Текст книги "Нерушимый"

Глава 5. Чужие на празднике жизни

Наверное, на моем месте Саша Звягинцев лег бы в кровать, включил телевизор да под него и заснул, совместив приятное (сон) с полезным (информация о мире). А утром на свежую голову, отдохнув, быстренько собрал бы прикроватные тумбы да шкафы.

Новый я не мог себе этого позволить, потому что неизвестно, в кого превращусь завтра – а вдруг в короля рукожопов, точным ударом молотка плющащего себе палец? И объясняй тогда Ирине Тимуровне, что не хвастался мастерством, а просто в организме от стресса что-то расстроилось.

И вообще, вдруг в этом мире нет моды на сморкание в жилетки психотерапевтов и на мальчиков, рыдающих над мультиками? Стресс у тебя? Что это за рудимент загнивающей буржуазии? А ну, иди сюда, познай, что такое стресс.

Н-да. Пульта под рукой не оказалось, и я нажал кнопку на самом телеке. Хорошо придумали, вот они, кнопочки. Тык – и все понятно. А пульты эти – сплошная боль для стариков, да и самому иной раз приходилось заморочиться с интуитивно понятным интерфейсом.

В правом верхнем углу загорелась единичка, под которой было написано: «Первая программа ЦТ», но с эфиром мне не повезло – крутили «Место встречи изменить нельзя», что в познании нового мира никак бы не помогло.

Второй и третий каналы, как назло, тоже занимались тем, что развлекали советского зрителя предновогодним репертуаром – показывали «Джентльменов удачи» и «Иронию судьбы». Странно, за столько лет после развилки не сняли ничего достойного?

Четвертый канал утвердил меня в этой мысли, демонстрируя фигурное катание. Пятый, видимо, решил отличиться и предложил мне «Жестокий романс». Молоденькая Лариса Гузеева печально пела о том, что скажет напоследок, и я переключил на шестой канал – судя по всему, местный, областной.

На экране возник суровый мужчина с квадратным подбородком, обратился к кому-то, а по факту – ко мне:

– …освоение целины, если в ней не заинтересовано государство, не передать энтузиастам? Знаю, что эта теория не очень популярна в верхах, но из песни слов не выкинешь: на своей земле наши люди, как ни прискорбно, работают с куда большим энтузиазмом, чем на общественной. Просто сравните показатели урожайности в колхозах…

– Позвольте! – перебил его женский голос.

Камера отдалилась, и стало видно полную женщину и крепкого мужчину, сидящих по разные стороны черного блестящего стола. Ого, да здесь настоящие дебаты!

Женщину показали крупным планом, и я осознал (мама дорогая!) – она с наращенными ресницами! Она была в очках с золотой оправой и бежевом деловом костюме и прямо-таки излучала зрелость и рассудительность.

– Вот вы ходите вокруг да около, Станислав Владленович, – заговорила она, – а нет бы прямо по-нашему сказать: ошибались товарищи большевики старой закалки, загоняя всех в колхозы! Сколько скота перемерло, сколько народу голодом заморили! А все почему? Потому что у нас так: что не свое, на то плевать! А красивых слов-то сколько наплели!

– Позвольте не согласиться! Такие решения диктовались необходимостью. Кто города кормить будет? Эти ваши, – он повертел пальцами, – энтузиасты? Или государству у них покупать продукцию для школ, больниц, армии? А человеческая халатность в колхозах решается просто, как показала практика: талантливым руководством.

Женщина слушала его, чуть улыбаясь и поглаживая синюю папку. Когда он закончил, выудила оттуда лист с какой-то таблицей и протянула подошедшей девушке.

– Здесь статистика. Сравнительный анализ прибыльности и эффективности хозяйств кооперативных и государственных.

И минуты не прошло, как на экране над парламентерами появились цифры.

– Видите? – с неким торжеством воскликнула она. – У кооперативов куда более высокие показатели!

