Текст книги "Ночной поезд на Марракеш"

Глава 16

Касба дю Паради

Клеманс

Ласковое вечернее солнце давно зашло, и, хотя Клеманс рано легла спать и моментально уснула, ее терзали ночные кошмары. Мрачные ночные кошмары. Она снова была в отцовской спальне, свет бил в глаза, несмотря на прикрытые ставни, а мать на цыпочках ходила по комнате, поправляя то одно, то другое, пока у сиделки был перерыв. Клеманс хотелось крикнуть: «Дай ему умереть! Почему просто не дать ему умереть?!»

Она проснулась в холодном поту, вконец обессиленная. Сон казался слишком реальным. Строго говоря, это был не совсем сон, по крайней мере не сон о нереальных вещах. Нет, все это действительно происходило, причем Клеманс и правда желала отцу смерти.

Когда лечащий врач, отец Патриса, сказал, что ее отец на пути к выздоровлению, она пришла в ужас.

– Здоровый как бык. – Врач с довольным видом пригладил усы. – Сильный организм. Крепкий как огурец. Чтобы его прикончить, нужно нечто гораздо большее, нежели простая инфекция.

Когда отец снова начал есть, Клеманс с ужасом поняла, что доктор прав. Она помнит, как со своего сиденья возле окна гневно смотрела на мать, которая пыталась соблазнить мужа разными деликатесами. Это было омерзительно, о чем мать наверняка догадывалась. Она отлично понимала, что означают гневные взгляды дочери.

Клеманс не хотелось ворошить прошлое и предаваться не самым счастливым воспоминаниям, однако сон об отце ее разбудил, и она больше так и не сумела заснуть. Картинки прошлого вспыхивали в мозгу, стоило ей закрыть глаза.

Когда чуть погодя мать ослушалась отца, нарушив какое-то дурацкое правило, отец приказал выпороть ее во дворе под палящим августовским солнцем и заставил дочь смотреть. Экзекуцию проводил отцовский подручный, суровое мускулистое существо, улыбавшееся лишь при виде чужих страданий, – одним словом, самое настоящее животное. Клеманс в ужасе отшатнулась, когда этот бугай заставил мать перегнуться через бортик колодца и, разорвав на ней блузку, принялся стегать хлыстом нагое тело. Клеманс тогда еще не было и четырнадцати. Страх за мать, которая могла запросто упасть в колодец и утонуть, вызвал у нее приступ безумного гнева. И чтобы не закричать, она вонзила ногти в мякоть руки. Однако ей так и не удалось подавить жгучее желание ударить отца. Она не хотела плакать, чтобы не доставлять ему удовольствия, но видеть боль и унижение матери – и злобную радость отца – было выше человеческих сил. И Клеманс разрыдалась.

У нее до сих пор стоит в ушах самодовольный голос отца. Смотри, девочка, что мы делаем с непослушными женщинами.

– В следующий раз мы сбросим ее в колодец, – уже после сказал он со смехом.

Отец вел себя как безжалостный деспот, считая себя выше закона и правил приличия. Он был даже хуже того человека, который в один прекрасный день должен был стать пашой. Когда будущему паше было лет двадцать с небольшим, он приехал вместе со своим гаремом в отцовское поместье, и, как подозревала Клеманс, отец тогда тоже получил свою долю плотских радостей.

– Они слишком много времени проводят вместе. И оказывают друг на друга дурное влияние. Твой отец возомнил себя военачальником, – говорила Мадлен, словно столь нелепое оправдание могло хоть как-то его оправдать.

События прошлого сливались в одно сплошное размытое пятно. Клеманс пыталась вспомнить, гостил ли Патрис в их поместье во время визита будущего паши. Доктор, отец Патриса, определенно присутствовал, однако Клеманс не помнила, это было до или после того, как Патриса отправили в школу во Франции. Может, он к тому времени уже уехал?

Как бы то ни было, именно Патрис положил конец детским забавам Клеманс и Жака, и она этого ему никогда не простила. Патрис был странным, нелюдимым ребенком, и они не приняли его в свою компанию, когда он обнаружил их убежище. Его мать рано умерла, и эта утрата, вероятно, наложила свой отпечаток на характер мальчика. Не исключено. Клеманс хорошо помнила, как Жак, оттолкнув Патриса, посмеялся над ним. Сейчас это кажется жестоким. Но дети жестоки.

