Текст книги "Без пощады – 3"

20

Мик Доза, опутанный трубками и проводами, с головой в венце помигивающих жгутов-датчиков, выглядел торжественно и жалко одновременно. Полностью обнаженный, но с прикрытым белоснежным полотенцем пахом, он выглядел подобно сыну божьему из древней святой книги, чья копия лежала под его безжизненной правой ладонью. Он выглядел так, будто закончил все свои мирские дела и готовился вознестись в безграничный космос.

– Как Иисус, – всхлипнула уже седая, но еще крепкая женщина того неопределенного возраста, что бывает только у тяжко работавших всю свою жизнь людей. – Вот-вот исчезнет… лишит нас света…

Ее слова утонули в висящем в замершей операционной молчании. Собравшиеся вокруг стола грязные оборванцы уже получили свою толику непривычно качественной медицинской помощи. Из их тел достали иглы, раны зашили, каждому вкололи щедрую порцию витаминов и всего того прочего, что обычно даже не снится никчемным оборванцам вроде них. Некоторым были установлены дешевые, но вполне действенные протезы, заменившие утраченные конечности. Другие получили переливание универсальной искусственной крови и изрядно взбодрились. Это для них расстарался уже изрядно пьяный медбрат, вместе с исчезнувшей трезвостью потерявший остатки здравомыслия и вместе с тем понявший, что ему так и так конец. Как минимум уволят – и это в лучшем случае, хотя, зная своего мерзкого занудного босса, он был уверен, что простым увольнением дело не обойдется. Вот он и обрушил поток оздоровления на эту стаю загнанных в угол доходяг – и глядя на их мрачные щетинистые лица, он с трудом верил, что именно эти люди причастны к созданию мятежного пожара, в считанные часы охватившего весь Двенадцатый сектор…

Сбившиеся в стаю бродяги не знали о его мыслях. Да и знай они – им было бы плевать. Вся эта свалившаяся на них бесплатная благодать никак не помешала им продолжать напиваться, вливая в себя отраву одновременно с лекарствами и витаминами. На робкие увещевания медбрата внимания никто не обращал: эти много чего повидавшие люди понимали, что еще ничего не закончилось и самое страшное ждет впереди.

Около получаса назад частично заработала внутренняя инфосеть сектора, куда тут же неведомым образом начали просачиваться различные новости извне. Не всему можно было верить, но опять же – некий крысиный инстинкт подсказывал, на что следует обратить внимание. И вскоре в комнату вошел пьяный, но твердо держащийся на ногах громила. Набычившись, он шагнул к группке самых фанатичных, следящих за тем, чтобы эта искра не угасла и в остальных. Не особо понижая голос, он постучал пальцем по потрескавшемуся экрану своего браскома и проворчал:

– Короче, дело плохо. Они идут.

– Кто? – чуть громче и визгливее, чем нужно, осведомилась седая женщина. – Нули? Эти твари идут за нами?!

– Нет, – буркнул громила. – Копы.

– Так ведь переговоры! – выдохнул тощий и кривой, как кусок ржавой арматуры, доходяга, слишком уж высокий для своего телосложения. – Динамики гудят! Стрельбе конец – давайте, мол, договариваться!

– Вранье! – отрезал мускулистый. – Короче, новости такие: всем выдают одеяла и жратву, наливают горячее питье, баб с детишками отправляют по домам, раненных лечат на месте или кладут на койку в лагере. Самых легких тоже отправляют в свои кварталы. Сверху выдают трехдневные пайки жратвы и воды. Велят сидеть по норам и в коридоры не соваться. Напрямую не угрожают, но и так всем все понятно.

– Так я и говорю: переговоры! – настала очередь высокого и тощего сорваться на тонкий визг. – Всё путем? Космос чист – можно в родные доки?

