Текст книги "Крестоносцы: Полная история"

А в Иерусалиме торжествующие крестоносцы оценивали свои завоевания в новом, возвышенном свете. «Всемогущий Боже, что за глубокие чувства, что за радость, что за скорбь они ощутили после неслыханных страданий, которых никогда не испытывало никакое другое войско, – страданий, подобных родовым мукам, – когда они, словно новорожденные младенцы, увидали, что достигли радости долгожданного зрелища», – захлебывался от восторга Гвиберт Ножанский{235}235
  Guibert de Nogent, с. 132.


[Закрыть]. Преуспели ли они в силу политических ошибок противника, благодаря собственным подвигам выносливости или же по воле Господа Всемогущего, никто не мог сказать наверняка. Что бы ни было тому причиной, Иерусалим пал. Задание Урбана II было выполнено. Франки пришли в Святую землю и уходить не собирались.

Глава 9
Дележ добычи

Так всегда поступают варвары…

Незадолго до Рождества 1099 года Боэмунд Антиохийский и Балдуин Эдесский прибыли в Иерусалим, чтобы посетить, наконец, Святой город и тем завершить свое паломничество. Стояла еще одна ненастная зима, и путешествие длиною более 400 километров из северной Сирии в Палестину было отмечено уже знакомой дурной погодой и постоянной нехваткой продовольствия. Фульхерий Шартрский, ехавший вместе с Боэмундом и Балдуином, рисовал безрадостную картину: голод можно было утолить лишь верблюжьим или ослиным мясом и сахарным тростником; «по узким тропкам вдоль дороги рыскали» разбойники-мусульмане, убивавшие и грабившие фуражиров; паломников терзал «страшный холод и частые ливни», а когда появлялось наконец солнце, оно «не успевало высушить промокшую одежду, как еще один дождь принимался изводить [нас] на протяжении четырех или пяти дней»{236}236
  Fulcher of Chartres, с. 130–1.


[Закрыть]. От сырости и холода солдаты умирали в своих походных шатрах.

Купить провизию и другие нужные товары было не у кого, кроме как у дружественных Фатимидам эмиров Кесарии и Триполи, которые продавали крестоносцам хлеб и зерно по грабительским ценам. А 21 декабря, когда путники добрались до Иерусалима, им пришлось умерить проявления своей благочестивой радости и облегчения, столкнувшись с картинами и запахами, до сих пор свидетельствовавшими о победе, одержанной крестоносцами пятью месяцами ранее. «Что за вонь стояла вокруг стен города… от гниющих тел сарацин, убитых нашими товарищами и лежащих там, где их настигли», – писал Фульхерий{237}237
  Там же, с. 132.


[Закрыть]. Тошнотворные миазмы вынуждали пилигримов, проезжавших городские ворота, прикрывать рты и затыкать носы.

В Иерусалиме они встретились со старшим братом Балдуина, Готфридом Бульонским, который теперь правил городом. Готфрида провозгласили правителем Иерусалима 22 июля, через восемь дней после штурма. От королевского титула он отказался – решил называться «Защитником Гроба Господня». 1 августа первым латинским патриархом Иерусалима был избран Арнульф де Роол. Почти сразу же Готфриду пришлось во главе войска выступить из Иерусалима и отправиться к Аскалону, цитадели Фатимидов, расположенной в 70 километрах, на побережье Средиземного моря. Там визирь аль-Афдал с запозданием собирал армию, намереваясь взять Иерусалим штурмом и выгнать из города дерзких иноверцев.

Но крестоносцы каким-то чудом снова победили: 12 августа в жестоком бою у стен Аскалона они разгромили огромную армию Фатимидов. Аль-Афдал бежал, а его меч – великолепное оружие стоимостью в шестьдесят безантов – достался крестоносцам{238}238
  Gesta Francorum, с. 97.


[Закрыть]. «Битва была ужасной. Но бывшая с нами сила Божья… неодолима», – писал автор «Деяний франков»{239}239
  Там же, с. 96.


