Текст книги "Время пепла"

15

Окружающий мир не остановил ради Сэммиш свой ход. Вне зависимости от того, что творилось с Алис и ее новыми знакомцами с Зеленой Горки, Сэммиш нужны были деньги на пропитание и проживание у пекаря. Дохода сверх определенной суммы честный труд не приносил никогда, а тычки вечно балансировали на грани награды и риска. В дни торжеств заработок давался легко – народ напивался вусмерть и нацеплял на себя самые роскошные побрякушки. Синие плащи исправно несли стражу, но им приходилось одновременно караулить от взломщиков безлюдные склады и общественные здания, вытаскивать из потасовок перепивших и буйных. В обычное же время площади – в Новорядье и Речном Порту – представляли собой поприще потруднее, хотя по своей природе притягивали людей с кошельками. Иногда там выкатывали пиво и сидр, хоть и не устраивали, как на праздники, громких загулов.

В частности, в Речном Порту наряду с преимуществами крылись свои опасности. В этом самом северном китамарском округе можно было собрать солидный денежный урожай, но большинство здешних были из ханчей – узколицые, прямоволосые. Те инлиски, кто покупал с каменных прилавков хлеб, мясо и фрукты, травы, бобы и ножи, обычно служили у знати на Зеленой Горке и ходили за реку только за самым свежим товаром, чтобы не пробиваться остатками в Камнерядье. Фонтанчик на площади предоставлял любому гостю с ведром студеную воду и место присесть и посплетничать, но голоса среди плеска и гомона редко звучали с долгогорским акцентом. Местные плащи, расшитые шляпы и шарфики были понаряднее одежды, которую носили на Новорядье. Притом что на Новорядье – получше, чем в Долгогорье. Для Нимала, Мелкого Купа и Кейна Речной Порт был опасным угодьем, они заметно там выделялись.

Однако Сэммиш не брала этого в голову. Она не выделялась нигде. И будь иначе, ей все равно позарез нужны деньги.

Мелкий Куп был щипачом, а Нимал – блохой. Сэммиш работала отходного, потому что всегда им была. Еще у них имелся Кейн в качестве рыбы, что делало выход чуточку безопаснее, но также означало, что добытое придется делить на четыре доли вместо трех. Сэммиш старалась не расстраиваться из-за этого факта.

Команду сколотил Нимал, но щипачом был Мелкий Куп, а выход объявляет щипач. Сэммиш сидела на парапете фонтана, сложив руки на коленях, и наблюдала за всеми, кто оказывался поблизости от блохи, но не за Нималом впрямую. Когда тот принимался за дело, у него менялась походка – это и должно было стать сигналом, которого она ждала уже с полчаса. Полчаса сидела и слушала, как рядышком бубнят двое дедов, – и почти составила собственное мнение, скверно ли обращалась с более толстым его дочь, или старику просто хотелось свалить на кого-то невзгоды. Обычно в семейных неурядицах она становилась на сторону женщин, но дед неплохо выступил в свою защиту. Она начала уже колебаться, но тут Нимал выпрямил спину и решительно свернул вправо. Сэммиш плавно поднялась, слегка ссутулила плечи и, опустив глаза, посеменила за ним.

Потайным карманом служил льняной мешочек под кофтой, на такой высоте, чтобы грудью прикрывать его выпуклость. Внутри уже лежало два кошелька и серебряное ожерелье. Сэммиш не отрывала глаз от мостовой у подошв Нимала. На цель она никогда не глядела. Для нее все они – смутное мельтешение на грани обзора. Возле башмака Нимала появилась нога Мелкого Купа, и Сэммиш сместилась в их сторону. Настал решающий момент. Нимал что-то пробурчал, а женский голос оскорбленно ойкнул без слов в тот миг, когда Мелкий Куп протерся мимо Сэммиш, суя ей в руку что-то, что тут же скользнуло в мешочек под кофтой. Три шага, и ее руки пусты и чисты, а команда и жертва остались сзади. Тонкий возглас Кейна был частью спектакля, добавкой к неразберихе для отвода глаз. Даже если синие плащи допросят потерпевшую, все произошло так спутанно и невнятно, что выдумки в ее рассказе будет больше, чем правды.

