Текст книги "Сначала я придумал чувства в пилюлях"

Глава III

Однажды в магазин зашёл он. В тот вечер с неба падали миллиарды холодных капель, чёрных, как смола; беспросветные тучи тёрлись друг о друга, раскидывая по всему граду такой грохот, что в эти секунды даже собственных мыслей не было слышно. В дверь стукнули, и через мгновение в магазин зашёл юноша приблизительно моих лет. По его цилиндру, а затем по угольному длинному пальто стекала вода, устилая под туго зашнурованными великолепными балморалами незнакомца маленькие лужицы. Немного обсохнув, предварительно стряхнув с одежды остатки воды, молча, медленно и уверенно он подошёл к кассе, за которой я подменял сотрудника. У кассы он снял свой цилиндр и положил его на витрину. Влажные его каштановые густые волосы свисали до бровей, а карие ястребиные глаза впивались в мои глаза, да так, что кроме них, я уже ничего не видел.

– Вы простите мне мою наглость, молодой человек, я промочил пол, молча и нагло вошёл. Я лишь хотел поскорее согреться – за окном так льёт! – начал он, отведя взгляд на одно из окон. – И да, я не поприветствовал Вас, уж извините меня за такой моветон.

– Ничего, ничего. Я буду только рад, если помог Вам немного согреться, – успокоив юношу, я продолжил разглядывать его лицо.

Уж что-то такое было в его внешности, что невольно хотелось рассмотреть его до каждой малюсенькой морщинки. Практически симметричная форма лица, прямой греческий нос, небольшие губы, бледноватая кожа, две маленькие родинки: на правой скуле и под левым глазом. А движения сего мужчины рассекали пространство нежно и плавно, без резких движений.

– Не могли бы Вы позвать хозяина магазина, если же, разумеется, он присутствует. Мне так не терпится познакомиться с ним лично.

– Перед Вами именно он. Моё имя – Тѐо. Чем же я обязан такому желанию?

– Ох, простите, не ожидал, что Вы соизволите стоять за прилавком, когда к вам уже такие очереди выстраиваются. Уверен, что они будут в разы длиннее, – он ехидно улыбнулся на один уголок губ и продолжил. – Меня зовут Валентайн Старкли, рад познакомиться, дорогой Тео. Имя японское, его дала мне моя мать.

После этих слов он отвернулся, простоял спиной ко мне половину минуты, затем, почесав под буравчиком, развернулся и продолжил:

– Насколько я знаю, это именно Вы придумали эти замечательные препараты, верно? Я снова наберусь наглости, чтобы попросить Вас порассказать мне о них, если Вы, конечно, не против этого. Мне очень любопытно узнать, что за человек изобрёл такой необычный продукт. Вы не пугайтесь, но я буду иногда заходить сюда. Вы же согласны?

Я был немного удивлён такому раскладу событий, замешкался, но отказать этому человеку никак не смог.

– Верно, создал я. Разумеется, заходите, когда будет удобно, я угощу Вас чашечкой чаю на втором этаже в приёмной – ведь здесь будет шумно.

– Великолепно. Я не собираюсь докучать часто. И лучше кофе, а если найдётся хороший «пуэр» – было бы замечательно.

Валентайн резко метнул свой взор на дверь второго этажа.

– Что-то случилось? – поинтересовался я.

– Именно! Вам кто-то названивает. И уже второй раз как минимум. Ответьте. Я соизволю подождать.

Как он умудрился услышать трезвон телефона в такой-то гром? Это тогда осталось для меня нерешённой загадкой.

Я взбежал по круговой стеклянной лестнице на второй этаж и снял трубку. Это был Делио. У него появились важные весточки, поэтому общий сбор мы объявили через час у меня дома. Когда же я спустился к прилавку, от Валентайна остался только цилиндр, который он, похоже, забыл.

Вскоре мы заняли небольшой деревянный круглый стол, в центре которого покоился мой жирник, который я всегда старался брать с собой куда-либо, ведь его мягкий свет согревал, а сам он был для меня неким талисманом. Близ жирника также сохранялась пепельница с тройкой окурков. В разговоре мы потягивали сигариллы и распивали кофе.

– Какие новости, Делио? Рассказывай скорее, – произнёс я.

– Дело в том, что нам поступило заманчивое предложение. Причём его адресатом, вы удивитесь, является государство. Похоже, что наши успехи донеслись и до них. Причиной такого предложения служит трудное восстановление бюджета страны после войны. Они готовы предоставить нам людей, а главное – выход на мировую арену. Привлечение части наших доходов в их же интересах, поэтому продвижение бизнеса они частично возьмут на свои плечи.

