Текст книги "Серый тлен забвения"

Пролог.

Если бы совсем недавно мне рассказали, к чему именно приведет меня странная череда случайностей, я был бы искренне уверен, что человек, поведавший мне об этом, полностью выжил из ума. Еще меньше я поверил бы словам о том, сколь невероятной и судьбоносной встречей обернутся все эти события. Я был слишком наивен, а нелепая убежденность, что окружающий мир – лишь то, что мы видим, затмевала мой разум.

Мне многое хочется сказать тебе. За многое поблагодарить. Ты, как всегда, стоишь рядом и заранее догадываешься обо всех мыслях, что рождаются в моей голове. Потому что для родственных душ просто не может быть иначе.

И все же существуют слова, которые я просто обязан произнести вслух: «Спасибо, что излечила меня от присущей мне ранее слепоты. Ведь это одновременно самое страшное и самое прекрасное, что когда-либо со мной происходило».

Глава 1.

День стоял ясный и безоблачный. В далекой бездонной синеве неба не было даже слабого намека на приближающуюся грозу. Сколько бы я ни разглядывал ее, мне так и не удалось обнаружить хотя бы малейшее свидетельство того, что жара скоро спадет, а ее место займет приятная прохлада. Яркий свет солнца слепил, вызывая в глазах нестерпимую боль с настойчивостью искушенного в своем деле палача, словно бы говоря, что мне здесь не место.

Чего уж таить, солнце я не любил, ровно как и порождаемую им жару. Но даже ощущение собственных неудобств теряло свою значимость в сравнении с тем праведным негодованием, которое возникало, когда что-то мешало мне фотографировать. И какая разница, кто был причиной этих помех, человек, или сама стихия?

Нажав на кнопку камеры, я услышал щелчок затвора. Наверняка мои попытки получить хороший кадр в очередной раз ни к чему не приведут. Фотография выйдет засвеченной. На жестком листе бумаги будут видны лишь размытые, едва различимые контуры, утопающие в расползающейся по ней, словно опухоль, белизне. Такое происходило со мной нередко. Хотя, если взглянуть с другой стороны, всегда существовала небольшая вероятность, что снимок все же выйдет удачным. В данном случае наиболее приемлемо было бы слово «судьба», для тех, кто в нее верит.

Главная проблема состояла в том, что я фотографировал только так, как мне нравится, и профессионалом в этом деле точно не являлся. Дополнительную сложность вносило мое решение отказаться от цифровой камеры и использовать «старую добрую пленку».

Замок поодаль от меня темной скалой возвышался над зеленым холмом, в подножие которого врезался густой лес. Чтобы очутиться у его входа, нужно было еще некоторое время идти по узкой извилистой тропинке, петлявшей среди деревьев и беспорядочно разбросанных вокруг, покрытых мхом валунов. В центре ровной глубокой линией лес надвое рассекали воды небольшой реки, дарующей слабую надежду на то, что у ее заросших берегов жара хотя бы немного спадет. Однако чуть левее массив деревьев тоже обрывался, сменяясь желтоватой, выгоревшей под гнетом палящего солнца травой. Она покрывала оставшуюся часть холма, с одной стороны подступая к руинам замка, с другой – спускаясь к казавшемуся почти неподвижным омуту. Идти оставалось недолго.

Несмотря на все буквально преследовавшие меня трудности и опасность быть арестованным за нарушение границ частных владений, мне до безумия нравилось все это. Ничто не могло сравниться с возможностью запечатлеть навеки мимолетные моменты, которые, если бы не мой случайный снимок, навсегда исчезли как из этого мира, так и из моей собственной памяти. Мне приятно было думать, что я составляю таким образом своего рода летопись мест и событий, не доступных остальным. Все, кого я знал, без исключения считали это занятие глупым и наивным. Но что поделать? Порой люди находят себя в довольно странных вещах.

Разъезжая по разным странам, я фотографировал все, что хотя бы немного заставляло трепетать незримую нить моей души. Города, живописные места, эмоции людей – это могло быть все, что угодно. Особенно меня привлекали старинные особняки и полуразрушенные замки, закрытые для обычных туристов. Мне казалось, что история любого, особенно старого жилища, начиналась еще на подступах к нему. Как приближаясь к живому человеку, можно почувствовать его дыхание, теплоту тела, ощутить на себе его взгляд, так и в случае с строениями древности. Их влияние присутствует везде. В воздухе, застывающем меж теней, в тяжелом сладковатом запахе камня и исходящем от него холоде.

