Текст книги "Происхождение"

Глава 15

Тоннель шириной метров шести, плавно идущий налево и вверх, был сделан из плотной черной ткани, натянутой на полукруглые арки. Пол покрывала роскошная черная ковровая дорожка, а две светящиеся полосы по ее краям чуть рассеивали темноту.

– Пожалуйста, снимите обувь, – шепотом повторял смотритель музея вновь прибывшим. – Снимите и возьмите ее в руки.

Лэнгдон снял лакированные вечерние туфли, и ноги в носках погрузились в мягчайший ворс ковра. Все тело вмиг инстинктивно расслабилось. Послышались блаженные вздохи – остальные гости испытали то же самое.

Мягко ступая, Лэнгдон двинулся вперед по тоннелю туда, где у черного занавеса гостей встречали смотрители музея. Каждому вручали нечто похожее на толстое пляжное полотенце, а затем провожали дальше.

Возгласы радостного удивления постепенно сменились настороженной тишиной. Лэнгдон наконец подошел к занавесу, и смотритель протянул ему аккуратно сложенный кусок ткани – как оказалось, не полотенце, а небольшое ворсистое одеяло, к одной стороне которого была пришита подушка. Лэнгдон поблагодарил и шагнул за приоткрытую завесу.

Второй раз за вечер он застыл в изумлении. Конечно, он пытался представить, что увидит по ту сторону занавеса. Но такого точно не ожидал.

Мы что… за городом?

Перед ним раскинулась широкая лужайка, над ней сияло звездное небо. Узкий месяц всходил над одиноким кленом, стрекотали сверчки, теплый ветер ласкал лицо, воздух был напоен ароматом свежеподстриженной травы, сменившей мягкий ковер под ногами.

– Сэр, пожалуйста, выберите себе место, – прошептал смотритель музея и, взяв Лэнгдона за руку, вывел на лужайку. – Расстелите одеяло, ложитесь и наслаждайтесь.

Лэнгдон стоял на траве в окружении столь же ошеломленных гостей – все выбирали места, чтобы постелить одеяла. Лужайка была большая, размером с хоккейную площадку, ее окружали деревья, заросли овсяницы и камыша. Камыш тихо шелестел на ветру.

Лэнгдону понадобилось несколько сенунд, чтобы понять: все это иллюзия. Но какая! Настоящее произведение искусства.

Это напоминает сложно устроенный планетарий, думал он, поражаясь, с каким вниманием к деталям выполнена работа.

Небо, звезды, месяц, плывущие облака – все это проекция. Равно как и пологие холмы вдалеке. Камыш, деревья с шелестящими листьями, кустарники – очень искусная имитация или даже живые растения в горшках. Туман, окутывающий кусты и деревья, хитроумно скрывал острые углы и прямые стены огромного зала. Так возникала иллюзия окружающей природы.

Лэнгдон присел и потрогал траву. Мягкая, совсем как настоящая, разве что совершенно сухая. Он где-то читал о новых синтетических покрытиях, способных ввести в заблуждение даже профессионального спортсмена. Но Кирш пошел еще дальше – он создал удивительно правдоподобную рукотворную почву со всеми ее изъянами и неровностями. Кочки, ямки – как на настоящем лугу. Лэнгдон вспомнил, когда впервые собственные чувства точно так же обманули его. Он был тогда ребенком, и его маленькая лодка плыла под лунным светом к гавани, где отчаянно палил из пушек боевой пиратский парусник. Детское сознание не могло постичь, что никакой гавани на самом деле нет, а есть подземный театр, сооруженный в пещере с водой. Классический аттракцион «Диснейуорлда» – «Пираты Карибского моря».

Но сейчас все было удивительно правдоподобно, и на лицах других гостей Лэнгдон видел такой же изумленный восторг. Надо отдать Эдмонду должное – он создал такую удивительную иллюзию, что сотни взрослых серьезных людей сбросили свои дорогущие туфли, легли на траву и устремили взгляды к небу.

Так мы делали в детстве, а потом повзрослели и все забыли.

Лэнгдон, положив голову на подушку, растянулся на мягкой упругой траве. В небе над ним мерцали звезды, и на мгновение он снова стал подростком. Вернулся в те годы, когда на пару с лучшим другом лежал в полночь на роскошном газоне гольф-поля Болд-Пик и размышлял о тайнах мироздания. Если повезет, подумал Лэнгдон, Эдмонд Кирш сегодня раскроет нам некоторые из этих тайн.

