Текст книги "Тело любит правду. Как заговорить на том языке, который тело способно понять"

Доброта – это всегда хорошо

Когда я преподаю психотерапию ДПДГ своим коллегам-психиатрам и психологам, я всегда специально подчеркиваю, что терапевт должен не только в совершенстве владеть техникой, но и быть внимательным к потребностям пациента. Подать коробку с бумажными платками, когда у человека на глаза набегут слезы, раньше, чем он начнет искать ее взглядом. Говорить с ним мягко, ободрять его, когда старая, глубоко скрытая боль вдруг прорывается и перехватывает горло. После эмоционально нагруженного сеанса убедиться, что пациент способен вести машину, а если это не так, то оставить его у себя еще на какое-то время. В завершение я говорю, что надо просто быть «добрыми», потому что чем больше доброты мы проявляем к своему пациенту, тем лучше будет результат. И вдобавок никакого риска нежелательных побочных эффектов: еще никто никогда не жаловался на то, что к нему были внимательны! И все же у доброты в психотерапии репутация не очень хорошая. Каждый раз, как я высказываю такую рекомендацию, я слышу в ответ, что выбрал неправильное слово. «Доброжелательности вполне достаточно, – говорят мне. – Доброта – это уже как-то глупо!» А ведь речь идет именно о доброте. Потому что доброта сама по себе является средством терапии. Мощным средством, в том числе – а может быть, даже особенно? – вне терапевтического контекста.

Последнее упражнение, предлагаемое в конце курса групповой терапии по калифорнийской методике, показалось мне поначалу несколько смешным. Надо было приклеить скотчем на спину восьми участникам и двоим терапевтам (одним из которых был я) по листу белой бумаги, чтобы потом каждый написал там, что, по его мнению, является самым большим достоинством этого человека. После трех месяцев занятий с этой группой я знал, что не каждый и не ко всем относится хорошо. И тем не менее это упражнение имело огромный успех. Просто потрясающе, как нам удается найти что-то позитивное в человеке, даже если мы не стремимся с ним подружиться! Еще более удивительно, какой эффект это производит, – когда человеку говорят о его достоинствах! При расставании у всех участников перехватывало горло от благодарности. Доброта сделала свое дело. И это превосходный пример того, как свое дело должны завершать мы.

В своей удивительной книге о смысле жизни[32]32
  Les Chemins de l’éveil. – Ed. du jour, 2001.


[Закрыть] австралийский психиатр Роджер Уолш рассказывает похожую историю, случившуюся в 1960-е годы. В одном особенно проблемном классе учительница использовала технику листка на спине, чтобы попытаться изменить отношения между детьми. Каждый унес из школы домой свой листок, на который учительница сама переписала комплименты, чтобы они остались анонимными. Глупо? Смешно? Может быть. Спустя годы эта учительница попала на похороны одного из своих учеников, погибшего на войне во Вьетнаме. К ней подошла мать этого парня и произнесла: «Вы помните то письмо, которое дали Марку? Он в тот вечер повесил его у себя над кроватью. Так вот, это письмо было во внутреннем кармане его формы, когда он погиб. Я хотела сказать вам спасибо за то, что вы для него сделали…»

Почему у всех нас нет с собой такого письма?

Декабрь 2002

Наш организм любит правду

Жанна несчастна в браке, но предпочитает не говорить об этом с мужем – лучше делать вид, что все в порядке. Эдуард знает, что отходы завода, которым он руководит, отравляют воду; он изо всех сил старается, чтобы правда не вышла наружу, но сам переживает. Таня уже тридцать лет скрывает ото всех, что ее отец когда-то приехал в страну нелегально. Она боится, что ее друзья и коллеги станут к ней хуже относиться. Александра сама врач и часто выступает в прессе в качестве эксперта; два года назад у нее обнаружили рак, но она не хочет, чтобы об этом стало известно, поэтому лечится втайне ото всех. Один из самых тяжелых стрессов для лабораторных обезьян – перемещение в другую клетку: животное оказывается в новой группе, где социальный статус надо завоевывать заново.

Человек в этом смысле, как обезьяна: он тоже держится за свое место в стае и не хочет рисковать. Нам трудно не подстраиваться под ожидания окружающих. Даже когда мы страдаем от того, что наша роль в обществе не соответствует – или перестала соответствовать – нашим жизненным ценностям и устремлениям, освободиться от социального давления все равно тяжело.

