Текст книги "Неглубокая могила"

ГЛАВА 13

– Ты меня понял, мой мальчик? – в четвертый раз спросил Бандана Малькольм Кибунт. – Завтра ему будет предъявлено обвинение, после чего он переселится в тюрьму округа, в общее отделение. Его переведут или завтра вечером, или послезавтра утром.

– Я в-все понял, – заикаясь, промолвил Бандан, начиная клевать носом.

Его взгляд становился все более мутным, но Малькольм пришел к выводу, что Бандан еще достаточно вменяем.

– Хорошо, – сказал Малькольм, похлопав наркомана по голове в красной банданке.

– Знаешь, я только н-никак не могу понять, и я как раз хотел у тебя спросить, – продолжая клевать носом, Бандан прищурился, пытаясь сосредоточить взгляд. – Слушай, Малькольм, чего это ты к старости стал таким щедрым, мать твою? Ты меня понимаешь? С чего это ты отдаешь все десять штук «Мечети» мне и моим ребятам за то, что мы пришьем этого белого ублюдка? Ты слышишь, что я говорю?

Малькольм разжал руку.

– Я тут ни при чем, Бандан. Это братва из «Мечети» хочет отправить его на тот свет. Мне до него никак не добраться, поэтому я и решил шепнуть тебе словечко, мой мальчик. Если ты захочешь поделиться со мной своим вознаграждением, я не буду иметь ничего против. Но мне никак не добраться до этого ублюдка, ты меня слышишь? Так что если твои ребята провернут это дельце… – Малькольм пожал плечами. – Ублюдок мертв, братва из «Мечети» счастлива, всё в ажуре.

Бандан нахмурился, пытаясь протащить услышанное через свой одурманенный наркотиками мозг, но, похоже, у него никак не получалось.

– Завтра в тюряге день свиданий, – наконец сказал он. – Если встать пораньше, часов в десять, бросить словечко Ллойду, Малышу Пи-пи и Дариллу, к закрытию твой белый дружок уже будет куском мертвечины.

– Возможно, его переведут в тюрьму округа послезавтра, – напомнил ему Малькольм. – Но, вероятнее всего, все же завтра. Завтра ему предъявят обвинение, завтра и повезут в автобусе с решетками.

– Как скажешь, – глупо ухмыльнулся Бандан.

– У тебя есть фотка его физии, мой мальчик?

Бандан похлопал нагрудный карман своей грязной куртки армейского образца.

– Фамилию не забыл, мой мальчик?

– Куртис.

– Курц, – поправил Малькольм, постучав клюющего носом Бандана по затылку, повязанному красной банданкой. – Курц.

– Как скажешь, – тряхнул головой Бандан, выбираясь из «Мерседеса».

Пошатываясь, он пошел по тротуару. К нему присоединились его такие же одурманенные дружки. Сунув руку в карман мешковатых брюк, Бандан вытащил пригоршню ампул с крэком, которые ему дал Малькольм, и стал раздавать их своим приятелям, словно конфеты.

ГЛАВА 14

Курц уже почти успел забыть, какими хаотически безумными кажутся муниципальные камеры временного содержания в сравнении со строго упорядоченным сумасшествием настоящей тюрьмы. Свет горел всю ночь напролет; чем ближе к утру, тем в больших количествах притаскивали новых задержанных. К полуночи в камере было уже двенадцать человек; шум и зловоние были такими, что свели бы с ума буддийского монаха. Один наркоман попеременно кричал, плакал и ругался; его то и дело рвало. Наконец Курц прекратил его страдания, сдавив двумя пальцами нерв, проходящий вдоль сонной артерии. Охрана и не подумала зайти, чтобы убрать рвоту.

В камере было трое белых, включая отрубившегося наркомана. Черные, как обычно, четко обозначили свою территорию и теперь злобно таращились на Курца. Он понимал, что если его узнают, ему придется нелегко. Всем чернокожим известна фетва,[2]2
  Фетва – суждение, высказанное уважаемым мусульманским богословом, как правило, теологического характера. (Здесь и далее примечания переводчика.)