– Уткнись, Дилрой! – рявкнул громила, сжимая кулак. – Хвост поджимать поздно! Наши рожи на каждую камеру попали, и нас по домам не разгонят! Сюда слушайте! В сети говорят, что по окраинным коридорам двинулись по двое-трое перевязанных работяг в грязных комбезах. Но они не из наших! Копы! Лица измазали, бинтами умотались, а под комбезами у них игольники и ручные сканеры! Как только засекут кого из наших, самых сильно себя показавших – тут же на месте и валят наглухо! Говорят, у них приказ всех зачинщиков на утилизацию отправить.

– И где они сейчас? – мутант с черной курчавой бородой наклонил свою изуродованную деформированную голову, чтобы лучше слышать. – Нам получится отсидеться?

– Куда там! Заглядывают в каждую щель! Не знаю, устоит ли эта дверь…

– Если у них полицейский аварийный ключ – куда там! – робко вставил медбрат, усевшийся у стены и баюкающий в руке кофейную чашку с разбавленным водой спиртом. – Войдут, как к себе в ЖилМод, – растворенный в крови алкоголь добавил ему смелости, и он решился попросить: – Свяжите меня, а? Я ведь ничего не сделал – за что меня вместе с вами валить наглухо?

Ему никто не ответил – столпившиеся вокруг лидеров люди напряженно ждали решения проблемы, а они, те, кто взвалил на свои усталые плечи чужие судьбы, старались придумать хоть что-то, понимая при этом, что деваться им некуда. Отсюда выход только один – обратно в коридоры пустого и страшного сейчас внешнего сектора, где бродят группы ликвидаторов.

– Прорваться бы в тоннели старых шахт, – тоскливо протянул изможденный старик, глядя, как сжимаются и разжимаются стальные пальцы недавно установленного протеза его левой руки.

– Чем там дышать?

– Все оборудование так там и осталось, – возразил старик. – Я знаю! Мой отец был шахтным инженером! Да и у меня хватит мозгов, чтобы все запустить. Нагрести где-нибудь жратвы и воды – и туда на пару недель.

– А священная война?! – вскрикнула седая женщина и сердито ударила кулаком о стену. – Мы должны истребить всех поганых Нулей! Так велел святой отец Микаил!

– Истребить… гляди, чего захотела… – проворчал старик, куда быстрее остальных пришедший в себя и уже понявший, насколько плохо обстоят их дела. – Как бы нас не истребили! Отец Мик ни жив ни мертв… Мы сами едва на ногах стоим. Нам надо где-то укрыться. Форд… малой… ты ведь не хуже меня эти коридоры знаешь. Сможешь довести до одного из бывших шахтных шлюзов? Из тех, что закрываются без автоматики.

– Довести смогу, – оживший громила почесал саднящий после последней заварушки затылок и признался: – Двоих… может, троих провести смогу. Но нас вон сколько… а еще отец Микаил – его как? На руках?

Медбрат опять подал голос:

– Умрет сразу! Спятили? Его вообще двигать с места нельзя. Разве что только на платформе грузовой – и вместе с резервным медицинским модулем. У нас есть такой. Я даже запустить его смогу. Но этот модуль весит больше ста килограмм, и он ни черта не мобильный.

– А платформа есть?

Медбрат Виктор мотнул головой:

– Своих не держим. Тут есть пара автоматических доков с платформами неотложки. Но их либо диспетчера вызывают, либо аккредитованные в системе доктора. А я… я просто медбрат с нищенским окладом. Что вы от меня хотите? Я никто! – допив спирт, он подставил кружку под горлышко бутылки сидящего рядом мужчины и пьяно повторил: – Я никто! С-сука… просто никто!

– Как и все мы, – тихо произнесла одна из женщин. – А может, просто подождем здесь, и все обойдется? Зачем копам заглядывать в закрытую клинику?

В помещении снова повисло тяжелое молчание, прерываемое лишь стонами и вскриками спящих мятежников.

