Текст книги "Истории про историю и не только… Собранные от продажи книги средства идут на благотворительность"

Афророссияне

Многие из нас видели известную картину замечательного придворного художника Михаила Александровича Зичи «Передняя в императорском дворце в Царском Селе», созданную в 1865 году. Но многие ли задавались вопросом, а что и кто на ней изображен? Попытаемся же сейчас в этом разобраться, но тут, как это часто бывает, не обойдется без неких пикантных подробностей.

«Передняя в императорском дворце в Царском Селе»М. А. Зичи, 1865

Итак, как мы видим, в передней императорского дворца находится помимо явно европейского вида слуг один представитель чернокожей части населения нашей планеты. Что же забыл этот человек в расшитой золотом одежде в стиле «Принца Персии» в передней у Алексанлра II? Куда спешит он с дымящимся кальяном, да и почему никто не выказывает никаких признаков удивления?

А между тем ничего необычного тут нет, на картине изображен один из непременных спутников императорского двора всех российских правителей начиная с первой четверти XVIII века – араб (до начала XIX века – арап) Высочайшего двора.

Число таких слуг строго не оговаривалось: при Екатерине II на царской службе находилось десять арапов, а уже в начале XIX века их число выросло до двадцати. А вот при Николае I число арапов уменьшилось до восьми.

Арапы относились к придворнослужителям «подвижного состава» и всегда следовали за двором. К середине XIX столетия арапов использовали в основном в качестве слуг при дверях, реже – в качестве курьеров или сопровождающих. Во дворце они стояли при дверях во внутренних залах, близких к жилым покоям императорской фамилии (в Зимнем дворце это традиционно была Большая (Арапская) столовая). Отсюда их могли отправить с поручениями (так, арап мог сопровождать высокопоставленных гостей к кабинету императора). В особых случаях (во время коронационных обедов в Грановитой палате и больших приемов в честь иностранныз монархов) арапы могли прислуживать за столом.

Один из эскизов А. И. Шарлеманя

Дежурство несли по двое: «старший» и «младший араб». Еще одной обязательной функцией арапа была чисто праздничная: перед Рождеством арапы закупали различные подарки, которые должны были быть помещены под рождественскую елку. Последнее, по словам хранителя коллекции костюма Государственного Эрмитажа Нины Тарасовой, символизировало подношение даров волхвами, один из которых (Бальтазар) пришёл из Африки.

Часть парадной униформы араба Высочайшего двора

Арапы считались привилегированной частью служителей двора. В начале XX века годовое жалованье старшего араба составляло 800 рублей, младшего – 600 рублей. А в 1857 году Александр II утвердил тот самый, что мы видим на картине, внешний вид форменной одежды придворнослужителей, который сохранился до начала XX века почти без изменений. Парадный костюм арапов состоял из 16 элементов, его стоимость в начале XX века составляла 500 рублей (для сравнения, обычный мужской костюм в Санкт-Петербурге стоил 6 рублей, а парадный мундир камер-фурьера и камер-казака стоили 408 и 418 рублей соответственно). Автором же эскизов арапской формы был знаменитый художник А. И. Шарлемань (одну из работ которого практически все вы храните у себя дома и очень хорошо знаете :) Но об этом я расскажу в одном из своих следующих постов).

Интересно, что многие арапы были выходцами из США (что наводит на определенные мысли). Один из американских арапов – Неро Принс – у себя на родине был в числе основателей местной масонской ложи и занимал пост великого мастера. А его жена Принс Нэнси известна тем, что вела во время пребывания в России дневник, который после издала. Также на эту должность брали и детей придворных арапов, родившихся в России. Для получения должности араба иностранные граждане должны были предоставить прошение на имя министра двора, метрическое свидетельство или формулярный список о службе, свидетельство об исполнении на родине воинской повинности, вид на жительство. Они также должны были исповедовать христианство (если будущий арап не был христианином, его крестили в Большом соборе Зимнего дворца). После этого следовала присяга «на подданство Российской империи».

Итак, остался лишь один вопрос: куда так спешит арап с кальяном? Все очень просто. Александру II из-за проблем с пищеварением врачи рекомендовали курить кальян сидя в туалете, видимо для улучшения перистальтики кишечника под воздействием никотина. А уж кальян ему подавали именно арапы, так что промедление в данном случае рисковало привести к нешуточному высочайшему гневу: оно и понятно, с кишечником шутки плохи.

