Текст книги "Жемчужный узел"

– Я знаю, что ты привел меня сюда. – Морщинка меж ее бровей углубилась, но на губах еще держалась улыбка. – И благодарна тебе за это. Признаюсь, поначалу я не думала, что тут будет весело, но рада, что ты показал мне, что это не так. Все было волшебно.

– Да. – Он почему-то печально улыбнулся, а затем протянул руку и нежно убрал выбившуюся из ее косы прядку. – И поэтому мне жаль, что я вынужден все испортить.

Лад ослабил объятия, и Лизавета сразу почувствовала холод. Как странно: она и не заметила, когда теплый вечер успел обернуться прохладной ночью, когда перестал согревать оставшийся позади костер. Лизавета чувствовала себя будто околдованной – и лишь сейчас колдовство медленно спадало с нее, подобно вуали.

– Я виноват в том, что ты оказалась здесь: на этом озере, в этой деревне. Это я привел тебя сюда. Я – тот водяной, который заключил сделку с твоим отцом.

Лизавета удивленно уставилась на Лада: что за чепуху он несет?

Но укол предчувствия в груди уже превращался в холод печального понимания. Хотя она пыталась сопротивляться, думала, что ошиблась в Ладе – похоже, он оказался всего лишь глупым мальчишкой. Он просто решил подшутить над ней, назваться водяным, посмотреть на ее испуг, посмеяться, чтобы потом долго краснеть и извиняться. А когда извинения будут приняты, – снова танцевать вот так, под луной!

– Это правда, – видя ее смятение, проговорил Лад. – Ты ведь и сама знаешь, что правда. Наверняка думала: как странно, что водяной притащил тебя на озеро, но так и не появился, чтобы заявить свои права.

Он говорил, а глаза Лизаветы распахивались все шире. В ушах зашумело так, что она почти не различала слова, виски ныли от боли. Но в душе еще теплилась последняя надежда – может, ему все рассказала Ольга?

– Лизавета, – произнес он, и снова ее имя в его устах вызвало мурашки, но уже другие. – Посмотри, на чем ты стоишь.

– Что?

Она не договорила: вздрогнула, охнула и тут же почувствовала, как подогнулись колени. Лад подхватил ее, и как бы Лизавета ни хотела, чтобы он к ней больше не прикасался, все же с силой вцепилась в его плечи. Потому что у нее под ногами оказалась вода, и дна под ней было не разглядеть.

– Это… но как?

– Магия, – улыбнулся он, но в улыбке не отразилось прежнее веселье. – Я ведь уже сказал тебе, что я – водяной.

И тут осознание ударило по ней с силой грома, обрушившего небо. Лизавета разжала пальцы, спешно выпуталась из непрошенных объятий, едва ли не оттолкнула Лада… Но он удержал, вцепившись в ее предплечья.

– Тебе лучше не отпускать меня. Я – единственное, что держит тебя на воде.

Она с ужасом, граничащим с отвращением, поглядела на его пальцы. Они больше не казались теплыми – лишь обжигали. Хотелось вырваться, избавиться от прикосновения, от взгляда, от самого воспоминания об этом… Да его даже человеком назвать нельзя!

– Стой на месте, – голос Лада вдруг стал другим, твердым, слова посыпались, словно градины. – Ты утонешь, если я тебя отпущу.

Лизавета послушно замерла, хотя казалось – заледенела. Она боялась двигаться, боялась дышать и только думала, как бы скорее убежать, вернуться домой, спрятаться вместе с отцом от всего странного и немыслимого…

– Успокойся. Я не собираюсь тебя убивать, или есть, или что ты себе там надумала. Мне просто нужно с тобой поговорить, а это единственное место, где ты не сможешь от меня сбежать.

– Поговорить о чем?

– О том, что будет дальше.

Но она и так знала, что за этим последует. Будут три года заключения, три года издевательств и грязной работы, три года без белого света, глубоко под водой, в царстве водяных, русалок и прочей нечисти с холодными, неживыми глазами.

– Ты могла бы уйти. – Лизавета, удивленная, подняла голову. – Но ничем хорошим для твоего отца это не обернется.

Забрезжившая было надежда сменилась тихой досадой.