– Надо уходить в шахты, – едва слышно повторил старик. – Иначе не спастись…

21

– Удар по Раккатару! Пираты напали на колонию Раккатар! – это страшное известие выплюнул из себя подплывающий к огромному астероиду потрепанный корабль. – Говорят, там просто бойня! Все каналы связи блокированы! Пиратов – тьма, и они вырезают всех подчистую! Кстати – салют всем! Купец Григорианна связи! Мы живы и здоровы! И… мать вашу… это же крейсер федералов…

На этом общий эфир горланящего судна прервался ненадолго, а когда капитан снова вышел на связь, общался он куда менее развязно и громок. Но главная новость осталась неизменной: атака пиратов на Раккатар.

Но никого это известие не потрясло – куда уж сильнее?

На фоне собственных страшных новостей, утопая в крови и задыхаясь в дыму внутренних пожаров, город Астероид-Сити почти не заметил пришедшей вместе с очередным торговым кораблем новости о пиратском нападении на планетарную колонию Раккатар, находящуюся в том же условном окраинном секторе космоса. Еще одна схожесть состояла в том, что на Раккатаре тоже добывали знаменитейший и загадочный артианит – редчайший и невероятно дорогой минерал.

Раккатар находился в собственности другой трансгалактической корпорации, являющейся прямым конкурентом НЭПР практически во всех отраслях. В другое время эта новость, пожалуй, заняла бы почетное главное место в фокусе всеобщего обсуждения, но сейчас ей почти не удалось привлечь чье-либо внимание.

Когда полыхает собственный дом, то как-то плевать на проблемы не слишком дружелюбных соседей…

22

Мало кому известная в лицо серенькая худосочная личность по имени Плэй Макинтош являлась владельцем клиники «Второй рассвет», что тоже было тайной для абсолютного большинства. Друзей у Плэя никогда не водилось, а круг знакомых оставался крайне узким.

И ему это нравилось.

Плэй Макинтош, неспешно стареющий мужчина пятидесяти семи лет, бережно сохранивший природное здоровье тела, был полностью доволен своей спокойной жизнью. Получив клинику в наследство, а вместе с ней необходимые связи c важными людьми и твердое знание о том, с кем и скольким надо делиться, Плэй провел скромную церемонию погребения властной матери и зажил в тихое удовольствие. Запросы у него были невелики: умеренное питание три раза в день, немного спорта на домашнем тренажере, три-четыре порции спиртного во время субботней игры в карты со смешными ставками.

Жил он в Одиннадцатом секторе, изредка лениво подумывая о том, чтобы перебраться в Десятый, но не видя веской причины делать это, раз жизнь в надежно защищенном квартале, где располагался его собственный двухуровневый ЖилМод, удовлетворяла всем потребностям. Границы квартала он покидал редко и с неохотой, жил убежденным холостяком и еще с юношества знал, что у него никогда не будет детей. Все «интимные мелочи», как он их называл, более чем прекрасно решались с помощью куклы модели «Огненный Прилив», чуть иронично называемой им миссис Макинтош.

Во всех тех случаях, когда Плэй Макинтош покидал свою зону комфорта, ему приходилось решать задачи, связанные с клиникой «Второй рассвет». Закупка медикаментов, крови, имплантатов и донорских органов производилась дистанционно, но порой все же приходилось встречаться с поставщиками и проводить инспекцию самой клиники. С персоналом он вел себя сухо, властно и требовательно, всегда находя причину для своего недовольства. Изредка позволял себе отеческую улыбку, а взамен требовал проявления безусловного уважения.

И при всем при этом Плэй Макинтош не был идеальным и знал это.

Главной его слабостью и даже некоторой уязвимостью была привычка вести бессмысленные разговоры со всяким безобидным сбродом ненавидимого им Двенадцатого сектора. Все и всегда происходило по заведенному им ритуалу: первая такая беседа состоялась, когда ему не было и двадцати, подарив невероятные ощущения и зашкаливающее возбуждение. После такого он уже не смог отказаться от подобных радостей…