Говорила она эмоционально, но все же мягко. Я послушал их дискуссию еще минут десять, и картинка вырисовалась: Станислав Владленович и очкастая женщина, которую звали Анжелика Петровна, лоббировали передачу неиспользуемых государством земель в аренду частникам, но делали они это так, словно спорили друг с другом. Что ж, умно. Вполне вероятно, этих двух лидеров мнений отправили на дебаты как раз-таки местные партийные боссы-олигархи вроде того же Шуйского. Видимо, поэтому беседа велась интеллигентно, оппоненты не перебивали друг друга, брызгая слюной, и не норовили дать волю рукам.

От этой интеллигентности меня начало клонить в сон.

Щелкнув кнопкой переключения передач, я сменил канал и радостно потер руки – угодил на седьмой, «Спортивный», и там не просто показывали футбол, а обсуждали спортивные итоги года! Тут-то я, собиравшийся стать великим футболистом, навострил уши и чем больше узнавал, тем больше офигевал.

Для начала, ведущим футбольной программы в этом мире оказался старенький, но еще бодрый – а главное, живой! – Владимир Иванович Перетурин.

«Ну надо же! – подумал я. – В той России, лишившись любимой работы, известный спортивный журналист перенес два инсульта и скончался в 2017-м, год не дожив до восьмидесяти. А здесь – вот он, жив курилка!»

На душе стало тепло. Не то чтобы я очень любил Перетурина как комментатора, но мне, провинциальному юноше, в девяностых сильно не хватало информации о футболе, и получал я ее двумя путями: через «Футбольное обозрение» Владимира Ивановича и еженедельник «Футбол». Да, после первого инсульта Перетурина меняли на других, в том числе Конова и Гусева, но для меня-то окошко в большой футбол всегда ассоциировалось с Владимиром Ивановичем!

Эксперты тоже оказались знакомыми, правда, выглядели совсем не так, как в моей жизни, – оба были коротко стрижены, поэтому узнал я их не сразу. Но, когда узнал, снова улыбнулся: Валерий Карпин и Александр Мостовой.

Оба высказались о том, как московский ЦСКА прошелся катком по своим ближайшим конкурентам – занявшему второе место киевскому «Динамо», которое возглавлял Алексей Михайличенко, и бронзовому призеру, днепропетровскому «Днепру», тренируемому Геннадием Литовченко. Все четыре матча с ними московские армейцы выиграли с общим счетом 11:2.

– Впрочем, – заметил Мостовой, – учитывая, в каком плачевном состоянии подходили к этим матчам киевляне и днепропетровцы, с ними справилась бы любая команда. А уж с составом, который собрал ЦСКА, и я привел бы команду к чемпионству. Что уж говорить об Анатолии Федоровиче…

Забавно, но в этом мире ЦСКА возглавлял… Анатолий Бышовец, которому исполнилось семьдесят шесть! Но я удивился больше не возрасту скандального в моем мире тренера, прозванного болельщиками Светочем, а тому, что он тренирует московских армейцев. Фантастика, да и только! Примерно как если бы Лионель Месси возглавил мадридский «Реал»! Ну, или около того.

– Ну справился бы ты, Саша, и что? – спросил Карпин у Мостового.

– Тогда, глядишь, сборную бы мне дали!

– Ну возьмешь ты сборную, и? – снова скептически хмыкнул Карпин. – Столько лет без Европы, что, думаешь, у нас есть шансы в отборе?

– Жеребьевка покажет! – отмахнулся Мостовой.

– Она у нас, напомню телезрителям, в марте, – добавил Перетурин.

– Нет шансов, ребята, – безапелляционно заявил Карпин. – Мало того что команда у нас, простите, кривоногая, так мы еще и в шестую корзину угодили! Наряду с Андоррой, Сан-Марино и Лихтенштейном!

– А я думаю, есть у нас шансы, – мягко вмешался Перетурин. – Да, мы долго были отрезаны от международных турниров, и наши ребята, как говорится, не нюхали пороху. Но, может, в этом есть преимущество? Игра нашей сборной – загадка для всех!

И началось для меня совсем интересное. Оказалось, что в 2018 году чемпионат мира прошел в Англии, а не у нас. Нашу сборную и клубы, да и вообще всех спортсменов, больше десяти лет назад отстранили от международных соревнований из-за… подробностей я не услышал, но примерно понял, что дело было во включении в состав СССР Болгарии. Ну да, ну да, чужие мы на этом празднике жизни, то есть спорта. И вот спустя целое поколение советских спортсменов, оставшихся без Олимпиад, чемпионатов мира и Европы, Советский Союз возвращался в мировой спорт!