Упрямец

Вот есть же упрямые люди, скажут «нет!» и даже после смерти не откажутся от своего слова. К примеру, сказал однажды в запале антибританских настроений Джордж Вашингтон: «Ноги моей не будет на земле Лондона!» и сдержал слово свое не только при жизни. Когда в 1921 году американцы подарили англичанам статую этого примечательного исторического деятеля, то прежде чем установить её на Трафальгарской площади Лондона туда было завезено около тонны земли из штата Вирджиния. И нога бронзового Вашингтона не коснулась так ненавистной ему британской земли.

Самая короткая телеграмма

А вы знаете, кто был автором одной из самых коротких официальных переписок в истории почты? Сейчас, когда у нас есть всякого рода мессенджеры и чаты, а так же просто смс – переписываться короткими сообщениями стало обыденностью, но одним из первых в такого рода переписке преуспел знаменитый Виктор Гюго.

Роман «Отверженные» был коммерчески успешен и практически сразу после публикации стал хорошо продаваться. Будучи в изгнании и переживая за успех своего творения, Гюго телеграфировал в 1852 году своему лондонскому издателю Hurst & Blackett всего один символ»?». А в ответ он получил телеграмму с красноречивым»!». Вот такая насыщенная переписка.

Дуэль длиною в жизнь

Вот вы как думаете, сколько может длиться одна дуэль? Совсем недолго, ведь правда, ну минут 15 на шпагах или вообще – считанные минуты, если сражаются на на пистолетах. Но вот была в истории дуэль, которая длилась целых… 19 лет!

Итак, жили-были в конце XVIII – начале XIX веков во Франции два офицера и звали их Франсуа Фурнье-Сарловез и Пьер Дюпон. Фурнье-Сарловез был очень импульсивным человеком, который прибегал к шпаге при каждом удобном случае. Фурнье был блестящим кавалерийским командиром, но имел привычку фрондировать и грубить в присутствии Императора; внешне привлекательный и великолепно сложенный, он отличался буйным нравом, любовью к выпивке и женщинам. Его так и прозвали – худший субъект в Великой армии. Задиру и дуэлянта не останавливало и то, что дуэли во Франции в XVII веке находились под запретом.

Франсуа Фурнье-Сарловез

И вот, в 1794 году, когда он был в чине капитана гусарского полка, произошла его первая встреча с господином Дюпоном, также капитаном. Молодой офицер был полной его противоположностью, спокойный и обходительный – никогда первым не ввязывался в драку.

Пьер Дюпон

Сведения о их встрече противоречивые – кто говорит, что Дюпон принес Фурнье-Соловезу неприятные известия и тот выместил злобу на молодом офицере, кто говорит, что Дюпон по приказу своего генерала не пустил задиру на бал, но факт остается фактом – Фурнье вызвал Дюпона на схватку.

Пьер Дюпон отлично знал, что Фурнье превосходный стрелок, поэтому его выбор пал на шпаги. Дюпон был ранен в плечо и не мог продолжать бой, но попросил реванша. Во время второго поединка пострадал Фурнье-Сарловез, но сдаваться не собирался и тоже воспользовался правом на реванш. В третий раз уже оба дуэлянта были ранены – тут бы им примериться и пойти вместе выпить по рюмке в ближайшую таверну, но ни тут то было. Они заключили соглашение, что будут сражаться до тех пор, пока один тз них не погибнет или не попросит о пощаде. Причиной отказаться от немедленной схватки могло быть только задание по службе, ранение или болезнь. На том и порешили.

И вот, в течение следующих 19 лет, около раза в год их пути пересекались и происходили бои – на шпагах, на саблях, даже сидя на лошадях, но всегда все оканчивалось ранением одного или обоих.

Причем оба не забывали и о службе: постепенно обоим было присвоено звание генералов – а они все дрались и дрались. Наполеон покорял страну за страной – а неугомонные дуэлянты все продолжали сражаться. Было точно зафиксировано порядка тридцати их стычек.

Дюпон вел военные действия в Испании, где в 1808 году оказался в окружении 35-тысячной испанской армии Кастаньоса. Попытки соединиться с союзными армиями успеха не принесли, сам Дюпон был серьёзно ранен. После того, как дезертировала входившая в его колонну швейцарская бригада, Дюпон капитулировал практически без всяких условий, в обмен только на репатриацию во Францию. Единственным поставленным им условием было сохранение обоза, что дало повод в дальнейшем обвинить его в желании сохранить награбленное. Старшие офицеры были отпущены под честное слово, но прочие пленные были отправлены в Кадис, а оттуда, в нарушение условий капитуляции, на остров Кабреру. На протесты французов был получен ответ, что они не могут рассчитывать на снисхождение. Из всех сдавшихся солдат Дюпона за шесть последующих лет в живых остались только 3 тысячи человек. Те, кто выжил в тяжёлых условиях, вернулись во Францию лишь в июле 1814 года.