Стоя в дальнем углу площадки, адмирал Луис Авила еще раз окинул лужайку взглядом. Затем, никем не замеченный, сдвинул в сторону черный занавес, через который только что вошел, и оказался в пустом тоннеле. Провел рукой по черной ткани, нашел место соединения полотнищ. Стараясь действовать как можно тише, расстегнул липучку, шагнул на другую сторону тоннеля и снова соединил ткань позади себя.

Иллюзия растворилась.

Лужайка исчезла.

Теперь Авила находился в громадном прямоугольном помещении, почти все пространство которого занимал большой овальный пузырь. Зал внутри зала. Эту конструкцию, напоминающую шапито, окружали высокие строительные леса, на которых громоздились осветительные приборы, аудиоколонки и пучки кабелей. Направленные на полупрозрачную поверхность шатра мерцающие видеопроекторы светились все одновременно, изливая мощные разноцветные лучи. Именно благодаря им люди на искусственной лужайке видели звездное небо и отдаленные холмы.

Авила отдал должное таланту Кирша: футуролог умеет создавать драматические эффекты. Впрочем, он и представить себе не может, какая драма здесь развернется сегодня.

Помни, что поставлено на карту. Ты – солдат священной войны. Часть великого целого.

Авила вновь и вновь прокручивал в голове свой план – шаг за шагом. Опустив руку в карман, он хотел уже вытащить крупные тяжелые четки. И в этот момент верхний ряд колонок внутри шатра будто взорвался звуком, выпустив на волю человеческий голос. Громыхая, он несся с неба, словно Глас Божий:

– Добрый вечер, друзья. Меня зовут Эдмонд Кирш.

Глава 16

В это же время в Будапеште рабби Кёвеш мерил нервными шагами тесное пространство своего házikó. В руке он сжимал телевизионный пульт и, с тревогой ожидая звонка епископа Вальдеспино, переключался с канала на канал.

Последние десять минут несколько новостных телеканалов прерывали свою программу ради прямого эфира из музея Гуггенхайма в Бильбао. Комментаторы обсуждали прошлые достижения Кирша и размышляли, чем он собирается поразить на этот раз. Кёвеш поежился. Интерес к предстоящему событию рос как снежный ком.

Для меня это уже не тайна.

Три дня назад в Монтсеррате Эдмонд Кирш показал Кёвешу, аль-Фадлу и Вальдеспино рабочую версию презентации своего открытия. Теперь, не сомневался рабби, то же самое предстоит узнать всей планете.

Сегодня вечером мир станет другим, с горечью подумал он.

Телефонный звонок оторвал Кёвеша от тяжелых мыслей.

Вальдеспино обошелся без предисловий:

– Иегуда, боюсь, у меня снова плохие новости. – Мрачным голосом он пересказал рабби шокирующие известия из Эмиратов.

Кёвеш в ужасе зажал ладонью рот. Потом проговорил:

– Аллама аль-Фадл… покончил с собой?

– Как раз этот вопрос сейчас и обсуждается. Его нашли недавно, далеко в пустыне… он как будто ушел умирать. – Вальдеспино помолчал. – Возможно, не выдержал нервного напряжения последних дней. Это все, что я могу сказать.

Аль-Фадл и самоубийство? Кёвеш представил себе это, нахлынула волна боли, а за ней – смятение. Да, и его самого мучают мысли о последствиях открытия Кирша. Но чтобы аллама в отчаянии свел счеты с жизнью? Нет, невозможно.

– Здесь что-то не так, – произнес рабби. – Не верю, что он пошел на такое.

Вальдеспино долго молчал.

– Рад, что вы так думаете, – наконец сказал он. – Должен признаться, и я с трудом могу принять версию самоубийства.

– Тогда… кто же это сделал?

– Тот, кому важно было сохранить в тайне открытие Эдмонда Кирша, – мгновенно ответил епископ. – Тот, кто, как и мы, думал, что Кирш сделает заявление не сегодня, а через несколько недель.

– Но Кирш уверял, что никто ничего не знает! – возразил Кёвеш. – Только вы, аль-Фадл и я.