[Закрыть] вынесенная «Мечетью смерти», а значит, ночь будет очень длинной. У Курца не было ничего, что он мог бы использовать в качестве оружия: ни пружины, ни скрепки, ни шариковой ручки, ничего острого. Поэтому он решил просто оборудовать систему предварительного оповещения и попытаться хоть немного поспать. Сбросив заснувшего крепким сном наркомана с одной из четырех коротких скамеек, Курц с помощью ребра ладони убедил второго белого арестованного также улечься спать на полу. Затем он сложил из двух безжизненных тел своеобразную баррикаду в ярде от скамейки. Конечно, негры без труда преодолеют это импровизированное препятствие, но все же оно хоть сколько-нибудь замедлит их продвижение. Разумеется, Курц не имел никаких предубеждений против афро-американцев; просто их было много, и они, возможно, слышали об обещанной награде.

Вылезшие неизвестно откуда тараканы разбежались по полу. Подкрепившись в луже блевотины на ничейной территории, они исследовали складки одежды наркомана, а затем сгрудились на голой щиколотке второго арестованного белого.

Свернувшись калачом на жесткой скамейке, Курц закрыл глаза, забывшись в полудреме, однако лицом он оставался к сгрудившимся напротив неграм. Через какое-то время их разговоры смолкли; негры кто забылся беспокойным сном, кто просто сидел, бормоча себе под нос ругательства. Полицейские то и дело проводили мимо решетчатой стены проституток и наркоманов, рассаживая их в камеры дальше по коридору. Судя по всему, гостиница еще не вывесила на ночь табличку «Свободных мест нет».

Где-то около двух часов ночи Курц вдруг проснулся и автоматически выбросил вперед кулак в убийственном ударе. Какое-то движение. Однако оказалось, это лишь полицейский в форме отпер дверь в камеру.

– Джо Курц! – окликнул он.

Курц осторожно направился к двери, стараясь не поворачиваться спиной ни к полицейскому, ни к остальным задержанным. Возможно, Хатэуэй замыслил что-то еще. Едва ли его пыл остудила неудача с подброшенным «смит-вессоном». А может быть, кто-нибудь из полицейских, увидев бумаги об аресте Курца, связал его с приговором «Мечети смерти».

Полицейский в форме был толстым, неповоротливым и сонным, и – как и все охранники на этаже с камерами – он оставил свое оружие за наружной решеткой. В руке у него была резиновая дубинка, а на поясе висел баллончик со слезоточивым газом. За всеми перемещениями по коридору следила видеокамера. Курц решил, что, если Хатэуэй или кто-нибудь другой ждут его за углом коридора, он сможет разве что отобрать у толстого полицейского дубинку, использовать его самого, как живой щит, во время перестрелки, а затем попытаться сблизиться со своим противником. План был никудышным, но ничего лучше, не имея доступа к другому оружию, Курц придумать быстро не смог.

Но за углом коридора его никто не ждал. Толстый полицейский без каких-либо происшествий провел Курца через многочисленные двери и решетки. В приемном отделении другой заспанный сержант вернул ему в бумажном пакете бумажник, ключи и мелочь, после чего Курца спустили по черной лестнице на первый этаж. Полицейский отпер решетчатую дверь, и Курц оказался на свободе.

В грязной комнате ожидания на длинной скамье сидела красивая брюнетка – с пышной грудью, длинноволосая, с нежной кожей и соблазнительным взглядом. При появлении Курца она встала. Курц успел рассеянно подумать, как можно выглядеть такой свежей и собранной в два часа ночи.

– Мистер Курц, вы дерьмово выглядите, – заметила брюнетка.

Курц молча кивнул.

– Мистер Курц, меня зовут…

– София Фарино, – закончил за нее Курц. – Малыш Героин показывал мне вашу фотографию.