Вот уже на протяжении десятков лет, закончив дела в клинике, Плэй Макинтош на личном видавшем виде электрокаре по одному и тому же магистральному безопасному коридору двигался к шлюзу, со скрытой нетерпеливостью поглядывая по сторонам. Его замаслившийся от ожидаемого удовольствия взгляд искал нечто особое и, как правило, находил. Тогда Плэй останавливал машину рядом с нужным ему объектом, но ни в коем случае не покидал ее и даже не опускал крепкое ударостойкое стекло, способное выдержать выстрел из гражданского игольника. К услугам мистера Макинтоша был установленный им лично внешний динамик, и именно с его помощью он беседовал с выбранным объектом – чаще всего это был увиденный им хромающий или шатающийся одиночка в старом тряпье. В собеседники Плэю годился любой доходяга, мутант или наркоман, хотя он предпочитал разговаривать с серьезно пострадавшими калеками.

Ерзая на переднем сиденье, тарабаня пальцами по рулю, покашливающий Плэй с внешней бесстрастностью интересовался у доходяги его делами, самочувствием, планами на будущее или спрашивал о ком-нибудь вовсе несуществующем, зная, что этот бродяга тут же прикинется знающим этого несуществующего человека, чтобы продолжить разговор в надежде получить какую-нибудь подачку. Иногда и сам Плэй пускался в долгое сетование на падающий уровень жизни, на трудность бытия в Астероид-Сити… и все это время он жадно осматривал тело очередного калеки, скользя глазами по культям, по перекошенным плечам, по воспаленной коже с гроздями безобразно разросшихся папиллом. В голове владельца клиники в эти моменты мелькали цифры и названия моделей имплантатов. Мысленно он деловито прикидывал, как со своими немалыми возможностями мог бы прямо сейчас посадить этого грязного доходягу в свою чистенькую машину, чтобы привезти его в клинику, уложить на сверкающий хромом операционный стол и за какие-нибудь десять – двадцать часов кардинально изменить эту никчемную жизнь к лучшему, подарив калеке второй шанс. Плэй Макинтош представлял, как он, в белоснежном халате, стоя у большого экрана, выбирает нужные комплектующие для этого едва работающего организма и успокаивающе улыбается дрожащему пациенту.

«К культе правой ноги приживить протез „Золотая Грация“ с модернизированным коленным суставом, по коже пройтись лазерным скальпелем и срезать наросты на лице и груди, после чего можно приступать к замене умирающей печени на прекрасный внутренний имплантат от „Нейлофильтр“, а после этого я, пожалуй, мог бы достать из запасников кое-что совсем особенное…»

Да…

Мистер Плэй Макинтош обожал играть во всемогущего бога, могущего легко спасти и исправить чужую жизнь.

Так вот мысленно полностью восстановив здоровье и организм очередного отброса, он опускал стекло на пару сантиметров, просовывал в щель анонимную денежную карту с парой-тройкой кредитов и уезжал домой, где, с трудом сдерживая нетерпение, раздевался, принимал душ с жесткой мочалкой и спешил в комнату, где его дожидалась миссис Макинтош из линейки моделей «Огненный Прилив». После краткого, но действительно пламенного соития он еще долго лежал в постели, как всегда, безуспешно отгоняя витающее перед мысленном взором недовольное лицо давно умершей матери. Чуть отдышавшись, он снова принимал душ, облачался в элегантный серый костюм и отправлялся в небольшую общую зону жилого квартала, где за отдельным столиком собирались его немногочисленные знакомые для игры в бридж и распития алкогольных коктейлей.

Да… его жизненные потребности были невелики и полностью удовлетворялись.

Его смело можно назвать человеком состоявшимся и полностью счастливым.

Еще он был человеком очень осмотрительным и неглупым. И он ни за что бы не сунулся в Двенадцатый сектор в такое неспокойное время. Но выбора не было: губернаторский приказ недвусмысленно велел всем без исключения медработникам этого сектора явиться на рабочие места и быть на связи. Ценой немалых усилий мистеру Макинтошу удалось отсрочить неизбежное, но, когда пришло третье уведомление, все же пришлось отправиться в клинику. Иначе ему грозила потеря лицензии, блокировка счетов и тяжкие разбирательства с властями. А этого и врагу не пожелаешь.