Я бы послушал еще об этом, но эксперты начали обсуждать внутренние дела и показали таблицу с итогами первенства, завершившегося около месяца назад.

Чемпионат СССР по футболу 2022 (высшая лига)

1. ЦСКА Москва.

2. «Динамо» Киев.

3. «Днепр» Днепропетровск.

4. «Спартак» Москва.

5. «Левски» София.

6. «Арарат» Ереван.

7. «Шахтер» Донецк.

8. «Черноморец» Одесса.

9. «Памир» Душанбе.

10 «Динамо» Минск.

11. «Ротор» Волгоград.

12. «Динамо» Тбилиси.

13. «Кайрат» Алма-Ата.

14. «Динамо» Москва.

15. «Жальгирис» Вильнюс.

16. «Нефтчи» Баку.

17. «Пахтакор» Ташкент.

18. «Нистру» Кишинев.

19. «Даугава» Рига.

20. «Зенит» Ленинград.

21. «Копетдаг» Ашхабад.

22. «Алга» Фрунзе.

23. «Звезда» Таллин.

24. «Торпедо» Москва.

Первое, что сразу бросилось в глаза: высшая лига СССР, в отличие от российской Премьер-лиги в моей прошлой жизни, состояла аж из двадцати четырех команд!

В беседе экспертов я легко нашел объяснение – от еврокубков-то Советский Союз отстранили, от матчей сборных тоже, вот и загрузили календарь. А чтобы стало еще веселее, ввели правило, по которому для каждой союзной республики железно бронируется одно место.

В этом году в первую лигу вылетели туркменский «Копетдаг», киргизская «Алга», эстонская «Звезда» и московское «Торпедо». Первые три команды заменятся чемпионами республиканских первенств из второй лиги, а вот вместо «Торпедо» в высшую лигу поднимется чемпион первой лиги. Система довольно неспортивная, учитывая, что в один год в вышку может залететь сразу четыре команды из первой лиги, а в другой – ни одной, но по меркам Союза – очень даже справедливая. Большой футбол должен быть доступен в каждой республике!

Я отчасти был с этим согласен. Помню, в детстве я мечтал живьем посмотреть на игру Федора Черенкова, Ильи Цымбаларя, Андрея Тихонова (в девяностые в нашем городке каждый второй болел за романцевский «Спартак»), но куда там! Иногда денег не было на билет на автобус, не то что на поездку в тот же Волгоград, где местный «Ротор» периодически принимал красно-белых.

– Давайте посмотрим репортаж из Даугавы, – предложил Перетурин. – Наш специальный корреспондент Анатолий Крейпанс…

Репортаж из Даугавы подтвердил – этот Союз, если и был расшатан, сейчас на ногах стоит крепко. Латвийские тренеры и спортсмены на вполне себе русском языке рассказывали о проблемах, с которыми столкнулась команда в прошедшем году, и клятвенно заверяли, что приложат все силы, чтобы вернуться в высшую лигу.

После репортажа из Риги я все ждал, когда же начнут говорить о персоналиях. Интересно было, кто из футболистов моего мира феерит в этом, кто стал лучшим бомбардиром, но Карпин и Мостовой вступили в перепалку по поводу подготовки юных футболистов в регионах, считая, что полноценные условия созданы только на Украине и в Москве, а все остальные занимаются переманиванием сложившихся мастеров, и я усилием воли выключил телевизор.

Сперва работа! Надо хотя бы тумбы и шкафы собрать.

Начал я с малого – с прикроватных тумб. Заодно и проверю, передались ли телу навыки из предыдущей жизни. Разложил детали на полу, сверился со схемой. Мебель была изготовлена из ДСП, но качественного, не то что в моей реальности. Были, конечно, в моем мире и хорошие вещи, но стоили они соответствующе. Вряд ли на дачу покупалась мебель из итальянских материалов.