– Я вам это припомню! – крикнул тогда Патрис, и лицо его стало красным. – Вот увидите!

На следующий день небо было лазурно-голубым, а солнце приятно пригревало. Клеманс пропалывала клумбы с розами. Вольтер и Коко играли неподалеку, c рычанием отнимая друг у друга найденную палку.

– Эй вы, двое! – прикрикнула на собак Клеманс. – Ради всего святого, найдите еще одну палку! У нас нет дефицита.

Клеманс вздохнула и продолжила прополку, чтобы отвлечься. Вся ее жизнь была пронизана чувством вины, и физический труд успокаивал душу, даже когда разламывалась спина. Клеманс вечно мучилась бессонницей, которая отступила только тогда, когда она встретила Тео, и даже спустя столько лет она все еще тосковала по нему.

Однако с тех пор, как в ее жизни снова появился Патрис Калье, она практически перестала спать. Она вспомнила тот день, когда отец вызвал ее в свой кабинет. Там уже были Мадлен, Патрис и его отец. Лица представителей старшего поколения светились от счастья, когда Патрис опустился перед Клеманс на одно колено и попросил выйти за него замуж. Поначалу Клеманс потрясло их участие в этом фарсе. А потом она громко расхохоталась, предположив, что ее разыгрывают. Но, увидев искаженное мукой красное лицо Патриса, сразу оборвала смех. Он действительно предлагал ей руку и сердце, а она прилюдно унизила его. Зачем он решил сделать это при всех? Неужели рассчитывал тем самым заставить ее согласиться? По словам Мадлен, Патрис им солгал, сообщив, что Клеманс влюблена в него по уши и уже ответила «да». А она отказала Патрису, и тогда гнев отца перелился через край.

Отмахнувшись от воспоминаний, она выпрямилась, потянулась, подставила лицо солнцу и бросила взгляд в сторону леса, где впервые увидела желто-коричневую берберскую макаку с розовой мордой, смотревшую на нее с ветки орехового дерева. Клеманс сделала глубокий вдох, стараясь сохранить в памяти такие моменты, и немного воспрянула духом. Она любила эту плодородную землю и этот воздух с роящимися в нем насекомыми. У нее ушли годы, но со временем она все-таки позволила себе получать удовольствие от красоты своего дома.

Она поднялась по лестнице на крышу, с которой открывался захватывающий вид на долину, бурлящий горный ручей, желто-зеленые склоны гор и берберскую деревню, откуда брала начало чудесная сеть пешеходных троп. Красота природы несла успокоение, давала ощущение перспективы. Посмотрев вниз, Клеманс увидела Ахмеда, выходящего из кухни с фруктовым соком на серебряном подносе.

– Оставь сок на террасе! – крикнула она. – Я уже спускаюсь.

Она направилась во флигель, чтобы помочь Мадлен одеться, по дороге размышляя о внучке. Ее рассказ о размолвке с Элизой задел Клеманс за живое. Ведь, сбежав в Марракеш из Касабланки, она в течение многих лет упорно пыталась забыть свою мать. Но так и не смогла этого сделать. Да и кто смог бы? Подобные вещи оставляют шрамы в душе.

Сегодня у матери был хороший день, и Клеманс решила прогуляться с ней по саду. Она попыталась немного разговорить мать во время прогулки, но та лишь сказала:

– Апельсины. Я люблю апельсины. Да?

– Ты любишь их есть, маман? Ты хочешь съесть апельсин?

– Разве я это говорила?

– Мне показалось, что да.

Мадлен уставилась на Клеманс немигающим взглядом и сварливо спросила:

– Кто ты такая? И где моя дочь?

Клеманс вздохнула. Вечно одна и та же история.

– Я твоя дочь Клеманс, – в сотый раз повторила она.

– Не говори глупостей. Моя дочь – маленькая девочка. Где она? Я хочу ее видеть. Я хочу домой.