Наполеон, узнавший о капитуляции, был в ярости и отдал приказ о расстреле Дюпона, которому незадолго до этого пожаловал графский титул. Приказ был отменён, когда стало известно о том, что в обозе, на сохранении которого настаивал Дюпон, было не награбленное добро, а больные и раненые.

По возвращении во Францию он был 15 ноября 1808 года доставлен в Париж и предан военному суду, был признан виновным, лишен чинов, титула, мундира и пенсии, его имя было вычеркнуто из списков кавалеров ордена Почётного легиона, имущество конфисковано, а сам он заключён в тюрьму, где находился вплоть до отречения Наполеона. (Впоследствии, уже на острове Святой Елены, Наполеон признавал, что поражение Дюпона было скорее военной неудачей, нежели преступлением). На этот срок их с Фурнье дуэль пришлось отложить.

А что же наш бретёр Фурнье? А его судьба забросила с Великой армией в самую гущу войны с Россией и здесь он возглавил 31 бригаду лёгкой кавалерии, состоящую из баденских гусар, гессенских и вестфальских шеволежеров. Бригада входила в состав 9-го корпуса маршала Виктора. Он принял участие в Русской кампании, ранен в сражении при Смоленске и 11 ноября 1812 года был произведён в дивизионные генералы. Отличился при Березине, где с 800 баденцами и гессенцами прикрывал переправу армии, провёл три отчаянные атаки против 5000 русских кавалеристов, и в ходе боя потерял до 500 человек. А еще говорили, что однажды его карета была атакована отрядом казаков. Сопровождающие солдаты были убиты, но сам Фурнье, выхватив саблю из ножен убитого товарища взобрался на козлы и отбиваясь от скачущих за каретой казаков сумел оторваться от погони. Вот такой смельчак. Правда в 1813 году он не сдерживаясь высказал все, что думал о политике Наполеона в лицо императору, за что попал в опалу и был арестован.

После реставрации монархии обоих дуэлянтов выпустили из тюрем. Честно признаться, Дюпону уже довольно сильно надоела вся эта кутерьма с непрекращающимися схватками, к тому же он собрался жениться – но будущая супруга категорически отказалась сочетаться с человеком, который не может раз и навсегда прекратить эти глупые сражения.

Поэтому, встретившись в 1814 году с Фурнье, он наконец предложил тому стреляться. Генерал согласился, но условием Дюпона была свободная схватка в парке, так как это уравнивало их шансы. Войдя в парк с двух сторон, они наконец встретились и Дюпон, спрятавшись за деревом, пошел на хитрость – он снял сюртук и выставил его за преграду. Фурнье разрядил свой пистолет в приманку и остался безоружным.

Выйдя навстречу вечному противнику, он ждал неминуемой смерти, но Дюпон лишь отбросил пистолет, сказав, что их спор закончен и пора бы уже помириться двум старым воякам. Вот так. Чего тут было больше – пробудившегося разума одного из дуэлянтов или благодатного влияния женщины на мозг Дюпона, трудно сказать. Но, что можно сказать абсолютно точно – длиннее этой дуэли в истории человека ни до, ни после не было.

Эту историю взял за основу своей повести «Дуэль», вышедшую в 1908 году, Джозеф Конрад. А Ридли Скотт в 1977 году снял фильм «Дуэлянты». Интересно, а вы как думаете, стоило двум серьезным мужчинам 19 лет пытаться проткнуть друг друга из-за каких-то глупостей, причину которым они и сами уже забыли?

И врагу не пожелаешь

Что можно сказать о первом русском кругосветном плавании под командованием Крузенштерна и Лисянского – только то, что Ивану Федоровичу не позавидуешь.

И. Ф. Крузенштерн

Во-первых, ему пришлось делить свою каюту с господином Резановым (да-да, тем самым, с кого списан лирический герой «Юноны и Авось»), с которым он разругался до такой степени, что общение происходило только путем записок. Николай Петрович являлся по документам главой экспедиции, но впервые появившись на шлюпе «Надежда» всей широты своих полномочий Крузенштерну не описал. Испугался того, что тот откажется от плавания. А потом и вовсе уже не разговаривал с капитаном, когда после очередного скандала просто заперся в каюте и не выходил оттуда до Петропавловска.