Надо же, все детали на месте, все отверстия под болты где надо. Одно удовольствие, все равно что в «Лего» играешься. Помню, когда сборщики мебели забухивали, самому приходилось приезжать и выполнять их работу. Иногда получалось как в анекдоте, когда у американцев при сборке по чертежам получался не самолет, а катер, потому что они неправильно понимали пункт «после сборки тщательно доработать напильником».

Все привыкли, что если отечественное, то страшное и дубовое, но неубиваемое. Здесь же все качественное, как будто не советское. Пятнадцать минут – тумбочка, еще пятнадцать – вторая. Полчаса – шкаф. Не работа – песня.

Все, дело сделано, можно спать спокойно. Я развалился на сексодроме, расстилать кровать не стал, чтобы не пачкать белье, принес покрывало из детской, укрылся им и уставился на диктора. Внизу краснели цифры таймера: 23:42. Возможно, скоро прояснится, в чем я буду худшим следующие сутки.

Решил дождаться полуночи, а чтобы не уснуть, включил зомбоящик, поставил местный телеканал и угодил на повтор вечернего выпуска новостей.

– Лиловский отдел по борьбе с недобросовестной спекуляцией напоминает, что срок перерегистрации билетов… Осенний призыв продолжается! В Лиловском военном комиссариате призвали в ряды советской армии тридцать двух новобранцев…

При этой новости я встрепенулся. Е-мое, мне же восемнадцать! Как бы под призыв не угодить, не хотелось бы два года отдавать долг Родине, так и не узнав мир получше! Блин, надо думать, как отмазываться. В студенты идти? Или найти другое занятие? Надо бы посоветоваться с Джабаровой.

– На все новогодние праздники перекрыт проспект маршала Буденного для народных гуляний…

До полуночи я не дотерпел – меня вырубило под нарочито бодрый, но все же монотонный голос диктора. «Нет, не умеют в советской провинции делать новости, – подумал я. – Где жареные сенсации? Где страсть и огонь? Где трупы?»

Проснулся я от того, что на лицо упал солнечный луч. Протер глаза, потянулся в кровати, дезориентированный.

Вспомнил свою смерть, богиню, вчерашний сверхнасыщенный день. Потом вспомнил, что сегодня у меня расплата за вчерашний день, когда я был лучшим в мире стрелком. Сегодня я худший в мире… кто? Прислушался к ощущениям, но не обнаружил в себе перемен. Значит, кара наступит вечером. Или я просто не понимаю, что со мной что-то не так?

Телевизор был выключен. Вроде бы ночью я вставал, но точно ли… И тут я вспомнил. Да, ночью я просыпался – в ужасе, от какого-то кошмарного сна, что стал худшим в мире… поваром!

И только сейчас осознал – то был не кошмар. Я действительно на весь день стал худшим в мире поваром! А еще пришло понимание, что талант лучшего в мире закончился, когда я уснул, а худшего – когда проснулся.

После гигиенических процедур и бодрящего душа я заглянул в холодильник, нашел немного пельменей в пачке, поставил воду на газ, посолил и, пока она закипала, сделал разметки на стене для кухонных шкафов.

Вроде руки на месте, слушаются, голова тоже. Ну и слава богине.

И пока это так, нужно работать. Когда я закончил с разметкой, как раз забулькала кастрюля. Плюхнул туда пельмешки, разложил по полу будущие шкафы и комплектующие, начал прикидывать, что к чему.

Вспомнил о пельменях, снял с огня, слил воду, снова подумав о военном призыве. Стоит ли обсуждать с Джабаровой? Все-таки речь о Союзе, где косить от армии – дело позорное. А тут я буду набиваться в подопечные и юлить, прося посоветовать, как отмазаться. Нет, буду сам решать вопрос.

С этими мыслями вернулся к пельменям и выругался: они разварились так, что вместе с водой слились в раковину. Просто в слизь какую-то расползлись! Ну да, худший же!

В итоге позавтракал чем бог послал – хлебом, маслом и плавленым сырком «Дружба». Снова готовить ничего не решился, с моим-то талантом-проклятием! Еще не хватало полдома спалить! Я вон даже хлеб нормально не сумел порезать, чуть палец себе не оттяпал!

