Текст книги "Разоблачение Клаудии"

Четвертого мая тысяча девятьсот семьдесят восьмого года Лью Дай уверенно шагал в зал суда, где председательствовал судья Пол У. Мартин. Проходили слушания по вопросу отклонения признательных показаний Клаудии на ста пятидесяти восьми страницах и невозможности их использования в качестве доказательства со стороны обвинения.

И снова Клаудия вела себя странно для человека, чья жизнь висела на волоске. То она была растеряна и смущена, потом вдруг принималась внимательно слушать, словно пытаясь вникнуть, о чем идет речь. Еще она часто поворачивалась и махала репортерам.

Дай рассчитывал в качестве первого свидетеля пригласить лечащего психиатра Клаудии, доктора Байрона Стинсона, доцента кафедры психиатрии в Медицинской школе университета штата Огайо, для дачи врачебного заключения на основе истории ее болезни. Затем Дай планировал вызвать Бобби Новатни, чтобы тот рассказал о недавнем поведении Клаудии.

Обвинение представило только одного свидетеля, который утверждал, что показания Клаудия давала добровольно, без принуждения и будучи в здравой памяти, – сержанта Говарда Чемпа.

Дай одарил О’Грейди довольной улыбкой: он был уверен, что судья Мартин в жизни не допустит такой глупости – чтобы на суде всерьез полагались на признания психически больного человека.

После присяги доктор Стинсон, высокий мужчина шестидесяти лет с небольшим брюшком, сообщил, что предоставил суду все необходимые больничные документы. За время его работы в Апхэм-холле Клаудию госпитализировали трижды: в октябре тысяча девятьсот семьдесят четвертого, после ее возвращения с Гавайев, в октябре тысяча девятьсот семьдесят шестого и в сентябре семьдесят седьмого – всякий раз на два или три месяца. Ее диагноз – «общая шизофрения латентной формы».

– Что это значит? – спросил Дай.

– Такое состояние доктор Хок впервые описал в тысяча девятьсот сорок девятом году, – пояснил Стинсон. – Для него характерно паническое беспокойство – вплоть до панических атак, – истерия и пансексуальность. Диагноз весьма любопытный; в этом году должна выйти новая диагностическая номенклатура, и подобное состояние по ней будет называться пограничной шизофренией [sic]. Это одна из разновидностей шизофрении, когда пациент не теряет связи с реальностью… Я наблюдал Клаудию на протяжении нескольких лет. Ее проблемы кроются в области суждений, в ее отношениях с окружающими, чаще всего в сексуальном контексте. Порой она попадает в весьма пикантные ситуации.

Он посмотрел на Клаудию, и та ему улыбнулась.

– Например, познакомились мы вскоре после ее развода… Моя пациентка была в паническом состоянии… словно мир вокруг рушится. В больницу она попала, потому что заблудилась в своих фантазиях, и ей понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя.

Дай спросил, как именно ее диагноз влияет на восприятие реальности и отношения с окружающими.

– Я бы сказал, что Клаудия предпочитает жизнь, полную бурных эмоций, – ответил Стинсон. – Она всегда завязывает контакты с маргинальными персонажами, несоответствующими общепринятым нормам морали. Бисексуалами, гомосексуалистами, проститутками, стриптизершами… Попав в их окружение, она воображает, будто стала частью преступного синдиката и мафия намерена сделать ее проституткой. Все эти любопытные фантазии весьма крепко сплетаются с реальностью, пока не наступает переломный момент и кто-нибудь не развенчает иллюзии… Тогда у нее начинается приступ паники, и Клаудия ищет убежища в больнице.

Стинсон описал симптомы паники:

– Бессонница, плохой аппетит, покачивания на месте, рыдания и истеричные крики… Она очень настойчива, сыплет угрозами, повсюду ей чудится подвох. В такие моменты очень неприятно находиться с нею рядом.

Врач напомнил, что когда Клаудию впервые поместили в Апхэм-холл в тысяча девятьсот семьдесят четвертом, она поведала врачам целую сагу о том, как на Гавайях ее похитили и держали в рабстве, из которого она сбежала лишь сущим чудом.

В семьдесят седьмом году ее госпитализировали после того, как она позвонила в полицию и сообщила, что видела в переулке тело зарезанной женщины. Трупа, однако, не нашли, и никаких свидетельств его наличия – тоже.