[Закрыть]. И действительно, череда боевых удач крестоносцев начинала казаться сверхъестественной. Безусловно, в долгом походе франки набрались опыта и обрели закалку, но теперь они разжились еще и новым, необыкновенным, божественным средством профилактики: обломком Животворящего Креста. Местонахождение золотой раки, в которой он хранился, крестоносцы под пытками выведали у православных священников, охранявших Гроб Господень. Крестоносцы верили, что эта реликвия – которая несомненно и очевидно во всем превосходила другой обломок Креста, хранившийся в Константинополе у Алексея Комнина, – будучи доставлена патриархом на поле брани, делает христиан неуязвимыми к ударам неверных. Увы, она не даровала им неуязвимости к интригам друг друга, что и доказал рождественский визит Боэмунда и Балдуина в 1099 году.

Князья северных государств крестоносцев прибыли в Иерусалим не в одиночестве. В начале путешествия к ним присоединился еще один примечательный персонаж – Даимберт (или Дагоберт), архиепископ Пизы. Этот высокопоставленный церковный деятель происходил из немецких земель, откуда-то из-под Майнца, и есть основания полагать, что Урбан II назначил его папским легатом{240}240
  Относительно историографической неопределенности, окружающей статус легата Даимберта, см. Skinner, Patricia, 'From Pisa to the Patriarchate: Chapters in the Life of (Arch)bishop Daibert', в Skinner, Patricia (ред.), Challenging the Boundaries of Medieval History: The Legacy of Timothy Reuter (Turnhout, 2009), с. 164.


[Закрыть]. В 1095 году Даимберт присутствовал на Клермонском соборе, а потом агитировал жителей своей итальянской епархии отправиться в крестовый поход. Однако сам он к армии князей не присоединился, а вместо этого в 1098 году по поручению папы поехал в Испанию, к Альфонсо VI Кастильскому, чтобы вернуть земли, отвоеванные у мусульманских эмиров, в лоно Римской церкви. Согласно Альберту Аахенскому, который Даимберта откровенно презирал, это было выгодное дельце. Архиепископ, утверждал Альберт, прикарманил тьму сокровищ, переданных ему Альфонсо, среди которых был и «золотой агнец восхитительной и прекрасной работы», предназначенный в подарок папе{241}241
  Albert of Aachen, с. 496–7.


[Закрыть]. Вместо того чтобы передать драгоценную вещь в Рим, как пишет Альберт, Даимберт оставил ее себе, а отправившись осенью 1099 года в Святую землю с большой флотилией пизанских кораблей, прихватил с собой и золотого барашка, и свою испанскую заначку. По пути Даимберт разорял греческие острова и вел бои с византийскими кораблями, оснащенными бронзовыми львиными головами, которые изрыгали греческий огонь. Боэмунда он встретил под Латакией – византийским городом, который новый князь Антиохии с энтузиазмом осаждал, – отослал свои корабли в Яффу и отправился на юг с делегацией, 21 декабря прибывшей в Иерусалим.

Если судить по воспоминаниям Фульхерия Шартрского, визит Боэмунда, Балдуина и Даимберта был мирным праздничным предприятием: князья посетили Храм Гроба Господня «и другие святые места», затем поехали на юг, в Вифлеем, отстоящий от Иерусалима на 13 километров. В канун светлого праздника в большой, выстроенной в форме креста церкви Рождества они слились в молитве на том самом месте, где некогда лежал в яслях младенец Иисус{242}242
  Fulcher of Chartres, с. 131–2.


[Закрыть]. Само Рождество встретили снова в Иерусалиме, а в Новый год все вместе опять выехали из города, чтобы окунуться в реку Иордан. В первую неделю января 1100 года они нарезали пальмовых листьев со знаменитых деревьев Иерихона[65]65
  Эти пальмовые листья высоко ценились крестоносцами; их хранили как свидетельство своих побед и нередко привозили домой, где возлагали на алтари местных церквей в доказательство того, что их миссия выполнена. Подробнее: Riley-Smith, Jonathan, The First Crusaders: 1095–1131 (Cambridge, 1997), с. 144–145.