– Это же просто великолепно! Я согласен! – перебил Аластер.

– Не спеши с принятием решения. Тут, вероятнее всего, свои подводные камни. Не так ли? Сколько они хотят? – добавил я. – А какие есть ещё условия?

– Ты прав. Подводных камней много. Во-первых, обязателен выход на биржу. После первого публичного размещения пакет в тридцать шесть процентов акций будет принадлежать им. Во-вторых, одна четвёртая валовой прибыли тоже их. А в-третьих, мы будем обязаны повысить лимит продаж на одного человека. Причём последнее мне не совсем нравится, но, по-моему, условия нормальные. С этого мы получим международное признание, возможно, охрану для каждого из нас, а также новейшее оборудование. Маркетинг за тобой, Аластер. Нужен сайт, а остальное ты и так знаешь. Тео, производство пилюль придётся ускорить в несколько раз. Это возможно?

– Уверен, что да. «Преобразователь» потянет такие объёмы. А сколько займёт выход на биржу? Месяц?

– Даже больше. Около двух месяцев. В конце лета всё будет сделано. Так-с… Ничего не забыл. Что думаете?

– Да, да и ещё раз да! – воскликнул Аластер, притушив сигариллу.

Мы с Делио, покуривая, всё обсудили и поняли, что согласны с нашим товарищем.

– Однако мы должны решить, сколько каждому из нас будет принадлежать акций после их размещения. Тридцать шесть отметаем. Остаётся шестьдесят четыре. Контрольный пакет акций в пятьдесят процентов плюс одна акция должны, я считаю, остаться именно за тобой, Тео. И никак иначе. Остаётся четырнадцать – по семь нам с Аластером.

– Мне и так уже деньги некуда девать, поэтому такой расклад меня устраивает! – гордо заявил Аластер и затем добавил, – Когда уже все сходим в ресторанчик?

Мы рассмеялись.

– Тебе бы только разгуляться!

– А что?! Дела делаю, могу и покутить.

– Не можем не согласиться, – успокоил его я. – Тогда решили. Действуй, Делио. Скоро о нас узнает весь мир!

Аластер показательно резко вышвырнул руку из кармана, скрестив указательный и средний пальцы, лаконично хихикнув.

Через час, выпив ещё по одной чашке кофе, мы разошлись.

На следующий день мои товарищи отправились на две недели в Мэинград, дабы составить все соглашения и начать сотрудничество с Правительством. Мне же за эти две недели необходимо было подготовить оборудование к наращиванию мощностей. В такую жару голова соображала худо. Духота сковывала любой умственный да физический процесс.

Девятнадцатого июня, ровно через два дня после нашей первой встречи, за цилиндром явился Валентайн. Он протиснулся через очередь, попросил одного из продавцов сообщить мне о его визите и принялся ожидать у лестницы, ведущей в приёмную, неподалёку от прилавка. В это время я был на третьем этаже, возился с «преобразователем».

– Поднимайтесь, Старкли! – крикнул я, приоткрыв дверь приёмной.

Когда он вошёл, я предложил ему сигариллу, но тот вежливо отказался. Пролетел, размахивая руками, словно крыльями, и уселся на диван, закинув ногу на ногу. Я же занял стул неподалёку и закурил. Так и протекали все наши последующие встречи.

– Дорогой Тео, не соизволите ли Вы угостить меня чем-нибудь холодненьким? Погода за окном невыносима…

– Да. Уже несут пунш со льдом, я побеспокоился об этом, как только мне о Вас сообщили. Забытый Вами цилиндр покоится вон на той полочке, – я указал на полку под картиной «Мир принадлежит тебе».

– Нет-нет. Я его не забывал. Напротив, я оставил его намеренно, чтобы поскорее вернуться за ним. В тот дождливый вечер я сбежал, простите меня.

– Вот как. Добро. Вы хотели поговорить о пилюлях? Не так ли?

– Я хотел поговорить о Вас. Зачем мне узнавать продукт, когда знакомство с его создателем даст мне намного больше.

В этот день он был во всём кристально-белом. Даже его заострённая обувь сияла, точно снег на солнце.

– Намного больше чего? Чем именно Вы интересуетесь?

– О, Тео, я Вам не сообщал, однако я приехал сюда, в этот большой город, из далёких окраин нашей страны. С аграрного сектора, куда слухи дошли и о Вас. Говорить с Вашим менеджером я счёл бесполезным.