Одна радость – вроде как там все улеглось. По улицам рядом со шлюзом медленно двигались одинокие патрульные машины, лампы горели ярче обычного, коридоры были пусты, а роботы-уборщики сгребали мусор и старательно отмывали пол. Электрокар нервного доктора Макинтоша медленно миновал пару перекрестков и, не встретив никакой опасности, свернул к клинике «Второй рассвет». Плэй недовольно сжал губы – мальчишка Виктор так и не вышел на связь. Наверняка сбежал и бросил клинику на произвол судьбы. Хотя, может, он все еще там и держит оборону, но у него нет выхода в сеть. Что ж… в таком случае доктор будет более милостив.

И чем спокойней было в коридорах, тем спокойней и привычней текли и его мысли.

Беседы… дрожащие фигурки никчемных оборванцев… уродливые культи и беззубые челюсти…

Именно об этом мистер Плэй Макинтош думал, заезжая в послушно открывшийся по сигналу браскома автомобильный бокс клиники. Еще он думал, что сегодня обязательно остановится по пути домой, если посчастливится отыскать какого-нибудь доходягу для беседы. Мысленно он уже представил себе дрожащую под рваным плащом почти неодетую молодую сиротку с истощенным лицом и полными отчаяния пронзительными карими глазами…

Представить до конца эту манящую сцену доктор не успел: едва переступив порог внутреннего помещения клиники «Второй рассвет», он замер, когда ему в переносицу уперся ствол чуть дрожащего игольника, зажатого в грязной лапе мужчины в окровавленных бинтах и с безумным взглядом на перекошенном щетинистом лице.

– Мама… – сказал мистер Плэй Макинтош, медленно поднимая руки.

Ствол вдавился сильнее, в мягкое податливое плечо вцепились костлявые пальцы, а в ухо прохрипел абсолютно невменяемый голос психопата:

– Ты еще кто такой, мразота одеколонная?!

Стало больно и очень страшно. По ногам побежали горячие ручейки, смачивая безупречно отглаженные серые брюки с острыми старомодными стрелками – так настаивала мама.

– Это же доктор Макинтош! – изумленно прозвучал такой знакомый и странно замедленный голос. – Это мой босс!

Игольник уперся еще сильнее, хотя казалось – куда бы уже? По ногам резвее побежали горячие ручейки. Вперед протиснулся высокий громила и, схватив проваливающегося в обморок Макинтоша за плечо, проревел:

– А он может вызвать платформу неотложки?

– Он – может! Вызовет даже с повышенным приоритетом! Как для раненных копов или безов! – радостно закивал шатающийся Виктор, с трудом удерживая в руке знакомую кофейную чашку.

«Это же моя чашка! – почему-то очень жалобно подумал доктор Макинтош, стоя в луже собственной мочи. – Это моя чашка… господи… сегодня я умру…»

23

– Понимаю твою подавленность, Томас, – уже во второй раз повторил глава службы безопасности Виттори Сальвати, с озабоченным видом расхаживая по большому ковру из настоящей шерсти.

Сидящий за рабочим столом губернатор Томас Виккерсон никак не показал, что слышит эти успокаивающие слова. Обхватив голову руками, он навалился локтями на столешницу, слепо глядя на почти пустую бутылку джина и заляпанный потными пальцами резной хрустальный бокал.

Произнесенное Виттори слово «подавленность» даже близко не выражала того тяжелого состояния, в котором сейчас пребывал обычно всегда улыбчивый губернатор. Это состояние никак не выразить одним словом. Это что-то вроде невероятно тугой и продолжающей сдавливаться на его глотке петли из колючей проволоки, именуемой «тоскливый обреченный страх».

Какая еще, нахрен, подавленность?

Влив в себя пяток двойных порций джина, запив все бутылкой приторного мандаринового нектара, губернатор был почти трезв. Алкоголь лишь притупил охватившую его дикую животную панику, превратив это чувство в кое-как контролируемый страх. Там, в баре, еще оставалось немало бутылок, а стоящий рядом холодильный блок был полон сладких напитков и закусок – есть чем заливать и заедать рвущийся наружу ужас.