[Закрыть], после чего Боэмунд и Балдуин отбыли обратно на север и вернулись в свои новые владения через Тивериаду и Галилейское море. Казалось, это было вполне счастливое и мирное Рождество.

Но все эти мирные празднества маскировали дела совсем не мирные. Рисуя свою идиллическую картинку, Фульхерий между делом упоминает, что, пока Боэмунд и Балдуин пребывали в Иерусалиме, Готфрид «и другие важные люди» поставили «господина Даимберта патриархом в храме Гроба Господня». Выходит, не прошло и полугода, как Арнульфа де Роола отстранили от дел. Фульхерий не объясняет, чем были вызваны неожиданные перестановки в новом латинском правительстве Иерусалима, не то ему пришлось бы признать, что, по сути, это был переворот, организованный в пользу Боэмунда. А иначе с чего бы чужак, не разделявший с крестоносцами тягот длительной экспедиции на Восток, удостоился возведения в столь высокий сан? Патриарх, конечно, привез с собой деньги, пизанские военные корабли и поддержку Рима, но то, что он был нужен коварному князю Антиохии, оказалось важнее всего.

Когда Анна Комнина в «Алексиаде» размышляла о поступках, которыми в то время отметился Боэмунд, она писала, что он «нисколько не изменился и не научился ценить мир… человек по природе чрезвычайно дурной»{243}243
  Alexiad, с. 325.


[Закрыть]. Что и говорить, Боэмунд никогда не упускал своей выгоды. В рождественские дни 1099 года Даимберт, приняв сан патриарха Иерусалимского, немедленно благословил Боэмунда на княжество в Антиохии, официально от имени Римской церкви санкционировав беспардонное нарушение клятвы, от которой крестоносец отступился в прошлом году, отказавшись вернуть город Византии. Мало того: Даимберт, узурпировав полномочия греческого патриарха, назначил на духовные посты в Антиохии новых людей{244}244
  Barber, Malcolm, The Crusader States (New Haven and London, 2012), с. 56–7.


[Закрыть]. Притязания Византии на город Боэмунда и государство, которое он намеревался вокруг него выстроить, систематически отклонялись. К слову, утверждение Даимберта патриархом дорого обошлось и латинянам, поскольку он истребовал себе во владение значительную часть города (в этом так называемом Патриаршем квартале располагался и сам Гроб Господень), а заодно запросил особых прав в части пользования портом Яффа. Неудивительно, что Анна Комнина, которая писала свою хронику много лет спустя, обличала эгоизм и беспардонность Боэмунда и осуждала порочность его пизанских союзников. «Так всегда поступают варвары», – подытожила она{245}245
  Alexiad, с. 324.


[Закрыть]. Боэмунд свое получит: в августе 1100 года, когда он возглавит военную кампанию в Мелитене (Малатье), к северу от Эдессы, в верхнем течении Евфрата, его возьмут в плен и в цепях отправят к Данышменду Гази, правителю северо-восточной Малой Азии, который периодически вступал в союзы с сельджукским султаном Кылыч-Арсланом. Выкупят Боэмунда только в мае 1103 года за гигантскую сумму в сто тысяч безантов. Но на этом его карьера не окончится, и напряженность в отношениях Боэмунда и императора Алексея сохранится на годы, в избытке снабжая Анну Комнину поводами для недовольства. По стойкому убеждению Анны, если бы все беззаконие и двуличие франков – или кельтов, как она их называла, – воплотилось в одном человеке, то этим человеком был бы Боэмунд.

