Текст книги "Жена чайного плантатора"

Глава 8

Едва Фрэн стало лучше, она сразу встала, оделась и собралась на поезд из Хаттона до Нану-Ойя, ближайшей к Нувара-Элии станции. Ее чемоданы отправили в Коломбо, и мистер Равасингхе пообещал отвезти ее туда после небольшой экскурсии по Канди. Из Коломбо Фрэн отправится в Англию. Сестры крепко обнялись. Макгрегор подкатил к дому на машине, ворча, что он, мол, вам не чертов шофер. Гвен улыбалась, но уже была готова скучать по Фрэн.

– Будь осторожна, дорогая.

– А когда я не была? – хихикнула Фрэн.

– Всегда. Я буду скучать по тебе.

– И я по тебе, но я вернусь, может быть, в следующем году.

Еще раз обняв сестру, Фрэн села в машину. Макгрегор развернулся и поехал в гору, а его пассажирка высунулась из окна и махала рукой, пока автомобиль не скрылся за гребнем холма. Гвен вспомнила их последний совместный завтрак, когда, покраснев до ушей, призналась сестре, что ревнует Лоуренса к Кристине.

Фрэн рассмеялась:

– Ты боишься, что Лоуренс не устоит перед ней?

– Не знаю.

– Не будь дурой. Видно же, что он тебя обожает и не поставит вашу любовь под угрозу из-за размалеванной американки.

Гвен покрутила носком туфли в гравии, тряхнула головой и поспешила в дом – писать письмо матери.

Отъезд Фрэн вызвал у нее новый прилив тоски по дому.

На следующее утро, проснувшись, Гвен кинулась в туалет, и там ее стошнило. То ли это съеденный вчера бринджал, то ли она подхватила от Фрэн ту же заразу, хотя сестра не жаловалась на тошноту. Туалетный кули еще не приходил, ее вырвало в ведро с опилками, от вони воротило.

Гвен позвонила и вызвала Навину, а пока ждала ее, раздвинула занавески – за окном летнее небо с легкими клочками облаков. Надеясь, что до октября, когда наступит второй в году муссон, дождя не будет, она глубоко вдохнула напоенный сладкими ароматами воздух.

Навина постучала в дверь и принесла два вареных яйца на подносе из черного дерева с серебряной ложечкой и двумя фарфоровыми подставками для яиц.

– Доброе утро, леди, – сказала она.

– О, я не могу ничего есть. Меня ужасно тошнило.

– Вы должны знать, что еда – это хорошо. Может быть, яичный хоппер?

Гвен покачала головой. Яичный хоппер – забавное блюдо: выпеченная из тонкого теста мисочка, на дне которой зажаривалось яйцо.

Наивна улыбнулась:

– Может, попробуете чай со специями, леди?

– А что в нем?

– Корица, гвоздика, немного имбиря.

– И лучший хуперовский чай, я надеюсь, – добавила Гвен. – Но, как я сказала, меня сильно тошнило. Думаю, мне лучше выпить обычного чая.

Старая айя снова улыбнулась, и лицо ее осветилось.

– Я сделала его особенный. И он хорош для вашего состояния.

Гвен уставилась на нее:

– Для расстройства желудка? Моя мать всегда говорила: чем проще, тем лучше.

Навина продолжала улыбаться, кивать и делать какие-то маленькие смешные жесты руками, будто птица трепетала крылышками. Гвен не считала, как Флоранс, что слуги ничего не чувствуют и не думают, и часто размышляла, что происходит у них в голове. Обычно спокойное лицо Навины впервые выражало столько эмоций.

– Но что это значит, Навина? Почему ты так улыбаешься?

– Вы – как все леди! Первая жена хозяина была такая же. Вы не следите за своим календарем, леди.

– Как это? Я пропустила что-то важное? Я сейчас оденусь. Мне уже лучше. Кажется, все прошло.