Однако сейчас жертва оказалась сообразительной. Сэммиш не прошла и дюжины шагов, как эта баба заголосила, призывая стражу. Сэммиш рисковала больше всех из команды, так как несла краденое. Несмотря на это, сердце ее не ускорило бой. Она с вялым любопытством оглянулась через плечо. Баба была ханчийкой, только широкой в плечах. Лицо ее потемнело, сжатые кулаки прижимались к бокам – наглядная картина бешеного негодования. Нимал поймал взгляд Сэммиш и подал знак – тычка окончена, уходим. Она придала себе слегка озадаченный вид – «Знать бы, из-за чего такая шумиха?», – потом утратила интерес и отвернулась.

В том и заключался ее секрет. Она сызмальства научилась самообману. На протяжении нескольких минут, пока шла к оградке, разделявшей реку и город, она искренне верила в свою невиновность, в то, что этот раздрай не имеет к ней ни малейшего отношения. Она умела вживаться в роль и верить так истово, что саму себя могла одурачить. Этот скромный талант не работал лишь с парой жизненных обстоятельств. У нее никак не получалось убедить себя не бояться водяных змей, обитательниц каналов, и прекратить вожделеть пшеничного пива, продававшегося возле университета.

Алис теперь опять жила в Долгогорье, вернувшись с того берега – из добровольной ссылки на Старые Ворота. Каждый раз, встречаясь с Сэммиш, она выставляла напоказ свою радость от их общения. Если сосчитать часы и минуты, проводимые вместе сейчас и до смерти Дарро, особого различия не разглядишь. Разница состояла лишь в том, что теперь Сэммиш чувствовала себя брошенной, и было ей от этого больно.

Она-то уже размечталась, что их с Алис сблизит розыск убийц. Навоображала и вытекающие последствия. Вот только ясным днем мечты казались сумасбродными и просто жалкими. Сейчас, проходя невдалеке от городской стены, она вновь перебирала свои фантазии, только в этот раз соблюдала дистанцию – не погружалась в них, а скорее проверяла на прочность. Теребила, как присохшую корку на ране.

Сэммиш прогулялась вдоль воды, наблюдая, как готовят лодки к зимним морозам. Смотрела, подставив лицо холодному ветру, как мужчины выбирают промокшие канаты и тянут просмоленные корпуса, свои средства прожития, из реки – пока Кахон не раздавил их в щепки и не пожрал. Всем известно, что воды его ненасытны.

К тому времени, как она вернулась в Долгогорье, в «Яму», солнце опустилось за Дворцовый Холм. За длинную прогулку она успела отойти от жалости к себе, позлиться и достичь усталого умиротворения. Жаркий воздух в корчме ошеломил с порога. Обогрев тут был ни при чем, хотя в очаге теплился маленький огонек. «Яма» была набита народом, и духота, как в хлеву, делала это место не слишком уютным. Сэммиш просунула руку за пазуху кофты, придерживая потайной карман. Не один раз кому-нибудь приходила в голову идея обождать здесь и выкрасть чей-нибудь дневной улов. Маневрируя, она пробралась к столику, где уже сидели Нимал и Кейн.

– А где Куп? – спросила она, усаживаясь на приставленный табурет. Неудобно низкий и с разными ножками.

– Подойдет, когда закончим расчет, – заявил Нимал, и пусть, скорее всего, не соврал, Сэммиш чуток напряглась от его бесцеремонности. Правила требовали подождать, пока на раздел не соберутся все, но прикрывать спину Мелкому Купу не ее обязанность. Останется недоволен, пусть выскажет Нималу напрямую. Она вынула на стол три кошелька, серебряное ожерелье и кожаную сумочку, потерю крайней, взбесившейся бабы, и принялась открывать одно за другим, пока Нимал и Кейн следили за ее руками. Заиграть монету-другую по ходу выкладки представляло собой отдельную тычку, и Сэммиш, хотя ничем таким не занималась, не серчала на тех, кто был на взводе при дележе.