Стинсон добавил, что после того звонка голос Клаудии с каждым днем становился все более хриплым, а на момент госпитализации и вовсе исчез.

– Хрипота и немота – тоже симптомы истерии, – подытожил Стинсон.

Дай перечислил некоторые подробности убийства Маккана и последующего допроса Клаудии, в ходе которого она дала признательные показания, и спросил, был ли этот рассказ о преступлении таким же вымышленным, как предыдущий.

– Клаудия вроде хамелеона, – пояснил Стинсон. – Она как маленький кокер-спаниель… чья первая потребность – угодить вам любой ценой. Думаю, она сделала бы что угодно, если выбрать правильный к ней подход. В непривычной ситуации она способна на многое. Ее поведение сильно зависит от окружающей обстановки. Она исполняет любые требования.

Дай спросил:

– Если бы Клаудии сообщили какие-то подробности убийства накануне допроса, возможно ли такое… не просто возможно, а какова вероятность того, что она повторила бы эти факты, выдав их за свои?

Стинсон кивнул.

– Клаудия очень охотно участвует в подобного рода авантюрах, она как паук, плетущий паутину из реальности и фантазий… причем до такой степени, что даже я, человек, хорошо ее изучивший, с трудом разобрался бы, где правда, а где вымысел.

Во время перекрестного допроса помощник прокурора О’Грейди ухватился за фразу Стинсона о том, что «Клаудия завязывает контакты с маргинальными персонажами и вращается в преступных кругах Колумбуса».

– Ну, допустим, про «преступные круги» я не говорил, – возразил Стинсон. – Однако, безусловно, она всегда выбирает темную сторону. На грани приличий, как вы, наверное, сказали бы.

– Люди, которых она упоминала… ее подруги и коллеги. Она не говорила, что двух девушек из ее окружения и впрямь убили? – спросил О’Грейди.

– Нет.

– А сами вы не читали в газетах про нераскрытое убийство двух девушек: одной отсюда, а второй – из Дейтона?

Стинсон ответил, что нет.

Задав еще несколько вопросов касательно лечения Клаудии, О’Грейди спросил, читал ли доктор Стинсон протокол ее допроса или, может быть, слушал его запись? Когда Стинсон ответил отрицательно, О’Грейди ухватился за его слова:

– Итак, я правильно понял: вы даже не пытались составить экспертное мнение о том, что на самом деле было сказано на допросе… по интонациям, например?

– Нет.

– Хорошо. В таком случае смею предположить, что вы не можете сделать вывод, сумела ли Клаудия на момент первого разговора со следователями понять, в чем именно заключались ее права?

– С этой точки зрения, увы, нет.

– Благодарю, доктор, – сказал О’Грейди. – У меня все.

Когда настал черед Лью Дая, тот подытожил предыдущие показания и спросил:

– Доктор Стинсон, как вы считаете, основываясь на своем врачебном опыте, знакомстве с Клаудией и профессиональном чутье: могла ли она и впрямь совершить эти убийства?

– Я не очень хорошо знаком с материалами дела, – признался Стинсон. – Зато прекрасно знаю Клаудию. И просто не верю, что она способна на убийство и в чем-либо виновна.

Когда свидетелем вызвали Говарда Чемпа, тот начал с того, что узнал о Клаудии от двух полицейских, которые говорили с нею в закусочной. Дай попросил описать события, предшествовавшие допросу в участке.

Пытаясь доказать переменчивость Клаудии, он спросил:

– Вы помните, что сказали, будто она не желает меня видеть… а затем, когда я приехал в участок, она мне обрадовалась? Вы это помните? Вас такая реакция разве не удивила?

Чемп недовольно ответил:

– Я помню, как после разговора с вами она закатила нечто вроде истерики.

– А помните, что, по вашим словам, ее поведение было вызвано воздействием наркотических препаратов? Или она просто умело притворялась?

– Я по-прежнему уверен, – настаивал Чемп, – что нервный срыв у нее произошел именно после встречи с вами.

Дай напомнил Чемпу, что Клаудия на момент допроса принимала медикаменты, напомнил про обстоятельства, в которых проводился обыск ее квартиры, и про ее реплики в разговоре со следователями.

– Разве вы не выяснили, что все, о чем она рассказывала, на самом деле было результатом вашего же расследования?