И тут же, охваченная нездоровым возбуждением, Мадлен принялась драть волосы на голове. Клеманс с трудом сдерживала раздражение.

– У меня идея, – с наигранной веселостью произнесла она. – Мы будем натирать мебель.

Мадлен обожала натирать любимые предметы мебели натуральным полиролем с ароматом апельсина и лайма.

Клеманс привела мать в буфетную и вручила ей мягкую тряпочку. Моментально успокоившись, Мадлен принялась тереть мраморную столешницу.

– Не здесь, – ласково сказала Клеманс. – Мы идем в столовую. Посмотри, у меня есть полироль с запахом апельсина.

Открыв жестяную крышку, она подняла повыше стеклянную баночку, чтобы мать могла почувствовать запах, после чего уговорила ее намочить тряпку полиролем. То, что Мадлен с упорством пьяного терла одно и то же место, не имело значения. Это помогало ей сосредоточиться.

Мадлен любила свой дом в фамильном поместье и не хотела его продавать даже после того, как ее муж Клод Гарнье умер в день пожара. Он завещал половину поместья Клеманс и половину – ее матери. А когда Клеманс сбежала в Марракеш, подальше от тяжелых воспоминаний, мать осталась в Касабланке, переехав в просторную квартиру с видом на океан. Она написала дочери, что ей нравятся кружевные занавески и ковры в новой квартире, но больше всего ей нравился пес – негодник Симон. Когда Симон умер, для Мадлен это стало ударом.

Внезапно Мадлен положила тряпку и повернулась к Клеманс:

– А разве нам уже не пора идти на ланч?

– Еще нет, маман.

– Почему ты меня так называешь?

– Потому что ты моя мать.

– Разве?

У Клеманс на глаза навернулись слезы. Она протянула матери руку, и на сей раз Мадлен ее взяла.

– Маман, ты ведь знаешь, что не должна ничего говорить о Касабланке. Да? – (Мадлен наградила дочь свирепым взглядом. Интересно, она хоть что-нибудь поняла?) – Ну да ладно. Сегодня у нас на ланч твое любимое блюдо.

Мадлен захлопала в ладоши, словно ребенок.

Ее любимым блюдом был грушевый тарт с кондитерским кремом. Тарт она запивала французским вином, а перед едой баловала себя бокалом испанского хереса. Она любила крепкий кофе, миндальные круассаны и ненавидела овощи.

Тем временем в комнату вошла Надия:

– Простите, что помешала.

– Ничего страшного. Ты отлично управляешься с моей матерью. Посмотри, она тебе улыбается.

– Моя бабушка была такой же. Я привыкла.

– Ты даже не представляешь, как я тебе благодарна.

У Надии в руках был плотный белый конверт, и Клеманс почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Только не очередное анонимное послание! Ради бога, только не это!

– Ты не могла бы присмотреть за Мадлен?

Клеманс передала мать Надии и, покинув комнату, вскрыла конверт по пути в кабинет. Вынула сложенный лист бумаги и, прочитав записку, бессильно опустилась на ближайший стул. У нее внутри все оборвалось.

Ты считаешь, твой секрет никто не узнает? Подумай хорошенько.

Глава 17

Марракеш

Викки

Викки смогла заснуть лишь тогда, когда ее окончательно одолела усталость. А спустя пару часов внезапно проснулась от яркого солнца, села в кровати и сжала руками тяжелую голову. Путь домой был долгим. Кузины, казалось, целую вечность прятались под деревьями, дрожа от страха, что Патрис может в любую минуту их обнаружить.

Он стоял на террасе, напряженно оглядывая сад зоркими глазами. Мимо прижавшихся к земле девушек прокрался вислоухий кот с острой мордой и, фыркнув, выкатился из кустов на заросшую высокой травой лужайку. Должно быть, этот кот и привлек внимание Патриса своими криками.

Викки видела Патриса сквозь просвет в кустах. Он не двинулся с места, а продолжил стоять, всматриваясь в окутанный тьмой сад.