Груз попался достойный. По большей части медные и серебряные монеты, и ожерелье в придачу. В одном кошельке была резная лошадка из черного дерева, наверно грошовой цены, зато сделана классно. Сэммиш отодвинулась, и Кейн приступил к дележу. На четыре кучки одинаковой, насколько он справлялся с расчетом, стоимости. Пока шла раздача, прибыл Мелкий Куп. Если и недовольный тем, что начали без него, виду не подавал.

Из получившихся кучек она, Куп и Нимал выберут три себе, а Кейну отойдет четвертая. Так, по крайней мере, полагалось проводить раздел. Однако, после того как Мелкий Куп взял свою, Нимал подтолкнул одну из трех оставшихся Кейну.

– Забирайте и освободите нам стол, угу?

Все сначала нерешительно переглянулись, затем Кейн пожал плечами, сгреб выданную кучку и, уходя, увел с собой Мелкого Купа. Они исчезли в давке потных тел, как брошенные в воду камешки. Голоса толпы, разговоры и перекрикивание создавали рев, за которым никто не смог бы подслушать беседу двоих за столом. Нимал наклонился ближе, следя, чтобы не коснуться денег руками.

– Имеется предложение, – проговорил он. – Есть вариант раздобыть кое-что для тебя.

– Ты уже раздобыл, – сказала Сэммиш и кивнула на две кучки меж ними. – Вот оно тут.

– Пару недель назад ты расспрашивала про Оррела. Если вдруг он найдется, это будет стоить твоего куска?

Сэммиш подуспокоилась. Вот почему он велел уйти двум подельникам. Уступи она свою долю пораньше, им бы захотелось поделить все натрое. Вопрос заключался в том, чего же хотела она сама? Все деньги от тычки на дне коронования Оррел наверняка уже просвистел.

Единственное, что осталось при нем, – это сведения о Дарро. Отыскал брат Алис Оррела или нет. И если да, что случилось потом.

Сэммиш уставилась на монеты. Перед ней лежала съемная комната и еда. Новая пара ботинок. Она хотела пива, жареной курицы и залезть под теплое одеяло. И работу в пивной, на ставках за чугунной решеткой. Алис ведь не узнает, если Сэммиш на этот раз выберет себя. Она же столько трудилась.

Сэммиш протянула руку, чтобы забрать свою долю добычи, но выудила из кучки только серебреник и два медяка.

Что-то наподобие стыда или давней усталости легло ей, как кошка, на грудь, пока она засовывала монеты за пояс, оставив остальное старшему подельнику.

Нимал широко улыбнулся. Один зуб у него сгнил и блестел чернотой.

– Сойдемся, – подытожил щипач.

Придерживая кончиками пальцев железный ключ, Алис катала его по ладони, желая прочувствовать грубую выпуклость металла. Сапоги ее беззвучно ступали по камням, холодный восточный ветер пах надвигающимся снегопадом. Вокруг нее сворачивало на сегодня продажи Новорядье. Лотки и торговые точки, окаймлявшие улицы, пустели; продукты, кожу и ткань на ночь стаскивали за двери хранилищ. Убирали еще не свернутые навесы. Улица делалась шире, чем прежде, словно Алис была почтенной леди и перед ней расчищали путь.

Она представляла, будто Дарро вышагивает рядом с ней. Представляла, будто она и есть Дарро. От этого голова поднималась выше, спина держалась прямее. Была надежда, что так она утаит, насколько взволнована – что не могла даже есть.

Она по доброй воле лезла в расклад, которого не понимала, с людьми, которых не знала совсем, и где-то впереди таилось нечто, что привело брата к гибели. Она как будто стояла на краю моста и глядела на темную, клубящуюся пучину, зная, что собирается прыгнуть.

В мыловарной лавке свет не горел и ставни были закрыты. За окнами второго этажа двигались какие-то тени. Наверно, семья садилась ужинать после долгого дня – или же лучники готовились встретить оружием незваного гостя. Откуда ей было знать? Поэтому казалось – возможно все. С северной стороны здания трещиной в стене открывался проулок не шире ее плеч. Алис остановилась напротив, сжимая ключ. Как бы повел себя Дарро? Вошел со смехом или пригнул бы голову? Положил бы ладонь на эфес?

