Текст книги "Хюррем, наложница из Московии"

XV

Александра встречалась с Екатериной еще несколько раз.

Однажды белокурая наложница сказала:

– Ты знаешь, тебе надо сменить имя.

– Зачем?

– Александра-Анастасия Лисовская… Это слишком сложно. Даже имя Александра туркам будет трудно выговорить.

Александра растерялась.

– Нужно какое-нибудь простое, легко произносимое имя, – настаивала Екатерина.

– Какое, например?

– Дай подумать… Ну вот, например, Руслана. Да, пусть тебя теперь зовут Руслана. Это имя тебе идет, и произносить его легко.

Александра задумчиво пробормотала: «Руслана… Руслана… Ты считаешь, что мне обязательно менять имя?»

– По-моему, да, моя дорогая. Повелителю должно быть удобно произносить его. Оно должно запоминаться. А выговорить «Александра» – у него язык сломается. Что, тебе не нравится Руслана? Разве ты не русская?

На самом деле имя Александре понравилось. Звучало оно красиво.

– А как я могу поменять имя?

– Просто скажешь Сюмбюлю.

– Я думаю, после такого мне только больше от него влетит.

– Он настоящий дьявол, – согласилась Екатерина. – Тебе придется с ним договориться, моя дорогая. От его воли зависит – или открыть тебе дорогу к падишаху, или выкинуть тебя из дворца.

Александра решила стать Русланой. Она набралась храбрости и подошла к Сюмбюлю-аге:

– Я хочу поменять имя. Я теперь не Александра, а Руслана.

– Кто ты? Ну-ка повтори.

Совершенно было непонятно, о чем он думает. Но палку в правой руке он сжал крепче. Значит, палка вот-вот должна подняться. Девушка настойчиво повторила: «Рус-ла-на».

Казалось, Сюмбюль-ага улыбается. «Хорошо, – сказал он, – а то, когда я колочу тебя, мне трудно произносить «Александра».

Затем развернулся и ушел.

Она сообщила о новом имени Мерзуке: «Теперь ты будешь называть меня не Александрой, а Русланой».

Их разговор слышали и другие.

– Меня зовут Руслана. Александры больше нет. Только Руслана. Все поняли?

Сетарет и Гюль растерялись. Когда Сетарет, широко раскрыв свой черный рот, выговорила имя Руслана, все вокруг захохотали.

Замена имени прошла на редкость удачно.

Целые ночи напролет, лежа под натянутым на голову одеялом в покоях для новеньких, девушка твердила: «Я Руслана, Руслана». Что-то в ней изменилось.

Она думала о том, что жизнь Александры началась в прикарпатской деревне и спустя пятнадцать зим закончилась здесь, в Стамбуле, во дворце султана Сулеймана. Вместе с прежним именем забывалась и прошлая жизнь. Руслана заставляла себя забывать свою деревню, свой дом, свои воспоминания, голос матери, звук колокола маленькой церкви – все, что связывало ее с прошлым. Темные минуты прошлого, горькие воспоминания, слезы должны были исчезнуть вместе с именем Александра.

Теперь ее большие планы и великие цели были связаны с Русланой.

Екатерина много рассказывала о Сулеймане.

– Ты знаешь, что повелителю больше нравится, Екатерина?

– Конечно, знаю, – смеялась та. – Ему нравится то же, что и всем мужчинам…

Некоторые рассказы Екатерины заставляли Руслану краснеть до ушей.

– Если попадешь к повелителю, то молись, чтобы после первой ночи простыня оказалась нечистой. Тогда Сюмбюль-ага возьмет ее и покажет Валиде Султан.

– Зачем?

– Затем, что это благая весть, дорогая моя. Это значит, что повелителю досталась чистая девушка. Если она подарит падишаху ребенка, то станет Хасеки.

– Что такое Хасеки?

– Ну как же ты можешь совсем ничего не знать. Хасеки – это возлюбленная Султана.

– А если простыня окажется чистой?