Еще Аристотель говорил о процессе «самоосуществления» человека. Для него каждое живое существо – как зерно, которое должно стать неповторимым растением. Поэтому каждый человек должен дойти до конца пути собственного развития и реализовать все то, что в нем заложено. Спустя две с половиной тысячи лет Абрахам Маслоу, замечательный психолог-гуманист, стоявший в 1960-е годы у истоков психологии личностного развития, занялся изучением людей, которые чувствуют себя счастливее других. Как и Аристотель, он пришел к выводу, что они лучше «актуализованы», то есть дальше продвинулись в осуществлении своего «Я». Главное, они приняли себя такими, какие есть, а потом обратили этот свой дар на других[33]33
  А. Маслоу. Новые рубежи человеческой природы. – Смысл, 1999.


[Закрыть].

Профессор Стив Коул из университета Сан-Франциско (США) показал: наше тело хочет, чтобы мы принимали себя. В течение пяти лет он наблюдал более двухсот гомосексуалистов. К последней фазе исследования выяснилось, что у тех, кто скрывает свою ориентацию, втрое чаще встречаются онкологические заболевания и серьезные инфекции. Многие авторы приходят к заключению, что нашей иммунной системе для оптимального функционирования нужно ощущать, что мы живем в согласии с собой, что мы «настоящие», даже если рискуем не угодить той группе, к которой принадлежим[34]34
  S. Cole, М. Kemeny и др. Health Psychology. 1996. Vol. 15 (4).


[Закрыть].

Мы все живем в масках, чуть-чуть притворяясь или полностью скрывая свое лицо. Но смелость быть собой, похоже, является частью самой жизни и встроена даже в наши клетки. И каждому предстоит ответить на вызов, который бросает нам природа.

Покончить с болью

Анна рожала, и боль была невыносимой. Анестезиолог посмотрел на нее и с раздражением произнес: «Но вам же сделана эпидуральная анестезия, вам не может быть больно!» Для этого врача то, что говорила Анна, было не так важно, как то, что он мог объективно измерить. Интересно, что бы он подумал про такие заявления, если бы сам находился на акушерском кресле?.. Я вспоминаю, как меня однажды вызвали к постели больного с терминальной стадией рака. Жить ему оставалось несколько месяцев. Меня попросили его посмотреть, потому что он говорил, что хочет выброситься из окна, чтобы покончить со всем этим поскорее. Ему автоматически поставили диагноз «депрессия». Когда я пришел к нему, первое, что мне сказали, что он совсем не спит, потому что всю ночь мучается от боли. Тех доз морфия, которые он получал последние несколько недель, уже не хватало, чтобы снять боль. Он так боялся, что дальше будет еще хуже, что не видел иного выхода, кроме самоубийства.

К моему большому удивлению, оказалось непросто убедить интернов, работавших в отделении, увеличить пациенту дозу морфия. «Но ведь с такими дозами, – говорили они мне с некоторым испугом, – он может умереть!» Так что же, лучше было продлевать его страдания, чтобы продержать в живых лишние несколько недель, даже если в этой ситуации он предпочтет самоубийство?

Когда эту альтернативу представили больному и его родственникам, никто из них не колебался. Он сам предпочел прожить свои последние недели и встретить смерть, не испытывая боли. Вопрос самоубийства больше не вставал.

Сегодня половина тех пациентов, которые умирают в больнице, испытывают боль «от умеренной до сильной» – такие результаты показало обширное американское исследование[35]35
  AMA-Coimcil on Scientic Affairs: Good care of the dying patient. JAMA. 1996. № 275. P 474–478.


[Закрыть]. Как такое возможно, когда у нас есть терапевтические средства, способные облегчить боль? Просто врачи пока еще зачастую опасаются обезболивающих препаратов. Им страшно, что пациент сделается токсикоманом, что бывает менее чем в одном проценте случаев, а иногда они еще и боятся ускорить смерть и так уже умирающего пациента. И наконец, они гораздо больше верят «объективным» показателям (температуре и т. д.), чем таким субъективным симптомам, как боль.

Где же решение? Доверять пациентам и позволять им направлять себя. В больнице они должны иметь возможность получать такие дозы обезболивающих, которые представляются им необходимыми. Исследования показывают, что когда пациенты получают контроль над своими обезболивающими, они используют их не в большем количестве, чем когда им приходится просить их у своего врача. И при этом пациенты определенно довольны![36]36
  J. Ballantyne и др. Postoperative patient-controlled analgesia. Journal of Clinical Anesthesia. 1993.


[Закрыть] Да, это правда, существует риск – очень небольшой, – что пациенты откроют для себя искусственное наслаждение, даруемое наркотиком, и после окончания лечения им снова этого захочется. Но я, со своей стороны, всегда предпочитал этот риск другому: оставить страдать того, кто доверился мне, своему лечащему врачу.