– Так далеко?

– Только не поймите меня неправильно. Я не какой-то там корреспондент. Мой интерес сугубо личный. Но согласитесь, такие открытия творятся десницею Божьею, и никак иначе.

– Бога нет, ведь есть смерть. Есть очень мало времени для жизни.

– Тогда простите меня, но как же тот факт, что Вы забираете его ещё больше?

– Что Вы имеете в виду?

– Ваши пилюли… Они крадут настоящее и будущее.

– Вы частично правы. Они крадут настоящее, да, но меньше трёх секунд за раз, и только. Восемнадцать в месяц. Двести шестнадцать в год. Это такие ничтожные цифры, Валентайн. Зато сколько они дают им. Дают то, в чём нуждался когда-то и я. Счастье. Для меня счастье всегда в прошедшем времени. Как и для многих. Чувствовать его в моменте я совсем не умею.

– Когда-то? А что сейчас?

– Сейчас мне некогда отдаваться печали. Даровать всему миру моё изобретение превыше всего. Не у всех есть такие цели, что затмят грусть. Поэтому кто-то должен подарить им возможностью быть счастливыми.

– Такое счастье временно и ненатурально.

– Оно длится столько, сколько покупателю нужно. Временно всё. Как раз таки самое натуральное! Ведь оно идёт из души использующего его и никак не синтезировано кем-либо другим.

– Такие диалоги идут нам только на пользу. Именно за такими ощущениями, именно к такому человеку, который умеет грамотно отстаивать своё мнение, я сюда и приехал. Что это за треск? На сегодня хватит. Мне пора. Спасибо за пунш и диалог, дорогой Тео! – проговорил он, да так быстро, что я не успел и слова вставить.

Валентайн подскочил и удалился.

Прямолинейные и нестандартные вопросы задавал он (что заставляло меня напрягаться), но я не боялся его, как не боюсь себя сам. Так же, как и не могу оставить себя – не мог и его. Я выбежал вслед за ним с его цилиндром, но толпа посетителей растворила его полностью.

«Какая-то истеричка ненормальная…» – доносилось с очереди около меня. А на дальней кассе все выстроились вокруг светловолосой девушки. Я проследовал к кассе, что держала на себе многочисленные недоумевающие взгляды посетителей, отозвал кассира и принялся разрешать конфликт и заминку сам.

Молодая особа нервно и импульсивно прикусывала свои ногти, не отличавшиеся каким-либо цветным маникюром.

– Что случилось? Я – хозяин этого магазина – Тео.

– Мне не продают пилюли. Мне необходимы пилюли! Вот деньги! Достаточно денег! – постукивая ногой, ответила она.

– А почему же Вам их не продают? Как Вы думаете?

– Не понимаю почему. Мне нужно три штуки «Боли №8», и всё!

Девушка принялась размахивать и жестикулировать, то и дело изрядно вспыхивая.

– Простите меня, однако политикой нашего заведения предусмотрено ограничение в их продаже.

– Просто продайте мне их! Всего три штуки!

– Приходите через три недели, когда срок запрета сбросится. Прошу, не задерживайте очередь.

– Чёрт. Как же вы все меня бесите! «Не задерживайте»! «Прилетайте потом»! – кричала она. – Плетётесь на поводу властей, вы, кучка бесхребетных дураков, гоняющихся за купюрами.

Чудачка фыркнула и стремительно удалилась в распахнувшуюся толпу, бубня непонятные звуки и выражения себе под нос. И всё же она была прелестна, но манерами и вовсе не блистала и была мне этим одиозна. Манеры – лишь малое зеркало, но и ему не всегда можно верить.

– Вероятно, у неё был плохой день, – выдал подоспевший везучий кассир.

– Верно. Вас заждалась очередь. Я пойду.

Я поднялся, закинул головной убор Старкли на полку и прилёг на диван.

«Диалоги с ним были точно, как диалоги с самим собой. Ответы на вопросы, заданные самому себе, приходят не сразу. Такие диалоги трудны, но трудны и необходимы в меру во благо, чтобы не запутаться. Чтобы не заблудиться в трёх деревьях своего сознания…» – думал я, потягивая пунш.