– Тогда, даже если ты родишь ребенка, ничего не изменится. Ребенка у тебя заберут, а тебя выдадут за первого встречного и выгонят из дворца. Чтобы стать возлюбленной повелителя, нужно хранить чистоту.

Руслана была совершенно сбита с толку всем тем, что она узнала.

Например, болтать было смертельно опасно. Екатерина однажды сказала: «Во дворце самое опасное – разговоры». Оказывается, у каждой стены, у каждой двери были уши и каждый следил за каждым.

– Ты должна держать рот на замке, моя дорогая. Здесь разговаривают только в самой крайней необходимости. Даже о потребностях своих и то говорят знаками.

Все произошло внезапно. Однажды Сюмбюль-ага подошел к ней и повел в маленькую потайную комнату под лестницей. Там он принялся целовать ее, гладить по плечам, по груди и по спине. «Отпусти меня!» – пыталась вырваться Руслана. Но ее попытки сопротивляться только распаляли его. Задыхаясь, он прогворил: «Перестань ломаться, московитка. Если я не замолвлю о тебе слово, то ты здесь отцветешь и состаришься. Даже лица повелителя ни разу не увидишь».

– Ты хочешь получить взятку, Сюмбюль-ага?

Тот попытался поцеловать ее в губы, что-то бормоча. Руслана отворачивалась от мокрых поцелуев, но его руки были такими сильными, что сопротивляться ему было невозможно.

– Если я сделаю то, что ты хочешь, то ты сделаешь так, чтобы повелитель меня увидел? Расскажи ему обо мне так, чтобы он сразу влюбился.

Задыхаясь, Сюмбюль-ага прорычал: «Хорошо». Руслана готова была сдаться ему, но все равно продолжала отбиваться: «Поклянись. Дай слово. Произнеси клятву».

Сюмбюль сгорал от нетерпения и, сжимая девушку своими сильными черными руками, выдохнул: «Обещаю. Клянусь. Ну давай же».

Значит, вот как просто управлять мужчиной.

– О чем это ты поклялся? Пока не скажешь – не сдамся.

– Я так расскажу о тебе повелителю, что он перестанет смотреть на кого-либо, кроме тебя. Клянусь.

– Когда?

– Не позднее чем завтра я представлю тебя Валиде Султан.

– Ты клянешься?

– Клянусь.

Руслана вспомнила, что Екатерина советовала ей поломаться, но недолго. Она опустилась перед евнухом на колени.

Когда все закончилось, она сказала сама себе: «Клянусь, со мной такого больше никогда не произойдет».

В тот день она впервые сама подошла к Сетарет-калфе: «Отведи меня в баню». Ей было противно оттого, что она сделала. Она чувствовала себя нечистой. Неужели так будет продолжаться и впредь?

Руслана уже было праздновала победу, как вдруг столкнулась с неожиданной трудностью. Трудность оказалась черноволосой и черноглазой, гибкой и статной. Звали гречанку Деспина. Как и Руслана, находилась она в покоях для новеньких. По ее рассказам, она поступила во дворец на несколько месяцев раньше Русланы. Она утверждала, что ей тринадцать лет, но никто этому не верил, потому что тело ее выглядело более развитым, чем у Русланы. И грудь, и бедра были, как у взрослой женщины. Мерзука как-то сказала: «Если хочешь знать мое мнение, мне кажется, что ей уже восемнадцать зим миновало».