Брюнетка едва заметно улыбнулась:

– Мы в семье зовем его Стивеном…

– Но все остальные зовут его Малыш Героин или просто Героин, – сказал Курц.

София Фарино кивнула:

– Ну что, пойдем?

Курц не двинулся с места.

– Вы хотите сказать, что внесли за меня залог?

Она кивнула.

– Почему именно вы? – спросил Курц. – Если семья решила так поступить, почему не прислали адвоката Майлза? И почему среди ночи? Почему вы не дождались предъявления обвинения?

– До предъявления обвинения дело так и не дошло бы, – сказала София. – Вас обвинили бы в нарушении правил условно-досрочного освобождения – в ношении огнестрельного оружия – и утром отправили бы в тюрьму округа.

Курц почесал подбородок и услышал скрежет отросшей щетины.

– Нарушение правил досрочного освобождения?

Улыбнувшись, София направилась к выходу. Курц последовал за ней. Они спустились по гулкой лестнице и вышли в ночь. Курц был насторожен до предела, нервы натянуты. Хотя внешне это было незаметно, он вглядывался в каждую тень, реагировал на каждое движение.

– В убийстве жены Ричардсона много улик, – сказала София, – но ни одна из них не выводит на вас. Уже проведен анализ семени, обнаруженного на теле убитой. Группа крови не ваша.

– А вы откуда знаете?

Вместо того чтобы ему ответить, она продолжала:

– Неизвестный позвонил в полицию и сообщил, что вчера днем вы были дома у Ричардсон. Если следователь сказал вам, что ваша фамилия есть в ее записной книжке, он солгал. Миссис Ричардсон сделала пометку, что к ней должен прийти какой-то мистер Куотс.

– У дамочки была очень плохая память на фамилии, – заметил Курц.

София провела его на холодную, но залитую ярким светом автостоянку и нажала кнопку пульта сигнализации. Черный «Порше-Бокстер» пикнул и мигнул фарами.

– Хотите, я вас подвезу? – предложила она.

– Я лучше пройдусь пешком, – ответил Курц.

– Неразумно, – заметила брюнетка. – Ведь кто-то не поленился проделать такую работу, чтобы отправить вас в тюрьму округа. Интересно, зачем?

Курц уже догадался. Догадался только сейчас. Упрятать его за решетку. Поставить под нож. Ему повезло, что это не произошло во время первого допроса. Практически однозначно тут не обошлось без участия Хатэуэя. Что удержало полицейского из отдела убийств от того, чтобы довести дело до конца, использовать подброшенный револьвер и свой «глок» и получить обещанные десять кусков? Его молодой напарник? Курц подумал, что, скорее всего, так никогда это и не узнает. Но теперь он был уверен, что ниже по течению его должен был встретить кто-то еще, а Хатэуэй все равно получил бы свою долю.

– Так что вам лучше поехать со мной, – сказала София.

– Почему я должен верить, что вы не одна из них?

Дочь дона Фарино рассмеялась. Закинув голову назад, звонко, беззаботно, на удивление искренне для взрослой женщины.

– Вы мне льстите, – сказала она. – Мне нужно кое о чем с вами поговорить, Курц, и сейчас как раз самое подходящее время. Полагаю, я смогу помочь вам установить, кто пытался вас подставить и почему. Предлагаю в последний раз: поедете со мной?

Обойдя приземистый, мускулистый «Бокстер», Курц сел впереди, справа от водителя.

ГЛАВА 15

Курц ожидал или разговора по дороге, или путешествия в особняк семьи Фарино в Орчард-парке, но София отвезла его к себе домой в старый район в центре Буффало.

Курц знал, что для того, чтобы попасть хотя бы в зал ожидания городской тюрьмы, Софии пришлось пройти через металлоискатель, следовательно, в сумочке, которую она небрежно бросила на пол под сиденье, оружия не было. Оставался только бардачок. Если София вздумала бы открыть бардачок во время недолгой поездки до своего дома, Курцу предстояло бы несколько весьма любопытных мгновений. Однако она даже не думала браться за крышку.