Март 2003

Внимание, чистая энергия

Александр уже минут пять разговаривает со своей сестрой по телефону. На столе перед ним, как обычно, стоит включенный компьютер, и когда в разговоре возникает небольшая пауза, он (как обычно) не может удержаться от соблазна просмотреть свою электронную почту.

В конце концов они прощаются, брат кладет трубку… и тут начинает ощущать некоторое беспокойство: он осознает, что на самом деле из рассказа сестры почти ничего не запомнил, да и почту так толком и не прочитал.

Почему так произошло?

В 1990 году американский психолог Михай Чиксентмихайи описал состояние человека, связанное с переживанием так называемого «потока» (феномен поглощенности деятельностью; по-английски – flow)[37]37
  М. Чиксентмихайи. Поток: Психология оптимального опыта. – Смысл, 2006. Впервые на русском языке.


[Закрыть]. Он провел в Чикаго исследование, которое принесло ему мировую известность: в течение нескольких лет ученый связывался с сотнями выбранных случайным образом людей, занятых своими текущими делами, и спрашивал их, что они делают в настоящий момент, о чем думают и как себя ощущают.

Что же он обнаружил? Оказалось, что если мы не заняты какой-либо «внешней» деятельностью (то есть погружены исключительно в собственные чувства и размышления), то почти всегда сами собой к нам приходят мрачные мысли! Вот почему мы, оказывается, всегда стремимся чем-то «занять мозги». Мы просматриваем почту и при этом болтаем по телефону, ужинаем и при этом смотрим телевизор, слушаем новости, одновременно купая детей…

Но было и другое открытие, сделанное по результатам того же исследования. Оказалось, что удовольствие несомненное, настоящее мы получаем лишь тогда, когда наше внимание полностью поглощено чем-то одним: увлекательным разговором, приготовлением любимого блюда, фильмом, который нас захватил целиком. То есть жизнь для нас приобретает вкус лишь тогда, когда наше внимание не рассеивается, не разбрасывается между несколькими делами.

Человеческое внимание – это энергия в ее чистом и подлинном виде. Оно благотворно преобразует все, на что мы можем его обратить. Пожалуй, лучше всего это знают животные и дети – намного лучше нас, взрослых! Чего прежде всего желает ребенок, когда зовет своих родителей? Больше, чем в пище, тепле или материальных благах, он нуждается в нашем внимании. И, получив его, он купается в его потоке, как в солнечных лучах. Мы сами того же ищем и в любви: весь мир исчезает, когда внимание двоих поглощено друг другом – глаза в глаза…

Наше внимание стоит очень дорого: несомненным тому доказательством является тот факт, что любой грамотный рекламодатель тратит огромные деньги на то, чтобы им завладеть. Все баннеры, афиши и рекламные клипы словно кричат нам: «Посмотрите на меня, обратите внимание!» Впрочем, все мы далеко не в полной мере осознаем, каким богатством на самом деле обладаем. Ведь мы способны волшебно преобразить каждое мгновение своей жизни, всего лишь наполнив его вниманием, словно алхимик, обращающий в золото свинец. Самые великие терапевты прошлого обладали исключительной способностью полностью сконцентрировать свое внимание на другом человеке, и тем самым преобразить его. Зигмунд Фрейд, Карл Р. Роджерс, Милтон Г. Эриксон, Франсуаза Дольто… Это о них вспоминают знавшие их люди: «Взгляд этого человека был таким сильным, пронзительным, будто он видел меня насквозь».

Но согласитесь, ведь и мы сами, даже не обладая терапевтическим талантом этих великих людей, можем воспользоваться нашим богатством прямо сейчас: обратить чистую энергию своего внимания на какого-то одного человека или на что-то одно, что нам действительно важно. Разве трудно начать с малого: не читать, к примеру, почту, разговаривая по телефону?

Что остается в нас друг от друга

Маленький детеныш обезьяны, разлученный со своей мамой, забился в угол клетки. Он тоскливо смотрит на сотрудников зоопарка, которые его обследуют…

Так же, как и он, мы крайне остро реагируем на разлуку с теми, кого любим. Иногда она может причинить нам гораздо больше страданий, чем физическая боль. Однако разлуки неизбежны, долгие или короткие. А порой – навсегда…

Кончины, разводы, отъезды, расставание с друзьями на лето или с детьми на каникулы. Увы, нас почти не учили прощаться. Кто-то, желая спрятать чувство неловкости, говорит: «На вокзал не приду – терпеть не могу прощаний!» Другой нарочито обрывает разговор: «Ну все, пока! Давай без сантиментов, ладно?» И наконец, есть те, по сути самые отважные из нас, кто плачет, не умея совладать со своими слезами.