– Я знаю, – прошептала она. – Отец рассказал мне все: как не поверил байкам, как не оставил водяному… не оставил тебе подарок, как ты затребовал его дочь в услужение, как он хотел отказаться, а ты чуть его не утопил. Ни к чему повторять все это.

– А он сказал, что сначала я предложил ему самому остаться?

«Нет». Лизавета не произнесла ответ вслух, но он, должно быть, отразился в ее глазах – расширившихся не то от изумления, не то от ужаса. Она хотела бы, чтобы губы водяного исказила злая усмешка, чтобы взгляд забегал, выдавая явную ложь. Но Лад смотрел на нее спокойно, даже с жалостью. Похоже, он не врал.

– Мне важно, чтобы ты понимала, по чьей вине оказалась здесь. Меня нельзя назвать хорошим человеком, да и не человек я вовсе. Но это не я отправил тебя на озеро, не я связал тебя с Навью. У твоего отца был выбор, и он его сделал.

Лизавета едва видела Лада сквозь слезы. Вырвав из его хватки руку, она решительно отерла лицо, выпрямилась, вздернула подбородок. Но Лад смотрел на нее все так же мягко.

– Мне правда очень жаль, что так вышло, – проговорил он. – Я думаю, теперь мне лучше оставить тебя. Скажи Инге, когда будешь готова окончить этот разговор.

И он отпустил ее.

Лизавета ахнула, замерла на мгновение, сделала несколько быстрых шагов Ладу вслед, пытаясь ухватиться хотя бы за край рубахи, чувствуя, как падает в воду… и лишь потом поняла, что гладь воды так и осталась твердой, словно обычная дорога – лишь рябь шла по озеру там, где ступала нога.

– Ты соврал! – в порыве изумления, обиды и злости выкрикнула Лизавета Ладу в спину.

Он обернулся через плечо.

– Я уже говорил: мне надо было как-то тебя удержать.

Глава 7

Лизавета захлопнула дверь комнаты за своей спиной. Она тяжело дышала, руки тряслись, на лбу выступила испарина. В глазах застыл ужас – все встало на свои места, но получившаяся картина Лизавете не нравилась.

И ведь она это допустила. Достаточно было встретить милого мальчика, который пару раз очаровательно ей улыбнулся, и Лизавета забыла о необычных обстоятельствах своего появления в деревне, перестала обращать внимание на всякие странности и всерьез поверила, что это маленькое приключение закончится хорошо. Конечно, ведь в сказках нечисть так легко отступается от своих притязаний!

В груди защемило, воздуха не хватало. Лизавета с усилием оттолкнулась от двери и заставила себя двигаться: подойти к окну, плотно задернуть шторы – все, лишь бы не видеть отсветов праздничного костра вдалеке. Ей хотелось побыть одной. Спрятаться на неделю, а лучше на две, пережить эти минуты страха, грусти и стыда от того, что она так легко поверила Ладу!

Все ведь было прямо перед глазами. Он появился на озере в тот же момент, что и она. Он жил на отшибе, вдали от деревни. Черт побери, она даже видела, как он выходит из озера в одежде – и поверила, что он просто упал!

Лизавета беспомощно застонала, закрыв лицо руками. Провалиться под землю сейчас было бы просто отлично.

Ей некуда бежать. Лад сказал: если она нарушит договор, отец будет страдать. Хотя определенной доли расплаты за содеянное он точно заслужил.

– Проклятье, проклятье! – в попытке хоть как-то выпустить бушующие чувства Лизавета ударила кулаком по стене. Рука заболела, на душе легче не стало, и даже наоборот: стоило мимоходом пожелать зла отцу, и она уже корила себя за это.

Но, видит Бог, он тоже был в этом виноват. Он ведь всегда так делал: принимал за Лизавету решения. Обычно ее это устраивало, ведь отец делал все для ее же блага, но сейчас… Интересно, о чем он думал, превращая дочь в пункт в мистическом договоре?

В дверь постучали. Лизавета выпрямилась и ощутимо напряглась.

«Если это Лад…» – подумала было она, но оборвала себя, не зная, как закончить мысль. Глупая девчонка ничего не могла противопоставить столетней твари, или сколько они там живут!

– Лизавета? – раздался приглушенный голос Добрыни.