София жила в облагороженном здании, бывшем когда-то складом. В стенах прорубили огромные окна, пристроили металлические балконы, выходящие на центр города и на причал, в подвале выкопали охраняемую автостоянку, а у входа посадили охранников. «Совсем, как моя нынешняя дыра», – весело подумал Курц.

Открыв с помощью магнитной карточки ворота подземного гаража, София у лифта поздоровалась с охранником в форме и подняла Курца на шестой, последний этаж.

– Я приготовлю что-нибудь выпить, – сказала она, войдя в квартиру, заперев за собой дверь и бросив ключи в эмалированную вазочку на лакированном столике из красного дерева. – Виски устроит?

– Устроит, – согласился Курц.

У него крошки во рту не было с тех пор, как он съел маленький бутерброд рано утром – теперь уже вчера утром, больше двадцати часов назад.

Жилище дочери дона Фарино было очень уютным: открытая кирпичная кладка, современная мебель, тем не менее удобная на вид, в углу телевизор с огромным экраном, стандартный набор высококлассного стереофонического оборудования – видеомагнитофон, проигрыватель видеодисков, мощные усилители, колонки объемного звучания. На стенах плакаты французских минималистов в рамках – судя по всему, оригиналы, дорогие до безумия, сотни книг в шкафах из черного лакированного дерева и огромное полукруглое окно, господствующее в западной стене и выходящее на реку, причал и освещенные огнями мосты.

София протянула Курцу бокал. Он пригубил виски. «Чивас Ригал».

– Ты не собираешься похвалить мое логово? – спросила она.

Курц пожал плечами. Если бы он был квартирным вором, тут он бы поживился на славу, но у него были сомнения, что София примет подобное заявление за комплимент.

– Ты хотела поделиться со мной своими теориями, – напомнил он.

Отпив виски, София вздохнула.

– Курц, подойди сюда, – сказала она, не прикасаясь к нему, но подводя к зеркалу в рост у двери. – Что ты видишь? – спросила она, отступая на шаг назад.

– Себя, – ответил Курц.

На самом деле на него смотрел мужчина с запавшими глазами, спутанными волосами, в рваной окровавленной рубашке, со свежей ссадиной на щеке и засохшими кровавыми подтеками на лице и шее.

– Курц, от тебя воняет.

Он кивнул, принимая это замечание в том духе, в каком оно было сделано, – как простую констатацию факта.

– Тебе надо принять душ, – продолжала София. – Переодеться в свежее.

– Позже, – ответил он.

В его логове на заброшенном складе не было ни горячей воды, ни чистой одежды.

– Сейчас, – решительно заявила София.

Отобрав у него бокал с виски, она поставила его на стол. Затем направилась в ванную, выходившую в короткий коридор между гостиной и тем, что было похоже на спальню. Курц услышал шум воды. София высунула голову в коридор.

– Ты идешь?

– Нет, – бросил Курц.

– Господи, у тебя просто мания преследования.

«Да, – подумал Курц, – но в достаточной ли степени?»

Скинув туфли, София принялась снимать блузку и юбку. Под ними на ней были лишь белые трусики и белый бюстгальтер. Движением, которое Курц не видел наяву больше одиннадцати лет, София расстегнула застежку лифчика и отбросила его в сторону. Она осталась в белых кружевных трусиках, очень пристойных.

– Ну? – нетерпеливо спросила София.

Курц проверил входную дверь. Заперта на ключ и на засов. Затем заглянул в небольшую кухню. Еще одна дверь, запертая и на цепочке. Раздвинув дверь на балкон, он вышел на ажурное металлическое сооружение. На улице похолодало, начался дождь. Попасть на балкон можно было только спустившись с крыши. Вернувшись в квартиру, Курц прошел мимо Софии – прижавшей руки к груди, защищаясь от внезапного холодного сквозняка, но тем не менее покрывшейся мурашками, – и осмотрел спальню, заглянул в шкафы и под кровать.

Затем он вернулся в ванную.