Хотя, конечно, если бы он заметил, что кто-то следит за ним из укрытия, то непременно спустился бы, чтобы обшарить сад. Ведь так? Второй мужчина окликнул его из дома, однако Викки не смогла разобрать, о чем идет речь. Она увидела, что после секундного колебания Патрис шагнул вперед и обвел кусты лучом фонаря, устремив напряженный взгляд в темноту. Но потом его снова позвал второй мужчина, и Патрис поспешно вернулся в дом. В комнате зажегся свет.

А несколько минут спустя девушки увидели, как Патрис с подельником выволакивают тело Джимми из комнаты. Когда послышался рев мотора отъезжающего на большой скорости автомобиля, Викки со стоном согнулась пополам.

– Пошли! – Беа потянула кузину за рукав.

– Погоди! Это, возможно, ловушка.

Девушки выждали какое-то время, после чего на неверных ногах бросились к дыре в заборе и, обдирая в кровь руки и ноги, пролезли через нее. После чего примерно с час, держась друг за друга и обливаясь слезами, шли по дороге, пока уже на рассвете их не подобрал грузовичок с фруктами, направлявшийся в центр Марракеша. Водитель высадил девушек неподалеку от площади, и они бросились домой, благодаря Господа, что все мучения остались позади.

Но мучения не остались позади. Джимми был мертв. Убит.

Передвинувшись на край кровати, Викки перевернулась и спустила ноги на пол. Перед ее мысленным взором снова возникло скрюченное тело Джимми. Викки зажмурилась. Джимми. Мертвый. Но почему? Если бы она не видела все своими глазами, то никогда не поверила бы.

Викки сделала глубокий вдох. И о чем они только думали?! Беа права: залезать в чужой сад оказалось форменным безумием. Нужно было просто перебросить альбом через стену. Викки бросила взгляд на свои сломанные ногти, затем обследовала царапины на запястьях и предплечьях. Эх, перевести бы часы назад! Но об этом можно только мечтать. Единственное, что им остается, – поскорее убраться из Марракеша. Другого выхода нет.

Преодолевая похмельную тошноту, Викки осторожно переступила через груду грязной одежды на полу. Затем потрясла за плечо Беатрис. Та сразу проснулась и уставилась на кузину.

– И что, блин, нам теперь делать?! – прошептала Беа.

У нее размазалась тушь под глазами, и вообще Беа выглядела так, будто всю ночь отрывалась на разгульной вечеринке.

Оцепенев от страха, Викки присела на край кровати кузины:

– Нам придется уехать из Марокко. Если останемся, то будем вечно ходить с оглядкой и переживать за свою безопасность.

В голове то и дело возникала картина убийства: кровь, упавший на пол Джимми, его безжизненное тело, глухое «стук-стук-стук» головы об пол. И кошмарный взгляд Патриса, казалось устремленный прямо ей, Викки, в глаза. Можно ли быть уверенной, что он не видел их с Беа?

– Нужно обратиться к Этте. В аэропорту, возможно, говорят только по-арабски. Пожалуй, спущусь к ней прямо сейчас.

Беа схватила кузину за руку:

– А как насчет поезда? На поезде будет дешевле.

– Я узнаю, – стряхнув руку Беа, сказала Викки. – Запри дверь.

Она сбежала вниз, постучалась к Этте и, когда хозяйка, как всегда в черном, провела ее на кухню, попросила помочь им купить билет на самолет.

– Нам необходимо прямо сейчас улететь в Англию.

Нахмурившись, Этта пристально посмотрела на девушку:

– Где ты умудрилась так расцарапать лицо?

– Упала в кусты ежевики, – солгала Викки. – Слишком много выпила.

Этта продолжала хмуриться:

– Солнышко, почему тебе приспичило уехать прямо сегодня? К чему такая спешка? Мне казалось, тебе здесь нравится.

– Нравится.

– Тогда в чем дело?

– Пожалуйста, Этта. Я не могу объяснить. Не сейчас.

– Хорошо. Выпей-ка на дорожку кофе. Угощайся круассаном.

Этта сняла телефонную трубку и набрала номер. Пока Этта ждала ответа абонента, Викки рассеянно смотрела по сторонам, практически не обращая внимания на мешанину из жизнерадостных картин на покрытых марокканской штукатуркой стенах, разросшиеся пальмы в горшках, плафоны из разноцветного хрусталя. Она была слишком расстроена, чтобы любоваться всей этой красотой.