В книге «Маленький принц» Лис по-иному начинает смотреть на пшеничное поле, когда замечает, что цвет его спелых колосьев напоминает светлые кудри ребенка, ставшего ему другом. А дальше Сент-Экзюпери описывает их расставание: «Так Маленький принц приручил Лиса. И вот настал час прощанья.

– Я буду плакать о тебе, – вздохнул Лис.

– Ты сам виноват, – сказал Маленький принц. – Я ведь не хотел, чтобы тебе было больно, ты сам пожелал, чтобы я тебя приручил…

– Да, конечно, – сказал Лис.

– Но ты будешь плакать!

– Да, конечно.

– Значит, тебе от этого плохо.

– Нет, – возразил Лис, – мне хорошо. Вспомни, что я говорил про золотые колосья»[38]38
  А. де Сент-Экзюпери. Маленький принц. – ЭКСМО, 2007.


[Закрыть].

Действительно, самым печальным при расставании с теми, кто нам дорог, было бы как раз отсутствие печали! Ведь это бы означало, что вместе мы не пережили ничего важного. Так что, как показал Лис, существует замечательный способ прощаться. Достаточно рассказать о своей печали и о том, что остается в нас, с нами от другого человека. Простой способ убедиться в том, что связь между нами прочна и способна превозмочь пространство и время. Когда Кристина прощается с маленьким сыном, отправляя его на месяц к отцу, она напоминает ему, что любовь по-прежнему будет соединять их: «Конечно, нам будет немного грустно от того, что мы с тобой не вместе. Но когда ты будешь скучать обо мне, просто вспомни, что я тебе говорю, когда хочу утешить». – «Ты говоришь: „Я тебя люблю”». – «Ну конечно! Вот видишь, я всегда буду с тобой, в твоих мыслях, а ты будешь в моих». Кристина интуитивно пришла к знаменитому методу, предложенному американским психотерапевтом Милтоном Эриксоном. Заканчивая курс терапии, он говорил пациенту, которому отныне предстояло самому справляться с жизненными трудностями: «Просто помните, что мой голос всегда будет с вами…»[39]39
  М. Эриксон. Мой голос останется с вами. – Институт общегуманитарных исследований, 2009.


[Закрыть]

Уверенности можно научить(ся)

Лиза сидит в уличном кафе и держит на руках своего двухлетнего сына. К ней подходит продавец цветов и предлагает купить розы. Малыш в замешательстве – он вопросительно смотрит на мать. Та не хочет общаться с торговцем и отодвигает свой стул. Мальчик тотчас начинает плакать.

Соня с пятилетней дочерью, почти уткнувшись носом в прутья клетки, разглядывают обезьян. Вдруг одна из них спрыгивает со своей ветки и начинает колотить в заграждение у них над головой. Девочка с испугом оглядывается на мать. Соня хохочет. Девочка – тоже.

Нас переполняют страхи. Мы боимся пауков, лифтов, самолетов, туннелей, пустоты, мостов… Но откуда берутся эти страхи? Может, это всего лишь проявление в нашей современной жизни архаичных генетических установок: наши гены запрограммировали нас таким образом, чтобы мы избегали опасных насекомых, замкнутых пространств, пропастей?

Все обезьяны, выросшие в естественных условиях, боятся змей. Вероятно, это помогает им выжить. Однако лабораторные обезьяны, не жившие на воле, абсолютно не реагируют на присутствие живой змеи, независимо от того, опасна она или нет… Значит, их страх нельзя считать генетически запрограммированным. В университете Висконсина (США) исследователь Майкл Кук продемонстрировал интересное явление. Обезьяны, которые никогда в жизни не пугались змей, очень легко начинают их бояться – для этого им достаточно увидеть, как их боится другая обезьяна. Причем хватает одного-единственного примера[40]40
  М. Cook, S. Mineka. Observational Conditioning of Fearrelevant Versus Fear-irrelevant Stimuli in Rhesus-monkeys. Journal of Abnormal Psychology. 1989. Vol. 98.


[Закрыть].

Подобно обезьянам, мы все научились от наших родителей, братьев, сестер, друзей, чего следует бояться, даже если сами никогда не подвергались подобным опасностям.