Навина принесла со столика маленький календарь, куда Гвен записывала домашние дела.

– Нам нужно готовить детскую, леди.

Детскую? Кровь прилила к щекам Гвен, когда она стала смотреть на даты. Как она не догадалась? Наверное, это случилось в тот день после бала, когда Лоуренс раскрылся и они по-настоящему занялись любовью, если не произошло раньше. Но какая разница! Она на это надеялась, мечтала об этом с того момента, как взглянула на Лоуренса и сказала себе: «Этот мужчина станет отцом моих детей». Она должна была знать. Ведь ее подташнивало, и вялость она чувствовала, иногда испытывала сильный голод, и груди как будто отяжелели. Но она даже не задумалась. А тут еще Фрэн заболела, столько всего произошло, она и не уследила. Теперь же ей не терпелось сообщить новость Лоуренсу, и Гвен обхватила себя руками в радостном предвкушении этой сцены.

Все случилось так быстро, что Гвен не успела узнать, где раньше была детская. Как глупо, что она до сих пор не обследовала весь дом. На первом этаже находился кабинет Лоуренса; она пару раз дергала за ручку двери, когда искала мужа, но эта комната всегда была на замке. Его спальню она осмотрела еще раз, когда заходила туда взглянуть на фотографию блондинки. Перевернула снимок, увидела на обороте надпись: «Кэролайн» – и тогда стала искать написанный Сави портрет, но ничего похожего не нашла. Она также обошла пять комнат для гостей и две ванные, но в доме имелись еще две запертые двери – одна в ванной, другая – в коридоре, – за которыми, как решила Гвен, находились кладовки. Это было упущение. Ей следовало поинтересоваться, что там.

– Может, ты покажешь мне детскую? – с улыбкой обратилась она к Навине.

Та помрачнела:

– Я не уверена, леди. Ее не открывали с того дня…

– Ох, я понимаю. Что ж, немного пыли меня не испугает. Я настаиваю, чтобы ты мне ее показала, как только я оденусь.

Сингалка кивнула и пятясь вышла из комнаты.

Через час Навина вернулась, и Гвен удивилась, что она повела ее прямо к запертой двери ванной.

– Это там, леди. У меня есть ключ.

Служанка отперла и открыла дверь, они вошли в короткий коридор, скорее, просто проход, который, по-видимому, шел параллельно с главным коридором первого этажа. В конце он поворачивал налево, и там оказалась еще одна комната.

Войдя в нее, Гвен приросла к месту – так ей стало неуютно. Тут было темно, в носу защипало от едкого запаха.

Навина открыла окно и ставни:

– Простите, леди. Хозяин не позволял нам ничего трогать.

Стало светлее, Гвен окинула взглядом комнату и испугалась, увидев такую густую паутину, что за ней почти не видно было стен, и толстый слой пыли вперемешку с мертвыми насекомыми, покрывавший мебель, пол, пеленальный столик и детскую кроватку. Что за запах наполнял комнату, Гвен не могла определить. Какая-то гниль, это точно, тут пахло вовсе не так, как обычно пахнет в детской, но этого мало: комната как будто вся пропиталась печалью, и Гвен невольно представила себе рухнувшие надежды Лоуренса.

– О, Навина, как это грустно! Сколько лет прошло?

– Двенадцать, леди, – ответила Навина, оглядывая комнату.

– Ты, наверное, любила Кэролайн и малыша Томаса.

– Мы не говорим об этом… – тихо произнесла сингалка.

– Это из-за родов Кэролайн заболела?

Лицо Навины помрачнело. Она молча кивнула.

Гвен хотелось узнать подробности, но, видя, как расстроена Навина, она сменила тему:

– Тут нужно хорошенько прибраться.

– Да, леди.