Этта начала говорить по-арабски. Разговор продолжался несколько минут, и она все больше хмурилась, слушая ответы собеседника.

– Вы уверены? И во Францию тоже? – раздраженно спросила она, переходя на французский. – То есть до тридцатого числа ничего нет? Но это ведь только через три дня.

Послушав секунду-другую, Этта швырнула трубку.

– Что? – заволновалась Викки.

– Англия вчера вышла в полуфинал чемпионата мира по футболу, и поэтому все билеты на самолет из Касабланки или Рабата проданы.

– Но даже до Рабата поезд идет много часов. А здесь разве нет местного аэропорта?

Этта покачала головой:

– Боюсь, здесь у нас только военный аэропорт. Похоже, все от мала до велика, включая и мужское население Марокко, едут на стадион «Уэмбли» или собираются смотреть матч по телевизору в Англии или в Германии.

– Нет! – зажмурившись, застонала Викки.

Нет! Такого не может быть!

– Во Францию тоже ничего не летит. Туда и в лучшие времена очень мало рейсов. Но с этим… – Когда Викки, схватившись за голову, принялась в отчаянии раскачиваться, Этта положила ей руку на плечо. – Да ладно тебе, Викки! Все обойдется.

– Вы не могли бы повторить, что вам ответили?

– Мне сказали, что все рейсы забиты туристами и местными жителями, – пожала плечами Этта. – Кто мог предвидеть, что и хиппи, и приличные люди настолько любят футбол?

Викки тяжело сглотнула, пытаясь обуздать страх.

– А не могли бы вы узнать, как там насчет поездов?

Этта набрала нужный номер и полчаса оставалась на линии, а Викки тем временем нетерпеливо расхаживала туда-сюда по кухне, рассматривая гобелены, кипы журналов и затейливую ширму, отделяющую одну часть помещения от другой.

Наконец Этте ответили. Поговорив несколько секунд, она покачала головой и положила трубку.

– К сожалению, все поезда из Марракеша полностью забиты.

Викки отчаянно заморгала, пытаясь сдержать слезы.

– В чем дело? Викки, ты выглядишь ужасно. Что случилось?

– Я не могу вам рассказать. Честное слово! Но мне нужно срочно увидеть Клеманс. Она подскажет, как нам быть.

Вихрем взлетев по лестнице, Викки выложила кузине нерадостные новости.

– Ой, нет! Что нам теперь делать? – Высокий пронзительный голос Беа буквально звенел от страха.

– Возможно, Патрис нас не видел.

– Возможно?! – взвыла Беа. – Мы не можем сидеть и ждать, когда Патрис постучится к нам в дверь. Викки, мы просто не можем!

Беа была права. Викки задумчиво прищурилась:

– Попробую разыскать Тома. Боже, какая жалость, что здесь не у всех есть телефон! Так или иначе Тома следует поставить в известность о том, что случилось с Джимми. А затем попытаемся как можно быстрее выбраться из Марракеша.

– Интересно как?

– Я попрошу Тома отвезти нас к моей бабушке. Отсидимся там пару дней. У них с Джимми одна машина на двоих. Будем надеяться, что ее уже починили.

– А что, если он откажет нам?

– Тогда не знаю, – вздохнула Викки. – Если в дверь постучат, никому не открывай. Даже Этте. Ставни тоже не открывай. И сиди тихо как мышка.

– Ты надолго? Викки, мне страшно.

– Мне тоже. Но Том живет буквально за углом. Не волнуйся. – Викки понимала, что должна быть сильной, по крайней мере, ради Беа, которую следовало успокоить, хотя сама Викки не чувствовала себя ни сильной, ни спокойной.

– А что, если Тома там нет? – спросила Беа. – Что, если ты его не найдешь? Что, если Патрис заявится сюда, пока тебя не будет? Что, если…

– Беа! – Викки схватила кузину за плечо. – Дыши. Хорошо? – (Беа кивнула.) – Сиди тихо и, главное, никому не открывай. Запри дверь на засов, как только я уйду. Хорошо?

– Хорошо.