Дознаватели начали копать под город…

Они провели тотальный обыск всех моргов проклятого внешнего сектора, а до этого успели заснять немало обыденного для Астероид-Сити, но абсолютно неприемлемого по федеральным законам. Они набрали столько судебного материала о нарушениях, пренебрежении, игнорировании и прочем, что можно было уже сейчас установить прямо в его губернаторском кабинете камеру расщепления и начать туда загонять одного за другим высших управленцев.

– Дерьмо, – просипел Томас Виккерсон и дрожащей рукой налил в бокал еще немного джина. Отброшенная бутылка ударилась о деревянное панно и разбилась, усыпав осколками полированную столешницу изящного журнального столика. – Вот же дерьмо… Дай еще, Витто!

Подойдя к бару, Сальвати достал еще одну бутылку, на этот раз выбрав бурбон. Скрутив крышку, отхлебнул в знак фальшивой солидарности и поставил бутылку перед губернатором.

– Дерьмо, – тоскливо повторил Томас Виккерсон. – Они ведь не за этим сюда приперлись… мы ведь и так стелились перед ними, как дешевые шлюхи… чего ж им еще? Теперь хотят, чтобы я подставил им собственную задницу? Дерьмо!

Бурбон с бульканьем полился в бокал, а Виттори добавил к алкогольному рациону губернатора пару бутылок с фруктовым нектаром и такую же открыл для себя. Прихлебывая, продолжая шагать и напряженно думать, он изредка отправлял через помещенный на его предплечье уродливый военный браском кое-какие распоряжения. Это устройство не имело ничего общего с тем элегантным продвинутым девайсом, что он носил обычно. Зато старая военная штуковина была умело хакнута и не имела никакого официального отношения к самому мистеру Виттори Сальвати. А его дорогущий золотой браском уже не существовал, будучи им лично разбит на мельчайшие куски, отправленные потом в утилизатор.

Прямо сейчас спецы особого профиля демонтировали и физически уничтожали ранее просто отключенные сервера со слишком чувствительной корпорационной информацией и служебной перепиской. Да, это тоже федеральное преступление высшего уровня, но лучше ответить за него, чем иметь причастность к многочисленным судебным подтасовкам, смертям невинных и чуть ли не геноциду национальных меньшинств.

Пока глава внутренней службы безопасности ходил по ковру, в Десятом секторе уже погиб престарелый судья Морган Тахо, подавившись кексом и уронив голову на кухонный стол. Судья жил один, но найдут его быстро, когда устаревшая медицинская система дома попытается напомнить жильцу о приеме лекарств.

Еще через несколько минут после пробежки от инфаркта скончалась пятидесятилетняя Дороти Равикант. Скрючившись, прижав руки к груди, она лежала между скамейкой и грудой потной одежды, изумленно глядя в потолок нежно-оливкового цвета. При жизни она работала на высокой административной должности Четвертого сектора, и через ее руки проходило огромное количество особых бумаг.

Сальвати знал, что вскоре умрет еще один человек, и на этом пока можно будет остановиться. Он в сотый раз похвалил свою особую предусмотрительность – во многом именно благодаря этому качеству он и поднялся так высоко. И вот они, щедрые дары безнаказанности: еще несколько лет назад он позаботился о том, чтобы вышедшие на пенсию ответственные за Десятый, Одиннадцатый и самый проблемный Двенадцатый секторы управленцы отправились в мир иной. Одного, девяностолетнего бодрого старца с безжалостным сердцем и ледяным умом, пришлось прикончить уже в шаттле, попутно убив и десяток пассажиров: на склоне лет старик вдруг решил отправится в путешествие, и этого Сальвати позволить не мог. Нельзя выпускать крыс из клетки. Были и другие смерти – в том числе и естественные. Сейчас глава безопасности прогонял в цепкой памяти имена и лица, выискивая тех, кого следует ликвидировать прямо сейчас. И неважно, если ликвидация будет торопливой и топорной – лучше уж пусть ничего не знающие исполнители ответят за убийство, чем будет нанесен вред самой корпорации.