В череде следующих пяти дней я наращивал мощь «преобразователя», и вот когда всё было уже готово, ко мне в подкорки протиснулась занимательная идея. Я набросал чертежи. На бумаге затея удалась. Через неделю я изобрёл портативный мини-сканер головного мозга. Совсем маленький и очень удобный. Теперь мы могли отправлять и продавать такие приборчики за несколько тысяч километров, дабы ускорить и расширить процесс продажи пилюль. Теперь было достаточно просто-напросто «отсканировать себя» дома, отправить эти данные и через несколько часов заказать необходимые пилюли, которые доставят удобным способом к заказчику.

Девятого июля мини-сканеры поступили в продажу. С выходом на мировую арену это очень поспособствовало разрастанию компании.

Двадцать седьмого июня в гости снова заявился Валентайн. Слышались звуки разбивающихся о стекло больших капель. Жара сменилась сезоном дождей, как меняются взгляды человеческие. Сегодня я почувствовал запах осени: такой в меру прохладный, в то же время вселяющий ненавязчивую и приятную мысль о тепле.

– Проходите, Старкли. Сейчас подадут горячий «пуэр», как Вы и хотели. Согревайтесь.

– Мне очень приятно, что Вы это запомнили, Тео. Погода сегодня изумительная, не находите? Как же мне благоволит летняя пора. Нет, не мне, а моей душе, а та, в свою очередь, радует меня. А какое время года, по Вашему мнению, краше остальных?

– Скажу так, краше или не краше, а такого нет. Каждое привлекает меня по-своему. Зимой мне хочется лета, когда мне холодно. Когда мне тепло, когда я сижу в уютном ресторане, а за окном вьюга, мне и так хорошо. Летом в душном помещении: капли пота безостановочно текут по лицу, вызывая раздражение; ладони становятся липкими; одежда пристаёт к телу… В такие минуты мне желается прохлады. Хотя… – протянул я, – на ум пришло кое-что. Октябрьская золотая осень. Приятная хандра. Земля усыпана листьями огненных цветов. Да. Однозначно осень мне ближе всех.

Он задумался на минуту, а потом продолжил разговор уже в другом ключе.

– Если честно, я пришёл сюда поговорить с Вами о других вещах.

Валентайн уже не в первый раз некоторыми своими действиями выдавал свою странность: то он слышит то, чего не слышу я; то он, как внезапно ужаленный, подскакивает и убегает; то он резко меняет тему разговора. Однако этим только ещё больше привлекал меня. Как и всё несуразное и экстравагантное цепляет ловчее, чем обыденное и привычное.

– Я часто думаю об этом… – начал он, точно с громадной сцены перед тысячами слушателей. – Чистая бескорыстная ангел-девушка, поранившись о собственный огонь любви в прошлом, не захочет вновь открывать своё сердце. Маленький мальчуган, что не смог дать сдачи шалопаю постарше у себя во дворе, смирившись с сие бесповоротной судьбой неудачника, думая, что так будет всегда, подставит щеку для удара вновь, или даже выходить гулять боле не соберётся. Кто-то отправится устраиваться на работу к безмозглому жестокому и грубому менеджеру, с порцией негатива вернётся без права даже на стажировку, удалив сразу же все профили на сайтах по поиску местечка в офисе, и останется в своих апартаментах метр на метр без воды, отопления и электричества до конца дней своих. Это я всё к чему… Память порождает наши страхи, память есть отголоски нашего прошлого. Мало того, что память порождает эти бессмысленные страхи, так она ещё и воспитывает их, делает сильнее, навязчивее, заставляя копаться в ней каждую свободную минуту. И это только капля в море. В море отвратительности памяти. В море отвратительности прошлого.

– Что мешает той же особе с ожогами на сердце вспомнить о том прекрасном времени, когда любовь вдохновляла её, вселяла силы и одаривала сокровищами блаженства, и набраться терпения в поисках того, кто впредь не вовлечёт её в тяжесть страха? Или же тому мальчишке, в страхе получить снова по лицу – взять себя в руки и пойти отбивать грушу? А, повстречав безмозглого менеджера, почему бы сначала не разузнать о следующей конторе, например, в отзывах на том же сайте по поиску работы? Тут проблема уже в страхе, а пойдёт ли он на пользу иль во вред – решать самому несущему его. Страх и память не побуждают нас снова прикоснуться к накалившейся индукционной плите; не позволяют каждую весну ходить по тонкому льду на пруду в парке; не дают каждый раз, когда мы видим громадное жилище лесных муравьёв, засунуть в него руку по локоть. Они остерегают от ошибок прошлого. Прошлое постоянно бросает нам вызов и хранит в себе множество ответов на насущные вопросы, а также в нём можно отыскать и ту же мечту. Разве это отвратительно?