А характер у Резанова был тот еще. В Петропавловске он написал жалобу правителю Камчатской области Павлу Ивановичу Кошелеву на взбунтовавшийся экипаж и потребовал, вы только подумайте, казни Крузенштерна! Крузенштерн согласился пойти под суд, но незамедлительно, до окончания экспедиции, срывая тем самым миссию Резанова в Японию. Генерал-губернатору с большим трудом удалось их помирить.

Н. П. Резанов

По версии самого Резанова, 8 августа 1804 года Крузенштерн и все офицеры пришли на квартиру Резанова в полной форме и извинились за свои проступки. Резанов согласился продолжить плавание в том же составе. Однако записки Резанова – единственный источник, который упоминает о покаянии Крузенштерна. Ни в дневниках и письмах других участников экспедиции, ни в записках служащих, сопровождавших Резанова, об этом нет ни слова. Из письма же Крузенштерна Президенту Академии наук Н. Н. Новосильцеву следует, что, возможно, не Крузенштерн и все офицеры публично извинялись перед Резановым, а Резанов публично извинялся перед Крузенштерном. Вот такой «лирический герой» был этот Резанов на самом деле.

Но вернемся к другим трудностям Крузенштерна. На корабль, видимо обманным путем, пробрался Федор Иванович Толстой (тот самый «ночной разбойник, дуэлист», из грибоедовского «Горе от ума»). Каким образом образом Толстой, никогда не служивший на флоте, попал на корабль, точно неизвестно. Марья Каменская, дочь его двоюродного брата, впоследствии известного художника и скульптора Фёдора Петровича Толстого, пишет в своих воспоминаниях, что Толстой таким образом ловко избежал очередного наказания в Преображенском полку (а он был известный задира и дуэлянт). По её словам, он выдал себя за своего двоюродного брата-тёзку, который числился в составе экипажа, но не желал плыть, так как страдал морской болезнью.

Ф. И. Толстой

И вот этот молодой повеса, не обременённый служебными обязанностями, творил на борту «Надежды» что ему только заблагорассудиться. Он часто провоцировал ссоры с другими членами команды, в том числе с самим капитаном. Помимо этого Толстой позволял себе злые шутки в адрес нелюбимых им членов команды: так, однажды он напоил сопровождавшего «Неву» священника, и когда тот лежал мертвецки пьяный на полу, приклеил его бороду к доскам палубы сургучом, запечатав казённой печатью. В итоге бороду пришлось отрезать, чтобы пришедший в себя священник смог освободиться – Толстой напугал его, что печать ломать нельзя. В другой раз Толстой в отсутствие Крузенштерна прокрался в его каюту с любимцем команды, ручным орангутаном, которого Толстой купил во время одной из остановок на островах в Тихом океане. Там он достал тетради с записями Крузенштерна, положил сверху лист чистой бумаги и стал показывать обезьяне, как заливать чернилами бумагу. Затем он оставил орангутана в каюте одного, а тот стал подражать Толстому на тетрадях капитана. Когда Крузенштерн вернулся, все его записи оказались уже уничтожены.

За такое поведение Толстого частенько сажали под арест. В конце концов, Крузенштерн потерял терпение и высадил нелюбимого пассажира во время остановки «Надежды» на Камчатке. Дальнейшие подробности путешествия Толстого известны лишь с его собственных, не всегда правдоподобных рассказов. С Камчатки Толстой добрался до одного из Алеутских островов или же на остров Ситка, где провёл несколько месяцев среди аборигенов Аляски. Во время пребывания Толстого на Ситке, а по другим данным – ещё в дни остановки «Надежды» на Маркизах, его тело украсили многочисленными татуировками, которые он позже с гордостью демонстрировал любопытствующим. Упомянутый орангутан, которого вместе с Толстым высадили на сушу и дальнейшая судьба которого неизвестна, дал впоследствии повод многочисленным сплетням в дворянских кругах. Согласно одним из них, Толстой во время своего пребывания на Камчатке с обезьяной сожительствовал, а согласно другим – съел её.

Вот такое веселое мореплавание в компании добрых и отзывчивых товарищей. И врагу не пожелаешь.

Сладкие случайности

А знаете, дорогие друзья, что общего у заменителей сахара? Ну, конечно, не считая того, что они сладкие. А общее у них то, что открывшие их химики были абсолютными невежами в технике безопасности по работе в лаборатории.