Она ступила во мрак, обострились все чувства. Через полдюжины шагов проулок расширялся настолько, что кто-то пристроил к стене деревянный сарай. Хоть небо над головой было не больше темной ленты и почти не давало света, дерево тускло серело, выцветшее от возраста и погоды. Она нащупала замочную скважину и загнала туда ключ. С той стороны двери донесся голос, грубо-мужской, угрожающий. Дрожь отмыкаемой задвижки отдалась в ладони, и дверь распахнулась внутрь.

В свете единственной свечи стояли двое. Мужчины старше нее, незнакомые. На одном был поношенный плащ, как у извозчика, и вязаная шапка, у виска выбивался клок седины. Другой, пониже, широкомордый, одевался как грузчик, в выцветшую куртку и брюки из некрашеного холста. Извозчик держал и показывал грузчику знакомый серебряный клинок. Алис в первый раз увидела его снова после того, как отдала на празднестве окончания жатвы.

Полминуты все трое молчали. Алис, чтобы расслабить горло, сглотнула.

– Меня прислала Андомака, – сообщила она.

– Больше не произноси ее имя, – сказал извозчик, но не в угрозу. – Мое тоже не спрашивай. И его.

– Не буду, – сказала Алис. – Извиняюсь.

Извозчик кивнул на дверь, и Алис ее закрыла. К внутренней части задвижки был приделан толстый железный рычаг. Она потянула его вниз, и язычок запора скользнул в паз. Сарай был почти столь же тесным, как келья на Старых Воротах. Вдоль стены шли узкие полки, в воздухе пахло розмарином и щелоком. Алис очутилась одна с двумя мужиками в таком месте, что, если они нападут, помощи ждать неоткуда. Она приткнула спину к двери, а ладонь – к рукояти собственного оружия, будто просто ради удобства. Улыбка извозчика сказала ей, что он разгадал за этим ненарочитым движением страх. Кинжал растаял в складке плаща, как и не было. Если эти двое что-то прежде и обсуждали, то присутствие Алис положило конец разговору. Она неподвижно ждала, ждали и они, но эти неподвижности различались. Явственно чувствовалось, как им доставляет радость ее неудобство. Она бы, пожалуй, взяла и ушла – только при этом пришлось бы повернуться к ним спиной.

Зашуршала, сдвинулась задвижка – высвободился язычок. Алис отступила от раскрывшейся двери, и внутрь ввалился третий мужчина. Он был примерно возраста Дарро, с коротко подстриженными волосами и лукавой ухмылкой. Такого можно представить у печки в компании Черной Нел и Террина Обста. Молодой приветственно мотнул головой кучеру.

– Припозднился я, – сказал новоприбывший. Акцентом, хоть и более легким, он напоминал Андомаку. В таком маленьком помещении Алис волей-неволей приходилось без конца к нему притираться, но молодой человек, похоже, не обращал на это внимания.

– Я так и понял, – ответил извозчик.

– Ну так что за работа?

– Идете со мной и смотрите по сторонам. Не будет проблем – то и ладно. А будут – позаботьтесь, чтоб серебряный клинок не пропал, а оказался там, где надо.

– А деньги?

– Потом. И надо б выдвигаться, – сказал извозчик, с трудом произнося слова. – Мы уже должны быть там.

Опоздавший пожал плечами и задом шагнул из сарая. Алис вышла за ним, за ней последовали другие. Кучер длинными шагами направился к западу, грузчик держался вплотную за его спиной. Алис и опоздавший замыкали группу. Закат облил небо на западе кровавой краснотой. Дворцовый Холм и Старые Ворота силуэтами выделялись на угасающем сиянии, будто бог, отворотившийся от людей. Алис, не замедляя хода, следила за движениями в окнах и на ответвлениях улиц. Она не знала, чего опасаться, а спросить не хватало уверенности.

Опоздавший парень искоса посматривал на нее, то на ее сапоги, то обратно на тело, как обычно водится у мужчин. Все же для него это, видимо, значило нечто другое.

– Ты на него похожа, – сообщил он.

– На кого? – спросила Алис.

– На Дарро.