НЭПР – вот кого и чего боялся сам Виттори Сальвати.

В отличие от слезливого тюфяка-губернатора, он прекрасно понимал, что федеральный суд и возможная последующая казнь – это сущий пустяк по сравнению с гневом нанявшего его колосса. НЭПР не просто безжалостна. Сальвати сам являлся винтиком этой машины и понимал, что если оплошает, то уничтожат не только его, но и всю семью и даже дальних родственников. НЭПР всегда практиковала методы и нравы мафии, каждый раз шагая на все более высокий уровень жестокости. Федералы осудят и казнят. А НЭПР далеко не так благодушна…

Но лучше и вовсе не доводить дело до своего участия в суде – и нет, Виттори Сальвати не собирался кончать жизнь самоубийством. В случае чего его рука не дрогнет, и он уйдет из жизни сам, если дело обернется еще хуже. Но пока что он предпочитал старательно обрывать все самые опасные ниточки, ведущие к нему и к НЭПР. И все же как хорошо, что его волчье нутро заставило проредить ряды осведомленных и коррумпированных еще годы назад… И как же плохо, что он разленился в этой безопасности и вседозволенности – ведь мог бы обрубить заранее и «веточки» потоньше…

– Да кем они нас считают?! – вдруг рявкнул приподнявшийся в кресле Томас Виккерсон, став похожим на разжиревшего и усталого медведя из зоопарка, старающегося напугать зевающего от скуки смотрителя. – Мы им кто?! Мы НЭПР!

Сальвати лишь усмехнулся.

Да… они НЭПР. И в обычных условиях такая принадлежность дорого стоила – при условии, что ты не жалкий корпорационный работяга с кабальным контрактом. Из работяг лишь выжимают все жизненные соки и бросают их умирать с нищенской пенсией где-нибудь в окраинных трущобных ЖилМодах. Но если ты менеджер и поднялся достаточно высоко – ты начинаешь получать от жизни такие блага, что и не снились сухим вышколенным федеральным чиновникам. Те живут на не слишком высокую зарплату, и не более. Помимо денег, еще есть власть и вседозволенность – и тут тоже выигрывают корпорации-монстры с их бездонными кошельками.

Корпорации вообще всегда отличались пугающей мощью, но в космических масштабах все стало еще страшнее. И Виттори гордился, что занял высокое место в стальной могучей машине НЭПР. Своей безнаказанностью они пользовались уже долго…

Вот поэтому Виккерсон и пытался сейчас изобразить из себя грозного хищника… Слишком уж тяжело и непривычно вдруг начинать бояться кого-то или чего-то после долгих лет пребывания на высшей ступени пирамиды жизни.

Но лязгнули стальные капканы неподкупного федерального закона и сомкнулись на всех лапах зверя. А сверху опустилась клетка, отрезая оставшиеся пути к побегу. Скоро в это помещение могут войти суровые и бесстрастные следователи. Они сообщат об аресте, привычно зачитают права арестованного, наденут наручники и уведут корчащегося от страха губернатора туда, откуда обычно не возвращаются. Уведут именно губернатора – ведь именно он отвечает за город вместе со своим чиновничьим аппаратом. А Сальвати ответствен в первую очередь за внутреннюю и внешнюю безопасность города, включающую в себя противодействие всяким криминальным элементам, внешним и внутренним угрозам, но никак не отслеживание состояния защиты от радиации и состояние здравоохранения.

Плодящиеся, как крысы, мутанты – не его головная боль, а насквозь коррумпированного губернатора Томаса Виккерсона.

И губернатор это знал, оторвав взгляд от вновь опустевшего бокала, он уставился на шагающего туда-сюда главу безопасности, продолжающего получать доклады и отдавать распоряжения, известные лишь ему и безликим исполнителям.

– Ты сейчас только о своей заднице хлопочешь, Виттори? – сипло и обреченно спросил губернатор, сдуваясь в кресле проколотым мешком. – Или о моей тоже?