На заре нового столетия карта Святой земли и Восточного Средиземноморья стремительно менялась. Мечта о латинском Иерусалимском королевстве воплотится в жизнь в 1100 году, когда умрет Готфрид Бульонский и его брата, Балдуина Эдесского, пригласят на празднование уже второго Рождества в Вифлееме. Там 25 декабря его провозгласят королем Иерусалимским Балдуином I. Судьбе было угодно, чтобы правил он гораздо дольше брата, здоровье которого серьезно подкосил тяжелый поход и который, вероятно, так и не оправился от серьезных ран, полученных в схватке с медведем в Малой Азии. Балдуин будет править до 1118 года (графство Эдесское перейдет его родственнику, Балдуину де Буру) и весь этот срок посвятит войне с Фатимидами. Война диктовала необходимость не только обороняться от египетских армий, но и завоевывать новые города. Для королевства крестоносцев выход за пределы города Иерусалима и узкого, опасного коридора, ведущего к Яффе и морю, был вопросом жизни и смерти. Поэтому на протяжении первых десяти лет у власти Балдуин с разной степенью успеха атаковал Арсуф, Кесарию, Акру, Тир, Бейрут, Сидон и Триполи. Мало-помалу в период его правления стали вырисовываться очертания настоящего государства крестоносцев.

Поддержку Балдуину в его войнах оказывали и старые, и новые товарищи. Из тех князей, что отправились в поход, вдохновившись Клермонской проповедью, одни – по примеру Готфрида, Балдуина и Танкреда де Готвиля – обосновались на Востоке. Другие поехали обратно на Запад: Роберт Фландрский и Роберт Нормандский решили возвратиться в свои европейские владения, дела в которых в их отсутствие разладились. Третьи, как Боэмунд, пытались усидеть на двух стульях сразу и закрепиться на обоих берегах Средиземного моря, разъезжая между Францией, Балканами, Византией и новыми государствами крестоносцев. А кто-то все еще мечтал оживить дух Первого крестового похода. Стефан Блуаский, сбежавший из Антиохии в 1098 году, за что автор «Деяний франков» назвал его «несчастным и негодяем», был полон решимости искупить свою вину{246}246
  Gesta Francorum, с. 64–5. См. также Kostick, Conor, 'Courage and Cowardice on the First Crusade, 1096–1099', War in History 20 (2013), с. 37–8.


[Закрыть]. И он, и Гуго Вермандуа в компании неугомонного Раймунда Тулузского присоединились к армии западных рыцарей и крестьян, которые намеревались пополнить ряды крестоносцев и летом 1101 года отправились в пеший поход из Константинополя по Малой Азии. Конец их незадавшемуся предприятию положили объединенные силы Кылыч-Арслана, эмира Алеппо Рудвана и Данышменда Гази. В ходе этой кампании и Стефан, и Гуго сложили головы. Раймунд, однако, остался на Востоке и до своей смерти в 1105 году работал над основанием четвертого государства крестоносцев между Иерусалимом и Антиохией, которое в 1109 году станет графством Триполи.

Тем временем по дорогам Западной Европы брели домой сотни уцелевших крестоносцев – одни больные, другие раненые. Очень немногие из них заработали больше, чем потратили. Они несли пальмовые листья и рассказывали невероятные истории об ужасных невзгодах и отчаянной храбрости. Некоторые привозили с Востока реликвии, и сотни церквей и монастырей во Франции, Фландрии, Англии, Италии и в других местах обзавелись фрагментами камня, сколотого с гробницы Христа в Храме Гроба Господня, металлическими стружками от наконечника Святого копья, обретенного в Антиохии, щепками от Истинного креста и разнообразными частицами тел святых, включая руку, плечо и ребра святого Георгия, которые были выкрадены из мраморного ларца в каком-то монастыре в Киликии и в итоге оказались в аббатстве Анчин во Фландрии{247}247
  Riley-Smith, Jonathan, The First Crusaders: 1095–1131 (Cambridge, 1997), с. 151–2.


[Закрыть]. Но по большей части крестоносцы привозили домой лишь душевные и телесные раны. Раймбольд де Карон, который принимал участие во взятии Антиохии и утверждал, что первым взобрался на стены Иерусалима 15 июля 1099 года, вернулся без руки и предался богомерзкому насилию. Оно обойдется ему в четырнадцать лет епитимьи в качестве наказания за приказ избить и кастрировать монаха из Бонваля.