Гвен уже знала, что уборка на Цейлоне ничуть не похожа на уборку в Глостершире. Здесь принято выносить из комнаты все, включая ковры, гобелены и тяжелую мебель. Вещи сваливают на лужайке. Пока одни люди моют и обрабатывают помещение от насекомых, другие выколачивают ковры и полируют мебель. Ничто не остается нетронутым.

– Пусть все это вынесут отсюда и сожгут.

Гвен посмотрела на дальнюю стену. Приглядевшись внимательно, она заметила то, что сперва показалось ей разводами плесени, а на самом деле было фреской, и с большим трудом, но можно было различить, что именно она изображала. Подойдя ближе, Гвен прикоснулась к стене, и у нее на пальцах осталась пленка грязи.

– Можешь принести мне тряпку, Навина?

Сингалка протянула ей вынутый из кармана кусок муслина, и Гвен протерла часть стены. Посмотрела, обвела пальцами рисунок:

– Это волшебная страна, да? Погляди. Водопады и реки, а здесь, взгляни вот сюда, тут красивые горы и… может быть, дворец, или это храм?

– Это буддийский храм рядом с Канди. Нарисовала первая жена хозяина. Это картина нашей страны, леди. Это Цейлон.

– Она была художником?

Навина кивнула.

Гвен вдохнула, на миг задержала дыхание и быстро выдохнула.

– Ну, чего мы ждем? Пусть все это вынесут отсюда. И я думаю, будет лучше закрасить эту фреску.

По пути обратно в свою комнату Гвен думала о Кэролайн. Она так постаралась сделать детскую красивой. Интересно, многое ли в этом элегантном доме дело ее рук? Гвен пожалела о своем скоропалительном решении перекрасить стену. Может быть, попросить мистера Равасингхе отреставрировать фреску? Хотя необъяснимая неприязнь к нему Лоуренса может помешать этому.

Когда Лоуренс вернулся к обеду, во дворе уже пылал костер, занимались последние вещи из детской.

– Привет, – произнес Лоуренс, с удивленным видом заглянув в гостиную. – Жжешь костер?

Гвен посмотрела на него, и по ее лицу расползлась широченная улыбка.

– Дорогой, – она похлопала рукой по дивану рядом с собой, – иди сюда, садись. Я должна тебе кое-что сказать.

На следующий день Верити решила поехать погостить к своей подруге на рыбную ферму, после чего собиралась, может быть, съездить в Англию. Утром она, Лоуренс и Гвен завтракали вместе.

– Я присмотрела себе лошадку. Хочу купить, – сказала Верити. – У меня уже давно не было собственной лошади. Я соскучилась.

Гвен не удержалась и выразила удивление:

– Боже, откуда у тебя такие деньги?

– О, у меня есть содержание.

Лоуренс отвернулся и стал гладить одну из собак.

– Я и не догадывалась, что оно такое щедрое.

Верити сладко улыбнулась:

– Лоуренс всегда заботился обо мне, неужели теперь перестанет?

Гвен пожала плечами. Если Лоуренс всегда будет таким щедрым, Верити, наверное, никогда отсюда не уедет.

– Но ты должна хотеть выйти замуж и завести собственный дом.

– Должна?

Гвен не знала, как ее понять, но, когда Верити ушла, решила обсудить эту тему с Лоуренсом.

– Мне кажется, Верити не стоит оставаться под впечатлением, что она может всегда жить с нами. У нее есть дом в Англии.

Лоуренс глубоко вдохнул:

– Гвен, она моя сестра. Ей там одиноко. Что я могу сделать?

– Ты можешь побудить ее жить собственной жизнью. Когда родится ребенок…

Он не дал ей договорить:

– Когда родится ребенок, я уверен, она оживится и будет тебе помогать.

Гвен состроила недовольную мину:

– Я не хочу, чтобы она мне помогала.

– Но твоя мать далеко, и тебе нужен кто-нибудь.

– Я лучше попрошу Фрэн.

– Боюсь, мне придется настоять на своем. Верити уже обосновалась здесь, и я вовсе не уверен, что твоя кузина, как бы очаровательна она ни была, именно тот человек, который тебе подойдет.