Эх, мне бы сейчас «докторской» колбасы, которая была вчера, просто влюбился в нее! Не колбаса, а сказка! Но… уж что есть. Сырок с маслом тоже ничего.

В шкафу обнаружилась помятая пачка грузинского черного чая, заварил его в котелке и поставил остывать, а сам быстренько собрал полки.

Чай получился чифирь чифирем! Наверняка все из-за этого чертова проклятия!

Разбавил бурду кипятком, попил чаю. Поплевался, но допил, потом занялся делом: подтащил обеденный стол к кухонному гарнитуру, зафиксировал несущие болты, после чего занялся шкафами.

Майор Джабарова, она же Ирина свет Тимуровна, подъехала неслышно. Может быть, хотела сделать сюрприз или застать врасплох. Что ж, ей это удалось – я весь в мыле вешал последний шкаф, и мне точно было не до того, что происходило за окнами.

– Ну надо же, – командирским голосом гаркнула она с порога – я чуть полку не выронил. – И правда ровно все! Ну, удивил, мастер! Ай да Сашка!

Закончив вешать шкаф, я вернул стол на место и потер руки:

– Принимайте работу, товарищ майор.

Ирина Тимуровна, не снимая форменного пальто, прошлась вдоль полок, придирчиво их осмотрела, подергала, пооткрывала дверцы. Особой радости не проявила, но, подозреваю, просто потому, что скудна на эмоции. Сказала лишь, что работой удовлетворена и я молодец.

Интересно, а если бы обнаружился косяк, загрызла бы? Отшлепала? Заставила бы отрабатывать натурой? Меня слегка передернуло, но, к моему ужасу, внизу что-то шевельнулось. Мой боевой, мать его, боец, для которого я не нашел цензурных названий, был совсем не против и восстал! Видимо, вчера он еще только собирался с силами, а вот сегодня набрался, гад, да заявил о себе!

Глава 6. Комендант – друг человека

Ирина Тимуровна, будто почувствовав происходящее у меня в трусах, раскрыла пальто, выставив на мое обозрение две тугие груди, вываливающиеся из-под обтягивающей водолазки.

Блин, сейчас бы поотжиматься до отвала и в холодный душ!

– Еще в спальне… – начал я, мысленно представляя себе что угодно, лишь бы отвлечься… И захлопнул рот, понимая, что это звучит как намек.

«Вот поле красивое, над ним небо голубое, в поле травка зеленая, и… на ней пасется слониха… Твою мать!»

На мое счастье, Ирина Тимуровна махнула рукой и села за стол:

– Верю, что все хорошо. Одевайся, Саша, поедем тебя человеком делать.

Я округлил глаза, но спорить не стал. Отвернувшись, обулся в черные кожаные туфли и накинул невесть чью демисезонную куртку, скрывшую восставшего бойца-предателя. Фух, пронесло…

– Из обезьяны почему человек получился? – деловито заявила Ирина Тимуровна. – Потому что труд. Ладно, шучу я. В общем, собирайся, поехали. Сперва – общежитие, прописка, потом посмотрим. Без прописки ни на работу, ни в армию. – Она опешила, впилась в меня взглядом – под землю захотелось провалиться. – Так, стоп. Или у тебя фарцбилет?

Я пожал плечами.

– Не знаю. А что это такое?

– Как ты этого можешь не знать? – удивилась майор Джабарова и сама же ответила на свой вопрос: – Ну понятно как. Это программа старших классов, а вас в детском доме, поди, учили как придется. Ну, слушай тогда. В начале девяностых, когда граждане нюхнули вольностей и гнилого душка капитализма, товарищ Горский принял нелегкое решение. Народу разрешили не только спекулировать, но и промышлять, производить что-то свое. Многие начали открывать свои парикмахерские, продуктовые лавки, кафешки… Но! – Она подняла указательный палец. – Во-первых, нельзя нанимать других. Хочешь делать бизнес, делай, но сам, своими руками. Жаль, но этот запрет хитрованы научились обходить. Во-вторых, так как подобная деятельность не к лицу настоящему коммунисту, вести ее можно беспартийным. Причем не всем подряд, а тем, кто прошел краткие курсы по истории КПСС, марксистско-ленинской философии и научному коммунизму, не говоря уже об истории народного хозяйства, экономической географии СССР и зарубежных стран.

