Текст книги "Думай, как Эйнштейн"

Ныряй в работу с головой

Напряженная интеллектуальная работа и наблюдения за божественной природой – вот те утешающие и укрепляющие меня, но безжалостно строгие ангелы, которые ведут меня через все жизненные трудности.

Альберт Эйнштейн, 1897

Интеллектуальная мощь Эйнштейна была напрямую связана с железными принципами трудовой этики, заставлявшей его царапать уравнения на страничках блокнота даже за несколько часов до смерти. Слова Томаса Эдисона о том, что гений – это один процент вдохновения, а девяносто девять процентов – труд в поте лица, как нельзя удачнее описывают натуру Эйнштейна.

Готовность этого человека жертвовать ради работы всем, что у него есть, хорошо подтверждается его собственным наблюдением, высказанным в 1927 году: «Если за что-то не нужно платить, то оно же никем и не ценится». В 1954 году он развил эту мысль в письме сыну, Гансу Альберту, радуясь, что тот унаследовал основную черту натуры отца – «способность подняться над обычным существованием и долгие годы бескорыстно жертвовать собой ради достижения намеченной цели». Хотя ради справедливости стоит признать, что его жертвенное отношение к работе не всегда было таким уж бескорыстным и порой реализовывалось за счет других. Довольно часто он мог начисто игнорировать своих ближних, вел себя несобранно, потерянно – и с малых лет получил репутацию ребенка, который постоянно уходит в себя.

Вне всякого сомнения, свою работу он воспринимал как счастливую возможность избежать дискомфорта в общении с окружающими. Например, в 1913 году, на фоне неизбежно надвигающегося развода, он писал жене: «Любовь к науке в этих условиях расцветает, поскольку она помогает мне воспарить из юдоли слез в атмосферу покоя». Что волей-неволей наводит на коварную мысль: а может, в построении Общей теории относительности он видел нечто вроде эмоционального освобождения?

Впрочем, тяжкий труд все-таки требовал жертв. Продолжая служить в патентном бюро, он никак не мог позволить себе закинуть ноги на стол и расслабленно ждать озарения. В скромной конторе царил жуткий хаос, его рабочий стол (как и все остальные поверхности) был постоянно завален кипами документов. По нескольку раз на дню приходилось выносить мусорную корзину, в которую он в отчаянии «выкидывал собственные ошибки». То и дело он расхаживал из угла в угол, пытаясь решить очередное заковыристое уравнение, и опять целый день ничего не ел и не пил – дурная привычка, серьезно подорвавшая его здоровье за эти несколько безумных лет.

Даже в университете – как бы ни соблазнительно было представить его богемным персонажем, живущим, как ему вздумается, – он постоянно заставлял себя работать на износ. На протяжении всей его карьеры взлеты к славе неизбежно сменялись периодами полного истощения и тяжелейшего разочарования. Но таков был его собственный выбор, такова была неземная радость, которую он испытывал от покорения очередной логической вершины (а также, вероятно, и гордость от выполнения долга всей своей жизни). Похоже, персональное счастье для Эйнштейна куда меньше сводилось к удовлетворению в личной жизни или материальному достатку (хотя он по-своему ценил и то и другое), нежели к достижениям интеллекта. «Хочешь прожить счастливую жизнь, – советовал он своему ассистенту Эрнсту Штраусу, – привяжи ее к какой-нибудь цели, а не к определенным людям или объектам».

Статус мировой знаменитости, которым наделили Эйнштейна к концу 1910-х годов, хотя и приносил определенные дивиденды, настолько мешал сосредоточиться на исследованиях, что порой приводил его в ярость. Как утверждал его биограф Банеш Хофман, с раннего детства Эйнштейн только и мечтал о том, чтоб ему позволили сидеть в каком-нибудь укромном уголке и заниматься своим делом вдали от посторонних глаз. «Только полюбуйтесь, что из меня получилось!» – воскликнул он однажды, раздраженный излишней публичностью своей персоны. К этой проблеме он возвращался снова и снова. В своей лондонской речи 1933 года он рассуждал о том, как «монотонность спокойной жизни» стимулирует мышление, а в одной из бесед заявил, что идеальная профессия для ученого-теоретика – смотритель маяка. Определенно, наука для Эйнштейна была одиноким, чуть ли не ритуальным занятием, которое требовало предельной сосредоточенности.

И все-таки радость, которую эта работа иногда приносила, стоила свеч. Когда Эйнштейну было уже далеко за пятьдесят, он написал в письме сыну: «Работа – единственное, что наполняет жизнь смыслом».

Не игнорируй ближнего своего

Я – одинокий странник, который никогда не принадлежал всем сердцем ни своей стране, ни своему дому, ни даже своей семье; во всех этих связях я всегда сохранял стойкую отчужденность и потребность в одиночестве.

Альберт Эйнштейн, 1932

К счастью или нет, бо́льшую часть жизни Эйнштейн оставался предан своему делу и телом, и душой. Человечество в целом, конечно, от этого только выиграло – а вот ближним его, увы, приходилось несладко.

Хотя считать Эйнштейна нелюдимым затворником было бы не очень корректно. Он был очень привязан к своей семье в детстве, дважды женился, произвел на свет нескольких детей, успешно флиртовал с дамами и пользовался огромной популярностью среди многочисленных друзей и коллег. Хотя многие из его знакомых с трудом понимали, как с ним общаться, в большинстве случаев люди отзывались о нем с восторгом и преклонением. Но, пожалуй, самую парадоксальную характеристику дал Эйнштейну один из его ближайших друзей и постоянных оппонентов в спорах по квантовой механике, Макс Борн: «При всей его доброте, общительности и любви к человечеству он, тем не менее, оставался абсолютно обособлен от любой окружавшей его среды и населявших ее людей». Утверждение это, возможно, резковато, хотя и не слишком. По многочисленным свидетельствам, Эйнштейн умел быть отличным другом, однако с большим трудом поддерживал отношения с теми, кто постоянно требовал от него все большего эмоционального участия. Так, он сумел очень крепко и на всю жизнь подружиться со своим коллегой, нобелевским лауреатом Хендриком Лоренцем, но его связи как с обеими женами, так и с детьми часто прерывались ссорами и взаимным непониманием.

О Лоренце он говорил, что обожает его «как более никого на свете; могу сказать, что его я по-настоящему люблю». И действительно, уже в старости Эйнштейн вспоминал о нем как о человеке, на некоторое время заменившем ему отца: «лично для меня он значил больше, чем любой, кого я только встретил в своей жизни». В то же время своему младшему сыну, Эдварду, он оказался не лучшим отцом: отношения их не сложились, отчасти – из-за душевной болезни Эдварда. Как сетовал сам Эйнштейн, «иногда очень трудно быть сыном такого важного отца, потому что сам ощущаешь себя чем-то неважным». И эти слова, увы, далеко не с лучшей стороны характеризуют его как родителя.

Так в чем же проблема? Справедливей всего признать, что сознание Эйнштейна куда удачнее подходило для научного анализа, чем для сопереживания. Он действительно пренебрегал чувствами своих ближних, и это прискорбное свойство проявлялось в нем с юных лет. Так, в 1895 году, поселившись в доме семейства Винтелеров в Арау, шестнадцатилетний Альберт влюбился в дочь хозяина, восемнадцатилетнюю Мари. А через год он уехал для дальнейшей учебы в Цюрих, и его чувство к Мари остыло (хотя и не настолько, чтобы он перестал посылать ей для стирки свое белье). Мари же продолжала любить его – похоже, еще сильнее, чем прежде. В итоге он оборвал их отношения – сначала прекратил писать ей, а затем и отказался приезжать. Грубостью и неоправданной жестокостью он довел бедную девушку до глубочайшей депрессии, от которой она долго лечилась в специализированной клинике.

Постепенно сам Эйнштейн начал понимать, что в принципе не расположен к сильным эмоциональным привязанностям. В 1917 году он сказал своему другу Генриху Зангеру (который, в частности, выступал посредником в нарастающем разладе Эйнштейна с первой женой, Милевой): «Осознав, насколько переменчивы любые человеческие взаимоотношения, я научился защищать себя и от холода, и от жары так, чтобы температурный баланс поддерживался безупречно». Это звучит так, словно речь идет не о температурном балансе, а о биологической холоднокровности. К тому времени Эйнштейн больше не жил с Милевой и был настроен до конца своих дней оставаться в «одиночестве, которое само по себе уже доказало, что является неописуемой благодатью».

Разумеется, серьезную роль здесь сыграла его самозабвенная преданность работе, которая, как мы уже заметили, оставляла слишком мало времени на что-либо еще. В 1897 году Эйнштейн пишет своей матери о том, как «напряженная интеллектуальная работа и наблюдения за божественной природой», точно строгие ангелы, ведут его «через все жизненные трудности». А еще чуть ниже все-таки признает, что «в моменты прозрений я часто кажусь себе страусом, который прячет голову в песок, чтоб не видеть приближающейся опасности». Стало быть, его работа и предлагала ему лазейку, через которую он мог убежать от своей эмоциональной привязанности? В другом письме он пишет: «Я напоминаю себе дальнозоркого человека, который любуется шириной горизонта и беспокоится о вещах у себя перед носом, лишь когда те закрывают ему обзор». Похоже, он прекрасно понимал, что его страстная любовь к науке – отличное убежище, в котором можно прятаться от проблем личной жизни.

О том же самом он упоминает и в знаменитой поздравительной речи на 60-летие Макса Планка в 1918 году: «Одно из наиболее сильных побуждений, ведущих к искусству и науке, – это желание уйти от будничной жизни с её мучительной жестокостью и безутешной пустотой». И далее продолжает: «Человек стремится каким-то адекватным способом создать для себя простую и ясную картину мира, чтобы оторваться от лишних ощущений… На эту картину и её оформление человек переносит центр тяжести своей духовной жизни, чтобы там обрести покой и уверенность, которые он не может найти в слишком тесном круговороте собственной жизни».

О его эмоциональном дефиците пытались высказаться и другие близкие ему люди. Так, Леопольд Инфельд заметил: «Я не знаю никого, кто был бы столь же одинок и бесстрастен, как Эйнштейн… Его сердце никогда не кровоточит, он спокойно и радостно двигается по жизни, не испытывая сильных эмоций. Его необычайная доброта и любезность совершенно обезличены, они словно исходят от существа с другой планеты».

Три женщины – секретарь Элен Дюкас и любимая сестра Майя с ее дочерью Марго – жили с Эйнштейном душа в душу до конца его жизни, причем сестра и приемная дочь куда больше любили проводить время с ним, нежели с собственными мужьями. И сей факт лишний раз подтверждает, что с Эйнштейном можно было уживаться так, чтобы это нравилось ему самому. Хотя стоит признать и то, что в этих взаимоотношениях никто не требовал от него того особого эмоционального участия, на которое рассчитывают обычные домочадцы.

В своем эссе 1949 года «Почему социализм?» Эйнштейн заявил: «Человек – существо одновременно одинокое и социальное». И в его случае это было именно так.

Негодный муж

Брак – это цивилизованная форма рабства.

Альберт Эйнштейн (по свидетельству Конрада Вахсмана)

Часть 1. Милева Марич

Эйнштейн был просто не создан для брачных уз – хотя это не помешало ему жениться целых два раза. Обеим его женам было с ним не легко, хотя первая пострадала куда больше. То, как он обращался с ними, не только отражало эмоциональную глухость, которой он мог страдать, но выдавало в нем человека, который – несмотря на репутацию великого гуманиста в глазах всего остального мира – способен на жестокость с теми, кого должен был защищать надежней, чем кого-либо еще.

Разбив, и весьма жестоко, сердце Мари Винтелер, он влюбляется в однокашницу по цюрихскому Политехникуму – девушку по имени Милева Марич, уроженку страны, сегодня известной как Сербия.

Родившись на несколько лет раньше Эйнштейна, в 1875 году, Милева росла очень одаренным ребенком. Дочь солдата и бывшей крестьянки, она преуспевала по всем предметам и в 1984 году закончила с высшими оценками традиционно мужскую Королевскую классическую гимназию в Загребе. А в цюрихском Политехникуме стала единственной женщиной на своем потоке в год поступления.

Эйнштейн и Милева тесно сошлись сразу после знакомства, хотя большинство их знакомых полагало, что этому союзу долго длиться не суждено. Милева страдала сразу от нескольких недугов, включая туберкулез и деформацию бедра, из-за которой сильно хромала, и эти обстоятельства часто вводили ее в депрессию. Эйнштейн, человек жизнерадостный и обаятельный, то и дело флиртовал с окружающими дамами. С Милевой же его роднила не столько страсть, сколько ментальное сходство, и поначалу их отношения развивались неспешно в атмосфере взаимного интеллектуального обожания. Серьезное сближение между ними началось по возвращении Милевы со стажировки в Гейдельбергском университете. Осторожный флирт перешел в неподдельную страсть с яростными ссорами и не менее жаркими раскаяниями. Их пылкая переписка тех дней полна самых ярких эмоций – от подростковых любовных признаний («Моя жизнь без тебя – не жизнь», писал Эйнштейн) до почти комичных банальностей («Мы так хорошо понимаем темные души друг друга, но при этом продолжаем пить кофе и есть сосиски» и т. п.). Решающим же – по крайней мере, для Эйнштейна – фактором явилось то, что их отношения скорее способствовали его научным изысканиям, нежели отвлекали его от работы. Милева была отнюдь не «сторонней наблюдательницей», какая, по мнению многих знакомых, составила бы Эйнштейну куда лучшую пару; эта женщина оказалась способна шагать нога в ногу с его интеллектом. Так, одно из писем Эйнштейна, в котором он очень живо расписывает их будущую совместную жизнь, заканчивается сакраментальной фразой: «И вот тогда мы наконец-то займемся электромагнитной теорией света Гельмгольца».

Милева питала большие надежды на построение своей собственной научной карьеры; однако ее амбиции начали угасать после того, как она провалила выпускные экзамены – сначала в 1900-м, а потом и в 1901-м году. Причем во втором случае она уже носила под сердцем ребенка Эйнштейна – дочь, которая родилась в начале 1902 года на родине Милевы, в городе Нови-Сад. Эйнштейн поклялся заботиться о ней и ребенке. «Мои научные цели и повседневные проблемы, – уверял он ее, – не помешают мне принять в вас самое подобострастное участие». Тем не менее он не соглашался жениться на ней, из-за чего их отношения становились все более натянутыми.

Их дочь получила имя Лизерль, но все, что с ней стало в дальнейшем, покрыто до сих пор не разгаданной тайной. К самой идее стать отцом на столь раннем этапе своей карьеры Эйнштейн относился с большим сомнением. До рождения Лизерли, а также пока Милева оставалась за границей, он писал о своей дочери: «Я так люблю ее, хотя еще ни разу с ней не встречался!» Однако он не помчался в Сербию, как только Лизерль родилась, и нет никаких свидетельств того, что о факте ее рождения знал хоть кто-либо из членов его семьи. Он знал, что его родителей это известие не обрадует, поскольку те всегда отзывались о Милеве очень нелестно (по горькой иронии судьбы, много лет спустя сам Эйнштейн еще жестче ругал своего сына, Ганса Альберта, когда тот связался с партнершей старше себя). В Швейцарию Милева возвратилась одна, оставив Лизерль в родительском доме. Ходили слухи, что девочка умерла от скарлатины в 1903-м, хотя не исключено, что ее просто отдали на удочерение в другую семью. О брошенной им дочери Эйнштейн впоследствии никогда не упоминал, ибо вся эта история, скорее всего, явилась чуть ли не самой темной и трагической страницей его жизни.

Несмотря на то что их отношения уже явно трещали по швам, в начале 1903 года Эйнштейн и Милева поженились. На свадьбе присутствовали члены «Академии Олимпия», но из родных со стороны жениха не было никого. Несмотря на траур по фактически потерянной дочери, уже в конце года Милева, к явной радости Эйнштейна, забеременела снова. На известие о будущем младенце он, тем не менее, отреагировал весьма странно – дескать, он уже «давно подумывал, не завести ли им новую Лизерль». Как бы ни сложилась судьба Лизерль на самом деле, эта шутка Эйнштейна говорит скорее о терзавшем его душу смятении.

Их сын, Ганс Альберт, родился в 1904-м – незадолго до того, как у Эйнштейна случился феноменальный взрыв научного вдохновения, который и подвиг его на создание Специальной теории относительности. Роль, которую в «год чудес» сыграла Милева, до сих пор вызывает жаркие споры. С одной стороны, она была несомненно талантливым физиком и математиком; с такой женой Эйнштейн вполне мог делиться своими идеями и поручать ей обработку необходимых данных. Однако некоторые историки предполагают, что именно она, обладая «истинной властью за спинкой трона», предлагала Эйнштейну самые ценные идеи, и потому должна быть признана равноправным соавтором его теории. Впрочем, для подтверждения такой точки зрения нет почти никаких доказательств. Несомненно, пожалуй, одно: эта женщина слишком хорошо понимала, что гробит собственную карьеру, когда помогала своему мужу взлететь вверх.

К 1909 году их брак был уже на грани краха. Эйнштейн ощущал себя точно зверь в западне и обращался с Милевой все более пренебрежительно. Прирожденный ловелас, он постоянно кокетничал с окружающими дамами, провоцируя у жены острые приступы ревности. От скандала к скандалу он с изощренной жестокостью заявлял: она ревнует его к другим лишь потому, что сама «необычайно уродлива». Много лет спустя в беседе со своим другом, архитектором Конрадом Вахсманом, он признался: «Брак заставляет людей обращаться друг с другом, как с объектами собственности, а не как со свободными людьми».

Несмотря на все это, у них нашлось время для очередной беременности, и в 1910 году у Эйнштейна родился еще один сын, Эдуард. Стоит отметить, обоим сыновьям Эйнштейн был хорошим отцом, когда те были детьми, но с каждым из них отношения осложнились, как только они подросли. Сменив одну за другой несколько должностей в известнейших вузах Европы, в 1912 году Эйнштейн со всей семьей вернулся в Цюрих. Этот период жизни – в больших роскошных апартаментах, в окружении старых друзей и в размеренной повседневности – мог бы стать самым счастливым в его биографии, если бы его брак не трещал по швам, отравляя ему существование.

В том же году, посещая Берлин, он заново познакомился со своей старшей кузиной Эльзой, которая часто играла с ним в детстве, когда ее семья гостила у его родителей в Мюнхене. Дни детской невинности канули в прошлое, и они принялись отчаянно флиртовать – несмотря даже на то что поначалу Эйнштейн пытался ухаживать за ее старшей дочерью. В 1913 году, после недолгой разлуки, их опасная связь восстановилась, когда Эйнштейн довольно бесстыдно признался Эльзе в письме: «Чем бы я только ни пожертвовал, лишь бы провести хоть несколько дней с тобою, но без моего креста…» Под «крестом», разумеется, имелась в виду Милева.

В июле того же года Макс Планк и Вальтер Нернст приехали из Германии с целью убедить Эйнштейна в том, что его будущее – в Берлине. Их предложение и правда звучало крайне заманчиво. Эйнштейна избирают в престижнейшую Прусскую академию наук. Он становится профессором Берлинского университета и директором только что учрежденного института физики. Он читает лекции в минимальном объеме, который сам определит, а в свободное время может разрабатывать любые теории, какие сам сочтет нужными. Для этого ему придется снова стать гражданином Германии, но швейцарского гражданства его при этом не лишат. И сверх всего этого – его жалованье будет по-настоящему щедрым.

Эйнштейн не заставил упрашивать себя дважды. Он отчетливо понял: это предложение – лучший шанс для того, чтобы «целиком и полностью посвятить себя теоретическим размышлениям». А кроме того, оно означало, что теперь он сможет быть рядом со своей новой любовью, Эльзой. И решился на очередной переезд. Вскоре после которого Эльза уже сама стала требовать, чтобы он развелся с Милевой и женился на ней. Но на этом этапе ему совсем не хотелось выпрыгивать из одного брака, чтобы тут же запрыгнуть в другой. На самом деле, ему уже не хватало времени ни на какую семью вообще. Как позже вспоминал Ганс Альберт, Эйнштейн стал держаться так, словно его семья отнимает у него слишком много времени и отвлекает его от работы (а было это, не стоит забывать, как раз когда он приступил к построению Общей теории относительности). «У нас с женою давно уже разные спальни, – признавался он в одном из писем к Эльзе, – и я рассматриваю ее как служанку, которую не могу уволить».

Милева в те дни пребывала в постоянном раздражении – не только из-за того, как презрительно он с нею общался, но также и от созерцания профессионального успеха, который в полной мере достался мужу, но ее обошел стороной. По некоторым свидетельствам, в пику изменнику она и сама начала заводить интрижки на стороне. В июле 1914 года они расстались – Милева переехала жить к их общим друзьям, семейству Габеров, в другой район Берлина.

Габеры, которым выпала роль посредников в переговорах между рассорившимися супругами, делали все возможное, чтобы их помирить. Через них Эйнштейн и передал Милеве контракт, в котором от нее ожидалось выполнение следующих требований:

► Она стирает его белье и подает ему еду три раза в день в его кабинете.

► Она содержит его спальню и кабинет в чистоте и порядке и следит, чтобы никто, кроме него, не прикасался к его рабочему столу.

► Она отказывается от любой связи с ним, кроме той, которую необходимо поддерживать на людях. В особенности, она не будет претендовать на то, чтобы он оставался с нею дома или сопровождал ее в поездках.

► Она не будет ждать с его стороны никаких чувств и не будет упрекать его за их отсутствие.

► Она будет отвечать ему, как только он к ней обратится.

► Она беспрекословно покинет как его спальню, так и его кабинет по первому его требованию.

► Она не будет очернять его перед детьми ни словом, ни делом.

Но что самое поразительное – условия эти Милева приняла. Вскоре, однако, они все равно договорились жить раздельно, и Эйнштейн пообещал присылать жене и детям половину своих доходов. В конце июля 1914 года Милева, Ганс Альберт и Эдвард вернулись в Цюрих. Разлуку с сыновьями Эйнштейн переживал тяжело. В 1916 году как душевное, так и физическое состояние Милевы сильно ухудшилось, и Эйнштейн приехал ее навестить. Сыновья даже уехали из дома к друзьям, чтобы дать родителям выяснить отношения, но Эйнштейн лишь разругался со всеми и тут же уехал обратно.

Снова и снова он просил жену о разводе, но она постоянно отказывала. И только в феврале 1919 года их брак был наконец-то расторгнут официально. Остаток жизни Милева прожила в беспрестанной борьбе с душевной болезнью Эдварда, которого пришлось поместить в специальную клинику, и уход за ним высосал все ее финансовые запасы. Она прожила жизнь, полную тягот и лишений, и скончалась 2 августа 1948 года. Доживи она до дня, когда журнал «Тайм» объявил ее мужа «человеком столетия» – определенно, ей было бы от чего удивиться.

2. Эльза Эйнштейн

Хотя у второй жены Эльзы также были свои сложности в общении с Эйнштейном, она делила с ним совершенно иную стадию его жизни – и была ему скорее психологическим, нежели интеллектуальным партнером.

Родилась она в 1876 году и до встречи с Эйнштейном уже побывала однажды замужем, выйдя в двадцать лет за берлинского торговца тканями Макса Лёвенталя, и родила троих детей, один из которых умер в младенчестве. Брак тот, однако, был несчастливым; в 1908 году супруги развелись, и Эльза с двумя дочерьми, Илзой и Марго, переехала в квартиру по соседству с ее родителями в Берлине.

В канун пасхи 1912 года, когда она заново встретилась с Эйнштейном, ей было тридцать шесть лет. Друг другу они приходились двоюродными кузенами по материнской линии и троюродными по отцовской. Если Эйнштейн осознанно подыскивал противоположность Милеве – он, несомненно, нашел ее в лице Эльзы. Она не стремилась выглядеть интеллектуалкой и куда охотней предпочитала посвящать себя заботам семейной жизни. Внешне напоминая радушную матрону, она одаривала своего кузена столь щедрым вниманием, что сердце Эйнштейна не могло не растаять. Никогда не робевший в любовных признаниях, он уже очень скоро написал ей, что остро нуждается в «любви, без которой жизнь слишком убога» – и тут же признался: «такая любовь – это ты».

Эльза всем сердцем стремилась к тому, чтобы ее «Албертль» (как она звала его в детстве) официально на ней женился. Эйнштейн, однако, очень долго сопротивлялся. Он говорил ей, что даже если получит от Милевы согласие на развод, с повторной женитьбой торопиться не хочет, ибо их высокие отношения «не должны основываться на узколобом и провинциальном стиле жизни». Поэтому Эльзу даже несколько удивило, когда всего через четыре с половиной месяца после развода с Милевой он сам заговорил с нею о женитьбе. Вскоре она, Альберт и Илза с Марго переехали в просторные апартаменты на уютной окраине Берлина. На взгляд со стороны, их жилье теперь по-буржуазному шикарно – в точности как мечтала Эльза, но к явному ужасу Эйнштейна.

И если Эльза рассчитывала на безоблачную семейную жизнь с таким мужем, она глубоко ошибалась. В этом браке ей пришлось постоянно сражаться за его внимание к ней – как с его бесконечной работой, так и с нескончаемой вереницей поклонниц, увивавшихся за его звездным статусом. Через несколько лет бурные события в Европе вынудили супругов эмигрировать в США. Ей также приходилось уживаться и с его хронической супружеской неверностью: Эйнштейн был уже знаменит на весь мир и постоянно поддавался соблазнам. Так, в 1920 году он завел интрижку со своей секретаршей Бетти Ньюман, и это было не единственным его приключением на стороне, о котором Эльза знала или догадывалась. Янош Плеш, лечащий врач Эйнштейна, позже вспоминал: «Эйнштейн любил женщин, и чем они были проще, чем больше потели и пахли, тем сильнее он ими увлекался».

Несмотря на все это, их супружество продолжалось – при куда большем взаимном согласии, чем в предыдущем браке у каждого из них. К его недостаткам Эльза относилась философски. «Такой гений должен был бы оставаться безупречным во всех отношениях, – рассуждала она в 1929 году. – Но природа так не поступает. Если она расточительна в чем-то одном, то в чем-то другом экономна». А в письме друзьям объясняла: «Бог наделил его великодушием, и я считаю его замечательным, хотя жизнь с ним изматывающа и во многом сложна».

В 1935 году у Эльзы диагностировали болезни сердца и почек. Ее здоровье стало медленно и мучительно угасать. Умерла она 20 декабря 1936 г. в Принстоне, в знаменитом доме на Мерсер-стрит – их последнем в жизни пристанище.

Какое же секретное умение помогло ей приручить Альберта лучше, чем это удавалось Милеве? «Я управляю им, – однажды призналась она. – Но так, чтобы сам он никогда о том не узнал».