Гвен проглотила злые слезы:

– Я что-то не припомню, чтобы со мной советовались по поводу «обоснования» здесь Верити.

У Лоуренса дернулся мускул на щеке.

– Прости, дорогая, но это не тебе решать.

– А что заставляет тебя думать, будто Верити именно тот человек? Мне не нужна ее помощь. Это мой ребенок, и мне нужна Фрэн.

– Полагаю, ты согласишься, что это наш ребенок. – Лоуренс усмехнулся. – Если, конечно, он не появился в результате непорочного зачатия.

Гвен бросила на стол салфетку и резко встала:

– Так нельзя, Лоуренс, правда нельзя!

Она побежала в свою комнату, скинула туфли и в порыве гнева швырнула их о стену, после чего разрыдалась. Потом задернула шторы, сняла платье, бросилась на кровать и уткнулась носом в подушку. Через некоторое время, видя, что Лоуренс не приходит, она залезла под одеяло и, жалея себя, натянула его на голову, как делала в детстве. Мысль о доме вызвала новый прилив слез, и Гвен плакала, пока у нее не защипало глаза.

Она вспомнила, как накануне спросила у Навины, почему та не была айей и Верити тоже.

Навина замялась:

– Более молодая женщина. Более сильная.

– Но ты хорошо знаешь Верити?

Старая айя как-то неопределенно покачала головой:

– И да и нет, леди.

– Что ты имеешь в виду?

– Вы встречаете с ней трудности. Когда была девочкой, она все время делала проблемы.

Подумав об этом теперь, Гвен еще сильнее захотела, чтобы Фрэн была здесь, когда родится ребенок.

Прошло еще немного времени, и она услышала стук в дверь, а потом голос Лоуренса:

– С тобой все в порядке, Гвендолин? – (Она утерла глаза одеялом, но не ответила. Это, правда, было нечестно, и теперь она выглядела дурой. Гвен решила не разговаривать с ним.) – Гвендолин? – (Она шмыгнула носом.) – Дорогая, прости, я был резок.

– Уходи!

Она услышала, как он подавил смешок, а потом, несмотря на свое прежнее решение, рассмеялась, заливаясь при этом слезами. Когда Лоуренс открыл дверь, вошел и сел на кровать рядом с ней, она протянула к нему руку.

– Гвен, я люблю тебя. Я не хотел тебя обидеть.

Он вытер ее лицо и стал целовать влажные щеки, потом задрал на ней сорочку и перевернул ее на спину. Она смотрела, как он снимает ботинки и брюки. Он был такой мускулистый и загорелый, что она всегда возбуждалась, видя его обнаженным. Когда он снял через голову рубашку, она почувствовала, как напряглись у нее груди и поджался живот. Она не могла скрывать своего желания, и это явно заводило его, а в ней самой разжигало страсть еще сильнее.

– Иди ко мне, – сказала Гвен и, не в силах больше ждать, протянула к нему руки.

Лоуренс усмехнулся, и она поняла, что он собирается растянуть удовольствие. Он положил теплую ладонь на едва заметную выпуклость ее живота и стал нежно его поглаживать, пока она не застонала. Потом поцеловал ее туда и, продолжая легонько, как бабочка крыльями, прикасаться губами к ее коже, стал двигаться вниз, пока его голова не скрылась у нее между ног.

Она, конечно, оказалась права. Он медлил, и в конце концов она почти зарыдала от облегчения.

Когда родители Гвен ссорились, ее отец никогда не говорил «прости», он как будто вообще не знал такого слова. Вместо этого он приносил матери чашку чая и печенье с орехами. Она громко смеялась. Это «прости» было намного лучше печенья, и если они с Лоуренсом всегда будут так мириться, может, стоит почаще ссориться?