– Ничего себе! – удивился я. – Строго!

– Да говорю же, краткий курс, – махнула рукой Джабарова. – К тому же тесты там, а не настоящие экзамены. Тыкают кнопки компьютеров наудачу. А сдал тесты – получай «Билет спекулянта». В народе его назвали «фарцбилет». Однако даже при его наличии творить что угодно ты не можешь, партия такого не потерпит! За каждое нарушение ОБНС…

– Что это?

– Отдел по борьбе с недобросовестной спекуляцией. Это при нашем министерстве такую службу открыли. Вот они делают в фарцбилете проколы за косяки. Три прокола – выселение в трудовую колонию с конфискацией, отрабатывать грехи перед Родиной. Короче говоря, Саша, в бизнес идут рисковые… Или те, у кого все на мази, все подкуплено. Как ни прискорбно это говорить, но нечистых на руку много и среди партийных. Да что там, недавно даже одну комсомольскую ячейку при одном институте повязали на совместном с фарцой бизнесе!

– Куда же смотрит товарищ Горский?

– Товарищ Горский немолод, – ответила она с горечью в голосе. – К тому же страна у нас огромная, а он один. Вся надежда на нас – истинных членов партии, понимаешь?

– Понимаю, – задумчиво произнес я. – А по базе нельзя пробить? Ну, насчет того, кто я? Есть у меня фарцбилет, или я нормальный товарищ?

Майор Джабарова улыбнулась, вертя в руках связку ключей:

– База не одна, чтобы ты понимал, у милиции нет доступа ко всем базам, мы же не КГБ. Да и на работе после вчерашнего все на ушах, не могла отлучиться, к тому же пятница сегодня – у многих неприемный день. Так что в общежитии ты пару дней поживешь без прописки. Под мою ответственность. Но я уже вижу, Саша, что никакой ты не фарцовщик. Ты настоящий человек самой что ни на есть сибирской закалки! Не удивлюсь, если ты комсомолец!

Кивнув ей, я ощупал подаренную демисезонную куртку. Сидела на мне она удобно, но была совсем легкой. Пока морозы не ударили, пойдет, но что делать, когда похолодает? Придется всю одежду на себе таскать, а стопы портянками оборачивать, пока не заработаю хотя бы на носки. Интересно, пошабашить тут можно? Грузчиком, например.

Спрашивать у Ирины Тимуровны не стал, и так она мне здорово помогла.

– Кстати, насчет семьи. Я о тебе кое-что узнала, – сказала она, обернувшись на выходе.

Весело будет, если у меня обнаружатся родственники, которых я не знаю и знать не особо хочу. Проходя прихожую, я обернулся, чтобы посмотреть на себя в зеркало, и меня накрыло неконтролируемой волной паники.

Сама смерть смотрела мне в глаза!

В ужасе я чуть не заорал, но невероятным усилием воли сдержался, лишь шарахнулся на улицу, едва не сбив Ирину Тимуровну.

– Что с тобой? – вскинула бровь она.

Я уперся ладонями в бедра, чтобы отдышаться. Помотал головой. Что это было? Черт, это же боязнь зеркал, фобия, которую я так бездумно взял в междумирье, создавая это тело! Как ее?.. Спектрофобия. Не подумал бы, что так меня раскатает: сердце колотится, дыхания не хватает.

– Свое отражение увидел, – отшутился я, выпрямился и усмехнулся, вспомнив анекдот про спецназовца. Который был так суров, что увидел себя в зеркале и… испугался.

А ведь в машине целых три зеркала! Благо на отражающие поверхности страх не распространяется. Интересно, получится ли победить его самостоятельно? Стараясь не смотреть в боковое зеркало, я уселся на переднее сиденье. Вчера на адреналине и не заметил их, а сегодня расслабился.

– Что с тобой? – повторила вопрос майорша, заводя мотор.

– Вы что-то обо мне узнали, – проговорил я, держа себя в руках, посмотрел на зеркало дальнего вида и не испытал страха, просто было неприятно.

– Да, узнала. А сам ты что-нибудь вспомнил?

– Я бы не спрашивал, если бы это было так.