– Нас поразило, сколько на самом деле ей известно про место преступления… про положение тел, про количество ранений у каждой из жертв…

Дай напомнил, что Дено Политис и Роберт Новатни успешно прошли проверку на полиграфе, убедив прокурора округа Франклин в своей непричастности к убийствам. Он напомнил также Чемпу, что через две недели после происшествия Политиса арестовали в супермаркете «Крогер» и допрашивали, поэтому он вполне мог узнать от детектива Тони Рича какие-то подробности сцены преступления и пересказать их Клаудии.

Чемпу нашлось чем возразить: допрос Политиса проходил в его присутствии, и из всех вопросов лишь некоторые (а если быть точным, всего пятнадцать) касались убийства в доме Маккана.

Дай припомнил Говарду Чемпу нестыковки на допросе, когда Клаудия, по ее словам, намеренно лгала или скрывала правду.

Однако судья Мартин его перебил:

– Мистер Дай, думаю, с этим вопросом я разберусь самостоятельно, когда буду слушать запись и читать стенограмму. Мнение детектива мне неинтересно.

Когда с Чемпом закончили, встал помощник Дая, Уильям Флек.

– Ваша честь, у нас есть еще один свидетель. Мы вызываем Роберта Новатни.

После того как Новатни дал присягу и сообщил суду свой адрес, его спросили, знаком ли он с Клаудией Яско. Свидетель ответил положительно, тогда его попросили указать на нее в зале суда. Он посмотрел прямо на девушку и безошибочно ткнул в нее пальцем. Отвечая на вопросы Флека, он рассказал, что познакомился с Клаудией около года назад и что они какое-то время жили вместе.

Когда его спросили, признавалась ли хоть раз Клаудия в своих связях с криминалом, Новатни ответил, что три-четыре месяца назад та заявила, будто видела неподалеку от их дома убитую девушку, и позвонила в полицию.

Отвечая на вопросы Флека о том, почему Клаудия опасалась за свою жизнь, Новатни сказал:

– …[Она боялась] разных людей, многих я даже не знал. Вроде как [был] какой-то случай в Калифорнии или на Гавайях. Она часто говорила, что ее могут убить.

– Можете ли вы привести конкретный пример подобных высказываний? – уточнил Флек.

Новатни пожал плечами.

– Цитирую: «Меня хотят убить». Точка.

Флек заставил Новатни подтвердить, что Дено Политис приходил к ним в дом после обвинения в мелкой краже и в присутствии Клаудии во всех красках рассказывал про убийство.

Во время перекрестного допроса О’Грейди спросил у Новатни, обвиняла ли его Клаудия в каких-либо других преступлениях. Новатни недоуменно промолчал, и О’Грейди добавил:

– Возможно, ей было известно о других ваших деяниях, например, о попытке подорвать плотину Гувер?

– Возражаю! – воскликнул Флек. – Это не относится к делу.

– Отклоняется, – сказал судья.

Новатни кивнул.

– Она говорила, что знает.

– Ага… то есть, по вашим словам, ей было известно про взрывчатку на плотине? И что, по ее мнению, там произошло?

– Понятия не имею, вам виднее, – огрызнулся Новатни.

– Вы не знаете, что именно она нам сказала?

– Нет.

– Но откуда вы знаете, что об этом вообще шла речь?

– Потому что мы с моим адвокатом изучили запись ее допроса.

О’Грейди смерил торжествующим взглядом сперва Флека, затем Дая.

– И кто же ваш адвокат?.. Для протокола.

– Лью Дай.

О’Грейди заставил Новатни признать, что Клаудия не называла ни его имени, ни имени его младшего брата в связи с происшествием на плотине Гувер, и наконец спросил:

– А почему вы столь уверены, что речь шла про вас и вашего брата, раз никаких имен не прозвучало?

Новатни посмотрел на Клаудию.

– А почему бы и нет? Она же обвинила меня в убийстве.

Задав еще несколько вопросов и окончательно подорвав авторитет Новатни как свидетеля, О’Грейди его отпустил. Судья Мартин заявил адвокатам, что рассмотрит их ходатайство.