Мало кто из этих выживших жаждал вернуться на Восток, но встречались и такие. А еще больше было неофитов. Дело в том, что завоевание Иерусалима, хоть и явилось чудесной в полном смысле этого слова победой, не исчерпало импульсов, лежавших в основе движения крестоносцев. С Запада по-прежнему прибывали толпы рыцарей, ищущих искупительной битвы с иноверцами: в 1101 году Альберт, граф Бьяндрате, и его брат Ги отправились на Восток в компании других ломбардцев и епископа Милана и погибли, сражаясь с турками. Английский морской капитан по имени Годрик Финкл в первое десятилетие после взятия Иерусалима успел принять участие в двух походах в восточные земли, после чего вернулся домой и стал отшельником.

Для некоторых семей, подобных породнившимся династиям из центральной Франции Монтлери и Ле Пюизе, вооруженные паломничества в государства крестоносцев станут долгом и традицией, передаваемой из поколения в поколение{248}248
  Там же, с. 169–88.


[Закрыть]. Для других, в частности для расчетливых и предприимчивых купцов-мореплавателей итальянских городов Пизы, Генуи и Венеции, содействие росту и укреплению государств крестоносцев станет вопросом не только набожности, но и трезвого коммерческого расчета. Пизанские корабли, доставившие в Иерусалим патриарха Даимберта, надолго не задержались, но уже в июне 1100 года на Восток через Родос с двумя сотнями кораблей прибыл сын венецианского дожа Витале Джованни, который принялся ссужать военно-морские силы Венеции крестоносцам, атакующим побережье Леванта. В период с 1100 по 1109 год генуэзцы послали на помощь крестоносцам, которые вели кампании от Кесарии на юге до Мамистры на севере, в общей сложности более полутора сотен галер. В городских анналах Генуи сохранились подробные отчеты о политической ситуации тех лет в Иерусалиме и Святой земле{249}249
  См., например, Hall, M. & Phillips, J., Caffaro, Genoa and the Twelfth-Century Crusades (Farnham, 2013), с. 50.


[Закрыть]. Этот важный вклад в укрепление государств крестоносцев делался с благочестивыми намерениями и с учетом как желания отдельных граждан совершить покаянное вооруженное паломничество, так и стремления всего сообщества прославиться богоугодными деяниями. И все же галеры вступали в бой лишь при условии, что их команды получат прибыльные торговые права в каждом взятом порту и мзду за каждый взятый город. Вера и бизнес выступали здесь как две стороны одной медали{250}250
  Что касается сложной и запутанной мотивации итальянских государств того времени, см. Marshall, Christopher J., 'The Crusading Motivations of the Italian City Republics in the Latin East, c. 1096–1104; Rivista di Bizantinistica 1 (1991), с. 41–68.


[Закрыть].

Никакого радикального отступления от традиций в этом не было. Пизанские и генуэзские корабли участвовали в войнах с мусульманами как минимум с 1087 года, когда нападение на Махдию в Ифрикии, совершенное прежде всего ради коммерческой выгоды, объяснили ведением справедливой войны против неверных и деянием «всемогущей руки Искупителя, которой народ Пизы победил нечестивейших из людей»{251}251
  Недавнее обсуждение нападения пизанцев на Махдию: Grant, Alasdair C, 'Pisan Perspectives: The Carmen in victoriam and Holy War, c. 1000–1150. в English Historical Review (2016) с. 983–1009, где есть английский прозаический перевод стихотворения Carmen in victoriam Pisanorum. См. также Cowdrey, H. E. J., 'The Mahdia Campaign of 1087', English Historical Review (1977), с. 1–29.


[Закрыть]. Торговые права в обмен на поддержку крестоносцев итальянцы получили еще 14 июля 1098 года, когда всего через месяц после падения Антиохии Боэмунд подписал хартию, наделявшую генуэзских купцов особыми привилегиями{252}252
  Перевод текста хартии см. Hagenmeyer, Heinrich, Epistulae et chartae ad historiam primi belli sacri spectantes quae supersunt aevo aequales ac genvinae. Die Kreuzzugsbriefe aus den Jahren 1088–1100; eine Quellensammlung zur Geschichte des ersten Kreuzzuges. Mit Erläuterungen (Innsbruck, 1901), с. 155–6.