Остаток пути никто не заговаривал, только парень порой негромко насвистывал легкую мелодию. С наступлением ночи быстро захолодало. Несмотря на то что в это время года рано темнеет, Алис казалось, будто путешествие продолжается глубоко за полночь. Вскоре они разминулись с патрулем стражи, марширующим в противоположную сторону. Синие плащи присмотрелись к встречным, но окликать их не стали. Понемногу, по мере прохождения улиц, Алис переборола и заперла внутри свои треволнения.

С правого бока вырос Храм, тьма на фоне ночного неба, за исключением одного окна, сиявшего желтизной солнца и ровнее звезды. Алис одолевало ощущение, что оттуда на нее смотрят боги.

Извозчик остановился у объемистой мрачной постройки совсем рядом с воротами Храма. Этой части Новорядья Алис не знала. Стены с растрескавшейся штукатуркой и притолоки в рыжих пятнах имели мало общего с грубыми срубами Долгогорья или неприступным камнем ханчских кварталов. Крыша была очень крутой. Никто бы не смог на ней спать. Наверно, купеческий дом – только на нем не было ни ремесленной эмблемы, ни вывески, гласящей, чем здесь торгуют.

Грузчик подошел первым, оглядываясь назад на проделанный ими путь. При свете звезд он выглядел жестоким и мрачным.

– Я бы предпочел лезть туда днем, – сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно. И секунду спустя добавил: – Смотрите в оба.

Широкая дверь на углу дома скрипнула и отворилась. Изнутри пролился жидкий масляный свет и выглянула женщина, держа сзади фонарь. Алис не разглядела ее, отметив только плотное телосложение, скорее инлисское, чем как у ханчей, и платок, покрывавший зачесанные назад волосы. Извозчик кивнул этой новой даме, потом выдернул из потайных ножен знакомый серебряный кинжал. Алис ощутила некоторый прилив гордости за то, что кинжал оказался здесь. Женщина, увидав клинок, посторонилась. Извозчик вошел, остальная команда двинулась за ним.

После уличного холода внутри казалось жарко и тесно. Теплый и влажный, как в парилке, воздух; стены и потолок усеивала темная плесень. Женщина повела их по коридору, мимо полудюжины дверей, перегороженных железными засовами, но без замков. Их ставили не для того, чтобы запирать изнутри. Те, кто обитал за этими дверями, жили в клетке.

Центр дома походил на крытый внутренний двор: свободное пространство, вымощенное керамической плиткой, под светом полудюжины фонарей. Витая лестница вела к балконам, смотревшим с трех сторон на освещенную площадку, где женщина взмахом велела им ждать. Черные деревянные балки в вышине заменяли собой облака. Опоздавший уставился в полумрак, и Алис все поняла. Любой мог рассмотреть их из темноты наверху, будто они актеры на сцене, при этом оставаясь невидимым сам.

– Завидное местечко, чтоб тут издохнуть, – обронил опоздавший.

– Издохнуть – не самое худшее из того, что здесь творится, – сказал грузчик.

Извозчик сердито глянул на них и проговорил буднично и спокойно:

– Оба – завалите хлеборезки.

Сперва застучали шаги, отрывистые и резкие, с цоканьем гвоздей на подошвах. Потом послышался звук открываемой двери и грубый, короткий смех. На дворик, ухмыляясь, вышел высокий мужчина и раскинул руки, словно хотел всех обнять. За ним следовали двое. Оба носили короткие и прямые мечи безжалостного вида, а также стальные сочлененные перчатки, как укротители зверей, чтобы укусы не приводили к увечьям.

– Долговатенько, – сказал высокий, – вам пришлось добираться. – На его щеке была наколота метка: две длинные черты, пересеченные третьей, покороче. Алис прежде никогда не встречала клейменых, но знала, что все подобные знаки означают примерно одно и то же. Это было клеймо суда Медного Берега. Такие ставят, когда поймают работорговца. Этот высокий человек торговал свободой других. Алис помнила о дверях на засовах и теперь начала понимать, что могло находиться за ними.

– Мы сожалеем, – проговорил извозчик и выжидательно смолк.

Высокий вопросительно наклонил голову.

– И это все? Ни объяснений? Ни оправданий?