Я жил так уже почти год. В городе, где ранее протекало мое существование, мне удалось открыть два магазина, которыми руководили доверенные мне люди. Еще время от времени я писал статьи для одного не слишком известного журнала. Денег для путешествий мне хватало, поэтому возвращался из них я крайне редко.

В свои двадцать шесть лет я был одержим изучением новых языков, камерой, которую не выпускал из рук, и неугасаемым желанием перебираться с места на место. Часто быстрым перелетам я предпочитал долгую дорогу в поездах. Путешествуя именно таким образом можно было отдохнуть и утомиться одновременно. В завершении подобного переезда любой, даже самый дешевый отель, скрывал на время свои недостатки. А после крепкого сна я просто переставал обращать на них внимание. Первый взгляд на чужую страну оставался чист и не испорчен влиянием незначительных мелочей.

Размышляя об этом и безуспешно пытаясь спрятаться в собственных мыслях от палящего зноя, я приближался к замку.

Теперь дорога уходила вниз, по краю склона, к слабому изгибу ленты реки. Я не слишком-то спешил. Какое-то потаенное чувство подсказывало, что вскоре мне доведется увидеть нечто грандиозное. И сейчас я стремился продлить нарастающие внутри ощущения нетерпения и восторга.

Наконец, я остановился всего в нескольких метрах от кромки воды. Здесь действительно было прохладнее, однако изнуряющие потоки тепла, ранее обрушивавшиеся сверху, уже успели лишить меня большей части сил. Оказавшись в тени, я в полной мере ощутил гнетущую тяжесть, разливавшуюся по всему телу.

Сделав шаг вперед, я вдруг почувствовал почти неуловимую перемену. Как будто сам воздух стал немного более густым, обволакивая меня плотной незримой оболочкой. В нем появился слабый, совершенно незнакомый мне аромат. Река, и без того тихая, застыла окончательно. Все мои попытки услышать хотя бы мимолетный звук, отдаленно напоминавший журчание воды, ровным счетом ни к чему не привели. Ее поверхность, несмотря на зной, прямо на глазах медленно покрывалась белой прозрачной испариной.

Деревянный мост, по которому я теперь шел, озираясь по сторонам, словно зачарованный, представлялся мне хрупким, готовым в любой миг разрушиться строением. С каждым шагом необъяснимый и нелепый страх сгинуть в темных неподвижных глубинах реки, только усиливался.

Откуда-то возник странный шипящий шум. Стоило ему появиться, мир тут же утратил остатки реализма. Свет, пробивавшийся сквозь густую листву нависших над водой деревьев, приобрел заметный багровый оттенок. Пространство вокруг стало раскачиваться подобно маятнику. Перила и без того не внушавшего доверия моста, начали тлеть и осыпаться прямо на глазах. Вода внизу по-прежнему походила на ровное темное зеркало. Двигалась лишь испарина поверх ее глади.

Ужасающий приступ боли вспыхнул внутри моей головы, нарастая подобно приливной волне. Я инстинктивно притронулся ладонью к виску, но это, конечно же, не возымело ни малейшего эффекта.

Превозмогая себя, я пошел дальше. Шаг за шагом преодолевая вязкий воздух, я представлял, как, добравшись до противоположного берега, упаду прямо на землю, чтобы перевести дух. Если мне, конечно, вообще удастся ступить туда.

Когда мост, наконец, остался позади, все вернулось к своей прежней норме. Вода опять текла где-то за спиной, послышались звонкие голоса затихших на несколько мгновений птиц, а мое тело, вновь обретшее способность передвигаться, как и прежде безуспешно пытался охладить ленивый летний ветер. Я оглянулся. Мост оставался таким же, каким я увидел его впервые. Грубо сколоченные перила чудесным образом вернулись на свои места.

Хотя чего я, собственно, ожидал? Прежде мне никогда не доводилось видеть галлюцинации. Но чем еще все это могло являться, если не мороком, навеянным нестерпимой жарой?

Тряхнув головой, чтобы выбросить из сознания остатки этого видения, я двинулся дальше. Наверное, стоило мне хотя бы немного довериться собственным ощущениям, я мог бы понять, что пересек некую границу, отпугивающую непрошенных гостей. И все же в тот момент я с усмешкой прогнал подобные мысли прочь. Напротив, мое желание запечатлеть замок на пленке только усилилось.

Поднявшись по петлявшей среди деревьев тропе, я оказался на вершине высокого холма. Здесь лес расступался, являя мне конечную цель моего путешествия. То ли от усталости, то ли от усиливавшегося с каждым мгновением стремительно охватившего меня чувства восторга, я невольно начал задыхаться. Но теперь я больше не обращал на это внимания. Дрожащими руками я нащупал висевший на груди фотоаппарат, а потом, придерживая его, перешел практически на бег.

Упиваясь моментом, я протянул руку и неспешно провел ладонью по шершавой поверхности старых деревянных врат. Некогда массивные, окованные железом, они почти сгнили, сохранив лишь часть своей прежней формы. Вокруг, врезаясь в землю, обросшие высокой травой, беспорядочно возвышались грубые части осыпавшихся стен. Теперь поднимавшиеся ввысь нагромождения камня вовсе не казались надежными, как это было столетия назад. Они все еще лишь чудом скреплялись меж собой, будто до последнего не желая поддаваться гнету беспощадного времени. Но любое неосторожное движение могло заставить их тут же обрушиться вниз. Замок хранил лишь блеклое отражение своего былого величия. Впрочем, и этого мне было более, чем достаточно.

Наконец-то я снова оказался там, где все еще чувствовалось дыхание старины, где годы слились в вязкий тягучий поток, а затем практически замерли. Здесь, пусть и ненадолго, с легкостью можно было отрешиться от всего остального мира.

Врата оказались приоткрыты, и я, не медля ни мгновения, прошел внутрь. Здесь ощущался совсем иной мир со своими порядками и законами. Меня коснулась мягкая прохлада. Влага, царившая вокруг, медленно пропитывала одежду. То, что некогда служило пристанищем для какой-то состоятельной и уважаемой семьи, чье имя, возможно, было известно по всей стране, чье слово могло вершить чужие судьбы, теперь неизменно таяло вдали от мирской суеты. И людям не было до этого никакого дела.

Чем меньше состояние замка интересовало местных жителей, тем больше запретов это с меня снимало. Я поводил камерой, выискивая наиболее удачный ракурс. Да, без сомнения, в этом месте снимки получатся просто потрясающими.

Решив начать осмотр со второго этажа, я ступил на старую каменную лестницу. Удивительно, что в отличие от остальной части строения, ее ступени время пощадило. Они покрылись грязью, поросли мхом, но, тем не менее, все еще выглядели прочными и надежными. Несмотря на мои неловкие попытки передвигаться тихо, шаги гулким эхом отражались от камня и разносились по витиеватым коридорам некогда неприступного замка.

Верхняя часть здания встретила меня порывами яростного ветра и запахом гнилого дерева, витавшим в воздухе. Крыши здесь не было. Почти вся она обрушилась вниз, и теперь коридоры, а также некоторые из сохранившихся комнат, оставались почти сплошь завалены утратившими прежние очертания предметами, обломками широких деревянных балок и грудами камней, лавиной осыпавшихся под напором веков. Сверху, за редким исключением, надо мной вновь простиралось чистое летнее небо. Свет полуденного солнца, разрываемый на части тем, что осталось от крыши и стен, тщетно пытался отыскать свое место среди угловатых теней.

Мной овладело то странное чувство, которое появляется, когда попадаешь в какой-то далекий и совершенно незнакомый город. В такие моменты все вокруг выглядит слишком необычным, содержащим некую утонченную красоту, достойную обязательного запечатления на пленке. И остается удивляться, почему лишь немногие, кроме тебя, способны ее замечать.

Сделав несколько снимков, я, затаив дыхание, осторожно двинулся вперед. Было в этих стенах что-то невероятное, какое-то странное, непреклонное ни перед чем неугасаемое величие, ощущавшееся с каждым вдохом тяжелого воздуха.