По поводу возраста Деспины долгое время ходили разные слухи, но сама девушка была хороша. Вообще-то и Руслану в гареме считали красивой. Некоторые говорили, что у нее некрасивые рот и нос, но говорили они это скорее из зависти, а не потому, что так думали на самом деле. Но уж от Деспины нельзя было глаз оторвать. Когда она шла, то казалось, что плывет над полом. Ее оливковые глаза могли свести с ума кого угодно. Правда, она не умела пользоваться своей красотой. В ее глазах не видно было ни страсти, ни коварства, ни желания. Она просто была красивой и все. В гареме ее прозвали «Елена Троянская». Она была очень способной. По-турецки заговорила мгновенно, с удовольствием играла на пузатом сазе, называя его базукой, и распевала красивые греческие песни. Мелодии были нежными. Вероятно, повелителю и понравились бы когда-нибудь их переливы и однажды он пригласил бы Деспину к себе в покои и попросил бы спеть. Но Руслана была уверена, что этого не произойдет. Сулейман должен был выбрать только ее. Как только он ее выберет, Руслане останется сделать так, чтобы он ни на кого, кроме нее, больше не смотрел. Она должна очаровать Сулеймана.

Тайная война русской и гречанки, продолжавшаяся в покоях для новеньких, однажды совершенно неожиданно стала явной – как раз в тот день, когда Руслана была приготовлена и собрана, чтобы пойти в покои Валиде Хафзы Султан. Внезапно одна из служанок увидела, как Руслана вцепилась в волосы Деспины, которая в свою очередь отвешивала ей тумак за тумаком. Что же произошло? Никто не знал. Даже сильных рук Сетарет-калфы и Гюльбеяз было недостаточно, чтобы унять выдиравших друг другу волосы, царапавшихся девушек. Руслана выкрикивала ругательства по-русски, Деспина – по-гречески, иногда вставляя в речь турецкие ругательства. Обе сыпали одинаковыми угрозами: «Я тебя убью! Я тебя прикончу, как собаку!» И, будто бы собираясь сразу претворить сказанное в жизнь, вновь и вновь с яростью бросались друг на друга. Когда стало понятно, что усилий Сетарет и Гюльбеяз недостаточно, прибежало еще несколько темнокожих служанок, но и им не удалось разнять дерущихся. Деспина орала: «Московитская шлюха!», и крик был слышен во всем гареме. Руслана вцепилась гречанке в горло. «Повтори, если сможешь!» – кричала она, сжимая сопернице горло.

Если бы Сюмбюль-ага не поднял Александру в воздух, то Деспина бы и в самом деле задохнулась. На шее у нее остались следы пальцев Русланы. Там, куда вонзились ногти, виднелось несколько кровоподтеков. Руслана кричала и отбивалась: «Пусти меня, я хочу убить эту тварь!» Но главный евнух крепко держал ее. Деспина лежала на полу, пытаясь отдышаться. «Что тут произошло?» – проревел Сюмбюль, передавая Руслану своему помощнику юному Джаферу.

Никто ничего ему не сказал.

– Что здесь произошло? – рявкнул он во второй раз. Руслана молчала. Ей показалось, что сейчас он пустит в ход палку, но до палки ей дела не было. Она боялась только одного: Валиде Султан передумает принимать ее из-за этой ссоры. Зажмурившись, она ожидала удара. Когда она открыла глаза, то увидела, что Сюмбюль пинает все еще лежавшую на полу гречанку:

– Ну-ка, ты, отвечай, что здесь произошло?

Но Деспина была не в состоянии разговаривать.

Главный евнух не смог добиться правды ни от Сетарет-калфы, ни от других девушек.

Тогда он гневно повернулся к Руслане. «А с тобой я потом поговорю, – прокричал он. Брызгавшая из его рта слюна летела девушке прямо в лицо. – Уведите ее, чтобы глаза мои ее не видели».

Когда Сетарет с Джафером волокли Руслану к выходу, она услышала свист палки. Обернувшись, она увидела, как Сюмбюль-ага бьет Деспину. Та от ярости даже не кричала, чтобы соперница не слышала криков. Но, когда дверь за Русланой закрылась, раздались дикие вопли. «Теперь она поймет, с кем связалась», – пробормотала Руслана, не пытаясь даже скрыть довольное выражение на лице.