Зря он пришел. До этого момента Лизавете не приходило в голову, что трактирщик наверняка был замешан в происходящем, равно как и его жена. Поэтому Любава так относилась к Ладу – понимала, к чему все идет?

– Лизавета, с тобой все в порядке? Я видел, как ты бежала…

Вихрь чувств заставил ее подойти и распахнуть дверь, показаться Добрыне, наплевав на растрепанные волосы и заплаканное лицо.

– Вы знали? – обрушилась она на растерянного трактирщика.

– Что?

О, каким бы удивленным ни звучал его голос, Лизавета поняла: он снова собирался соврать. На секунду, даже на долю секунды на лице Добрыни промелькнуло не изумление, а испуг.

– Вы знали, – кивнула она и закрыла дверь перед его носом.

Правила приличия? К водяному правила приличия!

Добрыня ушел. Лизавету в тот вечер больше никто не трогал.

Гнев ее без сторонних вмешательств постепенно сошел на нет, сменившись обидой и тоской. Свернувшись клубочком на кровати, она обняла себя, погладила по плечам, пытаясь представить, что это делает кто-то другой. Но кто? Отец продал ее водяному, Лад оказался предателем, Добрыня с Любавой пусть и не лгали, но утаивали истину. Мама давно была мертва.

Лизавета осталась одна, и только она могла себе помочь.

С этой мыслью Лизавета уснула и с ней же встретила следующий день. Стоя у окна и глядя на занимающийся рассвет, она размышляла, что может сделать, и вновь и вновь приходила лишь к двум возможностям.

Первая – остаться жить в Карасях, переждать следующие три года. Вторая – взять все в свои руки и попытаться выбраться отсюда как можно раньше.

Еще вчера она предпочла бы первый вариант. Лизавета почти не сомневалась, что, ведомые чувством вины, Добрыня и Любава согласятся приютить ее даже на такой долгий срок. Лад тоже вряд ли будет настаивать на том, чтобы она стала его прислужницей, как было сказано в их с отцом договоре.

Вот только выбрать первый вариант было лицемерием. Лизавете пришлось бы три года притворяться, что все нормально: она не так уж обижена на Добрыню, не сердится на отца, чудесно чувствует себя в деревне на краю света без своих подруг и привычных вещей, без возможности прогуляться по городу и посетить какой-нибудь захудалый прием или бал…

Но она не хотела носить маску – не здесь, не с этими людьми или нелюдями. А еще она не хотела сдаваться и просто ждать: да она сойдет с ума!

Так что, если подумать, никаких двух вариантов у Лизаветы не было. Она сделает все, чтобы выбраться из проклятых Карасей раньше назначенного срока.

* * *

Когда Лизавета, собранная и причесанная, вошла в зал трактира, Добрыня заметно приободрился. Он даже сумел изобразить радушную улыбку и открыл рот, чтобы предложить ей сытный завтрак, стакан воды или ромашковый отвар, от которого Лизавету уже начинало тошнить.

Она не дала Добрыне сказать и слова:

– Вы видели Лада или Ингу?

– Что? – а вот теперь он растерялся вполне искренне.

– Или мне называть их водяным и его приспешницей?

– Лизавета…

Теперь в голосе Добрыни прорезались нотки неодобрения. Чувство вины, которое Лизавета с утра заталкивала в самые глубины своего сердца, вновь попыталось высунуться. Она сильнее сжала кулаки, заставляя ногти вонзиться в ладони. Боль отрезвляла.

– Попросить у меня прощения вы сможете и потом: судя по всему, мы будем регулярно видеться ближайшие три года. Поэтому давайте сейчас не тратить время на это. Вы видели Лада, Ингу, Ольгу или еще кого-нибудь, о ком мне следует знать?

Добрыня тяжело вздохнул. Лизавете пришлось прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы на сей раз сдержаться и не рассыпаться в извинениях.

– Нет. Но я видел твоего отца.

Лизавета застыла. Краска сошла с ее лица. Она не была готова к их встрече, не была готова посмотреть отцу в глаза и спросить: «Почему ты солгал? Почему не спас меня, а использовал?»

– Он снаружи.