– Может, и здесь он солгал. Но даже если Кирш действительно рассказал об открытии только нам троим, вспомните, как отчаянно наш друг Саид аль-Фадл выступал за публичность. Возможно, он поделился информацией с кем-то из приближенных в Эмиратах. Возможно, этот приближенный, как и я сам, счел, что открытие Кирша повлечет за собой опаснейшие последствия.

– И что отсюда следует? – раздраженно спросил рабби. – Что кто-то близкий к аль-Фадлу убил его ради сохранения тайны? Но это вздор!

– Рабби, – холодно произнес епископ. – Поверьте, я не знаю, что произошло. Я лишь пытаюсь найти ответы. Так же, как и вы.

Кёвеш перевел дух.

– Простите. Все никак не могу смириться с тем, то Саида больше нет.

– И я не могу. Но если Саида убили из-за информации, которой он владел, значит, и мы с вами должны быть очень осторожны. Возможно, мы следующие.

Кёвеш недолго помолчал, прежде чем сказал:

– Как только открытие станет достоянием общественности, нас незачем будет убивать.

– Верно, но пока это не так.

– Ваше преосвященство, до заявления Кирша остаются считанные минуты. Репортаж транслируют по всем каналам.

– Да… – Вальдеспино устало вздохнул. – Кажется, я должен признать, что мои молитвы остались без ответа.

Неужели епископ молил Бога о помощи, о том, чтобы Кирш отказался от своих намерений?

– Но даже если все всё узнают, – продолжил Вальдеспино, – успокаиваться рано. Думаю, Кирш с превеликим удовольствием объявит миру, что три дня назад консультировался с религиозными лидерами. Сейчас я уже сомневаюсь, что он руководствовался этическими соображениями, когда просил о встрече. Если он назовет наши имена, нас скорее всего ждут тщательные проверки и, возможно, суровая критика со стороны собратьев. Наверняка они сочтут, что мы должны были действовать, принять какие-то меры. Простите, но я… – Епископ запнулся, как будто хотел добавить что-то еще, но внезапно передумал.

– Что? О чем вы? – Кёвеш ждал продолжения.

– Поговорим об этом позже. Я позвоню вам после презентации Кирша. До тех пор, пожалуйста, никуда не выходите и заприте дверь. Ни с кем не разговаривайте и будьте предельно осторожны.

– Антонио, вы пугаете меня.

– Сам того не желая. Теперь мы можем только ждать и смотреть, как будет реагировать мир. Отныне все в руках Божьих.

Глава 17

С небес зазвучал голос Эдмонда Кирша, и прохладная лужайка в недрах музея Гуггенхайма затихла. Сотни людей, раскинувшись на одеялах, смотрели в сияющее звездное небо. Роберт Лэнгдон, лежа в центре поляны, испытывал непонятное волнение.

– Давайте сегодня снова станем детьми, – заговорил Кирш. – Посмотрим на звезды и откроем наше сознание новым перспективам.

Напряжение публики росло.

– Сегодня мы первооткрыватели, – продолжил Кирш. – Оставим все позади, устремимся в безграничный океан, где нас ждут новые земли, которых никто никогда не видел, почувствуем дрожь в коленях и благоговейный трепет – такой, когда вдруг понимаешь, что мир куда больше, чем могло «присниться нашим мудрецам». Распахнем сознание.

Впечатляет, подумал Лэнгдон. Интересно, это запись или он прямо сейчас читает текст за кулисами?

– Друзья мои, – гремел в небесах голос Кирша, – мы собрались, чтобы узнать о великом открытии. Прошу вас, наберитесь терпения. Сегодня произойдет переворот в истории человеческой мысли, и очень важно прочувствовать контекст, в котором он происходит.

Постепенно начал нарастать гул. Лэнгдон почувствовал, как все у него внутри задрожало от мощных басов из динамиков.

– Нам нужно подготовиться к великому событию. И поможет нам в этом знаменитый ученый, настоящая легенда в мире символов и кодов, знаток истории, религии и культуры… и мой дорогой друг. Дамы и господа, встречайте: профессор Гарвардского университета Роберт Лэнгдон!