Сальвати, снимая ставший тесным пиджак и расстегивая ворот бежевой рубашки, ответил чистую правду:

– Я хлопочу о нас, Томас. Но в основном только о НЭПР. Ты знаешь, что с нами сделают, если мы не позаботимся о безопасности и чистоте имени корпорации. Ты сделал, что я тебе сказал?

– Команды отданы. Увольнения запрещены. Внутренние расследования начаты, – пробормотал Виккерсон. – Скоро начнутся обвинения и аресты.

– Хорошо. Мы должны опередить федералов и показать, что начали масштабное расследование первыми. Любая мелочь имеет значение.

– Меня это не спасет. Или? – в пьяных глазках забрезжила легкая надежда.

Сальвати, закатывая рукава, покачал головой:

– Отсидеть свой срок придется, Томас. Ты же понимаешь – в первую очередь явятся к тебе. И придется признавать…

– Признать свою вину?! Это же высшая мера! Меня расщепят!

– Нет, конечно. Ты должен будешь признаться в своей полной некомпетентности и излишней доверчивости к нижестоящим чиновникам. Покаешься в том, что позволил ввести себя в заблуждение, что слишком доверял фальшивым позитивным отчетам, что по личному недосмотру позволил показывать тебе только те участки города, где все благополучно. Тебя подвели, Томас. А ты им верил – и в этом виноват. Я уже сделал необходимое, и сюда направляется скоростной курьер с десятью юристами от корпорации. Они прибудут через пару дней, и их главной задачей будет постоянная защита тебя на всех допросах. Слушайся адвокатов, не говори лишнего, и тогда тебе дадут не больше двадцати лет тюрьмы.

– Двадцать лет! Твою мать! Двадцать лет!

Улыбка Виттори стала шире и беззаботней:

– И что? Пусть хоть пожизненное дадут! Так и так тебя переведут в одну из частных тюрем. А оттуда тебя выкупит корпорация и переведет в свою тюрьму где-нибудь в одной из планетарных колоний земного типа. Спокойно поживешь в свое удовольствие лет пять – десять, покачиваясь в плетенном кресле на веранде личного дома и попивая бурбон, в то время как сексуальная домработница будет жарить тебе яичницу. Затем просьба о досрочном, но с ущемлением прав на занятие ответственных руководящих должностей. Начнешь трудиться мелким чиновником, снова войдешь в колею… а потом за тобой прибудет шаттл корпорации, и Томас Виккерсон снова займет высокое положение. Пусть не здесь, но чем плох другой сектор? Тебе есть разница, где будет расположен такой же вот кабинет, как этот?

Посветлевшее лицо губернатора начало расслабляться. Он мелко кивал в такт словам Сальвати. И он понимал – это все правда. Так и будет. Никто не станет убивать столь высокую фигуру, как он. Это слишком подозрительно и только заставит федералов копать максимально глубоко.

А глава безопасности продолжал говорить слова умные, правильные и идеально подходящие по времени и силе воздействия:

– Для корпорации ты – человек незаменимый, Томас. Кто еще обладает твоим опытом? Ну да, придется тебе потом заново набирать весь штат, но это меньшее зло.

Губернатор часто кивал и внимательно слушал, даже не обратив внимания на то, что Сальвати заменил бутылку бурбона минералкой и прямо сейчас высыпал в пустой бокал содержимое хорошо знакомого ему оранжевого пакетика. По кабинету разлился освежающий аромат.

– Пей, – почти приказал Виттори, и губернатор – пока еще губернатор – послушно припал губами к освежающей жидкости, поглощая убойное по силе отрезвляющее средства.

– Мы с тобой им не особо и важны, – добавил Сальвати, убирая бурбон обратно в бар. – Ты ведь знаешь, для чего все это делается. Так всегда было и всегда будет.

Да…

– Так всегда было и всегда будет, – пробулькал губернатор и утер наконец-то переставшие трястись мокрые обвислые губы. – А мы страдай…