– Нет, – сказал извозчик. – Мы собирались прийти пораньше, но возникли сложности. Сейчас мы пришли. Мальчишка у вас?

«Мальчишка?» – мысленно ахнула Алис. Покосилась на опоздавшего с грузчиком, но никто из них не ответил ей взглядом. Непонятно было, то ли они лучше нее осведомлены о том, что здесь творится, – то ли лучше умеют не выдавать замешательства.

– У меня, – сказал высокий. – Оплата с собой?

– Есть определенный порядок.

– Тратить время и нервы вместо того, чтобы положиться на мое слово?

– Не мне решать, – произнес извозчик. – Сами знаете.

Высокий поднял руку, и из темноты позади него донеслось негромкое шаркание. Тьма скрывала вокруг не одних только лучников. Не было способа вычислить, сколько тут собралось бойцов и насколько подавляющее у них преимущество. Опоздавший облизал губы – она подозревала у него те же мысли.

Из сумрака выступила женщина с мальчишкой под боком. Он был на два-три года моложе Алис. Голова выбрита, блестящий череп прикрывала лишь неровная щетина. Темноглазый, с вытянутым лицом, он таращился на изразцы пола. «Отупел, как овца», – подумала Алис, а затем вспомнила вереницы животных, которых на веревках вели забивать в честь праздника урожая. Таким был взор и у них – покойным и равнодушным. И страх, и усталость давным-давно перезрели. Высокий мужчина шагнул к мальчику и положил широкую ладонь ему на затылок, подчеркивая свое право.

– Он перед вами.

– Не дергается, – заметил извозчик. – Прекрасно. Проверка за счет покупателя.

Высокий подтолкнул мальчишку вперед, на свободное пространство между двумя кучками людей. Тот, едва не падая, заковылял на тонких ножках. Ни веревок, ни цепей на нем не было, но красные следы на запястьях и лодыжках ясно показывали, где его до ссадин натирали путы. Для бороды паренек был слишком мал, только над губой темнел мягкий пушок. Стой он где-нибудь на углу в Долгогорье, он бы не привлек ничьего внимания.

Извозчик шагнул вперед, и серебряный нож, нож Дарро, оказался в его руке. На миг Алис подумала, что сейчас он заколет мальчишку, но извозчик только придержал его левой рукой, призывно махнув клинком в правой. Мальчик ему не ответил.

– Протяни руку, сынок, – молвил извозчик. Мальчик тупо смотрел на него. Грузчик пролаял полдюжины отрывистых слогов на незнакомом Алис наречии, и мальчик покачал головой. Кучер сообразил шлепнуть его по щеке, тогда паренек поднял руку.

Придержав его открытую ладонь, извозчик сделал надрез. Мальчик скривился и захныкал, но вырваться не пытался. Алис больше не смотрела на него. Она смотрела только на лезвие.

В своей келье на Старых Воротах она часами разглядывала клинок, ощупывала письмена на плоских гранях. Она могла бы с полной уверенностью зарисовать эти значки по памяти. Но темные насечки на окровавленном серебре уже не были ими. Воздух вокруг ножа задрожал, как марево над кузнечным горном, и засиял, испуская подобие света, но его яркость не резала глаз. У девушки перехватило дыхание.

На своей половине плиточного пола высокий, помрачнев лицом, отодвинулся назад. Один извозчик был невозмутим. Он опустился на колено и начеркал на плитке некий знак. Очень похожий на посмертный, но не по тем покойным, кого она знала. Воздух загустел, ощущение чужого присутствия затопило зал, словно нечто бескрайне-огромное разглядывало их всех. Мальчик постанывал, и знак стал чернеть, исходя дымом, – и извозчик стер его ногой начисто.

– Честь по чести, – сказал он. – У него та кровь, что мы ищем. Принимается. Дайте ему плащ, чтоб не околел от холода, и забираем.

– А мне отдаете остаток оплаты.

Извозчик замер, а опоздавший, справа от Алис, слегка охнул, будто ужаленный мелким насекомым.

– Условия были другими.

– Условия стали такими. Я этого малого продержал несколько лишних недель сверх уговора.