Викки вышла из дому и торопливо направилась вперед, то и дело озираясь по сторонам. Не встретив ни единой живой души – было еще слишком рано, – она свернула за угол, в соседний переулок. Там стоял затхлый запах с металлическим привкусом, который она не сразу узнала. Кровь. Неужели тут пахло кровью? Может, дохлая кошка? Боже мой! Дыши, дыши! Появилась какая-то тень. Тень человека?

Чувствуя себя словно выставленной напоказ, Викки боялась сдвинуться с места. Она увидела какого-то мужчину в коричневой джеллабе с накинутым на голову капюшоном. Мужчина бросил взгляд в сторону девушки и, увидев, что она идет ему навстречу, развернулся и пошел назад. Что бы это могло значить? Может, у нее уже паранойя? А может, он просто что-то забыл. Так или иначе, сердце колотилось так сильно, что казалось, вот-вот выскочит из груди.

Всего двадцать ярдов – и Викки дойдет до поворота и увидит дом, в котором снимали квартиру Том с Джимми. Боже мой! Джимми. Перед глазами вновь возник Патрис, волочивший его тело по полу. Бедняга Джимми!

Заставив себя завернуть за угол, Викки увидела, что кто-то скрывается в тени дверного проема дома, соседнего с тем, где жил Том. Она замедлила шаг и наклонилась, якобы застегивая босоножки, а на самом деле дожидаясь, когда незнакомец уйдет. Внезапно она заметила на земле возле стены дома какое-то животное. Итак, запах крови действительно исходил от дохлой кошки.

Когда незнакомец исчез, Викки осмотрела дверной проем, где он только что стоял. Никого. Она не успела придумать, что будет говорить тому, кто откроет ей дверь, и облегченно вздохнула, когда дверь открыл сам Том, помятый, с мутными глазами, сонный. Пепельные волосы торчали вверх слипшимися вихрами. И, несмотря на всю трагичность ситуации, Викки не могла не отметить, что Том по-прежнему такой же красивый.

– Нам нужна твоя помощь. Мне и Беа. Можно войти?

Его темные глаза еще больше потемнели.

– Полагаю, что да.

– Это не светский визит. У меня срочное дело.

Том иронично поднял брови, и его взгляд говорил яснее всяких слов. Глупая, истеричная девчонка. Выразительно вздохнув, Том сказал:

– Ладно. Но предупреждаю, я плохо переношу истерики с утра пораньше.

– Сейчас не так уж и рано.

В ответ Том лишь передернул плечами.

На самом деле Викки трудно было представить, чтобы он хорошо переносил истерики в любое другое время суток.

Том провел ее через внутренний дворик в комнату в задней части дома.

– Кофе? – взяв кофейник, спросил он, когда Викки села на жесткий деревянный стул. – Сейчас подогрею.

Викки покачала головой:

– Давай обойдемся без этого. Я пришла, чтобы…

– Так не пойдет, – перебил он Викки. – Ты как хочешь, а лично мне нужно срочно выпить кофе.

– Том, ради всего святого! Я пришла сообщить тебе, что Джимми мертв. – Она с трудом подавила рыдание; от жалости к Джимми у нее буквально разрывалось сердце.

Том нахмурился, однако на губах его играло некое подобие улыбки.

– Что? Это какая-то шутка?

– Естественно, нет. Если ты наконец сядешь, я тебе объясню.

Викки рассказала ему все. Рассказала, как Беа унесла альбом для эскизов, который они собирались вернуть, пробравшись в студию Сен-Лорана через сад соседнего дома. На какую-то долю секунды к Викки вернулся тот галопирующий страх, вновь ставший реальным. У нее пересохло во рту, и, прежде чем продолжить свое печальное повествование, она заставила себя проглотить ком в горле. После чего, справившись с нахлынувшими эмоциями, рассказала Тому, что, пока они с Беа прятались в саду, Патрис Калье прямо на их глазах хладнокровно застрелил Джимми.

Том в шоке уставился на девушку.

– Господи! Господи! – шептал он.

– Я знаю. – Она увидела, что у него еще больше расширились глаза, а лицо, несмотря на загар, побледнело. – Мне очень жаль.