Сетарет-калфа, Мерзука и Гюль вновь отвели Руслану в хамам. Хорошенько помыв ее, попробовали уложить ей волосы. Собрав ей локоны шпильками, они выпустили несколько завитков. Примерили ей новое платье, которое, затаив дыхание, принес юный Джафер. Затем надели на нее красные шаровары из переливающейся ткани, а сверху – белоснежную рубашку, доходившую до щиколоток. Поверх – красную бархатную юбку, украшенную золотым шитьем и подвесками. Руслана ненавидела кожаные туфли с загнутыми носами. Она не могла в них ходить. Не успевала она сделать и двух шагов, как они падали у нее с ног. Но ей пришлось их надеть. Они были с такими же узорами, как и бархат, надетый на нее, и пришлись точь-в-точь по ноге.

Разглядывая девушку, Мерзука сморщилась.

– Что случилось? – Руслана боялась, что что-то может пойти не так.

– Хоть бы у нее руки отсохли, машаллах. У тебя на лице следы от ногтей этой паршивой негодницы.

Руслана выхватила зеркало. Лицо ее было все еще красным, то ли от не умерившегося еще гнева, то ли от горячей воды. Увидев царапины – одну на виске, другую на щеке, она решила, что все кончено. Как выходить с таким лицом к Валиде Султан? Это невозможно. «Никуда я не пойду, не пойду, Сетарет-калфа», – причитала она, молотя кулачком по седиру. А Сетарет-калфа ответила: «Молчи, безумная девчонка. Я что-нибудь придумаю. Никто не заметит».

Женщина выполнила обещание. Она нанесла Руслане на лицо немного пудры, румян и еще какого-то загадочного зелья, и царапины исчезли. Затем одела ей на голову маленькую шелковую тюбетейку. Сверху набросила нежную прозрачную ткань, расшитую по краям. Расправила локоны, чтобы они получше скрыли царапины. А затем отступила на шаг, словно художник, который хочет полюбоваться только что созданной картиной: «Ну вот, все готово. От царапин ничего не осталось».

Руслана не успела посмотреть на себя в зеркало, как дверь открылась и ворвался Сюмбюль-ага: «Давайте, поторапливайтесь. Матушка нашего повелителя не обязана весь день ждать эту сопливую девчонку». Он осекся на полуслове: «О Аллах! Разве мог кто-нибудь сейчас узнать эту дикарку, которая вечно скандалила и кричала?» Сюмбюль-ага не верил своим глазам. Эта девушка сведет с ума не только его. Дай Аллах, и повелитель потеряет голову, едва ее увидит. Он хорошо знал вкусы повелителя. Хорошо знал, что тот ищет в женщине, что тому нравится, что того притягивает. Конечно, он должен обо всем этом знать, ведь это его работа. И вдруг сомнение закралось в голову Сюмбюль-аге: а вдруг эта девушка похитит сердце повелителя? Тогда ведь его жизнь перевернется. Если она расскажет падишаху о том, что произошло в маленькой каморке под лестницей, то не сносить ему головы, а если сохранит их общую тайну, то к набитым золотом мешкам Сюмбюля добавятся новые. Ему нужно выбрать. Он или помешает повелителю увидеть московитскую наложницу, или, напротив, в самое короткое время найдет способ представить ее падишаху. И опытный главный евнух принял решение.

Они шагали по дворцовым коридорам к покоям Хафзы Султан – впереди Сюмбюль-ага, следом за ним Руслана, старавшаяся изо всех сил не поскользнуться и не потерять туфли, а за ней Мерзука, Сетарет, Гюльбеяз и несколько других служанок, черных и белых, имен которых Руслана не знала. Внезапно Сюмбюль-ага спросил по-русски: «Так что же все-таки там произошло?»

Руслана тут же прошептала: «Она сказала, что видела нас под лестницей».

В тот миг главный евнух поблагодарил небеса за то, что у него черная кожа. Потому что иначе бы все увидели, как в лицо ему ударила кровь. «Ай Аллах! – подумал он. – Зачем она это сделала?» Ну и что такого, что он поддался страсти и затащил московитку под лестницу? Теперь не время рассуждать. Нужно завершить дело, начатое Русланой.

