от визовых вопросов, никак не мог взять в толк, почему мы не можем продолжать ехать по прибрежной магистрали, как все нормальные люди. В какой-то момент его логика выбросила белый флаг, и он принял за аксиому то, что русские любят создавать себе проблемы и преодолевать их. Я не стала его разубеждать. После нервного напряжения в загребском аэропорту у меня пропала всякая охота играть в игры с погранпостами. К Дубровнику решено было добираться по островам. Всего несколько километров водной глади отделяли хварский порт Сучурай от северной оконечности полуострова Пелешац, единственное шоссе которого вело как раз в Дубровник.

В порту Сучурай выяснилось, что паромного сообщения между островом и полуостровом нет – нам придется плыть на континент, а там на следующий день садиться на паром к Пелешацу.

– Вы, русские, не любите двигаться по прямой, – заметил Гийом, разглядывая карту паромных маршрутов.

– Зато с нами жизнь полна приключений, – парировала я.

Я успокаивала себя только тем, что эту историю потом можно будет выгодно продать какому-нибудь журналу о путешествиях.

* * *

В Дубровнике мы сняли комнату у четы престарелых католиков.

– Вы женаты? – строго спросил хозяин, разглядывая наши паспорта.

– Конечно женаты, – счастливо улыбнулся Гийом, пока я набирала в рот воздуха для оправдательной речи. – Это наше свадебное путешествие. Видите, даже документы еще переделать не успели.

– Это хорошо, что женаты, – удовлетворенно заметил старик. – А то сейчас молодые люди предпочитают жить во грехе. В стенах своего дома я такого не допущу.

– Мы тоже осуждаем распущенность, – убедительно поддакнул Гийом.

Старик довольно улыбнулся и отдал паспорта вместе с ключом. Его несимпатичная жена, с которой они были вместе уже сорок пять лет, повела нас осматривать комнаты, заметив между прочим, что и с детишками медлить не стоит.

Души наших хозяев были столь безукоризненно чисты, сколь грязны были комнаты, предназначенные для постояльцев. Кроме того, эти добрые люди блюли режим: вернувшись с концерта в два часа ночи, мы обнаружили массивные ворота нашей резиденции запертыми на замок, и только крепкая виноградная лоза, увившая заборную решетку, помогла нам провести эту ночь в оплаченных постелях. Утром мы быстро загрузились в машину, оставив общий туалет в безраздельное пользование соседкам-филиппинкам, и укатили искать счастье вверх по улице. Счастье в виде утопающей в яблоневых кронах мансарды нашлось через полчаса.

* * *

Обратный путь к аэропорту мы проделали в один день, мужественно игнорируя пляжи, таверны и винные погреба. На меня была возложена обязанность сверять дорогу с картой. От смотрения вниз меня укачивало, кружилась голова и желудок непроизвольно сокращался. Но Гийом требовал точных координат и правильного произнесения названий населенных пунктов.

– Это же братский славянский язык, ты что, не можешь сказать как следует? Как я должен понять, куда мы едем, если Бранкович и Бринковач, оказывается, разные города?!

Я в волнении опустила карту. Меня осенило. Вот почему я так хотела сбежать от этих отношений! Они требовали от меня всегда быть начеку, следить за дорогой, скоростью, уровнем бензина и дорожными знаками. Они не позволяли мне ни на секунду расслабиться. Для меня же смысл отношений был именно в том, чтобы делегировать всякую ответственность спутнику и вкушать радости жизни, то есть в данный момент любоваться хорватскими пейзажами безотносительно их расположения к Загребу. Когда я предоставлена сама себе, тогда и разговора нет: я несу за себя ответственность в полном объеме и эффективно решаю свои проблемы. Но стоит мне вступить в определенные отношения, руки безвольно опускаются, мысли улетучиваются из головы, плечи расправляются, жесты и интонации становятся мягкими. Я знаю, с какими сложностями могу справиться, а какие мне не по силам. Поэтому вряд ли когда-нибудь по собственной воле я оказалась бы поздним вечером в хорватской глубинке на три дома с критическим минимумом топлива в бензобаке.

Гийом же видел секрет идеальной пары в распределении обязанностей. Даже там, где он все мог сделать сам, он считал нужным вовлечь меня в процесс. Моя помощь требовалась на каждом шагу: в съеме комнат («Сходи поговори с ними по-итальянски»), в парковке на краю отвесной скалы («Вылези посмотреть, чтобы колесо не сорвалось»), в установке палатки («Подержи этот чертов прут так, чтобы я мог натянуть на него эту чертову крышу!»), в ориентации на местности («А я тебе говорил, с компасом было бы гораздо проще»). С его стороны это было проявлением заботы, ведь так я чувствовала сопричастность результату. Этому тайному приему борьбы с эмансипацией западные мужчины учатся с малолетства: чтобы удовлетворить потребность женщины в управлении ситуацией, надо создать ей иллюзию, что все ее действия незаменимы, а решения – стратегически важны.

Вот и сейчас я была не просто причастна к результату, а практически полностью в нем виновата. Мы битый час кружили по кривым деревенским дорожкам в поисках указателя на заправку и чувствовали, что критически отклоняемся от вектора на Загреб. То, что карта была в моих руках, Гийом воспринимал как железное доказательство моей вины. То, что руль был в его руках, следствие сочло несущественным. У меня же между тем не было никаких смягчающих обстоятельств: спасительная фраза «Я же женщина!» вкупе со скромной улыбкой и частым морганием ресницами на этого французского «прокурора» впечатления не производили.