Том молчал и только качал головой. И в этой тягостной тишине Викки чувствовала себя ужасно.

– Поверить не могу, – наконец проронил Том. – А ты уверена, что это был именно Джимми?

– Абсолютно уверена. Мне очень жаль.

Том был абсолютно убит горем. Он тяжело сглатывал, пытаясь сдержать слезы и взять себя в руки. А Викки не находила нужных слов, чтобы его утешить. Она не знала, как вести себя в подобной ситуации, и, глядя на душевные страдания Тома, тоже заплакала.

– Спасибо, что поставила меня в известность. – Том поднял глаза и печально улыбнулся. – Мне нужно сообщить его семье.

– А у тебя есть какие-нибудь идеи, почему его убили? – спросила Викки.

– Он обнаружил кучу компромата на правительство и спецслужбы Франции и Америки. Если все это станет достоянием гласности, у них будут неслабые проблемы.

– А что за компромат такой?

Том пристально посмотрел на Викки – похоже, прикидывая, стоит ли ей доверять, и в конце концов сказал:

– Он нашел доказательства, что в Париже они похитили и убили активиста Бен-Барку, а также несколько человек, названных поименно, уже здесь, в Марокко. Джимми собирался опубликовать этот разоблачительный материал. Это могло вызвать эпический скандал. – Голос Тома дрогнул, но он справился и продолжил: – И в результате они заставили его навсегда замолчать.

Викки смахнула навернувшиеся на глаза слезы:

– На кого работал Патрис Калье?

– Не знаю. К нам в квартиру вчера кто-то вломился.

– А ты сообщил в полицию?

Том горько рассмеялся:

– Бесполезно. Мы думаем, местную полицию контролируют спецслужбы Франции.

– Грабители что-нибудь у вас взяли?

– Бумаги Джимми.

– Дело в том, что Патрис, возможно, видел нас в том самом саду. Мы точно не знаем. Он вышел на террасу, все указывало на то, что он действительно нас видел, но тут замяукала кошка, и Патрис вместе с подельником покинули дом, забрав с собой тело Джимми.

Том в ужасе уставился на Викки:

– Вам нельзя оставаться в Марракеше.

– Мы пытались попасть на самолет, но из-за чемпионата мира по футболу все билеты распроданы. Поэтому мне нужно срочно добраться до касбы, где живет моя бабушка. Она нам поможет.

– Ну и как ты туда доберешься? – прищурился Том.

– Я думала… ну… может, ты нас туда отвезешь? – промямлила Викки.

Том тяжело вздохнул, понуро опустив плечи. В комнате повисло тяжелое молчание. Ну и как быть, если он откажется? В результате Викки поинтересовалась, на ходу ли «ситроен».

– Двигатель работает, – ответил Том. – Автомобиль более или менее на ходу, но требуются кузовные работы.

– Ну и?..

– Калье определенно следит за моей квартирой. Более того, он наверняка засек твой приход сюда. Мы могли бы встретиться у гаража. Я объясню, как вам туда добраться. Что касается меня, здесь имеется черный ход, и я сумею уйти незаметно.

– Сейчас? Мы можем отправиться в путь прямо сейчас?

– К сожалению, нет. Мы уедем из города завтра с утра пораньше, еще до восхода солнца. А пока, что бы ни случилось, не выходите из дому. Я договорюсь с хозяином гаража. Он наш человек. Он заправит автомобиль и оставит его там, где я смогу его забрать. У меня есть запасные ключи.

– Спасибо, – прошептала Викки.

Том выглядел неестественно возбужденным, хотя и старался этого не демонстрировать. Викки хотелось броситься ему на шею. Какое счастье, что он оказался не тем высокомерным сухарем, каким запомнился ей после второй встречи! На самом деле он был из числа тех людей, чей настоящий характер скрывался под маской сдержанности. Возможно, слишком погруженный в себя. Именно так и сказал тогда Джимми. Ой, Джимми! Мне ужасно жаль, что все так плохо закончилось! Но его верный друг Том наверняка не оставит в беде двух беспомощных девушек. Хотя в глубине души Викки сомневалась, что он или кто-либо другой сможет противостоять такому хладнокровному убийце, как Патрис Калье.