[Закрыть]. Шанс обзавестись постоянными факториями в покоренных городах Восточного Средиземноморья был слишком хорош, чтобы его упускать: он позволял и демонстрировать набожность и приверженность идее Крестовых походов, и осуществлять экономическую экспансию одновременно. В будущих поколениях итальянцы, принявшие крест и отправившиеся захватывать, оборонять и обживать торговые посты на побережье Сирии и Палестины, станут на Востоке обычным явлением.

В 1099 году правление дяди Боэмунда графа Рожера I Сицилийского, того самого, который упорно отказывался поддаваться соблазну священной войны в Ифрикии или Палестине, уже приближалось к концу. Так случилось, что его войны с мусульманскими державами Средиземноморья запечатлелись в истории смутно, побледнев рядом с трагедией и славой Крестового похода на Иерусалим. Но свершения Рожера по-своему были не менее велики.

К началу нового столетия нормандцы окончательно вырвали Сицилию из рук арабов. В 1090 году они завоевали и Мальту. Рожер отверг давние притязания Византии на контроль над церковью на захваченных им землях и выстроил там отдельную церковную иерархию, во главе которой встал сам. В 1098 году папа Урбан II совершил беспрецедентный шаг и даровал Рожеру легатский статус. Это означало, что отныне граф волен был назначать собственных епископов – поразительная привилегия, учитывая, что вопрос инвеституры десятилетиями вызывал войны между папами и королями по всему западному миру. Явившись на юг младшим сыном в поисках удачи, Рожер превратился в самого влиятельного человека в регионе. Его сын Рожер II, родившийся в рождественские дни 1099 года, станет первым нормандским королем Сицилии и заметной фигурой в истории Средиземноморья XII века. Надев корону, Рожер-младший реализовал королевские амбиции отца. Рожер-старший скончался в 1101 году и был похоронен в изящной гробнице в аббатстве Милето в Калабрии, где над его мраморным саркофагом в романском стиле возвели покров из порфира – крапчатого пурпурного камня, на который, как считалось, имели право лишь византийские императоры{253}253
  Houben, Roger II of Sicily, с. 24.


[Закрыть]. Его вдова Аделаида Савонская, надзиравшая за строительством этой гробницы, чуть позже – пусть на короткое и нерадостное время – станет королевой-консортом при Балдуине I Иерусалимском. Как бы скептически ни относился Рожер к Крестовым походам, он сыграл важную роль в развитии движения крестоносцев и в истории своего времени в целом.

Не будем забывать и об Испании, где, как и на Сицилии, войны против мусульманского владычества с одобрения пап римских велись задолго до проповедей Урбана II. Они шли здесь с 1080-х годов, принимая вид столкновений между правителями, подобными Альфонсо VI, королю Кастилии и Леона – «императору двух религий», – и Альморавидами, арабской династией из Северо-Западной Африки. В 1090-е годы основным театром военных действий на полуострове стала Валенсия, которой правил Эль Сид. В итоге она досталась Альморавидам: в июле 1099 года Эль Сид умер, а три года спустя, в 1102 году, его вдова Химена Диас по совету Альфонсо отказалась от попыток удержать город и окрестности, сожгла его и вернулась в Кастилию. Кроме Валенсии, Альморавиды не отвоевали у христианских князей севера значительных территорий, но их внезапное появление на материке, захват раздробленных тайф и войны с христианскими королями во многом способствовали формированию представления о том, что постоянные пограничные конфликты на полуострове сменяются вселенской экзистенциальной борьбой религий, в которой не может быть двух победителей. Что касается Альфонсо, он прожил до 1109 года и умер, защищая от Альморавидов Толедо, величайшее свое приобретение. Альфонсо похоронили в Саагуне, на Пути святого Иакова, в монастыре, который по его указанию был передан в подчинение Клюни и с тех пор играл не последнюю роль в распространении идей священной войны и экспансии латинян в удерживаемых мусульманами регионах. Место отлично подходило для вечного упокоения короля. Тунисский историк и писатель-правовед XII века Ибн аль-Кардабус писал, что смерть Альфонсо стала громадным облегчением для всех мусульман{254}254
  См. de Ayala, Carlos, 'On the Origins of Crusading in the Peninsula: the Reign of Alfonso VI (1065–1109)', Imago Temporis: Medium Aevum 7 (2013), с. 266.