Машина вырулила на улицу, ворота закрылись, и меня повезли в неизвестность.

Начала Ирина Тимуровна очень издалека:

– Ты помнишь про кыштымскую катастрофу?

Я краем уха слышал, даже не читал, что где-то у нас на Урале что-то было. Вроде меняли теченья рек направленными ядерными взрывами.

Она решила объяснить:

– В пятьдесят седьмом году в городе Челябинск-40, на заводе «Маяк», где разрабатывались ядерные боеголовки, произошел взрыв в хранилище радиоактивных отходов. Между прочим, у катастрофы шестой уровень опасности из семи. В атмосферу попали тонны долгоживущих радиоактивных частиц, и это все разнесло по окрестностям на триста километров. – Она смолкла, сосредоточившись на выезде на главную.

К чему она клонит?

– Это был один из первых таких заводов, засекреченный, тогда мало представляли последствия катастрофы, и в зоне поражения оказались сотни тысяч людей. – Она вздохнула и проговорила так, словно сама причастна к этому инциденту: – Да, были в нашей стране и просчеты, и преступное бездействие руководства, и халатность. Так вот, твои покойные родители были переселенцами из зоны поражения. А ты воспитывался в детском доме расположенного неподалеку села Кунашак. Детдом закрыли через неделю после того, как ты выпустился.

– Так Кунашак тоже в зоне? – поинтересовался я. – Ничего не помню!

– Многие преступления признали таковыми в девяносто шестом, когда ситуация в стране стабилизировалась. Пострадавшие и ликвидаторы кыштымской катастрофы, а также дети погибших получили льготы и пособия. Уехал ты, наверное, потому что там на много километров и земля, и вода отравлены.

Надо же, в моем мире, где мало кто знает об этой аварии, вряд ли потерпевшие получили какую-то компенсацию. А тут поди ж ты!

– Какой все-таки молодец товарищ Горский!

– Если бы не он, – вздохнув, Ирина Тимуровна покачала головой, – не знаю, что было бы со страной.

Я задумался. Получается, я кто-то типа чернобыльца, а современный СССР, значит, не стал замалчивать свои преступления, покаялся и выплатил компенсации потерпевшим. Раков, свистевших на горе, разорвало от усердия, а в лесу передохли все медведи. Мне бы сейчас эти деньги не помешали – купить зимнюю одежду и поесть. Да что уж там, у меня трусов сменных нет и зубной щетки.

Мысли переметнулись к общежитию, куда меня везут, и на душе заскребли кошки. Вспомнилась студенческая общага, где я лазил в окно к друзьям: вокруг окурки и битое стекло, штукатурка осыпается, трубы текут, плесень на стенах. Да и обычные были не лучше, особенно ужасны места общего пользования типа сизой заплесневелой кухни с отваливающейся от стен плиткой и душевой или туалета, куда заходить страшно.

В Союзе с жильем было плохо, мама жаловалась, что ютилась в общаге почти семь лет, а потом, когда мне исполнилось два года, получила малосемейку. Здесь, может, и получше, но год-другой придется помучиться. Если, конечно, в армию не загребут.

– Еще раз спасибо, что спас меня, – нарушила молчание Ирина Тимуровна. – Если что понадобится или какие проблемы возникнут – обращайся.

– Спасибо, Ирина Тимуровна!

Я действительно был ей очень признателен и благодарил искренне, уверенный, что она человек идейный, ратующий за благополучие Родины, и ее обещания не пустой звук. Вот только не хотелось от женщины зависеть, эксплуатировать ее материнский инстинкт.

А что сегодня в ней взыграл именно он, я отчетливо чувствовал «Эмпатией» – никаких домогательств и томных взглядов. Поняла, что ничего не выгорит, и оставила попытки.

Я провожал взглядом дома, проплывающие за окном автомобиля. Вроде и знакомый мир, но что-то в нем есть фантасмагорическое. Например, эти продвинутые голографические билборды, славящие героев труда – мужчин и женщин, молодых и не очень. Облаченные в униформу, они приветственно махали руками, а улыбки у них были наивными, как на советских плакатах. И все это на фоне современных домов и машин.