Раздались бурные аплодисменты. Лэнгдон с удивлением приподнялся на локте. Звездное небо над головой вдруг превратилось в большую переполненную аудиторию, по которой под восхищенными взглядами студентов в пиджаке марки «Харрис твид» расхаживал… Роберт Лэнгдон.

Так вот она, моя роль, подумал Лэнгдон, устраиваясь поудобнее.

– Для древних людей, – говорил с экрана вверху Лэнгдон, – Вселенная была полна тайн. Многое не поддавалось пониманию. И наши предки создали целый пантеон богов и богинь, чтобы объяснить то, перед чем разум был бессилен: гром, землетрясения, приливы и отливы, извержения вулканов, чума, бесплодие и даже любовь.

Сюрреализм какой-то, подумал Лэнгдон, слушая самого себя.

– Древние греки считали, что шторм на море вызван гневом Посейдона.

Изображение Лэнгдона исчезло с экрана, но голос продолжал звучать.

Огромные волны с грохотом прокатились по потолку, сотрясая все вокруг. Лэнгдон с изумлением увидел, как пенные валы преобразились в заснеженную тундру, по которой змеилась поземка. Повеяло холодом.

– Наступала зима, – продолжал Лэнгдон за кадром, – это природа оплакивала ежегодное пленение Персефоны подземным миром.

На лужайке опять потеплело, и заснеженный ландшафт постепенно трансформировался в гору, из вершины которой извергались клубы дыма, искры и лава.

– Римляне считали, что каждая такая гора, – говорил Лэнгдон, – это дом Вулкана, бога-кузнеца, который стучит молотом по наковальне внутри горы, и из трубы его горна летят искры и пламя.

Лэнгдон почувствовал, как запахло серой, и удивился, насколько искусно Эдмонд превратил обычную лекцию в захватывающее мультисенсорное действо.

Извержение вулкана внезапно закончилось. В наступившей тишине снова застрекотали сверчки, над лужайкой повеял теплый ветер, запахло свежескошенной травой.

– Наши предки придумали множество богов, – говорил Лэнгдон. – Нужно было объяснить не только загадки мироздания, но и вполне житейские тайны.

Над головой снова появились звезды, но на этот раз с линиями, очерчивающими созвездия, и с изображениями соответствующих божеств.

– Бесплодие было связано с немилостью богини Юноны. Любовь – это сердце, пронзенное стрелой Эрота. Эпидемии – наказание, которое насылает на провинившихся Аполлон.

На потолке появлялись новые созвездия и новые боги.

– В моих книгах, – продолжал Лэнгдон, – я пользуюсь термином «бог пробела». Когда у наших предков возникал пробел в понимании того или иного явления природы, они заполняли его соответствующим «богом».

Вверху появился многофигурный коллаж из изображений и статуй древних божеств.

– Для бесчисленных пробелов в знаниях требовались бесчисленные божества. Но вот прошли века, и настало время науки.

В небесах возник коллаж из математических знаков и физических формул.

– Наши знания о природе ширились и росли, пробелов становилось меньше, и пантеон постепенно пустел.

Изображение Посейдона на потолке медленно отошло на второй план.

– Мы узнали, – продолжал Лэнгдон, – что приливы и отливы обусловлены фазами Луны, и Посейдон стал не нужен.

Изображение Посейдона с легким хлопком развеялось в дым.

– Как известно, подобная участь постигла всех древних богов. Один за другим они умирали, ибо наш крепнущий разум уже не нуждался в их помощи.

Изображение богов вверху стали меркнуть одно за другим: бог грома, бог землетрясения, бог, насылающий чуму…

– Но не надо думать, – говорил Лэнгдон, пока боги исчезали с небес, – что они «безропотно уходили во тьму»[27]27
  Отсылка к стихотворению валлийского поэта Дилана Томаса «Не уходи безропотно во тьму, / Не дай погаснуть свету своему». Перевод В. Бетаки.


[Закрыть]. Расставание с богом – сложный и долгий процесс. Верования глубоко коренятся в наших душах. Они впитываются с детства благодаря родителям, учителям, священникам. Религиозные взгляды изменяются на протяжении жизни нескольких поколений. И часто это сопровождается ужасами и насилием.

Раздались воинственные крики и звон мечей, боги один за другим продолжали исчезать. Наконец, на небесах осталось изображение одного бога: суровое лицо, развевающаяся белая борода.