София, полностью раздевшись, стояла под струями теплой воды. Ее длинные вьющиеся волосы уже были мокрыми.

– Господи, – бросила она в открытую дверь душевой кабины, – да ты просто параноик!

Курц снял с себя окровавленную одежду.

Курц был возбужден, но не до такой степени, чтобы потерять голову. Он давно пришел к выводу, что после первых двух лет воздержания тяга к сексу остается прежней, но одержимое стремление к нему или сводит людей с ума – в Аттике он вдоволь насмотрелся на это, – или опускается до чего-то вроде метафизического голода. Отбывая срок, Курц читал Эпиктета и других стоиков и нашел их философию восхитительной, но скучной. На его взгляд, вся хитрость заключалась в том, чтобы наслаждаться лишениями, но не идти у них на поводу.

София намылила его с ног до головы, не забыв налившийся в эрекции член. С его лицом она обращалась очень аккуратно, стараясь не попасть мылом в свежие ссадины.

– По-моему, ты обойдешься без лейкопластыря, – заметила она.

Вдруг она широко раскрыла глаза: Курц в свою очередь начал ее намыливать, причем не только грудь и треугольник волос в промежности, но и шею, лицо, спину, плечи, руки и ноги. Судя по всему, София ожидала более прямолинейного подхода.

Протянув руку к чему-то похожему на мыльницу с крышкой, лежащему на кафельной полочке, она достала презерватив, зубами разорвала упаковку и натянула его Курцу на затвердевшее естество. Тот улыбнулся, восхищаясь ее ловкостью, однако пока что средство предохранения ему было не нужно. Сняв с той же полочки флакон с шампунем, Курц намылил Софии длинные волосы, массируя сильными пальцами ей голову и виски. Она на мгновение закрыла глаза, а затем, отобрав у него шампунь, намылила его короткие волосы. Ее макушка находилась где-то на уровне носа Курца; подняв лицо, София поцеловала его в губы. Они встали под душ, смывая шампунь. Курц вжался членом в мягкие изгибы ее живота, и София обняла его за затылок левой рукой, а правую опустила, начиная его ласкать.

Она прильнула к нему, прислонившись спиной к выложенной плиткой стене и подняв ногу. Смыв мыло и шампунь с ее груди, Курц прикоснулся губами к соскам. Правой рукой он обнял Софию за талию, левой принялся нежно растирать ей промежность. У нее задрожали бедра; она раскрылась перед ним, исторгая из своего чрева влажный жар в его ладонь. Пальцы Курца проникли внутрь, осторожные, пытливые. Он вдруг с удивлением поймал себя на мысли, что, хотя они находятся под хлещущим полной струей душем, в этом месте София более мокрая, чем где бы то ни было еще.

– Пожалуйста, давай! – прошептала она, прижимаясь влажными губами к его щеке. – Не тяни!

Они начали двигаться вместе. Подхватив Софию правой рукой под ягодицы, Курц приподнял ее, прижимая к стене, а она обвила ногами его бедра и откинулась назад, сплетя руки у него на затылке. Мышцы ее рук и ног напряглись до предела.

Наконец София издала сдавленный вскрик. У нее затрепетали веки, а все тело содрогнулось в спазме, который Курц ощутил головкой члена, бедрами и растопыренными пальцами правой руки.

– Боже милосердный, – прошептала София, все еще прижатая к плиткам стены под теплыми струями.

Курцу вдруг почему-то захотелось узнать, какова вместимость резервуара горячей воды в этом доме. Подождав немного, София поцеловала его и снова начала двигаться.

– Я не почувствовала, как ты кончил. Ты не хочешь кончать?

– Чуть позже, – сказал Курц, приподнимая ее.

София снова застонала, когда он покинул ее чрево. Схватив его за мошонку, она прижала к нижней части живота пульсирующий член.

– О господи, – сказала она, улыбаясь, – можно подумать, это я провела в тюрьме двенадцать лет.

– Одиннадцать с половиной, – поправил Курц.