* * *

Примерно в то же время, когда в зале судебных заседаний проходили слушания по делу Клаудии, шерифы трех округов получили сообщение от Бюро криминальной идентификации. Самозарядный пистолет двадцать второго калибра, из которого застрелили Маккана, его мать и Кристин Хердман в округе Франклин, был идентичен оружию, из которого убили Дженкина Т. Джонса в округе Ликинг и преподобного Джеральда Филдса в округе Фэрфилд.

При этом никто не упомянул очевидный факт – что Джонс и Филдс были убиты в тот самый момент, когда Клаудия находилась в тюрьме.

Когда Клаудию после заседания вновь вернули в тюрьму и Донна Заг провела ее в камеру, та легла на койку и горько заплакала.

– Ну же, девочка, взбодрись. Все не так уж и плохо. А ну-ка взгляни еще разок на мою руку, – попросила ее надзирательница. – Я сказала своим дочкам, что скоро стану бабушкой – мол, мне так предсказали. Но они обе нервничают, ты ведь предупредила, что кому-то из них в родах придется несладко.

Клаудия изумленно вытаращила глаза.

– Что-что?

– Погадай мне по ладони, девочка моя. Я хочу, чтобы ты еще разок предсказала будущее.

Клаудия покачала головой.

– Я не хочу больше этого делать.

– Почему? Клаудия, ты же отличная гадалка!

– Потому что я слышала, что мой психиатр сказал на суде. Он сказал, что я создаю фантазии… Как паук плету паутину. И теперь я знаю, что все это, – она обвела широким жестом камеру, – не съемочная площадка. А это, – она потрогала повязку на ноге, – не несчастный случай во время съемок. – Клаудия подняла на надзирательницу глаза, полные слез. – Он сказал, что временами я все-таки возвращаюсь в реальность. Видимо, сейчас тот самый случай.

– Клаудия, я тебе могу чем-то помочь?

– Господь оставил меня… Вот и вы все оставьте меня в покое!

Заг ушла, а Клаудия съежилась на койке, закрыв глаза и пытаясь понять, что происходит. Если она не снимается в кино, то значит, ее и впрямь обвиняют в убийстве? Она слышала, что прокурор говорил о смертной казни. Ее хотят усадить на электрический стул!

Что-то заскрежетало рядом, и возле камеры появились двое рабочих – те волокли лестницу, чтобы заменить одну из длинных флуоресцентных ламп. Парни громко болтали о том, как им не терпится поскорей закончить работу и пойти на ужин. Клаудия вдруг поняла, что они заслонили собой камеры, и надзиратели не видят ее на экране.

А значит, она может незаметно покончить с собой.

Унитаз! В нем есть вода.

Она упала на колени. Пострадавшая нога болела так сильно, что пришлось ползти. Клаудия добралась до унитаза и уставилась в его нутро. Опустила в воду руку – холодная и чистая. Надо спешить, пока никто не пришел.

– Господи, прости меня! Я знаю, что там, рядом с тобой, меня ждет лучшая участь.

Набрав в грудь воздуха, она окунула лицо в воду, выдохнула – и снова вдохнула.

Вода потекла в ноздри, и Клаудия невольно отшатнулась. Через силу снова опустила голову, но тут ее начало тошнить… На громкие хрипы и бульканье прибежали охранники.

Девушку забрали в лазарет. Когда убедились, что с нею все в порядке, снова поместили в камеру под строгий надзор.

Клаудия заплакала. Она надеялась умереть по своей воле, а не на электрическом стуле. Боже, только не на электрическом стуле! Она не хотела, чтобы ей сбрили роскошные длинные волосы, связали ремнями и пропустили сквозь нее мощный разряд тока.

Всю свою жизнь Клаудия выступала против смертной казни и теперь понимала, насколько была права.

Шестого мая тысяча девятьсот семьдесят восьмого года субботний выпуск «Ситизен джорнал» дал душегубам, лишившим жизни уже пятерых человек, прозвище:

УБИЙЦЫ С 22 КАЛИБРОМ

На первой полосе опубликовали разом две статьи, посвященные расследованию.

В первой цитировались слова шерифа округа Франклин Гарри Беркемера: «По всей видимости, в нашем районе появился сумасшедший, помешанный на оружии. Боюсь, нас ждет еще несколько смертей». Беркемер признал, что детективы всех трех округов, где произошли убийства (Франклин, Фэрфилд и Ликинг), не нашли пока никаких улик и не получили ни единой зацепки от информаторов. «Полная тишина, – сказал он. – На улицах об этом молчат…»

Во второй статье говорилось о Клаудии: «КЛЮЧ К РАЗГАДКЕ ТАЙНЫ ПЯТИ СМЕРТЕЙ?»