– Что теперь будет? – в шепоте Русланы слышалось волнение. Ведь все мечты и планы могли рухнуть.

Постучав в изящную дверь с вырезанными на ней розами, Сюмбюль-ага прошептал: «Она больше не заговорит».

Перебирая в голове возможные пугающие варианты и стараясь не думать о произошедшем, Руслана приготовилась к неизведанному. Сейчас нужно было сосредоточиться только на том, чтобы произвести впечатление на пожилую женщину в центре комнаты. С этой женщиной связано все – ее жизнь, ее будущее, ее мечты. Она должна понравиться.

Той же ночью две больших тени, осторожно спустившиеся от дворца к берегу, бросили в воды Босфора какой-то мешок. Мешок дергался и извивался, но волны и течение тут же поглотили его. Заговорить Деспина больше не могла.

XVI

Руслана так волновалась, что ей казалось – все слышат, как колотится ее сердце. Вот и наступил ее судьбоносный час.

Она все время думала только об одном: «Я должна понравиться». Вдруг ей стало жарко: «А если Валиде Султан слышала драку? Если она решит не пускать к своему сыну эту московитскую кошку, которая вечно со всеми дерется и всех царапает?» Но ведь Руслана была приемной дочерью крымского хана! Так что ее наверняка не выгонят на улицу, а просто оставят во дворце. Или же отдадут замуж. А ведь пожилая женщина никогда никому не обещала, что примет чью-то чужую приемную дочь. Руслана с ужасом представила себе, как много лет она будет сохнуть и чахнуть в этом дворце, а затем, став седовласой старухой, умрет, так и оставшись наложницей. «Лучше смерть», – подумала она.

– Повторяй за мной все, что я буду делать. Смотри не вздумай глядеть в лицо Хафзе Султан, пока тебе не позволят. Пока не разрешат, рта не раскрывай. Не вздумай говорить громко, – шептал главный евнух.

Руслана внутренне собралась, вспоминая прежние указания Сюмбюля-аги. «Я все знаю», – сказала она самой себе. Вот уже несколько дней подряд, сидя вместе с чернокожими калфами, она твердила вслух: «Пока мне не разрешат, смотреть в лицо повелителю нельзя. Пока не разрешат, нельзя разговаривать. Говорить громко можно, только если он позволит». Иногда эти слова ей даже снились.

– Возьми себя в руки, – тихонько сказала ей стоявшая рядом Мерзука. – У тебя такой вид, как будто ты идешь к покойнику. Ты бледная, как полотно.

Руслана немедленно ущипнула себя за руку. Затем вопросительно посмотрела на Мерзуку, и та в ответ лишь утвердительно кинула.

Пока ее терзали все новые и новые страхи, дверь отворилась. Сюмбюль-ага, шепнув Руслане: «Шагай», приготовился вступить в покои госпожи с таким величественным видом, будто он являлся повелителем мира. Сложив руки на груди крестом, он на какое-то время замер в дверях, затем шагнул внутрь.

Руслана дрожала. От страха она не смогла скрестить руки на груди, как Сюмбюль-ага. Руки так тряслись, что ей никак не удавалось их поднять, – удалось только обхватить себя за живот, перешагивая порог. Она сделала несколько шагов. Поклонилась ли она? Черт побери, неужели забыла? Но где же эта женщина? Ведь поднять голову и посмотреть мне нельзя. А если я иду не в ту сторону? Она услышала, как дверь за ними тихонько закрылась. Значит, остальные остались за порогом. Куда пропал Сюмбюль-ага? Он все еще рядом? Он справа от меня или слева? Мне уже так хочется поднять голову и посмотреть!

Она не знала, сколько уже стоит, опустив голову и уставившись в пол. Тем временем раздался женский голос. Голос был невысоким, но в нем чувствовались повелительные интонации. Он не был тонким, но был по-женски обволакивающим.