– Тогда у нас не было кинжала, – возразил извозчик. – Не выйди у нас убедиться, что это тот самый ребенок, вы бы скинули нам одного из своих бросовых доходяг. Будто не знаете сами.

– Возможно. А возможно, и нет. В том мире, в котором мы живем, этого не случилось. Зато случилось другое: мальчишка пробыл у нас дольше, чем обговаривалось. Нам приходилось постоянно переезжать, кружить и кружить, чтоб малого не заграбастали его люди. А теперь вы заберете его и упорхнете, и я спрашиваю себя – с чего мне верить, будто оплата поступит вовремя, раз передача произошла с таким опозданием? Я не вымогаю надбавку – условились так условились. Но заплатить прошу сразу. Это ведь ты, старый приятель, первым поменял уговор.

Алис заметила, как что-то сдвинулось в тени. Она устремила взгляд туда, стараясь не отвлекаться на фонари, чтобы глаза привыкли к темноте.

– Такой вариант нами не предусмотрен, – сказал извозчик. Он убрал серебряный кинжал в ножны, оглядываясь назад. Грузчик едва заметно кивнул, будто подтвердил, что видит клинок и подхватит его, если придется бежать. Высокий сложил руки на груди и сердито нахмурился. Алис задышала чаще.

Она попыталась представить Дарро – его манеру держаться, как тогда, у железной калитки Ибдиша. Насмешку, изводившую стражника. Пренебрежение страхом. Рядом с ней опоздавший коротенько, почти довольно, хмыкнул и шепнул:

– Готовься. Будут неприятности.

– Тогда я еще немного подержу мальчишку у себя, – сказал высокий.

– Такой вариант нами тоже не предусмотрен, – сказал извозчик, и Алис выступила вперед, вытаскивая на ходу свой кинжал. Сделала два широких шага, свободных, небрежных, словно была полностью уверена в себе. Затем вскинула клинок, взяла худого мальчишку за плечо и приставила острие к выемке между ключиц. При этом каждый в зале замер и смолк.

– Ты… чего делаешь? – проговорил извозчик ровным и мягким, учитывая ситуацию, голосом. Отвечая, Алис обратилась к высокому мужчине.

– Встречное предложение, – произнесла она, подражая кому-то из прошлого. Сама не помня кому. – Я кончаю этого пацана. Потом мы все убиваем друг друга, и никто никому не заплатит…

– Чё, на хер? – недоуменно выдавил высокий, а извозчик покачал головой.

– Так поступала моя мать, когда дети затевали ссору, – сказала Алис. – Мы пришли сюда с честными намерениями, а теперь вы оба лаетесь, как две шавки над одной костью. Вот вам мой вариант. Я его сейчас прирежу, и эта ночка у нас, выходит, не задалась. Или же мы уходим с мальчишкой. Прямо сейчас. И вы получите оплату в обычном порядке.

«Что это за обычный порядок?» – подумалось Алис. Одни боги знают, как тут у них все устроено.

Высокий не заговорил, но и его громилы также не бросились в схватку. Алис развернула мальчика к работорговцу лицом, не опуская лезвия с его шеи. Тело подростка, прижатое к ней, навевало странное интимное чувство. Такая теплая кожа. Она переложила лезвие поперек горла и, делая шаг назад, потянула мальчишку за собой.

Опоздавший и грузчик разом переступили, подстроившись под нее, словно таков и был изначальный план. Выдох спустя начал отходить и извозчик, держа высокого перед глазами. Его губы шептали всевозможную матерщину, взгляд метался по залу. Однако извозчик не прерывал действий Алис.

– Вам заплатят, – отступая, пообещал он. – Мы не нарушим данного слова.

– Хотелось бы, мать вашу, – сказал высокий мужчина. Лицо его потемнело от ярости. Наколка на щеке как будто злобно оскалилась. Грузчик с опоздавшим шли медленно и осторожно, проверяя путь. Пятясь лицом к противнику, извозчик плавно извлек из-под плаща дубинку в руку длиной, с шипастым бойком на оголовье.

– Дела идут на поправку, – проговорила Алис на ухо мальчику. Вплотную у кожи чуялся запах масла и мускуса. Щетина на голове, прикасаясь, щекотала ей шею. Нельзя и вообразить, чем все это кажется с его стороны.