Растерянная и не знающая, что сказать, Лизавета просто кивнула. Она оглянулась на дверь, но не спешила к ней приблизиться. Хотелось сбежать черным ходом и никогда с отцом не встречаться. Но Лизавета знала – это неизбежно.

Глубоко вдохнув и сжав кулаки, она все же сдвинулась с места. Пролетела через залу так быстро, чтобы не успеть засомневаться, Лизавета распахнула дверь. Отец резко обернулся, в глазах его застыла тревога. Но следом лицо озарило невероятное облегчение – и мгновение спустя Лизавета оказалась в крепких объятиях.

– Я так рад тебя видеть!

– Да, я тоже…

Отец отстранился, чтобы ее рассмотреть. Сам он выглядел уставшим: гнал, наверное, во весь опор, – но к усталости примешивалось счастье. В отличие от Лизаветы он пока верил, что их история может закончиться хорошо.

– Я так беспокоился, когда ты… – отец не договорил.

Словно не в силах поверить, что Лизавета настоящая, он продолжал глядеть на нее, прикасаться: сначала сжал плечи, затем стиснул тонкие пальцы. Он не заметил, что она не пожала его руку в ответ, что улыбнулась лишь коротко и вымученно.

Обида, колыхавшаяся в груди Лизаветы с прошлого вечера, при виде отца отступила. Он все еще был человеком, отдавшим ее водяному вместо себя, но это был ее батюшка. Тот самый, что возился с ней вечерами, катая по полу деревянные игрушки. Тот самый, что до сих пор при возвращении из любой поездки обнимал ее первой, до мачехи. Тот самый, что о ее замужестве говорил не как о возможности заключить выгодный союз, а как о способе уберечь ее, Лизавету, найти достойный кров и пристанище. Тот самый, что сейчас так трясся над ней, боясь потерять.

– Пойдем внутрь, – мягко произнесла она, позабыв о недавней дерзости.

– А? – отец, все это время бормотавший что-то невнятное, утешающее, вмиг встрепенулся. – Да, ты права. Сядем спокойно, расскажешь мне, что случилось.

Лизавета едва слышно хмыкнула, понимая, что спокойным разговор вряд ли получится. Пускай это тяжело и больно, но она обязана признаться.

– Я все знаю, – сорвалось с губ Лизаветы, едва они с отцом оказались в комнате, отведенной ему Добрыней. – Ты рассказал нам с мачехой не всю историю, верно?

Потребовалось усилие, чтобы обернуться. Отец застыл в проеме, не успев пройти вглубь комнаты, опуститься на стул. Лизавета скрестила руки на груди и стиснула зубы – смотреть на него немигающим взглядом было труднее, чем она ожидала.

– Что ты имеешь в виду? – промедление подсказало Лизавете, что отцу известен ответ на этот вопрос.

Но все же он, похоже, предпочел потянуть время. Закрыл за собой дверь, сел на кровати, сцепил пальцы в замок. Вскинул брови – мол, давай, объясни поскорее. От его попытки солгать Лизавету внутренне передернуло.

– Я встретила водяного. Он сказал, что изначально долг должен выплатить ты, а я была только запасным вариантом. Но ты решил, что так будет лучше.

Голос ее подрагивал от напряжения, от желания перейти на крик.

– Я… – Отец не смотрел на нее.

Во второй раз в жизни Лизавета видела, чтобы слова давались ему так тяжело. Чувство вины оказалось тут как тут: кольнуло, напомнило о многолетней заботе, закрывать глаза на которую из-за одной ошибки было бы… чересчур.

– Да, – наконец отец поднял голову. – И я жалею об этом.

Руки Лизаветы опустились.

– Я поступил неосмотрительно и жестоко по отношению к тебе и намереваюсь это исправить. Поэтому я попытался сбежать, спрятать тебя, поэтому приехал сюда. Да я даже хотел пойти к водяному, поменяться местами, сделать все правильно! – лицо его болезненно исказилось. – Но как я могу дело на три года оставить?

– Не можешь. – Лизавета в два шага преодолела разделявшее их расстояние, опустилась рядом с отцом. – Лад… водяной рассказал мне, чем чревато нарушение договора. Если я уеду, то тем самым причиню тебе вред.

Отец кивнул.