– Сюмбюль, – произнесла Валиде Султан. – Сегодня что-то произошло в покоях для новеньких?

О господи! Все кончено! Она обо всем знает! Я пропала!

Все эти мысли обожгли Руслану. От паники она даже не слышала, что ответил Сюмбюль-ага. Ясно было только, что Валиде Султан не устраивает его ответ.

– Ага, разве ты не знаешь, что гарем – это дом нашего падишаха, и никто не смеет нарушать его тишину и покой? А это что за шум? Что за бесстыдство?

– Я все знаю, моя госпожа.

– Почему говоришь, что ты знаешь, раз ты потворствуешь такому бесстыдству?

– Наша великая госпожа лучше меня знает, как трудно управлять покоями для новеньких.

– Что это еще такое, Сюмбюль? Неужели дом нашего сына поручили аге, который не может справиться с новенькой?

Голос женщины стал еще более гневным. Руслана дрожала – ситуация усложнялась.

– Моему повелителю беззаветно предан не только один Сюмбюль, а тысячи таких, как я! Каюсь, мы не смогли утихомирить склоки невоспитанных безбожниц, – почтительно отвечал евнух. – Если их крики достигли слуха моей госпожи и прогневали ее, то ваш покорный раб всегда в ваших руках.

Покой и уверенность, звучавшие в голосе Сюмбюля-аги, вселили в Руслану надежду.

Женщина не унималась:

– Кто эта безбожница, которая ни правил, ни порядков не чтит? Что ей делать в гареме?

Ясно было, что сейчас придется рассказать всю правду.

– Шум устроила одна новенькая, моя госпожа.

– Это я поняла, Сюмбюль. Только не пытайся защищать безбожницу. Кто она?

Сюмбюль-ага помолчал. Ясно было, что ему больше ничего не оставалось, кроме как сказать: вот она, перед вами.

А может быть, Руслане самой следовало смело поднять голову и во всем признаться? Ей вдруг захотелось положить конец этой мучительной сцене. Она уже собиралась привести в действие свое безрассудное решение, как вдруг Сюмбюль-ага произнес: «Одна скандальная греческая девица, моя госпожа. Ее зовут Деспина».

Руслана чуть было не вскрикнула от радости. Значит, Сюмбюль не собирался ее выдавать.

– Сколько уже в гареме эта Деспина?

– Уже несколько месяцев.

– Несколько месяцев, а до сих пор не выучила, что в доме повелителя нельзя кричать? И с кем же эта невоспитанная новенькая повздорила?

Руслане снова показалось, что все кончено и что женщина обо всем знает.

У Сюмбюля-аги теперь не было выхода. Сейчас он вынужден будет сказать, что на самом деле драку устроила Руслана и что, если бы он не успел, она бы уже задушила гречанку. Руслана от страха зажмурилась.

– Да с кем она только не повздорила, моя госпожа! Она набросилась на всех. Я думаю, что эта девушка – сумасшедшая.

Вновь Руслана была спасена. Сюмбюль явно решил скрыть любовное свидание под лестницей, и Руслана подумала: «А ведь если о нашей встрече станет известно, его голова полетит с плеч».

– И чего же хотела эта Деспина?

– Чего она только не хотела, моя госпожа! И еда ей не нравится, и ложе, и комната, все время задирает девушек, которые идут к повелителю. На всех кричит… – он на мгновение замолчал, а затем сказал: – Я собирался сказать, что, если моя госпожа позволит… Евнух не договорил.

– Говори, Сюмбюль-ага, чего же ты молчишь? Что нужно сделать для того, чтобы в гареме моего покойного супруга, султана Селима Явуза и моего сына, султана Сулеймана Хана, наступили мир и покой?

Руслана поняла, что задумал главный евнух. Сюмбюль-ага повел разговор так, что теперь Валиде Султан согласилась бы на все, что он сказал. Такая игра ей понравилась. Надо будет перенять.