Он выключил воду, и они стали вытирать друг друга. Полотенца были мягкими и пушистыми.

Вытирая ему между ногами, София заметила:

– Он у тебя по-прежнему твердый, будто камень. Как ты можешь терпеть?

Вместо ответа Курц поднял ее на руки и понес в спальню.

ГЛАВА 16

Было уже пять часов утра, когда они наконец оторвались друг от друга. Они лежали рядом в кровати, на взгляд Курца, размерами в точности соответствовавшей камере, в которой он сидел.

София закурила и предложила ему сигарету. Курц покачал головой.

– Некурящий уголовник, – сказала она. – Первый раз о таком слышу.

– А если смотреть в тюрьме телевизор, – сказал Курц, – может сложиться впечатление, что на воле все давно бросили курить и теперь судятся с табачными компаниями. Наверное, на самом деле это тоже не так.

– Да, на самом деле это не так, – подтвердила София. Поставив маленькую эмалированную пепельницу на прикрытый одеялом живот, она стряхнула пепел. – Итак, Джо Курц, зачем ты пришел к моему отцу, предлагая свое бесполезное расследование.

– Оно не бесполезное. Я знаю свое дело.

Сделав глубокую затяжку, София покачала головой:

– Я имела в виду предложение найти Бьюэлла Ричардсона. Тебе известно не хуже меня, что он на дне озера Эри или под слоем бетона толщиной четыре фута.

– Да.

– В таком случае почему ты предлагаешь найти его и привести к отцу?

Курц потер глаза. Его начинало клонить в сон.

– Должен же я как-то зарабатывать на жизнь.

– Пока что от твоих усилий мало толку. Наведался в гости к вдове Бьюэлла – которую, судя по всему, убили сразу же, как только ты ушел, – и искалечил бедного покойного Карла.

– Покойного? – удивился Курц. – Карл умер?

– В больнице у него начались какие-то осложнения, – небрежно произнесла София. – Что рассказал тебе Героин про угоны грузовиков и исчезновение Ричардсона?

– Достаточно, чтобы я понял, что на самом деле все гораздо сложнее, чем кажется, – ответил Курц. – Или кто-то наезжает на твоего отца, или тут идет какая-то серьезная игра.

– Ты кого-нибудь подозреваешь? – спросила София, гася сигарету и глядя Курцу прямо в глаза.

Одеяло сползло с ее груди, но она даже не попыталась его поправить.

– Естественно, – сказал Курц. – Разумеется, адвоката Майлза. Всех ближайших помощников твоего отца с чрезмерными амбициями.

– Все, у кого были хоть какие-то амбиции, ушли после того, как папа удалился от дел.

– Да, знаю, – сказал Курц.

– Значит, остается один Майлз.

– И ты.

София не стала притворяться, изображая гнев.

– Естественно. Но зачем мне затевать эту грязную игру, если я все равно унаследую деньги папы?

– Хороший вопрос, – заметил Курц. – Теперь мой черед. Ты сказала, что можешь мне сообщить, кто меня подставил.

София покачала головой:

– Точно мне неизвестно, но если в деле замешан Майлз, ты должен опасаться некоего Малькольма Кибунта и его ненормального белого дружка.

– Малькольм Кибунт, – повторил Курц. – Не знаю такого. Описать можешь?

– Бывший «мясник» из Филадельфии. Огромный, черный, злой, словно ужаленный змеей мормон. Ему лет тридцать с небольшим. Бреет голову наголо, но носит маленький паричок. Ходит в черной коже, весь обвешанный золотом. В переднем зубе у него вставлен бриллиант. Я видела этого типа всего один раз. Думаю, Леонарду Майлзу вряд ли известно о том, что я знаю об их отношениях с Кибунтом.

– Не буду спрашивать, откуда ты это знаешь, – сказал Курц.

Закурив новую сигарету, София глубоко затянулась и молча выпустила дым.

– И чем занимается наш друг Малькольм? – спросил Курц.