– Я подозревал нечто подобное. Но это не значит, что я тебя брошу. – Он нашел ее пальцы, крепко сжал в могучей руке. – Я уверен, что есть способ обмануть водяного. Если есть он, то наверняка существуют колдуны и ведьмы – кто-то может сплести заклинание, разрушить узы договора. Я найду этого человека, обещаю.

Лизавета осторожно улыбнулась. Она боялась надеяться, но не могла задавить в себе это чувство. Пожав руку отца в ответ, она прошептала:

– Я верю.

Некоторое время они сидели, не двигаясь, не произнося больше ни слова. Пускай ненадолго, но Лизавета ощутила спокойствие – показалось, что все не так уж и страшно. Пускай отец отдал ее водяному, но он раскаялся. Пускай ей придется провести какое-то время на озере, но это не навсегда. Она справится. Они справятся.

– Пойдем, – наконец поднялась Лизавета. – Тебе надо поесть.

Она не была уверена, давно ли приехал отец и успел ли отобедать. Но то, как безропотно он подчинился воле собственной дочери, подсказывало – еда явно будет не лишней.

В зале отец рухнул на первый попавшийся стул. Добрыня оказался рядом незамедлительно, поставил перед ним стакан с чем-то крепким. Тот выпил, не поморщившись, и посмотрел на трактирщика долгим затравленным взглядом – точно хотел поделиться и посоветоваться, но не мог. Точнее, думал, что не мог.

– Он знает, – чувствуя, что это необходимо, произнесла Лизавета.

Отец резко повернулся к ней, похоже, надеясь, что неправильно понял.

– Мой сын пытался тебя предупредить, – Добрыня, пожалев Лизавету, решил рассказать все сам. – Войло, помнишь? Он говорил тебе бросить что-нибудь в озеро, прежде чем закинуть удочку.

– И я должен был просто поверить? После того, как мы с тобой сами смеялись над суевериями – вроде тех, чтобы бросить соль через плечо? – Отец покачал головой. – Ты должен был мне объяснить, втолковать, вдолбить, что это правда, или хотя бы не отпускать, не давать лодку. Ты мог это предотвратить.

Чем дольше он говорил, тем громче, крепче становился его голос.

– Ты сам сказал, что не поверил бы, – Добрыня, напротив, отвечал спокойно, но твердо. – Не пытайся винить меня в ошибках, которые сам совершил.

Последнее было сказано тихо, но Лизавете показалось, будто своими словами Добрыня отвесил ее отцу отрезвляющую оплеуху. Тот поник, тоскливо поглядел на Добрыню.

– И ничего нельзя сделать?

– Нет. Нельзя нарушить обещание, данное водяному. Но и он свое сдержит. Если сказал, что твоя дочь не пострадает, так оно и будет.

– Откуда ты знаешь, что он…

– Я первым делом спросил об этом у Лада, когда понял, как именно твоя дочь оказалась у нас.

– Водяной не такой страшный, как может показаться. – Лизавета придвинулась ближе к отцу и, помедлив, накрыла ладонью его руку. – То есть он лжец, но… кажется, не собирается причинять мне боль.

– Еще бы он попробовал! – Кулак под ее пальцами сжался, вызвав у Лизаветы улыбку: она привыкла видеть отца таким, а не потерянным и расстроенным.

– Да, ты прав. Так что можешь так сильно не волноваться: я буду в безопасности. Да и Добрыня за мной присмотрит. Правда, Добрыня?

– Присмотрим, – тот кивнул, встретившись с Лизаветой взглядом.

Отец поднял на Добрыню тяжелый взгляд, тот ответил спокойным и терпеливым. С секунду они не произносили ни слова, но вместе с тем между ними происходил безмолвный диалог – на языке, который Лизавете был неподвластен. Языке взрослых, родителей и мужчин.

– Если бы я только мог попасть в это их подводное царство, – пробормотал отец, и в голосе его отчетливо слышалась мука. – Если бы я только мог найти лазейку!

Глаза Лизаветы широко распахнулись. Она дернулась, словно хотела что-то сказать, но усилием воли заставила себя откинуться обратно на спинку стула. Не стоило обнадеживать отца – вполне возможно, ее слова могли напугать его.

Наконец отец кивнул.