Итак, в 1879 году молодой ученый Константин Фальберг проводил опыты с окислением 2-толуолсульфонамида. После одного из напряженных рабочих дней он решил перекусить и конечно же перед этим забыл вымыть руки. Какое же было его удивление, когда он обнаружил, что еда стала сладкая и понял, что в нее попал реагент, оставшийся на его ладонях. Вместо того, чтобы побежать полоскать рот, он принялся облизывать свои руки и одежду, чтобы точно удостовериться в своей догадке. И точно – все они были сладкими. Оставалось дело за малым – попробовать вещество в лабораторных пробирках, что и было сделано – так был открыт сахарин.

Уже в 1965 году Джеймс Шлаттер, химик из компании Серл, работал над получением синтетического гастрина, необходимого для лечения язвенной болезни желудка. У Шлаттера была привычка облизывать пальцы при перелистывании страниц и вот, работая с промежуточными продуктами синтеза, он, отвлекшись, засунул грязную руку в рот. И сто бы вы думали, не отравился, а открыл еще один заменитель сахара – аспартам.

Однако еще более забавный случай произошел в 1969 году, когда химик Михаэль Сведа во время курения в лаборатории положил сигарету на чашку с химическими реактивами, а затем, как ни в чем не бывало засунул ее себе обратно в рот (видимо, никотиновая зависимость полностью затмила его разум). Однако и в этот раз никто не пострадал и был открыт – цикламат натрия.

Но чемпионом нашего рассказа будут не эти химики. В 1976 году молодой ученый из Индии Шашикант Пхандис проводил опыты под руководством профессора Лесли Хью. И вот, во время работы профессор попросил Пхандиса протестировать полученные образцы. Но так как молодой человек был не силен в лондонском диалекте, вместо слова «test» он услышал «taste», то есть «попробуй». Что он незамедлительно и сделал, засунув содержимое пробирки себе в рот. Этот «сообразительный» паренек тоже не умер в ужасных мучениях, а открыл – сукралозу, один из самых современных заместителей сахара.

Тринадцатый

Вот скажите, верите ли вы в мистическую сущность цифры тринадцать? А вот я расскажу вам о человеке, для кого эта цифра стала не просто порядковым номером, а государственной наградой.

В 1872 году в Кронштадте в семье младшего офицера военно-морского флота Петра Иванова родился мальчик Костя. Судьба юноши была повторить путь отца и после окончания в 1895 году Морского кадетского корпуса он в звании мичмана вышел в Черное море на броненосце «Синоп». А нужно отметить, что по тогдашней морской традиции, дабы отличать офицеров-однофамильцев, им присваивали порядковые номера. И как вы уже наверное догадались, Константин Петрович Иванов стал по счету «тринадцатым».

Константин Петрович Иванов-Тринадцатый

И как бы в оправдание дурной славы «чертовой дюжины» служба молодого офицера с самого начала пошла трудно. Его перебрасывали с корабля на корабль, с флота на флот… За один девяносто пятый год ему пришлось сменить поочередно «Синоп» на «Двенадцать апостолов», «Двенадцать апостолов» на «Дунай». Так же кочевал он и в следующем году: снова «Двенадцать апостолов», затем номерной миноносец, затем крейсер «Казарский».

Офицер без связей и капитала, Иванов-Тринадцатый служил честно и скромно, не метя на высокие посты и не надеясь на благосклонность фортуны. И уж совсем было махнул он рукой на свою карьеру, женившись на дочери ростовского грека-купца Елене Кундоянаки. Однако же ему было уготовано нечто большее, чем обычная лямка корабельного офицера. Фортуна улыбнулась ему в 1904 году, но улыбка ее была очень недоброй…

К этому времени тринадцатый из флотских Ивановых, как и положено по выслуге лет произведенный в лейтенанты, находился во Владивостоке, где командовал батареей на крейсере «Рюрик», не ведая ни сном ни духом, что очень скоро станет последним командиром этого корабля.

В знаменитом бою близ острова Цусима «Рюрик» разделил печальную судьбу крейсера «Варяг». Расстрелянный в упор крейсер остался один на один с четырнадцатью японскими вымпелами. После гибели командира офицеры «Рюрика» по старшинству сменяли друг друга, поднимаясь как на эшафот в залитую кровью их предшественников рубку пылающего корабля. Это было действительно страшно. Капитану 1 ранга Трусову оторвало голову, и она перекатывалась в такт качке по скользкой палубе рубки; старший офицер кавторанг Хлодовский лежал в лазарете с перебитыми голенями. Заступивший на его место старший минный офицер лейтенант Зенилов простоял в боевой рубке недолго: сначала был ранен осколком в голову, а затем разорван снарядом, влетевшим под броневой колпак… И вот, настал черед лейтенанта Иванова-Тринадцатого. Оставив свою батарею левого борта, он поднялся в боевую рубку – броневой череп корабля. Мрачное зрелище открылось ему: исковерканные приборы, изуродованные трупы… Не действовал ни один компас.