Если не считать размолвки из-за Верити, Лоуренс был сама заботливость. Гвен приходилось не раз говорить ему, что пока она еще только ждет ребенка, хотя на самом деле была в восторге от его нежной заботы. В июле, после незначительной стычки по поводу разумности путешествия в ее состоянии, они отправились в Канди с Кристиной и еще одним приятелем, но не с мистером Равасингхе. Когда Гвен спросила Кристину, где Сави, та лишь пожала плечами и ответила, что он в Лондоне.

Праздничное шествие произвело на Гвен сильное впечатление, хотя ей приходилось цепляться за Лоуренса из страха, что ее затопчет если не слон, то толпа. В воздухе пахло цветами и благовониями, и ей приходилось время от времени щипать себя, чтобы проверить, не спит ли. Гвен, в платье для беременных, выглядела неброско в сравнении с эффектной Кристиной, одетой в струящийся черный шифон. Однако, несмотря на упорные попытки американки привлечь к себе внимание Лоуренса, тот, казалось, не проявлял к ней особого интереса, и Гвен почувствовала, что подозревать мужа в неспособности устоять перед чарами этой женщины было с ее стороны просто глупо.

После этого, хотя ее и мучили несколько недель приступы тошноты, Гвен, казалось, плыла в каком-то блаженном тумане. Лоуренс говорил, что она расцвела и никогда еще не выглядела такой прелестной. Она так себя и чувствовала. Верити не возвращалась из гостей. Время шло. Только когда Гвен была уже на пятом месяце, Флоранс Шуботэм, приглашенная к ним на чай, заметила произошедшие в ней изменения. Другие люди, вероятно, тоже обращали на это внимание, но именно Флоранс сказала вслух, что Гвен что-то слишком округлилась, и предложила позвать врача.

На следующий день в комнату Гвен вошел Джон Партридж, протягивая к ней руки. Она была рада видеть его.

– О, как хорошо, что вы пришли, Джон, – сказала она и встала. – Я надеюсь, со мной все в порядке.

– Не нужно вставать, – сказал он и, когда Гвен присела на край кровати, спросил, как она себя чувствует.

– Я немного утомлена, и мне ужасно жарко.

– Это нормально. Больше ничего вас не беспокоит?

Гвен закинула ноги на постель:

– У меня немного опухли лодыжки.

Партридж пригладил усы и пододвинул свой стул к кровати:

– Вам нужно больше отдыхать. Хотя я не думаю, что для такой молодой женщины, как вы, отеки на лодыжках составят большую проблему.

– У меня бывают сильные головные боли, но, впрочем, это обычное дело.

Доктор в раздумье скривил рот, потом похлопал Гвен по руке:

– Вы сильно прибавили в объеме. Думаю, лучше за вами последить. Вы хотите, чтобы с вами была какая-нибудь женщина?

– О, ну тут у нас совсем никого нет. Только Навина. Моя кузина Фрэнсис уехала в Англию. – Гвен вздохнула.

– В чем дело, Гвен?

Она задумалась, что ответить. Лоуренс не отступится от своей идеи, что Верити должна помогать ей при родах и с ребенком. Это сидело занозой у нее в боку, и немалой. Поначалу Гвен чувствовала себя очень уверенно, но месяцы шли, момент родов приближался, и ей хотелось, чтобы рядом была мать. Она нуждалась в ком-нибудь, кто даст ей утешение, и мысль о том, что, по мнению Лоуренса, этот человек – Верити, была ей ненавистна. Честно говоря, золовка не вызывала у нее такого уж сильного недоверия, но у нее возникали недобрые предчувствия, когда она думала, что рядом не будет никого из близких, к кому она могла бы обратиться за помощью. Вдруг роды будут трудные и она не справится? Но стоило ей завести разговор об этом с Лоуренсом, тот упорно стоял на своем, и Гвен начала даже думать, что, наверное, ведет себя неразумно.