– Быть посему, – он посмотрел на Лизавету. – Но ты каждую неделю будешь писать мне письма. И если они задержатся хотя бы на три дня…

– Да, батюшка. – Отец не закончил, но продолжение Лизавете и не требовалось. – Я буду писать каждую неделю. А может, и чаще.

– Хорошо, – ответил он.

Лизавета горько усмехнулась, ведь все трое знали: ничего хорошего в происходящем как раз таки не было.

Глава 8

– Ты как?

Забавно, но первым этот вопрос догадался задать Добрыня.

Ближе к обеду им вместе удалось спровадить отца Лизаветы спать. Он упирался, говорил, что хочет как можно дольше оставаться рядом с дочерью, но то была пустая бравада: глаза его то и дело норовили закрыться. Лизавете пришлось трижды поклясться, что она никуда не денется до его пробуждения, чтобы он наконец прислушался к уговорам и отправился в дальние комнаты. По словам Добрыни, отец уснул, едва коснувшись головой подушки.

– Наверное, мне надо перед вами извиниться, – отложив ответ до лучших времен, подняла голову Лизавета.

– За что это? – Добрыня добродушно улыбнулся, словно и в самом деле забыл, но Лизавету было не провести.

Она лукаво посмотрела на него снизу вверх.

– Давайте посмотрим. Во-первых, за то, что нагрубила с утра, – она принялась загибать пальцы. – Во-вторых, за то, что назвала лжецом. Не прямо, но, думаю, вы поняли, что я так полагала. В-третьих, за то, что не поблагодарила, кажется, ни разу за эти четыре дня. Кстати, спасибо.

– Всегда пожалуйста, – в тон ей откликнулся Добрыня, опускаясь на стул напротив. – А теперь разберемся с твоими извинениями. Во-первых, твою грубость можно простить, учитывая, что тебе пришлось пережить. Хотя я рад, что ты попросила за нее прощения, пускай и не сразу.

Лизавета поморщилась: он был прав, стоило прикусить язык раньше.

– Во-вторых, я ведь и правда утаивал от тебя кое-что. Может, со лжецом ты перегнула палку, но я – старый хитрый лис, и отрицать это было бы глупо.

– Не такой уж и старый, – не удержалась Лизавета.

Добрыня коротко рассмеялся:

– А ты, оказывается, остра на язык, если расслабишься!

Она улыбнулась в ответ, но улыбка получилась все-таки грустной. Добрыня, сам того не зная, наступил на больную мозоль. Словно увидел, как Лизавете приходилось постоянно держать себя в узде, чтобы оставаться идеальной дочерью, лучшей подругой, «образцом для подражания», как называли ее чужие родители.

Иногда Лизавете казалось, что настоящая она заперта внутри фарфоровой куколки, лицо которой готово пойти уродливыми трещинами от малейшего искреннего проявления чувств.

– Могу я попросить вас о еще одном одолжении?

– Сначала скажи, о чем идет речь.

После того, что Лизавета узнала о силе обещаний, просьба Добрыни выглядела вполне разумной.

– Присмотрите за отцом, ладно? Мне надо кое-куда сходить.

Добрыня, похоже, был слишком проницательным старым лисом, чтобы подобный ответ его удовлетворил.

– На озеро собралась?

– А что, если и да? – прищурилась Лизавета.

– Ничего. Но мне будет спокойнее, если я буду знать, куда за тобой послать.

Его размеренный голос так и заставлял устыдиться своей порывистости. Но ведь Лизавету тоже можно было понять. Ее сердце и разум сейчас ощущались как открытые раны – уже не кровоточащие, но не успевшие толком зажить.

– Тогда ладно, – кивнула она, прикусив язык, когда захотелось опять извиниться. – На озеро, да. Лад сказал найти его, когда буду готова продолжать разговор.

– А ты точно готова?

Если бы только она знала ответ!

Лизавета вздохнула:

– Я не знаю, готова ли хоть к чему-то. Не знаю, как я. – Она устало потерла лицо. – Со мной за день произошло больше, чем за всю жизнь, а я понятия не имею, что с этим делать.

– Так, может, не рубить сплеча?