– Зевс, – торжественно провозгласил Лэнгдон. – Царь богов. Самый грозный и почитаемый в языческом пантеоне. Зевс дольше других держал оборону. Он бился не на жизнь, а на смерть, чтобы «не дать погаснуть свету своему»[28]28
  Отсылка к тому же стихотворению Дилана Томаса.


[Закрыть]. Как, впрочем, в свое время бились те боги, на смену которым он пришел.

Наверху появились изображения Стонхенджа, шумерских зиккуратов, великих египетских пирамид. И снова вернулся Зевс.

– Почитатели Зевса так стойко выдерживали натиск христианства, что новой побеждающей религии ничего не оставалось, как сделать лицо Зевса лицом своего нового Бога.

Бородатый Зевс постепенно трансформировался в Бога-Творца с фрески Микеланджело «Сотворение Адама» на потолке Сикстинской капеллы.

– Сегодня мы не верим рассказам, подобным «биографии» Зевса, якобы вскормленного молоком козы и получившего силу от одноглазых чудовищ-циклопов. Теперь это назвается мифологией – собранием причудливых фантастических историй, позволяющих лучше понять мир, в котором жили наши суеверные предки.

На потолке появилось фото пыльной библиотечной полки с кожаными корешками томов – старинные книги с мифами о божествах природы – Баале, Иштар, Осирисе и множестве других.

– Сегодня все обстоит иначе, – провозгласил Лэнгдон. – Наши взгляды изменились.

Вверху замелькали новые образы – бездонные глубины космоса, электронные чипы, медицинские лаборатории, ускорители элементарных частиц, ревущие реактивные самолеты.

– Мы интеллектуально развиты и технологически продвинуты. Мы больше не верим в кузницу в недрах вулкана и в бородача с трезубцем. Мы не похожи на наших суеверных предков…

Или похожи, прошептал Лэнгдон почти в унисон с записью.

– Или похожи? – тут же прозвучало сверху. – Мы считаем себя современными, образованными, но и сегодня мировые религии призывают верить в чудеса: воскресение, непорочное зачатие, гнев Божий, насылающий чуму и наводнения, ожидающие нас после смерти адские муки или райское блаженство.

Лэнгдон говорил, и на потолке появлялись знакомые христианские сюжеты: воскресение, Дева Мария, Ноев ковчег, расступившиеся воды Красного моря, картины ада и рая.

– Попробуем представить, – продолжал Лэнгдон, – как посмотрят на нас историки и антропологи будущего с точки зрения достижений своего времени. Не покажется ли им наша эпоха с ее религиозными верованиями темной и непросвещенной? Не посмотрят ли они на наших богов так, как мы смотрим на Зевса? Не задвинут ли они наши «священные тексты» на пыльную полку истории?

Вопрос повис в наступившей темноте.

Напряженную тишину нарушил голос Эдмонда Кирша.

– Именно так и будет, профессор, – пророкотал он откуда-то сверху. – Я верю, что все будет именно так. Грядущие поколения будут сидеть и ломать голову: ну как же мы, с нашей наукой и технологиями, могли верить в то, чему сегодня нас учит религия?

Голос Кирша креп, в «небесах» сменялись картины: Адам и Ева, женщины в паранджах, босой индус, шагающий по горящим углям.

– Я уверен, – продолжал Кирш, – узнав про наши обряды, будущие поколения определенно решат, что мы жили в темные времена. И в качестве доказательства укажут на наши верования: Бог сотворил человека в чудесном саду, всемогущий творец повелел женщине скрывать лицо, и в честь богов мы время от времени должны поджигать себе пятки.

На потолке быстро замелькали кадры различных религиозных церемоний – от изгнания бесов и крещения до чудовищного пирсинга и сжигания жертвенных животных. Слайд-шоу закончилось душераздирающим видео: индийские служители культа сбрасывают ребенка с пятнадцатиметровой башни. Человек в белом отпускает младенца, тот летит с высоты и падает на растянутый холст, который радостные люди держат внизу как пожарный тент.

Церемония в храме Гришнешвор[29]29
  Храм Гришнешвор в индийском штате Махараштра – место проведения одного из самых необычных и потенциально опасных ритуалов в мире. Обряд, как правило, заканчивается для ребенка серьезной психологической травмой.