Она вздохнула еще раз и взглянула на доктора:

– Дело в том, что Лоуренс пригласил свою сестру составить мне компанию и помочь, понимаете, со всем. Она сейчас на побережье и, может быть, ненадолго съездит в их семейный дом в Йоркшире. Он сдан внаем, но они оставили себе небольшую квартиру.

– Вы предпочли бы рожать в Англии, Гвен?

– Нет. По крайней мере, не в Йоркшире. Дело не в этом. Просто я не уверена, нужна ли мне здесь Верити. – Гвен скривила лицо, и нижняя губа у нее задрожала.

– Я уверен, вам не о чем беспокоиться. Золовка вам поможет, и, может быть, за время, проведенное с ней и ребенком, вы получше узнаете друг друга.

– Вы так думаете?

– Знаете, она страдала, я думаю, даже больше, чем Лоуренс.

– О?

– Когда умерли их родители, она была совсем юной, и Лоуренс заменил ей отца. Проблема была в том, что он женился вскоре после смерти родителей, и, конечно, бо́льшую часть года она проводила в пансионе.

– Почему она не приехала жить сюда, когда окончила школу?

– Некоторое время она жила здесь, и ей нравилось, но все ее школьные друзья остались в Англии. По-моему, Лоуренс решил, что ей будет лучше там. И когда Верити исполнился двадцать один год, он устроил ее в Йоркшире.

– Он о ней заботится.

– И это хорошо. Ходят слухи, что ее отверг человек, с которым она хотела быть.

– Кто это?

Партридж покачал головой:

– Во всех семьях есть свои секреты, правда? Попробуйте спросить Лоуренса. Но я думаю, Верити может быть вам полезна. И это поможет ей разобраться с собой. А теперь лягте, я осмотрю вас.

Когда Гвен легла на спину, доктор открыл свой черный кожаный портфель и извлек из него какую-то штуку, похожую на рожок. Гвен сомневалась, что во всех семьях есть свои секреты, и размышляла о своей семье, но воспоминание об отце и матери принесло с собой ужасный спазм тоски по дому.

– Мне нужно послушать, – сказал Партридж.

– А есть еще какие-нибудь семейные секреты? – спросила Гвен.

Доктор молча пожал плечами:

– Кто знает, Гвен? Особенно когда дело касается личных отношений.

Она уставилась в потолок и, прислушиваясь к стуку и шарканью наверху, задумалась о том, что сказал Джон о Верити. Он тоже глянул вверх.

– Сегодня уборка. В комнате Лоуренса.

– Как у вас с мужем, Гвен? Ждете не дождетесь, когда станете родителями?

– Конечно. Почему вы спрашиваете?

– Просто так. У вас в семье были близнецы или, может быть, у него?

– Моя бабушка была близняшкой.

– Вот что, по-моему, причина вашего быстрого увеличения в объеме не какая-то патология. Вы, вероятно, носите двойню.

Гвен изумилась:

– Правда? Вы уверены?

– Я не могу быть абсолютно уверен, но, кажется, дело именно в этом.

Гвен посмотрела в окно, пытаясь разобраться в своих чувствах. Два ребенка! Это ведь хорошо, правда? Пушистая самка лангура сидела на столике на веранде с прицепившимся к животу детенышем. Она посмотрела на Гвен круглыми коричневыми глазами, вокруг ее темной мордочки, будто гало, распушились пучки золотистого меха.

– Есть что-то такое, чего мне не стоит делать? – Гвен почувствовала, что заливается краской. – Я имею в виду – с Лоуренсом.

Доктор улыбнулся:

– Не беспокойтесь. Это пойдет вам на пользу. Мы просто будем за вами присматривать, вот и все, и вам нужно хорошо отдыхать. Это очень важно.

– Спасибо вам, Джон. Я хотела устроить пикник у озера, пока не начались дожди. Это не повредит?

– Нет. Только не заходите в воду и не подцепите пиявок у берега.