Совет был хороший. Можно было немного отдохнуть, подумать, так и эдак прокрутить в голове возможный разговор с Ладом…

– Нет, – ей потребовалась пара секунд, чтобы понять, как стоит ответить. – Если я буду медлить, то остыну, снова начну колебаться и не сделаю то, что должна. Постараюсь забыть обо всем, хотя такое нельзя прощать.

– Нельзя. – Лизавете стало легче, когда Добрыня с ней согласился. – Ступай. Теперь я вижу, что ты в состоянии о себе позаботиться.

– Хоть кто-то в это верит, – хмыкнула она, поднимаясь. Помедлила мгновение, а потом снова глянула на Добрыню. – Спасибо. За… вы знаете.

Он кивнул так, будто и в самом деле все знал.

* * *

Хотелось бы Лизавете в действительности быть такой же уверенной, как на словах. Проходя через деревню, она не могла отделаться от мысли, что собирается совершить ошибку, сама лезет в логово зверя. С другой стороны, в сказках настоящие герои этим и занимались – нельзя стать рыцарем, не сразив своего дракона. А она очень хотела стать героиней, а не оставаться царевной в беде.

Интересно, трусили ли богатыри перед битвой с врагом?

Лизавета позволила сомнениям заполонить свою голову, но не разрешила ногам остановиться. Они пронесли ее мимо низких домишек к лесной тропинке – впереди, если прищуриться, можно было рассмотреть блеск солнечных лучей в озерных волнах.

– Лучше бы тебе быть на месте, когда я дойду, – пробормотала себе под нос Лизавета, хотя понятия не имела, что станет делать, если Лада на берегу не окажется.

Гадать не пришлось: он был там, сидел на берегу и бросал в воду плоские камни. Лад то ли не услышал ее шагов, то ли притворился – он не обернулся и даже не вздрогнул, когда Лизавета остановилась в тени деревьев, уставившись ему в спину.

Каким все же обычным он выглядел вот так, издалека!

Не было ничего удивительного в том, что Лизавета обманулась. С виду Лад действительно казался безобидным, смешливым деревенским мальчишкой и не более того. Любая бы на ее месте прониклась теплыми чувствами. Ну, может, не настолько теплыми, как произошло с Лизаветой, но…

Она тряхнула головой и вышла из тени.

– Так и знала, что найду тебя здесь.

Вот теперь Лад вздрогнул, оборачиваясь. Светлые глаза его расширились, похоже, в непритворном изумлении. Лизавета удовлетворенно кивнула: приятно знать, что даже водяного можно застать врасплох.

– Я думал, ты нескоро решишься сюда прийти, – вновь обретя дар речи, признался Лад. – Поэтому сказал тебе искать Ингу: она бывает в деревне чаще меня, да и ты против нее вроде как ничего не имеешь.

– Ты думал, что я не решусь сюда прийти, или надеялся на это?

Брови Лада снова взлетели вверх – да, правильно, к такой Лизавете он не привык.

– Думал, – после короткого промедления кивнул он со всей возможной решительностью. – Я рад, что ты пришла. Хотя заранее в ужасе от того, что ты скажешь.

Губы Лизаветы против воли растянулись в улыбке. Даже после случившегося Лад лучше всех прочих знал, как ее развеселить. Но сейчас эту улыбку нужно было спрятать.

– Ты обманул меня, Лад, – произнесла она как можно серьезнее.

Он вмиг помрачнел, как вчера на озере. Вот перед ней стоял растерянный деревенский мальчишка, а через мгновение – уже вечный водяной. К таким переменам, пожалуй, невозможно привыкнуть.

– Да. И я прошу прощения за это.

– Зачем ты вообще это сделал? – вопрос этот волновал Лизавету все утро. – Мог же сказать правду, как только я здесь оказалась.

– Ты поверишь, если я скажу, что так и было задумано?

Лизавета склонила голову. Лад поднялся с земли, отряхнул штаны, словно тянул время. Но когда их глаза встретились, в его взгляде не было и отголоска сомнений.

– Ты меня удивила. До нашей встречи я представлял тебя не как живого человека, а как образ – собрание самых ужасных качеств, какие только могут быть. После знакомства с твоим отцом я думал, что явится нахальная, самовлюбленная, изнеженная девица… А тут ты.

– Я?

– Ты, – он кивнул, словно одно слово могло все объяснить. – Перепуганная до чертиков лохматая девчонка, которая смотрела на меня так, словно я должен был стать ее спасением.