[Закрыть], подумал Лэнгдон. Считается, этот обряд наделяет ребенка умом и здоровьем.

Кошмарное видео наконец закончилось.

В полной темноте гремел голос Кирша:

– Как могло случиться, что сознание современного человека, способное к точному логическому анализу, мирится с религиозными верованиями, противоречащими элементарной логике?

Над головой снова появилось звездное небо.

– Ответ на этот вопрос, – продолжал Эдмонд, – оказался очень простым.

Нейроны, догадался Лэнгдон.

– Человеческий мозг, – произнес Эдмонд. – Почему он верит в то, во что верит?

Вверху появилось изображение мозга: пульсирующие узелки посылали электрические импульсы по светящимся волокнам к другим узелкам.

– Наш мозг, – продолжал Кирш, – это органический компьютер, и у него есть своя операционная система. Набор правил, который упорядочивает хаотический поток информации, поступающей в течение дня, – разговоры, обрывки музыкальных фраз, полицейские сирены, вкус шоколада. Несложно понять, что поток входящей информации пестр и разнороден, а мозг должен во всем разобраться. На самом деле операционная система мозга и предопределяет наше восприятие реальности. К несчастью, тот, кто написал программу для операционной системы нашего мозга, обладал странным чувством юмора. Строго говоря, это он виноват в том, что мы верим в самые невероятные вещи.

Синапсы исчезли, и в мозгу стали тесниться знакомые картинки: астрологические карты, идущий по воде Иисус, основатель сайентологии Рон Хаббард, египетский Осирис, индуистский бог Ганеша с четырьмя руками и головой слона, мраморная статуя Девы Марии, по щекам которой текут настоящие слезы.

– Как программист, я спрашиваю себя: почему наша операционная система выдает такие странные результаты? Исследовав эту систему, мы обнаружим, что она построена на двух принципах.

Над головой появилась гигантская надпись:

ИЗБЕГАЙ ХАОСА.

НАВОДИ ПОРЯДОК.

– Вот корневая программа нашего мозга, – продолжал Эдмонд. – Именно к этому он стремится. Победить хаос, установить порядок.

Помещение вдруг наполнили беспорядочные звуки – как будто ребенок бессмысленно колотил по клавишам фортепиано. Лэнгдон и остальные гости непроизвольно напряглись.

Перекрывая какофонию, Кирш продолжал:

– Бессмысленное бренчание на пианино – невыносимо, правда? Но вот те же ноты, расставленные в определенном порядке…

Мучительный шум прекратился, и в зале зазвучал «Лунный свет» Дебюсси.

Лэнгдон почувствовал, как мускулы расслабляются, и напряжение зала быстро развеивается.

– Наш мозг ликует, – снова заговорил Кирш. – Но ведь это те же самые ноты. И тот же инструмент. Дебюсси создал порядок. Такое же удовольствие мы испытываем, когда находим нужный фрагмент пазла или выравниваем картину, висящую на стене. Наша предрасположенность к порядку записана в ДНК. Поэтому неудивительно, что многие считают самым гениальным изобретением компьютер – машину, которая специально создана для того, чтобы преобразовывать хаос в порядок. Не случайно компьютер по-испански называют ordenador, что в буквальном переводе означает – «упорядочиватель».

Вверху появилось изображение огромного суперкомпьютера и одинокого молодого человека у монитора.

– Представьте, что у вас есть супермощный компьютер с доступом ко всей информации мира. Вы можете задать ему любой вопрос. Предположим, мы задаем ему один из двух фундаментальных вопросов, которые волнуют человечество с тех самых пор, как мы обрели способность мыслить.

Молодой человек постучал по клавиатуре, и на мониторе появился текст:

Откуда мы?

Что нас ждет?

– Другими словами, мы спрашиваем компьютер о нашем происхождении и нашей судьбе. И получаем ответ.

На мониторе замигали слова:

ДЛЯ ТОЧНОГО ОТВЕТА НЕДОСТАТОЧНО ДАННЫХ.

– Не очень информативно, – сказал Кирш. – Зато честно.

Зрители снова увидели изображение человеческого мозга.

– А если мы спросим вот этот маленький биологический компьютер: откуда мы? Ответ будет совершенно иной.