– Дверь, – сообщил опоздавший.

– Уходим на восток, – распорядился извозчик.

Грузчик сдавленно просипел:

– Они за нами погонятся.

– Не погонятся, – ответила Алис согласно взятой на себя роли. Она знать не знала, правда ли это.

После жары в доме работорговца свежий воздух оглушил, как пощечина. Ветер был ледяным, колючим. Она телом почувствовала, как мелко затрясся мальчик, стоило им выйти на улицу. Алис повернула на восток, прибавив хода, чтобы оторваться от рабовладельца и его мечников, а также побыстрей доставить мальчика куда полагалось. Полностью стемнело. Ярче китамарских окон светились рассыпанные по небу звезды. Сзади донеслись голоса, но, насколько она могла разобрать, с каких-то соседних улиц. Враг удалялся с каждым пройденным ею шагом.

– Убери нож, – сказал извозчик. – Если и вправду не хочешь прикончить нашего дурачка.

Алис отняла клинок от шеи мальчишки и на ходу задвинула в ножны. Мальчик, кажется, посмотрел на нее, но сейчас он был тенью среди теней. Напуган он, или улыбнулся, или был безучастен, как каменная стена, – не различить никак. Карету она долго не замечала – пока почти не врезалась в нее. Экипаж стоял под карнизом ткацкой лавки и чьи цвета имел, не разберешь. Удивительно, но тот, кого она про себя называла извозчиком, и впрямь полез наверх, принимая поводья. Ее догадка оказалась верной.

Толстомордый грузчик открыл дверь кареты, приподнял под локти мальчика и погрузил в еще более непроглядную темноту внутри. Повернулся, всматриваясь в сторону, откуда они пришли.

– Никого и ничего, – сказал он. – Похоже, отвязались.

– Оставаться и выяснять я не буду, – сказал извозчик, зажигая фонарь. В упряжи их ожидали две вороные лошади. Громадные животные с надетыми шорами. Кучер перегнулся, указывая длинным пальцем на Алис. – А тебе, если снова мне попадешься, вспорю брюхо, как жирной форелине. Поняла?

– Тогда плати, пока не уехал, – сказала Алис. – Мы ведь так договаривались?

Опоздавший расхохотался:

– А не заплатишь, она, чего доброго, пригрозит кого-нибудь зарезать. Есть у нее такая наклонность.

– Ты тоже на хер иди, – выругался извозчик, но вынул из кармана кошель и бросил на землю. Алис пришлось отпрыгнуть с дороги, когда лошади тронулись в путь, отбывая в ночь. Копыта стучали по камню, постепенно стихая вдали. Кошель она отыскала не сразу. Когда нашла, внутри зазвенело.

– Пойдем, – произнес опоздавший, беря ее за руку.

– Пожалуй, нет, – сказала она, пытаясь вытянуть руку обратно, но опоздавший не ослаблял хватки.

– У тебя моя доля, но давай сперва свалим отсюда, а пересчитаем потом. Не переживай. Я тебя не обижу. Иначе ясно, что со мной будет. – Веселье в голосе убедило ее пойти с ним. Веселье и то, что он знал ее брата.

Сейчас Храм находился слева, и всякое мерцание света исчезло из его окон. На востоке начала подниматься луна, почти ровный полумесяц. По ночам Китамар преображался в совсем другой город, а с зимними холодами – вдвойне. Пропадала дневная загруженность и суматоха, и громче казались едва слышные прежде звуки. Скреблись крысы. Потрескивали, остужаясь, дома. Среди заборов и крыш шелестел ветер, его присвист походил на музыку, вопреки случайности в нотах. Света луны уже хватало, чтобы ориентироваться не только на ощупь, однако опоздавший не отпускал ее руки. Алис не отбивалась. Похоже, вел он с умом, и Алис наполнялась внутри мягкостью и теплом. Будто в одного прикончила бутылку вина, но перед глазами у нее не плыло. Ее пьянило кое-что посерьезней.

– Я – Алис, – сказала она после поворота направо, к реке.

– Нам велели не сообщать друг другу имен, – сказал опоздавший. – Мое – Уллин.