– Из Филадельфии он перебрался сюда, спасаясь от обвинения в убийстве, – продолжала София. – Причем на мокрое дело он пошел не ради «мясников». Наоборот, пришил своего собрата по заказу колумбийской мафии. Малькольм занимался кокаином, занимался по-крупному. Затем он переключился на устранение конкурентов.

– Сидел? – спросил Курц.

– Ничего серьезного. Вооруженное нападение при отягчающих обстоятельствах. Незаконное хранение оружия. Убил свою первую жену – задушил.

– Ну за это-то он должен был получить срок.

– Получил, но небольшой. Его защищал Майлз. Он добился для Малькольма двух лет принудительного лечения в психушке. Кажется, именно поэтому Майлз считает, что Кибунт у него на крючке. Но я бы на месте Майлза на это особо не рассчитывала.

– А что ты можешь сказать про его белого дружка?

София покачала головой. Ее вьющиеся волосы, высохнув, стали виться еще больше.

– Я его ни разу не видела. Не знаю, как его зовут. Говорят, он действительно белый – почти альбинос – и умеет обращаться с ножом.

– Ого, – нахмурился Курц.

– Вот уж точно, – вздохнула София. – Если бы папа до сих пор вел дела в Буффало, этих двоих раздавили бы, как тараканов, едва они появились в городе. Но сейчас я сомневаюсь, что папа даже слышал о них.

– Как именно твоего отца отстранили от местных дел?

София снова вздохнула:

– Героин рассказывал тебе о перестрелке?

– Только упомянул про нее, не вдаваясь в подробности.

– Что ж, рассказывать особенно нечего, – сказала София. – Лет восемь назад папа с двумя телохранителями возвращался из ресторана «Бостон-Хиллз», и две машины попытались взять его лимузин в «коробочку». Разумеется, водитель папы знал свое дело, и стекла были пуленепробиваемые, но, когда водитель сдавал назад, выбираясь из ловушки, один из нападавших выстрелил в его стекло из ружья, а затем в разбитое окно уже палили из автоматов. Папа получил лишь царапины, но оба его телохранителя были убиты.

Умолкнув, она стряхнула пепел в эмалированную пепельницу.

– Папе удалось переползти вперед, сесть за руль и повести «Кадиллак» самому, – продолжала София, – при этом еще и ведя ответный огонь из пистолета Лестера – так звали водителя. Он завалил по крайней мере одного из нападавших.

– Они были белые или черные? – спросил Курц.

– Белые, – сказала София. – Одним словом, папе удалось бы уйти, но кто-то выстрелил в «Кадиллак» из винтовки. Проклятая пуля калибра 357 «магнум» пробила багажник, запасное колесо, оба сиденья и застряла у папы в спине, в четверти дюйма от позвоночника. А лимузин был бронированный.

– Дон Фарино выяснил, кто организовал на него покушение?

София пожала плечами. Соски у нее были нежно-коричневые.

– Долгое расследование, несколько подозреваемых, но ничего определенного. Скорее всего, это сделали Гонзаги.

– Вторая шайка итальянского сброда, орудующая в западной части штата Нью-Йорк? – уточнил Курц.

София нахмурилась:

– Мы не называем их «итальянским сбродом».

– Ну хорошо, – согласился Курц. – Гонзага – вторая банда макаронников, имеющая лицензию на ведение дел в этом штате, так?

– Так.

– И в итоге прошло уже шесть лет с тех пор, как то, что осталось от семьи Фарино, окончательно развалилось?

– Да, – подтвердила София. – После того, как папа стал калекой, дела пошли под откос.

Курц качнул головой:

– Твой старший брат Дэвид пытался вести дела семьи до середины девяностых. Затем он разбился на машине, до ушей перегруженный кокаином. Твоя старшая сестра сбежала в Европу и ушла в монастырь в Италии.

София кивнула.