[Закрыть].

Благодаря Альфонсо и таким, как он, Испанию на заре XII века стали считать передним краем священной войны христианских и мусульманских владык. Если и были у кого-то сомнения, что столкновения в регионе непосредственно связаны с конфликтами на Востоке, то они испарились в 1096 году, когда Урбан написал знатным людям с обеих сторон Пиренеев, убеждая их не ехать в Святую землю, но остаться и сражаться с Альморавидами: «Если кто-то из вас… планирует отправиться в Азию, пусть он попробует удовлетворить свое благочестивое желание здесь. Потому что нет доблести в освобождении христиан от сарацин там, если вы оставляете христиан тирании и произволу сарацин здесь»{255}255
  O'Callaghan, Reconquest and Crusade in Medieval Spain, с. 33. См. также Erdmann, Carl, The Origin of the Idea of Crusade (Princeton, 1977), с. 317–18.


[Закрыть]. Не ограничиваясь чисто географическим аргументом, Урбан заверял адресатов, что отпущение грехов и «введение в жизнь вечную», обещанное крестоносцам Востока, будет даровано всем тем, кто мученически погибнет, сражаясь в Испании. Получалось, что в крестовый поход можно было отправляться не только в Иерусалим. Хронист Гвиберт Ножанский и патриарх Иерусалимский Даимберт Пизанский – а они оба, прежде чем отправиться на Восток, успели повоевать с Альморавидами – называли мусульманские территории в Сирии и Палестине «Испанией». Они явно не видели особой разницы между войнами с закрывающими лица фанатиками-берберами из Северо-Западной Африки, свергнутыми ими эмирами тайф южной Иберии, суннитами Сельджукидами Малой Азии и шиитами Фатимидами Египта{256}256
  Barber and Bate, Letters from the East, с. 34–5.


[Закрыть].

Все ли вышло так, как того хотел Урбан, читая свою проповедь в Клермоне, мы никогда не узнаем. Свидетельств того, как папа римский отреагировал на взятие Иерусалима в 1099 году, не сыскать. В сентябре 1099 года Даимберт, Готфрид Бульонский и Раймунд Тулузский написали папе письмо, где превозносили до небес похождения крестоносцев, через которых «Бог явил Свою милость в исполнении… того, что обещано Им было в древние времена». Авторы продолжают:

Итак, мы призываем вас и католическую Христову церковь, а также всю Латинскую церковь ликовать столь восхитительной храбрости и набожности ваших братьев, столь славному и весьма желанному воздаянию всемогущего Бога и столь преданной надежды на отпущение милостью Божией всех наших грехов. И мы молимся, чтобы Он [призвал] вас – то есть всех епископов, клириков и монахов, которые ведут благочестивую жизнь, и всех мирян – воссесть одесную Господа, живаго и правящего во веки веков[66]66
  Пер. П. С. Черепанова.


[Закрыть].

Далее они обратились с просьбой к папе и ко всем верующим позаботиться о ветеранах, возвращающихся с войны, и помочь им выплатить долги{257}257
  Там же.


[Закрыть].

Увы, Урбан так и не получил этого письма и не узнал о взятии Иерусалима, потому что к тому времени, как вести достигли Запада, он был уже мертв. Последний вздох он испустил 29 июля 1099 года. Наследовал ему другой клюниец, который взял имя Пасхалий II. Пасхалий и дальше пропагандировал войны против «моавитян и мавров» в Испании и всячески содействовал усилиям по сохранению христианских государств Востока, которые станут называть Утремер. Он долго и упорно препирался с императорами Священной Римской империи и безуспешно старался наладить отношения с византийской династией Комнинов. Но боевой клич Урбана Пасхалий повторить не пытался – более того, пройдет еще немало лет, прежде чем другой папа осмелится призвать к следующему походу на Восток, не уступающему по масштабу первому. Однако и в промежутке недостатка в ревностных крестоносцах не будет.