Подсказки по делу о пяти жестоких убийствах вполне могут найтись в спутанном сознании Клаудии Элейн Яско.

Хоть она ошибочно указала следователям на двоих подозреваемых (Новатни и Политиса), якобы причастных к безжалостной стрельбе в доме Роберта «Микки» Маккана, детективы по-прежнему уверены, что сама эта женщина все-таки побывала на месте преступления.

«Странно, что она так много знает про убийство Маккана, – сказал Беркемер. – Она рассказывает что-то, ты уверен, что она лжет, а потом глядишь на фотографии с места преступления и понимаешь, что описано все в точности, как там было»…

«Она – та еще загадка», – признал шериф Беркемер.

Некоторые официальные источники сообщили журналистам, что, несмотря на обстоятельства, Клаудию намерены держать в тюрьме и судить за убийство при отягчающих обстоятельствах. Другой источник отметил, что поскольку ее осведомленность о преступлениях стала предметом всеобщего достояния, а убийцы до сих пор на свободе, освободить сейчас Клаудию под залог – все равно что вынести ей смертный приговор.

* * *

В пятницу двенадцатого мая Лью Дай подал ходатайство об освобождении Клаудии под залог. Поскольку ее потенциальные сообщники, Новатни и Политис, давно были выпущены под подписку о невыезде, казалось несправедливым, что она одна до сих пор томится в тюремных застенках. Судья Пол У. Мартин отложил рассмотрение ходатайства до того момента, пока он не вынесет решение по предыдущему вопросу – об отмене признательных показаний Клаудии.

Дай также просил, чтобы Клаудии предоставили возможность пройти проверку на полиграфе при условии, что его показания вне зависимости от результата будут использованы в суде. Политис и Новатни уже прошли такую проверку, а значит, и Клаудия должна находиться в равных с ними условиях.

Прокурор О’Грейди выступил против, и, к удивлению Дая, судья Мартин просьбу отклонил.

После Лью Дай, крайне разочарованный, встретился с репортерами и озвучил «заявление об алиби», которое намеревался предоставить суду.

– Клаудия находилась в окружении свидетелей с того самого момента, как покинула место работы, – зачитал он заранее подготовленный текст. – В тот вечер, одиннадцатого февраля, она работала в клубе «Картинная галерея» до половины третьего ночи, затем в компании двоих друзей, мужчины и женщины, отправилась в блинную «Вестерн панкейк хаус», чтобы перекусить. После завтрака друзья проводили ее до дома, где она жила с Робертом Новатни.

В следующую пятницу, девятнадцатого мая, судья Мартин отклонил ходатайство Дая о признании показаний недействительными и отказался выпустить Клаудию под залог. По мнению судьи, ей сообщили обо всех ее правах, и она «добровольно и сознательно» от них отказалась.

И снова Дай удивился. Он-то был уверен, что суд отклонит показания психически больной женщины, вдобавок полученные под воздействием лекарственных препаратов. По поводу освобождения под залог он испытывал смешанные чувства. Возможно, Клаудии и впрямь лучше дожидаться суда в тюрьме. Пусть в ее голове немало фантазий и лжи, Клаудия явно знает о деле больше, чем говорит.

Она могла услышать подробности не только от Политиса, но и от всякого уличного сброда, среди которого наверняка ходили разговоры об убийстве. Если до истинного виновника дойдут слухи, что Клаудия владеет важной информацией – что она знает, кто убийца, – дело может принять весьма опасный оборот.

Дай больше не стеснялся использовать прессу как оружие в своих руках. Он скармливал репортерам и телевизионщикам одну историю за другой. Следующим его шагом было принять помощь от «Плейбоя». В арсенале у журнала имелось огромное количество ресурсов и рычагов давления в любой точке страны, и он мог прийти на выручку каждому обвиняемому, который не получал должной поддержки от государства. Это дело – несправедливое преследование красивой, беззащитной и психически больной женщины – было как раз в их вкусе. Они сделают грандиозный репортаж!