Я сложила карту и горько произнесла:

– Мы не подходим друг другу.

– Конечно, не подходим! – с готовностью согласился Гийом, не отрываясь от дороги. – Я думал, ты хотя бы умеешь читать эти славянские названия, а ты только на романских языках сносно изъясняешься. Это я и сам могу.

У меня в горле стоял ком: я расстаюсь с ним, а он низводит все к лингвистике. Какие же подобрать слова, чтобы до этого бесчувственного чурбана дошел трагизм момента…

– Ну ладно тебе, не плачь. – Он скосил глаза в мою сторону и ласково потрепал по колену. – Вон, смотри, мужик идет, сейчас у него спросим.

И он подъехал к мужику так, что тот оказался ровно напротив моего окна. Мне на плечи снова тяжело опустилась Ответственность.

– Петроль![13]13
  Petrol – бензин (англ.).


[Закрыть] Фью![14]14
  Fuel – топливо (англ.).


[Закрыть] Карбуранте![15]15
  Carburante – горючее (итал.).


[Закрыть] Бензин! – атаковала я прохожего из-за полуопущенного стекла.

Тот неопределенно махнул рукой в направлении, обратном ходу нашего движения. Гийом зарычал одновременно с мотором, и машина, взрывая камни и песок, развернулась на триста шестьдесят градусов. Прохожий ошарашенно провожал ее глазами.

Оттого что я узнала дорогу, чувство вины странным образом усилилось.

* * *

Обессиленные поисками заправки и расставанием, мы сдались чарам прелестного домика в семнадцати километрах от Загреба; задником к нему служил озерный пейзаж, особенно умиротворяюще выглядящий в густых сумерках после дня пути и рюмочки пелинковача за ужином. Мы заснули как убитые, успев только взять с будильника обещание поднять нас в семь тридцать… Так случилось, что проснулись мы в девять. У Рыб отношения со временем строятся на взаимном недоверии: семь тридцать никогда не означает именно семь тридцать, а что-то вокруг семи тридцати – как правило, с уклоном в восемь пятнадцать. Но девять – это уже ни в какие ворота. О неспешном прощальном завтраке не могло быть и речи. Побросав в багажник неразобранные чемоданы, мы впрыгнули в машину и стали хором отсчитывать оставшиеся километры до аэропорта. По карте их было немного, и с каждым энтузиазм нарастал. Но вскоре мы поняли, что указатели посылали нас куда угодно, но только не к аэропорту. Они крутили и вертели нас по всем развязкам, перекресткам и объездным путям, предлагали посетить исторический центр или продолжить путь на восток, к границе с Венгрией. Спросить дорогу тоже было решительно не у кого, а до конца регистрации на рейс в Москву оставалось двадцать минут… Я ведь говорила уже, что мы всегда и везде опаздывали и ничуть из-за этого не расстраивались?.. Завидев указатель на зал вылетов, я выскочила из машины на ходу и понеслась искать стойку регистрации. Если только представитель авиакомпании еще на месте, я сумею разжалобить его и заставить выдать мне посадочный талон, хотя время для этого истекло полчаса назад и самолет готовился к вылету через десять минут. Гийом бежал следом, волоча мой тяжеленный чемодан. Следом за Гийомом бежал полицейский с криками: «Мистер!.. Мистер, вы оставили машину с дверями нараспашку!»

Представитель был на месте и, выдавая билет, казался слишком любезным. Мы с Гийомом наспех чмокнулись у паспортного контроля – это, скорее всего, наш последний поцелуй, – и я перешагнула желтую линию, отделяющую территорию Хорватии от заграницы. В философском измерении это была черта между моими несложившимися отношениями с французом и будущими романами. И, переступив ее, я вдруг почувствовала невероятное облегчение, как будто тяжелая рука Ответственности, которую я особенно ясно ощущала на плечах со вчерашнего вечера, вдруг упала с них.

– Как отдохнули? – улыбнулся офицер, сравнивая фотографию в паспорте с моим красным лицом с безумными глазами и всклокоченными волосами.

– Истрия – просто сказка, – выдохнула я подготовленное вранье.

* * *

В зоне вылета стало понятно, почему представитель авиакомпании был так любезен: рейс задерживали. По самым оптимистичным прогнозам, на три часа. В зале ожидания вежливости не было места: сидячие места там отстаивали с боем, многодетные семьи спали вповалку, визжали дети, кричали друг на друга взрослые, шуршали обертки купленных в дьюти-фри конфет – единственного доступного провианта. Я устроилась на полу между туалетом и пожарным выходом и придумывала истории про товарищей по несчастью. Вот та замученная женщина, мать двух крикливых мальчуганов, в юности была ослепительно хороша: ямочки на щеках, блеск в глазах, игривый хохоток. Вышла замуж за красавца старшекурсника, весь Автодорожный институт завидовал. И вот у них СЕМЬЯ. Школа-магазин-обед-уроки-ужин-глажка. Ямочки заплыли, и блеск погас, и похохотать не над чем. Теперь у нее на лице написано крупными буквами: «Я ответственна за свою семью, включая мужа, престарелую свекровь и незамужнюю старшую сестру». И ни один мужчина в ее теперешнем окружении не догадается, какой музой она была на первых курсах института. Да и муж начал это забывать: он скучающе озирается вокруг с выражением лица «чего-то хочется, не пойму чего именно: то ли покакать, то ли влюбиться».