– Вот, о чем я хотел сказать, госпожа. Эта гречанка недостойна покровительства нашего падишаха.

– Что ты хочешь предложить?

– Если моя госпожа позволит, то мы можем ее отпустить. Пусть идет и поищет свое счастье за порогом дворца.

Молчание…

Руслане уже надоело рассматривать ковры на полу. Ей показалось, что время замерло. Но Валиде Султан медлила с ответом, и Сюмбюлю-аге пришлось привести последний довод.

– Я опасаюсь, моя госпожа, что когда-нибудь однажды эта девчонка, накажи ее Аллах, может замыслить что-то злое против нашего падишаха.

– Прикуси свой язык. Я ничего не слышала. Что делать безумной в гареме? Я позволяю тебе решить дело в соответствии с приличиями.

Победа! Победа! Руслане хотелось кричать от радости, а на лице Сюмбюля-аги не дрогнул ни один мускул. А почему он должен был дрогнуть? Дело он уже давно решил. А раз было повеление удалить Деспину из дворца, то девушку теперь никто не будет искать. Да если бы кто-нибудь и спросил, то у Сюмбюля-аги был приготовлен ответ: «О ком вы спрашиваете? Об этой сумасшедшей гречанке? Кто знает, где она. Надеюсь, судьба улыбнулась ей».

Но Руслана не догадывалась, о чем думает Сюмбюль-ага. Она радовалась только оттого, что Деспину прогонят из дворца. Теперь о ней могли болтать что угодно, кто же поверит той, которую прогнали из гарема.

«Я мать повелителя. Подойди, девушка».

Голос Валиде Султан теперь казался Руслане самой нежной песней.

– Из-за этой негодницы я совсем про тебя забыла. Это дело мы решили, теперь можем поболтать с тобой.

Какой-то миг Руслана не могла даже пошевелиться. Неужели до заветной цели остался всего один шаг? Но нет! Даже если она понравится женщине, это не означало, что она с честью пройдет экзамен и понравится султану Сулейману.

Хафза Султан увидела, что тонкая и изящная, как ветка ивы, девушка не двигается с места, и весело повторила: «Ну-ка подойди ко мне, девушка».

Руслана приблизилась к ней, плавно и изящно ступая по полу, как ее научили в Бахчисарайском дворце.

– Так, значит, ты и есть та самая Александра, которую удочерила мать Айше Ханым и которая стала сводной сестрой жене крымского хана Ай Бала Хатун?

Руслана лишь кивнула. Не могла же она сейчас сказать матери повелителя, что теперь ее зовут иначе?

На помощь опять поспел Сюмбюль-ага: «Ваша покорная раба просит, чтобы теперь ее называли Руслана. Она решила, что всем во дворце трудно будет произносить ее прежнее имя».

– Руслана?

Руслана вновь кивнула.

– Ну что же, так тому и быть. К тому же ты русинка. Ты очень ловко придумала. И русинка, и Руслана.

Мать падишаха разглядывала ее всю, с ног до головы. Может быть, она сравнивала ее с Гюльбахар Махидевран, женщиной, сделавшей счастливым повелителя? Руслана чувствовала, что Валиде Султан оценивает ее.

«Какая она изящная», – подумала Хафза Султан. Она не была такой высокой, как Махидевран, однако очень молодой, моложе Гюльбахар. И свежей, как полевой цветок.

– Подними-ка голову, девушка.

И вот этот миг наступил. Сейчас ей предстоит встретиться взглядом с матерью османского падишаха! Этот первый взгляд определит все. В ответ она только склонилась еще ниже. Ведь Сетарет-калфа строго-настрого велела ей: «Смотри, красавица моя, если госпожа о чем-то спросит тебя, сразу же не отвечай, сначала низко поклонись и поприветствуй ее».

Руслана так и сделала.

Взгляды их наконец-то встретились. Пожилая женщина в окружении нескольких придворных дам у ее ног величественно сидела на роскошном седире перед огромным окном – за ней была стена, украшенная зелеными и белыми изразцами, словно перламутром.