Вот акушерка. Вот летчик-испытатель. Вот милиционер. Вот девятиклассница-победительница всесоюзной олимпиады по физике. А между социальными билбордами реклама производства: завод «Красный октябрь», завод имени Дегтярева, электромеханический завод имени Лилова. И лишь изредка реклама пекарни «Улыбка»: торты, пирожные, конфеты на фоне сыплющихся конфетти.

На одном из билбордов я представил себя с мячом в руках. Как там в фильме говорилось? «Тщеславие – мой самый любимый грех».

Город дышал праздником. Витрины магазинов и частных лавочек были украшены мишурой, Дедами Морозами, Снегурочками, оленями, снеговиками, снежинками. Дети увивали себя дождиком, украшали новогодними шапочками.

Машина Ирины Тимуровны обогнала праздничную телегу Мороза, запряженную мощным конем с мохнатыми ногами. В телеге ехали румяные женщины, наряженные в народные костюмы, и подпевали самому настоящему баянисту.

Двадцать третье декабря. До Нового года рукой подать.

Машина свернула с центральной улицы во дворы, проехала пятиэтажки, миновала сталинки и остановилась у недавно побеленной трехэтажной коробки без балконов. Я вылез из машины и прочитал на табличке: «Общежитие МВД».

– Чего скис? Нормальное место. Я сама первое время тут жила, – сказала Ирина Тимуровна. – А некоторые комнаты выкуплены еще в девяностые и были переоборудованы под квартиры.

Я не удержался от вопроса:

– А если хозяева захотят продать эти комнаты?

Майорша посмотрела как на дурачка. Воздела перст:

– Государство выплатит им компенсацию. Общежитие-то государственное. Идем.

Мысленно перекрестившись, я потопал за ней. За металлопластиковой дверью обнаружился аквариум ресепшна, или как он тут зовется, в общем, проходная, где сидел сухонький востроносый мужичок со щеткой усов и волосами пшеничного цвета и пил чай из огромной оранжевой кружки. В углу стояла маленькая искусственная елочка, тарелка с мандаринами, и, как солдаты на плацу, в рядок по размеру выстроились конфеты.

Неожиданно. Общага-то, оказывается, под охраной, нужно отчитываться за каждый шаг, девушку, опять-таки, не привести. Я еще не видел свой номер… тьфу ты, комнату свою, а уже хотелось отсюда бежать.

Увидев гостей, мужик на проходной вскочил, подобрался, а потом вдруг разулыбался:

– Ириночка, как я рад тебя видеть!

Он покинул пост, протянул майорше руку в черной перчатке, она очень осторожно ее пожала.

– Товарищ Мищенко, вот, жильца привела, я о нем рассказывала.

Оба уставились на меня.

– Это который без памяти? – уточнил товарищ Мищенко с выраженным украинским (или белорусским?) акцентом и обратился ко мне строго, как директор школы к провинившемуся ученику: – Давай паспорт.

Я похлопал по подкладке куртки, нашел внутренний карман, вынул оттуда документ и протянул коменданту, который принял его с важным видом, уселся за ноутбук, внес мои данные туда, потом – в журнал. Работал он одной рукой, правую, похоже, ему заменял протез.

Ирина Тимуровна обратилась ко мне:

– Пора мне на работу. Саша, если что надо, обращайся к Василию Ильичу. – Она по-мужски хлопнула меня по спине и убежала.

Здравствуй, жопа, Новый год. Веселый этап студенческой жизни в общаге прошел мимо меня. Но о приключениях друзей все в той же общаге я был наслышан. Так что, спасибо, восполнять пробел как-то не хочется. Надеюсь, мне достанется не комната на четверых, где трое оболтусов будут неумело пить и бурлить тестостероном ночи напролет, а общий душ и туалет я как-нибудь переживу.

– Распишись. – Комендант протянул какую-то распечатку. – Правила общежития. Да не пугайся ты так. Ничого там криминального: баб не водить, не пьянствовать, после одиннадцати не буянить…

– А до одиннадцати? – проверил я у коменданта наличие чувства юмора, взял лист и ручку.

Василий Ильич улыбнулся, демонстрируя два металлических зуба, погрозил пальцем: