Текст книги "Дымовое древо"

– А меня переводят. В Сайгон.

– В Сайгоне хорошо живётся – предоставляют апартаменты, прислугу, такой вот порядок существования. А ты сбегаешь из этого места всякий раз, когда можно выбраться. Чёрт возьми – да каждые выходные. Ну, почти каждые.

– Слышал, места там красивые.

– Удивительно красивые. Выйдешь из казармы отлить, стряхнёшь последнюю капельку, глянешь перед собой – боже мой, поверить не могу, и откуда только всё взялось?

– Прямо как здесь, иными словами.

– Значительно опаснее. Надбавка за риск не просто так даётся.

– Жду не дождусь.

– В операционном отделе служишь, правильно?

– Правильно, – сказал Шкип. – Официально. Но, похоже, работаю я на отдел планирования.

– Ну, я-то состою в отделе планирования, но работаю, похоже, на Госдеп.

– Как тебя на базу-то занесло?

– А так, что сегодня в двадцать ноль-ноль ждёт меня поездка обратно на войну за казённый счёт. Время моё на исходе, сынок. Последний шанс хлебнуть «Сан-Мигеля». Жаль, бочонок с собой не захватишь!

– Разве «Сан-Мигель» продают в бочонках?

– А вот, кстати, не уверен. Зато вот бутилированный продают – в офицерском клубе. Пойдём!

– Да я же весь чумазый. Нужен тебе такой собутыльник?

– Мне подождать? А как насчёт того, чтобы сходить в город?

– Ладно, – согласился Шкип, – если уж ты уезжаешь в двадцать ноль-ноль…

– Ещё можем заскочить в подростковый клуб, узнать, что там вытворяют детишки офицеров.

– Что? – не понял Шкип.

– Слушай, это мне напомнило… в смысле, раз уж зашла речь об офицерских детях. Ты нашему полковнику родственником случайно не приходишься?

– Какому-такому полковнику?

– Ну разве ты не близкий родич полковника? Полковника Фрэнсиса Ксавьера?

– Я один из его любимчиков, если только мы об одном и том же человеке.

– У нас только один полковник.

– Думаю, нет.

– Проходил я у него этот курс отдела «Пси». Он – человек идейный, ему есть что сказать.

– Воззрения у него имеются, это да.

– Ты тоже этот курс проходил? Он его озаглавил неправильно. «Воспоминания и теоретизирования» больше бы подошло.

– Такой уж он, наш полковник.

– Он ведь изложил некоторые свои мысли в виде статьи для журнала. Читал?

– Для журнала? Ты про «Стадиз»?

– Бинго!

Они оба имели в виду внутренний печатный орган Управления, «Стадиз ин интеллидженс». Мысли полковника на страницах журнала? Что на это сказать? Ничего.

Он глотнул пива и вытер усы. Те уже миновали неровную лохматую фазу, как у Кеннеди-деда[51]51
  Имеется в виду Патрик Джозеф Кеннеди, дед президента, действительно обладавший пышными усами.


[Закрыть]. Теперь все военные снова вернулись к стрижке ёжиком с плоским верхом – доказывали, что они не «Битлы». Но усы свои Шкип сохранил. Они были просто роскошны.

– Ты много читаешь журнал, Шкип?

– Навёрстываю упущенное в Маниле. Я ведь живу у чёрта на рогах, там журналов нет. В горах, в Сан-Маркосе.

– Ах, да – пансионат «Дель-Монте».

– Бывал там хоть раз?

– Нет. Так ты не читал его творение?

– Не могу поверить, что он довёл что-то до ума для полноценной публикации.

– Так её и не публиковали. Это так, черновик.

– Как же она попалась тебе на глаза?

– Мне было интересно, видел ли ты её в необработанном виде.

– Дружище, да я и думать не думал, чтобы полковник хоть раз взялся за перо и бумагу. Как она к тебе попала? Ты имеешь какое-то отношение к журналу?

– Значит, не видел.

Теперь Шкип чувствовал, как у него останавливается сердце.

– Нет, – повторил он, – как я и сказал.

– Хорошо, буду с тобой откровенен. Статья некоторым образом заставляет задуматься. Одно из объяснений в том, что она замышлялась как сатира. Но если он выносит сатиру на рассмотрение внутреннего печатного органа, это само по себе не вполне понятно. Это смущает – и это смущение тоже не вполне понятно.

– Ясно, – сказал Шкип. – Смотри, очевидно, что я тебя помню, а вот имя из головы вылетело.

– Фосс.

– Рик, верно?

– C’est moi.[52]52
  Это я (фр.).


[Закрыть]

– Лицо-то знакомое, а вот…

– Да я раскабанел просто.

– Ну как скажешь.

– Я ведь женился. Ребёнка завёл. Потолстел.

– Мальчика или девочку?

– Доченьку. Селестой назвали.

– Красивое имя.

– Ей уже полтора года.

– И как, трудно теперь? Все эти поездки и прочее.

– А я рад, что вечно в разъездах. Я как луна – появляюсь и исчезаю. Сказать по правде, вряд ли я смог бы вынести семейный быт. Женщины и дети меня пугают. Не понимаю я их. Предпочитаю быть где-нибудь в другом месте. – До сих пор он сидел на кушетке, а теперь встал и пересел на один из ящиков. – А вот это чьи шмотки здесь?

– Я всего лишь доставляю их по адресу.

– Кто такой У. Ф. Бене?

– Адресат, наверно.

– Или, может быть, отправитель, – предположил Фосс.

– Да я вообще впервые это имя вижу.

– А что значит «У»? Уильям?

– Понятия не имею, – буркнул Шкип.

– А что насчёт «Ф»? Как его полное имя?

– Рик… Я всего лишь слепое орудие доставки.

Фосс спросил:

– Хочешь, поборемся на руках?

– Ой, нет, – ответил Шкип.

– Если бы мы поборолись, знаешь, кто бы победил?

Шкип пожал плечами.

– Тебе что, всё равно?

– Да, всё равно, – ответил Шкип.

– Мне тоже, – сказал Фосс. – Мышцы нам ни к чему. У нас теперь есть своя частная армия. Эти «зелёные береты» всё равно что танки в человеческом обличье. Настоящие машины смерти. Кто-нибудь из них нас на мелкие клочки порвёт, а? И вот они-то работают на Управление. Ну, дело в том, что отныне и мы обзаводимся крутыми ребятами в форме. Они не кончают университетов по специальности, не садятся за письменный стол и не уходят в административные дебри. Это тебе не УСС[53]53
  Управление стратегических служб – организация-предшественник ЦРУ.


[Закрыть]. Та война – уже история.

Шкип звякнул своей бутылкой о бутылку Фосса. Обе были пусты.

– Разобраться бы хоть на половину со всей этой канителью, – вздохнул он, – тогда прямо представляю, какие бы мы закатили посиделки. Было бы четыре утра, а мы бы ещё только до середины наклюкались.

– Но пока не разобрались.

– Нет.

– Ага.

– Когда же мы достанем себе пиво? – спросил Шкип.

– Что ж, отчего бы не прямо сейчас?

Оба встали.

– Тьфу, пропасть! Погоди минутку, – спохватился Шкип.

– Что такое?

– У меня часы встали. Который час?

– Пятнадцать двадцать.

– Чёрт, у меня через сорок минут небольшая планёрка. Приведу-ка лучше в порядок своё барахло.

– А потом что? Прямо в Сайгон?

– Насколько я знаю.

– Наверно, там ещё увидимся.

– Договорились, – согласился Шкип, – вот тогда и пропустим по пиву. Что там в Сайгоне пьют?

– Пиво «Тигр». А потом блюют.

– Сгодится, – хмыкнул Шкип.

Фосс уставился в пол, сосредоточился, поднял взгляд и собрался что-то сказать.

– Тебе пора отчаливать, – напомнил ему Шкип.

Фосс поднялся.

– В другой раз, ага? – сказал он и удалился, а Шкип козырнул ему полувоенным жестом.

Полковник всегда говорил: когда ты в тупике, прими душ и переоденься.

Шкип сделал и то и другое, а потом сдал сношенную за день одежду в прачечную – с намерением приехать на свой новый пост полностью чистым. Больше часа сидел он на пластиковом стуле среди тарахтящих машин – прятался, по сути дела, избегая проверки, – а внутри поднималась волна ужаса и замешательства. Вмиг слез с сиденья, чтобы свернуть одежду, и плюхнулся обратно на стул. Сидел он ровно, держа спину по струнке и сложив руки на коленях. Вспоминал, что его жизнь – ничто. Сфокусировался на точке у горизонта, на твёрдой, фиксированной, рельефной цели – на разгроме коммунизма. Смятение отступило.

Вскоре он стоял перед блоком для неженатых офицеров под хмурым, но бездождным небом. Автобусы ходили по четыре раза в час. Он сел на первый пришедший и поехал на нижнем пределе скорости в «15 миль/ч – 24 км/ч» через этот городок, состоящий из зелёных строений с одинаковыми гофрированными крышами, до последней остановки сразу перед воротами, а затем в такси до города Анхелес – асфальтированная главная улица, извилистые немощёные переулки, бары, бордели и хижины.

– Не хотите ли пообщаться с дамами? – спросил таксист.

– Нет, спасибо.

– В таком случае не желаете ли на карнавал?

Да, почему бы и нет, он желал бы на карнавал, иначе зачем, в конце концов, приехал в город? Всего два акра земли понадобилось этому карнавалу, чтобы раскинуть заплесневелые бурые тенты на дрожащих потёртых канатах из конопляных волокон, расположить с полдюжины аттракционов, установить репродукторы, транслирующие местную радиостанцию, и грандиозные облезлые панно перед входом в павильоны с второстепенными представлениями. Едва Шкип заплатил водителю, его обступили клянчащие дети, а их разогнали сердитые торговцы. Он купил горстку арахиса, завёрнутую в страницу из какого-то журнала. Ему приглянулась Русалка моря Сулу, изображённая на панно, и он зашёл посмотреть. Шкип оказался единственным посетителем. У русалки были длинные чёрные волосы, перевязанные на затылке пластмассовыми цветами. Маленькую грудь плотно обхватывали чашечки бикини. Из чего сделан хвост? Было не разглядеть, из каких-то тряпок. Он не болтался, как у рыбы. Отталкиваясь руками, она ворочалась туда-сюда в стеклянной ванне высотой около четырёх футов и длиной около восьми, установленной на трёхфутовой платформе. Выныривала, набирала воздух, погружалась, туда-обратно, туда-обратно. Опять выбралась на поверхность, дотянулась до белого полотенца, что висело на краю ванны, насухо вытерла волосы и руки, с карниза возле полотенца взяла пачку «Мальборо» и зажигалку, умело подожгла сигарету мокрыми пальцами, с минуту курила, махнула ему рукой – уходи, мол, не стой над душой – и отвернулась. Он вышел и направился к другому тенту – к Пятерым гномам Бохоля. Где этот Бохоль? Где-то там, на островах, предположил Шкип, надо будет как-нибудь посмотреть на карте. Пока что он познакомился только с несколькими его обитателями, маленькими, весёлыми бородатыми человечками, изображёнными на огромной растяжке над входом, – двое разрабатывали золотую жилу блестящими остроконечными кирками, а остальные трое тащили тачку, нагруженную переливающимися самородками, – Франко, Карло, Пауло, Санто, Марко: волшебный народец с чудны́ми именами. Но внутри находились вовсе не эти человечки. В пяти просторных детских кроватках лежали карлики в грязных подгузниках, слепые, параличные, коматозные, а рядом с каждым – карточка с именем, возрастом и весом. От семнадцати до двадцати четырёх лет. Двадцать восемь, двадцать девять, тридцать три фунта… Без бород, вместо них – длинные волокна ни разу не стриженных пушковых волос. Они дёргали конечностями, моргали молочно-белыми глазками… На них садились мухи… Сэндс поплёлся наружу и взобрался на русские горки – ничего особенно впечатляющего, такие штуки разбирают и перевозят на грузовике из города в город, и всё же то, чего не хватало аттракциону с точки зрения высоты и глубины, он восполнял за счёт скорости и кривизны маршрута, так что, пока вагончики неслись под уклон или в очередной раз не вписывались в поворот, пока вся конструкция шаталась и ходила ходуном, у Шкипа перехватывало дыхание от смертного ужаса, ибо кто присматривал за этим аттракционом, кто наблюдал за состоянием механизма, кто ручался за его безопасность? Да никто! Жди трагедии. Испытывая чертовски сильное головокружение, он спустился с этого увеселительного сооружения и опять встал перед павильоном с русалкой, с мокрой узницей. Вот уж закат. Предновогодний вечер. За время после полудня кое-где спорадически взрывались фейерверки, теперь – всё чаще и чаще. Не свист, не грохот. Какое-то периферийное потрескивание, глухие хлопки, долетающие неизвестно откуда. Русалка на броском плакате улыбалась и не давала никаких поводов подумать, будто она курит «Мальборо». Он ощутил позыв зайти к ней ещё разок и ещё сильнее обмануться в ожиданиях.

Неподалёку затормозил служебный джип ВВС с каким-то рядовым авиации за рулём. Пассажиром был Фосс. Он вылез из кабины, и они встали вдвоём перед гигантской линялой картиной.

– Это и есть твоя условленная встреча?

– Да.

– Твоя планёрка?

– Верно, – он ощущал испуг, но в то же время ему было довольно забавно. – Хочешь зайти?

– Да я вообще-то был тут пару дней назад. Ты-то давай.

– Я уже заходил, – с грустью сказал Шкип.

– Давай ещё немного побеседуем.

– Конечно.

Двое американцев сели за крытый линолеумом прилавок какого-то торговца, каждый с бутылкой «Сан-Мигеля». Выглядели они при этом крайне неуместно. Фосс был одет в рубашку в тонкую полоску, широкие коричневые брюки и коричневые же броги. Он походил на продавца священных книг. Шкип – тоже.

Шкип сказал:

– Так, значит, это совпадение.

– Ты, конечно же, понимаешь, что я здесь по делу.

– Ага. Так я и сказал.

– Я здесь, чтобы тебя удивить.

– В этом ты не преуспел.

– Ничего, и так сойдёт, – ответил Фосс. – Просто надеюсь, что ты меня услышал.

– Пока что я услышал от тебя только поток неблагодарного вздора.

– Что бы это должно значить?

– Ну смотри, я согласен, что существует такая штука как эволюция. Всё меняется, мы – новое поколение, но – что ты имеешь против старой гвардии?

– Да в общем-то ничего. Они дирижируют всем оркестром. Но не полковник, верно? Полковник – сам себе оркестр.

– Да ты его вообще знаешь? Кроме его курса, который ты проходил?

– Я его знаю. Я на него работал.

– Правда?

– Всё прошлое лето и осень. Старина Эф-Икс! Он ведь меня похитил. Усадил за исследование.

– О чём исследование?

– Обо всём и ни о чём. Называл меня своим писарем. Думаю, его задумка состояла в том, что раз уж ему пришлось стать узником Лэнгли, так лучше завести своего собственного узника, понимаешь? Но я в долгу перед стариком. Поднялся с тех пор на два звания.

– Ничего себе.

– Это с июня.

– Быстро ты.

– Как молния!

– Это он за тебя похлопотал?

– Нет, Шкип. Повысили меня не по воле полковника. Но после того как я с ним поработал, ребята проявили ко мне интерес.

– Хорошо. Это здорово.

– Нет-нет-нет. Ты всё ещё меня недопонял.

– Ну так в чём же дело? Расскажи.

– Ребята проявили интерес ко мне, потому что ещё до этого они проявили интерес к полковнику.

Сейчас надо было сохранить хладнокровие и ничем себя не выдать.

– …интерес?

– Вот, теперь до тебя начинает доходить!

– В смысле, когда ты говоришь, что он был «узником» Лэнгли…

– Ну наконец-то дошло!

Следом требовалось спросить, не заимел ли полковник каких-то серьёзных проблем, не попал ли в некое сложное положение, фатальное для карьеры. Но за этим последовал бы другой вопрос: до сих пор ли у полковника проблемы, а потом: а у кого ещё проблемы? Вот у меня, к примеру, есть проблемы?

По этой причине Шкип проглотил все вопросы. Теперь ими фонтанировал Фосс:

– Что случилось на Минданао четырнадцать месяцев назад?

– По-моему, ты должен был видеть донесение.

– Читал я твоё донесение. Я же его и расшифровывал. Сидел прямо рядом с телетайпом, когда оно пришло под грифом «только лично».

– Хорошо, если там стоял гриф «только лично», почему ты его расшифровывал?

– «Только лично» – это неофициальная степень секретности, ты же в курсе, я уверен. Это из «Джеймса Бонда».

– Ну а всё-таки – из уважения?

– Уважения к кому?

– Уважения ко мне, ну и к адресату.

– Мы просматриваем всё, что адресовано полковнику. Или посылается полковником.

– Тогда ты знаешь, как там было дело.

– Ага. Полковник его провалил.

– В моём донесении этого нет, Рик. Перечитай.

– Можешь мне рассказать, зачем он тратит драгоценное время и ресурсы, пытаясь разыскать материалы какой-то там кинохроники об игре в мяч?

– Нет, не могу. В бейсбол?

– В футбол. О некоем футбольном матче. Он пытался подрядить целый транстихоокеанский авиарейс для перевоза каких-то катушек с плёнкой. Он что, возомнил себя президентом?

– У полковника есть причина для всего, что бы он ни делал. – У Шкипа вскипала кровь. Он был готов треснуть Фосса бутылкой. – Что ещё за футбольный матч?

– «Нотр-Дам» против команды Мичиганского университета. Играли в прошлом месяце.

– Без понятия.

– Полковник собирает больше разведданных по матчу «Нотр-Дам» – «Мичиган», чем по противнику, – Фосс взглянул на часы и дал знак рядовому ВВС.

– Везёшь ему его футбольную плёнку?

– Шкип. Шкип. Никто не даст ему никакой футбольной плёнки. – Он встал и протянул руку. Шкип пожал её – крепко, насколько смог. – Смотри там, – сказал Фосс, и пока он подбирал слова, его взгляд излучал человеческое сочувствие. – Увидимся на войне.

Его джип уезжал. Он отвернулся.

Сэндс выпил ещё две бутылки пива, и, когда землю окутало тьмой, покинул увеселительный парк и поел в кафе рыбы с рисом. Через дверной проём на улице можно было понаблюдать за небольшим зрелищем: там стоял пьяный парень с обожжённой и перевязанной рукой на бандаже, что не мешало ему поджигать петарды и кидать их под ноги прохожим, которые с визгом отскакивали в сторону. К девяти вечера весь городок гремел праздничными взрывами. День независимости в Сан-Маркосе его впечатлил, но этот проходил разнузданнее и решительно опаснее, воздух полнился настоящей ружейной стрельбой и мощными громовыми раскатами, словно на ночной город обрушился вражеский авианалёт. Шкип подумал, что в Южном Вьетнаме, наверно, более умиротворённая обстановка. Забрёл в район красных фонарей (Анхелес мало чем ещё мог похвастаться) – пока проходил мимо гнилых лачуг, сотрясаемых звуками рок-н-ролла, жарких и пропитанных разложением, словно вампирские усыпальницы, его преследовали слякоть, гнусная вонь, жадные, бесстыдные взгляды полоротых женщин. Необъяснимая, распутная загадочность азиатской ночи. Юго-Восточную Азию любил он так же пылко, как Америку, но втайне, с этаким мрачным сладострастием; тогда же Сэндс признался себе без всяких обиняков: его не волнует, вернётся ли он когда-нибудь домой.

* * *

Начиная с третьего дня после Рождества Джеймс прекратил звонить друзьям, перестал отвечать на звонки Стиви. Проводил время, смотря по телевизору мультики вместе со своим десятилетним братом Беррисом и насколько возможно разделяя с ним незамутнённость беззаботного детства.

В новогодний вечер он пошёл на тусовку. Была там и Стиви. Она обиделась и не общалась с Джеймсом. Сидела на заднем дворе с Донной и другими подругами, дублёршами из группы поддержки и будущими кандидатками в королевы выпускного бала, столпившимися под тучей общего негодования. Хорошо. Девушкой, которую он всегда желал на самом деле, была Энн Вандергресс – она перешла учиться в старшую школу Пало-Верде в том же году, что и Джеймс, и стояла теперь в дверях на кухню, блистала красотой и болтала с парой парней, которых он видел впервые в жизни.

Джеймс пил ром. Никогда прежде не пробовал этот напиток.

– У нас он называется «два-ноль-три», – сказал кто-то.

Если Джеймс собирался на войну, где его вынесут из миномёта или убьют как-нибудь по-другому, то сейчас жалел, что когда-то замутил со Стиви Дейл.

– Что ж, чёрт его дери. Этот ваш «три-ноль-два» идёт легче, чем пивас, – согласился он.

Говорила с ним Энн Вандергресс. Она была медовая блондинка, всегда носила миловидный макияж, и сам Джеймс ни за что к ней не подошёл бы, потому что ему она казалась слишком юной, чистой и возвышенной, – впрочем, за последний полный год в школе он слышал, будто она встречается со старшеклассником-футболистом, Дэном Кордроем, потом – с другим, приятелем Кордроя Уиллом Уэббом, потом – с долбаной половиной команды, и всегда со старшеклассниками, причём якобы даёт всем до единого.

– Ты такая охеренно красивая, знаешь? – сказал он. – Я тебе никогда такого не говорил, разве говорил когда-нибудь, а?

Хотя теперь Джеймсу казалось, что она уже немного не такая красивая, какой он её запомнил, несколько отяжелевшая, с более толстыми щеками. Повзрослевшая, но не в хорошую сторону; скорее таким образом, что напоминал о среднем возрасте.

Какой-то отдельный глоток рома застрял у него в горле и чуть не заставил подавиться, но потом без помех стёк вниз, только после этого горло онемело, и он почувствовал, что может глотать хоть гвозди, битое стекло или горящие угли.

Следующий час пролетел скомкано, Джеймс пронёсся по нему, как по коридору. Губы сделались ватными, и он промямлил, пуская слюни:

– Н-ни разу в ж-жизни так не н-напивался!

Кажется, вокруг него собирались люди, смеялись, но это было не точно. Комната накренилась куда-то вбок, и сама стена вдруг наподдала ему по заднице. Чьи-то пальцы, чьи-то руки хватали его, пытаясь распрямить, словно щупальца неведомого чудища…

Он вновь очутился в своём теле, вынырнув откуда-то из тьмы, и понял, что стоит на улице и держит в одной руке сигарету, а в другой – какой-то напиток.

Как неотвратимая катастрофа, над ним нависла Донна. Разъярённая, как огонь.

– Ты зачем такое сказал? Зачем вообще кому-то такое говорить?

Стиви была где-то на заднем плане, рыдала, склонив голову, девушки, сгрудившиеся вокруг, гладили её по голове и как могли сглаживали горе.

Во дворе его поддерживал за плечи Ролло. Донна вилась над ним, как пикирующий бомбардировщик, – так назойливо, что фиг ты от неё отмахнёшься.

– Донна, Донна, – хохотал, хрюкал, лаял Ролло, – он тебя не слышит, Донна! Хорош уже нотации читать!

– Стиви была почти беременна! Разве не понимаешь, она была бы вот-вот и совсем беременна? Как ты можешь так поступать?

– Почти беременна? – переспросил Ролло. – Почти?

Джеймс осел на колени и обхватил руками ноги Ролло.

– Она думала, что забеременела, ясно, Ролло? А? Нельзя же ему вот так запросто взять и кинуть её в последний вечер, когда он в городе, и тупо свалить в этот свой Вьет-на-а-ам! А, Ролло?

– Ясно!

– Вот и скажи ему!

– Ладно! Скажу! Джеймс, – окликнул его Ролло, – Джеймс! Ты должен поговорить со Стиви. Ты реально задел её чувства, Джеймс. Вставай, вставай.

Ноги сами собой принесли его к Стиви – та стояла у выложенной камнем ямки для барбекю, в которой горел костёр. Джеймс что-то пробормотал, и Стиви его поцеловала, обдав пьяным дыханием шарящей в теме малолетки.

– Ага, так ты ещё и с сигаретой, – сказала она, – а ведь ты даже не куришь!

– Курю. И всегда вообще-то курил. Ты просто не знала, вот что.

– Ты не куришь!

– Курю.

Случилось что-то ещё, Стиви исчезла и заменилась – а может, перевоплотилась – в свою подругу Донну.

– Ты её обидел, в последний раз говорю, Джеймс.

– Я курю, – попытался выговорить он. Однако не смог ни сомкнуть челюсти, ни поднять подбородок от груди.

Он вернулся в кухню, где стояла Энн Вандергресс – больше она не казалась ему красивой. Старой казалась она ему и потасканной. Волосы у неё курчавились. Лицо было плоским, красным, потным, а улыбка выглядела мертвенной. Когда он заявил, что она шлюха, Энн засмеялась вместе со всеми.

– Не сразу я это понял – но ты шлюха. Шлюха ты, вот ты кто! – произнёс он громко и отчётливо. – Просто хочу, чтобы ты осознала, как уже осознали все остальные, – продолжал он, – что ты конченая блядская шлюха!

Энн гомерически расхохоталась. Выглядела она при этом так, будто всю ночь тянула по рельсам поезд. Его разум закружило в какой-то коловерти, и Джеймс только повторял:

– Какая ж ты шлюха… какая ж ты шлюха… какая ж ты шлюха…

Его повалили на землю и окатили водой из шланга. Почва вокруг него превратилась в жидкую грязь, и он скрючился в ней, молотя руками и ногами и пытаясь встать прямо.

Это не так уж сильно отличалось от некоторых эпизодов курса подготовки. Ноги у Джеймса раскинулись в стороны, он плюхнулся лицом вниз, ел землю и думал: «Порядок, ребята: пошло-поехало».