Сама того не замечая, Руслана приблизилась на несколько шагов к Валиде Султан. И у Хафзы Султан дрогнуло сердце при виде такой легкой походки. Руслана напомнила ей о юности. «Ах, – подумала она, – видела бы ты меня, как я ходила в молодости». Она вспомнила те дни, когда приехала наложницей к Селим Хану после Айше Хатун из Крыма. Айше Хатун никак не могла родить Селиму сына. И ведь она не обиделась на Хафзу, которая перешла ей дорогу, а наоборот, научила всем дворцовым премудростям и тонкостям. А еще научила плавно и красиво ходить – так передвигаться умели только крымские женщины. Так что из простой наложницы Хафза стала Хасеки, а затем и Валиде Султан. «Сколько лет, – думала Хафза Султан, – уже прошло с тех пор, как я ходила так в последний раз? Получилось бы у нее теперь скользить на пальцах? Кто научил этому девушку? Гюльдане Султан или Ай Бала Ханым?»

Руслана подошла к пожилой женщине еще ближе. Придворные дамы, сидевшие у ног Валиде Султан, изумленно переглянулись. Что она себе позволяет? Разве можно так близко подходить к матери повелителя и прямо смотреть ей в глаза? Одна такая дама недовольно посмотрела на Сюмбюля-агу, словно бы говоря: «Ты что их там, совсем не воспитываешь?»

Пожилая женщина продолжала внимательно разглядывать Руслану. Белая вышитая вуаль словно бы придавала невинной красоте девушки какую-то таинственность. Глаза русинки совершенно поразили пожилую женщину. В сумраке комнаты они казались то сине-зелеными, как море, то голубыми, как небо. Полные губы могли свести с ума любого мужчину. У девушки были лебединая шея, горделивая осанка, тоненькая талия и округлые, манящие бедра. От нее исходили какая-то особенная сила и очарование.

– Вы очень похожи на мою приемную матушку Гюльдане, – неожиданно произнесла наложница.

Хотя обращение к матери повелителя было оскорбительным, в нежном голосе Русланы прозвучало все: боль, тоска, растерянность, радость. Услышав имя матери своей подруги, Валиде Султан попыталась найти в голосе девушки какой-нибудь намек на лицемерие, но не нашла. Значит, Руслана действительно очень любила свою приемную мать.

Хафза Султан попыталась вспомнить лицо Гюльдане Султан, которую видела несколько раз в те самые дни, когда Менгли Гирей Хан находился в ссылке в Стамбуле. Вспомнились ей только красивые раскосые глаза.

– Наша Гюльдане Султан цвела и отцвела, как прекрасная роза, – вздохнула женщина.

Руслана ответила на это невольным всхлипом.

– Как ты можешь плакать по женщине, которая не была тебе родной матерью?

В ответ раздалось уже рыдание.

Валиде Султан вновь долго и внимательно смотрела на русинку. Девушка плакала совершенно искренне.

– Слезы делают тебя сильнее, девушка, – медленно проговорила Валиде Султан.

Сюмбюль-ага и служанки никогда еще не слышали от главной женщины дворца таких слов.

Тут мать падишаха заметила, что Руслана краем глаза следит за Сюмбюлем-агой, и повернулась к главному евнуху.

– Ты все еще здесь, Сюмбюль? Пока по дворцу разгуливает сумасшедшая, которая пытается нарушить порядок в доме моего сына, ты застыл здесь и слушаешь ахи и вздохи?

Сюмбюль-ага растерялся.

– Уходи, Сюмбюль, занимайся своими обязанностями.

Озадаченный, Сюмбюль-ага направился к двери. Поклонившись три раза на пороге Валиде Султан и, уже выходя, он подумал: «Ты ловко обделал очередное выгодное дельце, Сюмбюль. Эта девушка из Московии лишит разума самого повелителя. Ах, бедная Махидевран Гюльбахар Хасеки!»