– Они отвратительны именно тем, что отчуждают нас от прелести новых и неизвестных ощущений. Они постоянно твердят, что нам не нужно ступать по новым дорогам, вместо этого лучше прогуляться по тропам привычным и безопасным. Отсутствие памяти, за исключением вопросов первостепенной безопасности – это ключ к всепоглощающей жизни. Вспомнить, вот как в детстве незнакомые люди не внушали мне недоверие, а гроза не пугала меня. А всё почему? Да потому что в моей памяти не было инцидентов, связанных с напрасным доверием и необоснованным страхом попасть под молнию. Целый неизведанный мир вокруг приносил в каждый мой день что-то новое, и мне хотелось узнать больше и больше о нём. Любознательность – это двигатель прогресса, двигатель эволюции. Заинтересованность возникает в настоящем, но именно будущее и есть желание узнавать новое. Но с годами память омрачила прекрасные вещи вокруг; она обратила их в рутину и во что-то этакое, обычное и неинтересное мне, и, следовательно, не такие красочные и притягательные как прежде. Краски меркли, а время ускорялось. Моя память стирала блистательное настоящее вместе с первостепенным будоражащим будущим, похищала его себе навсегда, кормя меня только крупицами далёкого, заставляя забыть, что всё это по-прежнему вокруг меня. А Ваши пилюли только помогают ей в этом. Понимаете меня? Вот Вы жаловались, что всё конечно. Но тогда как бы всем этим можно было наслаждаться? Ценить это, если оно сопровождало бы Вас всегда. Ведь тогда бы со временем, нужно заметить, с небольшим временем это «что-то» Вы бы не ставили ни во что. Бог дал нам возможность ценить всё конечное – в этом и есть вторая прелесть. Первую прелесть – неизвестное, он забрал у нас памятью, но зато предоставил возможность на поиски чего-то нового… Возможность, которую все упускают. Вы нуждались не в прошлом, а в интересующем Вас настоящем – и Вы нашли это, вот оно – общее дело, а сначала и его поиски, поиски способа вернуть то, что кануло. И всё это для общего счастливого будущего. Людям сейчас необходимы не хорошие чувства в воспоминаниях, а хорошая цель. Тогда почему не придать им возможность найти свою цель? Они не будут даже пытаться найти её, когда могут за сотню юаней удовлетворить ненамного собственную потерянность.

– А как быть с большинством тех, у кого это не выходит? Почему они должны страдать, когда даже и возможности прильнуть к своей заинтересованности в жизни абсолютно нет? Когда большинство зажато в тиски выживания? Дабы освободить их, я и хочу принести в нашу страну столько средств, чтобы хватило на безвозмездную медицину, качественную еду, развитую инфраструктуру, хорошие дома для каждого. Чтобы все могли уделить время на свою мечту, не уделяя его на нынешнюю кабалу. По-другому назвать такую жизнь у меня язык не поворачивается.

– Теперь мне понятно, почему Вы не раздаёте свой продукт бесплатно. За великое чаемое придётся заплатить свою цену, верно? Подождите, Вот Вы говорили, что предлагаете миру то, в чём нуждались сам. Тогда почему у Вас на прилавках покоятся капсулы с болью? Вы ещё и боль приравняли к счастью? Что-то не сходится.

– Повторюсь, прошлое концентрирует счастье, да. В данном случае – счастье возможности преобразовать вчерашнюю боль в сегодняшние силы и мотивацию. Поэтому и боль в моих пилюлях несёт благо, воплощая собой надежду на изменения в борьбе с самим собой.

– Весьма… Я понял.

Он прищурил глаза, навалив на них острые массивные брови, а затем молниеносно подорвался и выдал:

– У меня дома снова что-то трещит! Я пойду. Нужно проверить, что это потрескивает.

В четыре шага ноги доставили его к двери. Остановившись, он взялся за ручку и через плечо громко сказал:

– Прошлое опасно. А ещё чревато раскрывать его слабые стороны другим. Только представьте, что может сделать ваш враг, узнав болезненное прошлое своего противника. Например, провести тебя ещё раз через то, что сломило тебя.

Дверь захлопнулась.

Я встал, подхватив со стола сигариллу с зажигалкой, и подошёл к окну. Малюсенький лазер поджёг стружку, а вместе с ней и лист, что окутывал её. Долго тянулась она, пока я рассматривал кипящий Мунградс. Быстро кусочки пламени подобрались к моим пальцам. В духоте тяжело оседал приятный запах винограда и итальянского табака.