– Потом некоторое время всем заведовал Малыш Героин, но остальные семьи пришли к выводу, что твоему отцу пора на покой, – продолжал Курц. – Малыш Героин набрался наркотиков и набросился на свою подружку-бразилийку с лопатой, и вот ты осталась в большом доме одна со своим отцом.

София промолчала.

– Что у вас крадут? – спросил Курц. – На грузовиках, на которые нападают?

– Видеомагнитофоны, проигрыватели видеодисков, сигареты, – ответила София. – Обычная мелочовка. Все нью-йоркские семьи занимаются контрабандой спиртного, видеомагнитофонов и видеокассет, а это значит, игра идет по-крупному. А папе бросают крошки. Сигареты оставили в память о прошлом.

– На сигаретах без акцизных марок можно прилично заработать, – заметил Курц.

– Но только не при тех объемах, которые оставили нашей семье, – возразила София.

Соскользнув с кровати, она подошла к гардеробу. На одном из кожаных кресел у окна лежал махровый халат, но София не обратила на него внимания. Судя по всему, обнаженная она чувствовала себя превосходно.

– Тебе пора уходить отсюда, – сказала она. – Скоро будет светать.

Кивнув, Курц встал с кровати.

– Господи, сколько же у тебя шрамов! – воскликнула София Фарино.

– Со мной часто происходят несчастные случаи, – усмехнулся Курц. – Где моя одежда?

– В мусоропроводе.

Отодвинув зеркальную дверь гардероба, София достала мужскую джинсовую рубашку, трусы в упаковке и вельветовые брюки.

– Вот, возьми, – сказала она. – Это тебе подойдет. У меня найдутся для тебя и новые кроссовки с носками.

Курц откинул назад свои короткие волосы.

– Я такое не ношу, – заявил он.

– Что не носишь? – удивилась она. – Джинсовые рубашки?

– Тут на груди вышит пони.

– Ты надо мной издеваешься. Это совершенно новая рубашка стоимостью двести долларов.

Курц пожал плечами:

– Я не ношу одежду с логотипами компаний. Если они хотят, чтобы я рекламировал их торговые марки, пусть мне платят.

София Фарино снова рассмеялась, и Курц снова с наслаждением слушал ее смех.

– Какой ты принципиальный, – заметила она. – Пришил Эдди Фалько, искалечил старину Карла, хладнокровно пристрелил еще бог знает сколько человек, но какой принципиальный! – Она бросила ему другую рубашку, менее качественную. – Бери, на этой нет ни пони, ни крокодилов, ни баранов, ни закорючки «Найк», вообще ничего. Ты доволен?

Курц надел рубашку. Она подошла идеально. Как и трусы, вельветовые брюки, носки и кроссовки. Вряд ли София специально ради него заранее прошлась по магазинам. Курцу стало любопытно, сколько мужской одежды разных размеров есть у нее в запасе. Наверное, это что-то вроде упаковки презервативов на полке в душе: очевидно, девиз Софии Фарино «всегда быть готовой ко всему».

Он направился к двери.

– Эй, – окликнула его София, накинув халат и зашлепав босиком следом за ним. – На улице холодно.

– Ты и куртку мою тоже выкинула?

– А ты как думал? – Открыв шкаф в прихожей, она достала дорогую пилотскую куртку из непромокаемого кожзаменителя. – Возьми, тебе должно подойти.

И действительно, куртка ему подошла. Курц отпер дверь.

– Курц, – остановила его София, – ты по-прежнему голый.

Она достала из шкафа 9-мм «зиг-зауэр».

Осмотрев пистолет – обойма была полной, – Курц протянул его Софии.

– Я не знаю, где ему пришлось побывать.

София улыбнулась:

– За ним нет следа. Или ты мне не веришь?

Натянув улыбку, Курц всунул пистолет ей в руки. Закрыв за собой дверь, он прошел по отдельному коридору, спустился на лифте на первый этаж и вышел на улицу мимо сонного, но очень любопытного охранника у входной двери. Пройдя квартал на запад, Курц обернулся и посмотрел на дом. У Софии еще горел свет, но он тут же мигнул и погас.