Как вспоминал впоследствии сам мужественный офицер: «Несомненно, крейсер был обречен на гибель или пленение. Только одна мысль, что окруживший нас противник из четырнадцати вымпелов постарается овладеть нами (как ценным моральным призом), заставляла возможно быстрей принять какое-то решение. Наше действительное положение было такое, что достаточно было прислать с неприятельских судов четыре баркаса с вооруженной командой, и они с легким и полным успехом могли бы подойти к крейсеру и овладеть им, так как при том разгроме, который царил на „Рюрике“, не было никакой возможности оказать им должное сопротивление: артиллерия была вся испорчена и молчала, абордажное оружие было также перепорчено, а живая сила команды, обескровленная пережитым боем, сделалась непригодной к серьезному сопротивлению. Не теряя времени, я отдал приказание мичману барону Шиллингу взорвать минное отделение крейсера с боевыми зарядными отделениями мин Уайтхеда. Боясь за неудачу или задержку отданного приказания, а времени уже терять было нельзя, так как кольцо неприятельских судов без единого выстрела все суживалось вокруг „Рюрика“, тут же я отдал приказание старшему механику капитану 2 ранга Иванову открыть кингстоны затопления крейсера и об исполнении мне доложить. Выбежав на верхнюю палубу, я объявил о принятом решении и отдал распоряжение о спасении раненых из недр корабля. Но не насмешкой ли звучало мое приказание? Какое же спасение раненым и оставшемуся экипажу я мог предоставить? На этот раз только тихие и глубокие воды Японского моря в 40—50 милях от берега и те плавучие средства, кои представляют пробковые матрацы коек и спасательные нагрудники. Ни одной шлюпки не было в целости, все гребные и паровые суда были побиты в щепки. Часть команды начала доставать и расшнуровывать койки, другие начали выносить раненых из нутра судна на верхнюю палубу, прилаживать к ним спасательные средства и прямо спускать за борт. Надо было посмотреть на матросов и вестовых „своих благородий“, которые с полным самоотвержением в ожидании ежеминутно могущего произойти взрыва проявляли заботы о раненых офицерах, устраивая то одного, то другого к спуску на воду.»

Я опущу подробности кровавой агонии героического судна, но именно благодаря мужеству и выдержке Константина Петровича Иванова были спасены оставшиеся в живых моряки, а корабль так и не достался противнику.

За бой на «Рюрике» его последний командир был удостоен ордена Св. Георгия IV степени, но вместо золотого оружия, какое получили другие уцелевшие офицеры, лейтенанту Иванову-Тринадцатому «высочайше был упразднен цифровой номер среди Ивановых и повелено впредь именоваться «Ивановым-Тржнадцатым». Эта странная награда навечно сплела его простую фамилию с «чертовой дюжиной», проклятой моряками всех стран.

И все бы на этом закончилось, но уже в 1916 году давилось уже полноправному капитану Иванову-Тринадцатому стать командиром выкупленного у японцев крейсера «Пересвет». И вот, на пути в Англию, где должен был быть проведен ремонт поврежденного за годы пленения судна, оно взрывается в Средиземном море сразу на двух немецких минах, при этом была сорвана крыша носовой башни, что и привело к быстрому затоплению корабля. Спустить успели лишь один паровой катер. Через 15 минут «Пересвет» опрокинулся и затонул в 10 милях на норд-ост 24° от Порт-Саида на глубине около 45 м. Английский эсминец и подошедшие французские траулеры в течение четырёх часов подняли из воды 557 человек из состава русского экипажа, однако девять из них скончались от ран и переохлаждения. С кораблём погибли 252 человека.

Вот такая была судьба у Иванова-Тринадцатого, проводить в последний путь на морское дно два корабля. В 1917 году он эмигрировал во Францию, где был председателем кружка бывших воспитанников морского училища и отдельных гардемаринских классов в городе Лион. Скончался смелый моряк в 1933 году в городе Лион во Франции и нашел последнее упокоение на кладбище местечка Десин, департамент Изер.