Мозг стал продуцировать череду религиозных образов: Бог, создающий Адама, Прометей, лепящий из глины первого человека, Брахма, творящий людей из разных частей своего тела, африканский бог, раздвигающий облака и опускающий двух людей на землю, скандинавские боги, вырубающие мужчину и женщину из деревьев, найденных на берегу моря.

– А теперь спросим, – продолжал Эдмонд. – Что нас ждет?

Появились новые образы: безмятежные небеса, адский огонь, иероглифы из древнеегипетской Книги Мертвых, высеченные на камне астральные проекции, греческие Елисейские поля блаженных, каббалистическое описание переселения душ гильгуль нешамот, буддистские и индуистские схемы реинкарнации, теософические круги «страны вечного лета».

– Для человеческого мозга, – объяснял Кирш, – любой ответ лучше отсутствия ответа. Для нас невыносимо оказаться в ситуации «недостаточно данных». Поэтому мозг изобретает недостающие данные и предлагает нам если не сам порядок, то иллюзию порядка – мифы, философские и религиозные системы, так или иначе объясняющие необъяснимое.

Религиозные образы продолжали плыть над головами, а Кирш говорил, все больше воодушевляясь:

– Откуда мы? Что нас ждет? Эти два фундаментальных вопроса человеческого бытия долгие годы не давали мне покоя. Я пытался найти ответы на них. – Эдмонд сделал паузу и с печалью в голосе продолжил: – К несчастью, миллионы верующих считают, что знают ответы на эти фундаментальные вопросы. И поскольку разные религии отвечают на эти вопросы по-разному, то все свелось к выяснению, какой рассказ о Боге Единственно Верный.

На экране вверху загрохотали взрывы, артиллерийские и минометные обстрелы – кровавый фотомонтаж религиозных войн – несчастные беженцы, оставшиеся без крова и семьи, тела мирных жителей.

– История религий – это история непрекращающейся взаимной вражды. Вражды атеистов, христиан, мусульман, евреев, индуистов – истовых последователей любой религии. Но единственное, что объединяет нас всех, – это стремление к миру на земле.

Грохочущие образы войны исчезли, и появилось мерцающее звездами безмятежное небо.

– Только представьте, что мы вдруг волшебным образом получили ответы на основополагающие вопросы нашей жизни… Представьте, что эти ответы очевидны всем и ничего не остается, как принять их с распростертыми объятиями – всем и каждому.

Вверху появилось изображение священника – он молился, закрыв глаза.

– Духовные вопросы всегда были в ведении религии, которая предлагала нам слепо верить в то, что не выдерживает элементарной критики.

Замелькали образы молящихся: закрыв глаза, верующие шептали, пели, били поклоны.

– Вера, – говорил Эдмонд, – по определению предполагает принятие чего-то невидимого и неощутимого, чего-то такого, что не поддается проверке и не требует фактических доказательств. И, естественно, мы верим в разное, потому что вера не порождает универсальной истины. Однако…

Коллаж на потолке сменила одна-единственная фотография: студентка внимательно смотрит в микроскоп.

– Наука – антитеза веры, – продолжил Кирш. – Наука, опять же по определению, основана на физических доказательствах, она отвергает двусмысленности и суеверия и предпочитает факты. Если наука дает ответ на вопрос, то этот ответ универсален. Он не разделяет человечество, а, наоборот, сплачивает.

На экране появились фотографии – НАСА, ЦЕРН[30]30
  Европейская организация по ядерным исследованиям, крупнейшая в мире лаборатория физики высоких энергий.


[Закрыть], другие лаборатории. Ученые разных национальностей, радостно улыбаясь, обнимались, отмечая очередное открытие, очередной шажок в познании природы.

– Друзья мои, – почти шепотом заговорил Кирш. – В своей жизни я сделал много точных прогнозов. И сегодня хочу поделиться с вами еще одним. – Он сделал медленный глубокий вдох. – Эра религии подошла к концу. Наступает эра науки.

По залу прокатился изумленный гул.

– Сегодня человечество сделает квантовый скачок.

У Лэнгдона по спине пробежал холодок. Неизвестно, в чем заключалось таинственное открытие Кирша, но одно очевидно: только что Эдмонд объявил войну всем религиям мира.