Адвокат сообщил Биллу Хелмеру из «Плейбоя», что ему не хватает лишних рук: нужны люди для сбора информации и опроса свидетелей. От признаний Клаудии, конечно, вставали дыбом волосы, но беда в том, что ее слова в итоге прозвучали слишком правдоподобно. Если не удастся опровергнуть каждый из пунктов обвинения, Дай проиграет дело.

Он отметил также, что, как часто бывает в подобных случаях, сторона обвинения предлагала вариант, при котором можно избежать смертного приговора, если поместить Клаудию на принудительное лечение в психиатрическую больницу. По мнению Дая, каждому, кто был причастен к этому делу, становилось очевидным, что прокурор округа Франклин спешит с помпой объявить о раскрытии убийств, даже не дожидаясь вердикта судьи!

Хелмер попросил Дая передать в фонд «Плейбоя» максимально краткую и емкую выжимку из материалов дела, и большую часть выходных тот потратил на то, чтобы упорядочить свои заметки. Однако в понедельник двадцать второго мая газеты написали не про Клаудию. Репортаж про нее затмили новости об очередном убийстве. Совсем рядом с Колумбусом из пистолета двадцать второго калибра застрелили супружескую чету.

* * *

Дело попало под юрисдикцию полицейского управления Колумбуса. Хотя городские детективы не торопились связывать это убийство с предыдущими, пока не получены результаты баллистической экспертизы, «Колумбус диспатч» выводы сделал:

ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО В ДУХЕ УБИЙЦ С ДВАДЦАТЬ ВТОРЫМ КАЛИБРОМ

Супруги, чьи изрешеченные пулями тела были найдены в воскресенье днем в их доме на Морс-роуд, возможно, очередные жертвы в серии кровавых преступлений, совершенных при помощи самозарядного пистолета двадцать второго калибра.

В минувшие выходные на севере Колумбуса были убиты Джерри Л. Мартинс, сорокасемилетний вице-президент и генеральный директор компании «Перма Стоун», совсем недавно занявший этот пост, и его супруга Марта. Тела обнаружил их племянник, который в воскресенье приехал на пикник по случаю пятьдесят первого дня рождения Марты, удивился тишине в доме, вошел внутрь и увидел покойных.

Джерри Мартинса – крупного мужчину два метра ростом и весом более ста килограммов, – по всей видимости, застрелили через окно, когда он лежал на диване и смотрел телевизор. Об этом свидетельствуют две гильзы от патронов двадцать второго калибра, обнаруженные на земле возле дома. Затем с более близкого расстояния Мартинса добили несколькими выстрелами в голову.

Марту, одетую в черный костюм, нашли мертвой в коридоре, с несколькими пулями в голове. Как и в двух предыдущих случаях, на выходе из дома были перерезаны телефонные провода. Дом ограбили. Видимо, преступление совершено из жажды наживы.

Как сообщили репортеру соседи, миссис Марта «Марти» Мартинс уже тридцать лет трудилась кредитным экспертом в «Сити Нэшнл банк». Супруги считались не самыми состоятельными людьми, Джерри Мартинс был простым клерком, который каждый день исправно ходил на службу. Мартинсы поженились восемь лет назад (для обоих это оказался второй брак), последние три года они прожили в доме на Морс-роуд. Супруги часто принимали у себя гостей. В настоящий момент они не состояли ни в какой общественной организации, однако прежде Джерри был одним из добровольцев пожарной бригады Уайтхолла.

* * *

В пятницу двадцать шестого марта Бюро криминальной идентификации подтвердило, что Мартинсов убили из того же пистолета, что и Джонса, Филдса и троих человек в доме Маккана – то есть все семь смертей связаны друг с другом. К ужасу городских сыщиков, «источник, близкий к следствию» раскрыл «Ситизен джорнал» характерные приметы оружия, и на первой полосе появилась статья с кричащим заголовком:

ОДИН И ТОТ ЖЕ ПИСТОЛЕТ: ВСЕ СМЕРТИ – ЗВЕНЬЯ ОДНОЙ ЦЕПИ

Согласно статье, убийцы использовали самозарядный «штегер люгер» производства Западной Германии. «Люгер» (известный также как «оружейный хлам», потому что часто давал осечки и заклинивал) был одним из самых популярных в стране пистолетов и свободно продавался по почтовым каталогам вплоть до тысяча девятьсот шестьдесят девятого года, пока федеральные власти не запретили дистанционную продажу оружия, если речь шла не об официальных дилерах.