– Я просто ожидала встретить страшного водяного, а увидела… – Лизавета усмехнулась, – тебя.

– Не такого страшного, как ты рассчитывала?

– Взъерошенного неуклюжего мальчишку, с трудом выбравшегося из кустов, – не преминула подколоть она.

– Похоже, мы оба обвели друг друга вокруг пальца.

Лад пожал плечами и улыбнулся так, как умел только он. В этой улыбке было и смущение, и признание поражения, и легкомысленное: «Да, я натворил дел, но нам же было хотя бы чуточку весело?»

Он смотрел так же, когда Лизавета растянулась на траве во время первой их игры в салочки. Она почувствовала себя глупо и ужасно разозлилась из-за того, что Лад вообще заставил ее играть, но стоило ему улыбнуться – и она забыла обиду. Он ведь говорил правду: им было весело, и даже не чуточку.

Но сейчас ей нельзя было покупаться на это.

– Да, – кивнула Лизавета. – Так и есть. А потом ты обманул еще и меня. Не думай, что я так просто об этом забуду.

– Злишься?

– Обижена. Я думала, мы друзья, а ты все это время мне врал.

– Когда ты это говоришь, звучит хуже, чем в моих мыслях.

– Может, потому что ты не чувствовал то же, что и я? – Ее улыбкой можно было резать бумагу. – Я оказалась в чужом месте, одна, перепуганная до чертиков, как ты верно подметил. У меня здесь не было никого, и когда появился ты… Ты был моим спасением, да. Я почувствовала, что у меня появилась хоть какая-то опора. Но ты выдернул ее у меня из-под ног.

Лизавета отвернулась, пытаясь сдержаться, сморгнула непрошенные слезы. Когда она вновь повернулась к Ладу, в глазах ее был только лед.

– Я бы простила это кому угодно, но не тебе. И если ты хочешь, правда хочешь извиниться, Лад, то окажи мне услугу.

– Услугу? – такого он не ожидал. – И какую же?

– Нет, – она решительно покачала головой. – Мне кажется, после всех обманов за тобой остался должок. Поэтому сначала пообещай, что сделаешь то, о чем я попрошу.

Она протянула ему руку.

– Так, кажется, у вас это делается?

Лад недоверчиво посмотрел на нее.

– А вдруг ты попросишь что-то опасное для меня?

– Обещаю, что моя просьба не будет опасна ни для тебя, ни для кого-либо из жителей этой деревни и этого озера, а также не будет содержать ничего невозможного.

– Ты эту речь продумывала?

– Да, хотя, вероятно, меньше, чем следовало.

– Договорились, – Лад взял ее за руку. – Надеюсь, ты меня не убьешь.

– Надеюсь, ты меня тоже.

Она повторила свое обещание еще раз, уже для договора.

– Обещаю, в свою очередь, исполнить твою просьбу, если подобное в моих силах, – Лад нашел, как обезопасить себя этой маленькой оговоркой.

– Я же обещала не загадывать невозможного.

– Откуда ты знаешь, что для водяных возможно, а что – нет?

Что ж, замечание было резонным. Признавая это, Лизавета кивнула и отняла руку. Глубоко вдохнула, переступила с ноги на ногу, собираясь с духом.

– Теперь ты скажешь, что это за просьба?

Почему-то это оказалось не так просто. Лизавета нерешительно облизнула губы, подумала мимоходом: уж не совершает ли она прямо сейчас ужасную ошибку? Ведь еще можно было все исправить, запросив не то, что планировалось, а какую-то безобидную мелочь вроде коробки свежих пирожных. От пирожных она и впрямь бы не отказалась.

– Ты же не собираешься пойти на попятную? – сначала Лизавета подумала, что это говорит ей внутренний голос, но нет: решающий вопрос задал Лад, сам не зная, на что подписывается.

– Нет, – она встряхнулась. – Конечно, нет. Но ты же знаешь: рассказать правду бывает очень непросто.

– Ты теперь каждый день будешь мне это припоминать?

– Да, – с этим ответом Лизавета не медлила. – Потому что предательство не должно оставаться безнаказанным даже для бессмертных водяных с очаровательными улыбками.