И к счастью, мы можем точно так же научиться уверенности. В самом начале своей первой беременности Катя стала посещать курсы подготовки к родам, которые ей посоветовала подруга. Она надеялась хоть немного облегчить свое беспокойство по поводу того, что через ее влагалище должен будет появиться на свет младенец… Но она не подозревала, что ей предстоит открыть в самой себе. С группой пришла поговорить женщина, которая родила троих детей без анестезии и обезболивающих таблеток. Катя, которую заворожила эта история, решила попробовать повторить опыт этой женщины. В оставшиеся месяцы беременности она общалась с матерями, которые имели подобный опыт, и готовилась к родам, как к марафонскому забегу. В день родов одна из этих женщин все время была рядом с Катей. Когда схватки, казалось, уже охватили каждую клеточку тела, она посоветовала Кате думать о них как о волнах, которые проходят сквозь нее и подгоняют к берегу маленькую лодку с ее драгоценным пассажиром. Катя ухватилась за этот голос, прониклась его спокойствием. Он давал ей уверенность, необходимую, чтобы побороть страх. Роды прошли прекрасно, а Катя ощутила в себе силу, о существовании которой до этого дня даже не догадывалась. Уверенность в себе, как и многое другое, жизнь может подарить нам в самый неожиданный момент.

Наша слабость и сила отчасти определяют нас самих. Они не даются нам с рождения. В значительной мере мы усваиваем их от тех, кто нас окружает. Потом, в свою очередь, мы передадим их тем, кто, глядя на нас, пытается лучше понять мир, в котором предстоит жить. Мы – плод множественных воздействий нашего окружения, частью которого мы являемся и на которое влияем сами. И каждому из нас есть смысл постараться как можно реже порождать вокруг себя чувство страха и как можно чаще – чувство уверенности.

Запах любви

Майкл – известный в Нью-Йорке психотерапевт. Ему сорок пять лет, и он недавно развелся с женой. Как психолог, он понимает, насколько важно мыслить позитивно, и поэтому говорит: «Я на пути от одного романа к другому».

Человек рациональный, но в глубине души романтик, Майкл снова хочет влюбиться. Я спрашиваю его, как то, что он узнал о мужчинах, женщинах и их бурных взаимоотношениях, может помочь ему в его выборе? Почему мы влюбляемся? «Это очень просто, – отвечает Майкл. – Понять, сможет ли человек, к которому мы испытываем интерес, стать тем, кого мы полюбим, можно по трем признакам. Конечно, ошибка не исключена, и эти признаки не гарантируют того, что мы вместе состаримся. Но они указывают на то, что двое, по всей вероятности, смогут вместе прожить отрезок жизни, в котором будет и страсть, и нежность…»

Я понятия не имел, что в этой области можно быть настолько уверенным в чем бы то ни было, но я уважаю Майкла за талант психотерапевта и вдумчивое отношение к человеческой природе, так что слушаю дальше. «Прежде всего, – продолжает он, – не нужно обманывать себя по поводу влечения, которое мы испытываем к другому. Действительно ли он кажется нам по-настоящему привлекательным? Хотим ли мы смотреть на этого человека, прикасаться к нему, быть с ним рядом? Или у него есть недостаток, который нам мешает, постоянно режет глаз? Улыбка, которая кажется нам фальшивой, неприятная манера есть, резкие жесты.

Конечно, влечение – не любовь, но это серьезный задел. Потом нужно выдвинуть более существенные требования. Нравится ли нам ощущать его кожу, приятен ли вкус его тела и, самое главное, его запах? Это очень важно, потому что запах не изменится. Можно пытаться обмануть себя, игнорировать свою физиологическую реакцию, но в любви за все всегда приходится расплачиваться!»

Действительно, я припоминаю одно исследование, показавшее, что у некоторых разновидностей клещей, которые почти всю свою жизнь проводят в паре, обоняние развито настолько, что они могут учуять партнера на расстоянии нескольких сотен километров… Если нечто похожее присуще и нам, если Homo sapiens сохранил хотя бы следы этого обонятельного аппарата, я охотно поверю, что к запаху другого нельзя отнестись легкомысленно! «Ну и, конечно, значение имеет такая вещь, как общение, эмоциональный обмен, – завершает Майкл. – Как и у прочих приматов, эмоциональной пищей нам служит близкий контакт с другим существом. Обезьяны, чтобы проявить интерес и показать расположение, вычесывают друг у друга шерсть. У людей этот порыв выражается иначе, но он настолько же важен. Встретив вероятного партнера, нужно обратить внимание на две вещи. Задает ли он(а) вопросы о вас? А когда вы отвечаете, действительно ли он(а) вас слушает? Иными словами, пытается ли ваш собеседник вас понять и доставляет ли это ему удовольствие?»

Мне хочется верить, что именно этот последний признак имеет самое непосредственное отношение к любви. Но я думаю, что Майкл прав, и не следует, вероятно, пренебрегать глубинными рефлексами нашего «животного» мозга…