Проведя здесь довольно много времени, я успел осмотреть и сфотографировать большую часть того, что попадалось на глаза. Пробираясь между обрушившимися и образовавшими теперь причудливый лабиринт балками, я по очереди исследовал сохранившиеся комнаты. В них тоже не осталось ничего, кроме мусора. Тем не менее, я был буквально зачарован тем, что видел, а палец, словно вне зависимости от моей воли, вновь и вновь нажимал на кнопку фотоаппарата.

Вернувшись на первый этаж, я уделил ему не больше десяти минут. Царивший здесь полумрак надежно скрывал от глаз то, что меня окружало. Луч фонаря помогал слабо. Конечно, для съемки все еще можно было воспользоваться вспышкой, но пленка заканчивалась. Впечатления, за которыми я сюда пришел, уже были пережиты мной наверху, и теперь постепенно угасали. Собираясь выйти обратно за стены замка, я вдруг заметил, что слева, вдали от основной лестницы, по которой мне пришлось подниматься ранее, есть еще несколько ступеней, ведущих вниз. Странно, что они не запечатлелись в моей памяти, но видимо, когда я проходил здесь в прошлый раз, мое внимание пребывало во власти совершенно других вещей. Теперь же я стоял, не в силах отвести от этого места взгляд. Возникшая из ниоткуда уверенность, что там, за этими ступенями, растворявшимися в сумраке, мне предстоит отыскать нечто особенное, крепла с каждым мгновением.

Осторожно спустившись, я увидел черный проход, ведущий в никуда. Двери здесь либо никогда не было, либо она, истлев, уже успела осыпаться на холодный пол. Вопреки тому чувству, что я испытал еще минуту назад, заходить внутрь теперь совершенно не хотелось. Немного помедлив, я снова поднял фонарь и шагнул во тьму.

Время от времени его свет скользил по серым, блестящим от влаги стенам, сплошь покрытым плесенью. Но еще чаще просто тонул во мраке. К верху стены закруглялись, переходя в низкий сводчатый потолок. Кое-где по бокам в камне виднелись неглубокие ниши, путь в которые преграждали практически уничтоженные ржавчиной металлические решетки. Вероятно, эти своеобразные кельи некогда являлись тюремными камерами. Судя по всему, здесь не раз расставались с жизнью люди, но теперь от их существования не осталось и следа. У времени есть одно чудовищное свойство – уничтожать все, чего оно касается.

Несмотря на влагу, в воздухе находилось множество почти неподвижных частиц пыли, которые колыхались при каждом моем шаге, будто я брел сквозь толщу затхлой мутной воды. Вокруг не было слышно ни звука. Время от времени мне казалось, что луч фонаря выхватывает из темноты какое-то движение, но тень, промелькнувшая неподалеку, тут же ускользала от его тусклого мягкого света. Иллюзия быстро исчезала. Я мерил шагами просторное помещение, а эхо, отражавшееся от старых стен, вторило моей поступи. Помещение оказалось гораздо просторнее, чем я себе представлял. И чем дольше я здесь находился, тем отчетливее понимал – бродить по этим коридорам абсолютно бессмысленно. Они не содержали в себе ровным счетом ничего интересного. Что, собственно, я вообще ожидал здесь увидеть?

Облако пыли, обволакивающее меня, внезапно пришло в движение. Я невольно напрягся. Ветра в этом месте не было, да и быть не могло. От затхлого воздуха в голове уже пульсировала пока еще слабая, но вполне ощутимая боль и тяжесть. Тем не менее, серые частицы вокруг меня колыхались, словно повинуясь загадочной незримой силе, постоянно меняя свое направление.

Леденящий страх закрался в мой разум. Я вдруг буквально кожей ощутил рядом чье-то присутствие, из последних сил пытаясь убедить себя, что все происходящее – просто игра моего воображения.

Тем временем, пыль уже тянулась за светом моего фонаря, словно он стал магнитом. Я замер, а потом закрыл глаза, надеясь, что после того, как открою их, наваждение исчезнет. Но когда мой взгляд снова вонзился во тьму, стало только хуже.

Поток пыли, напоминавший теперь одну огромную воронку, окружил меня, превращаясь в почти непроницаемую стену. Бежать было некуда. Хаос, в центре которого я стоял, был вездесущим и всепоглощающим. А охвативший меня страх, смешавшийся с чувством собственной беззащитности перед чем-то древним и неведомым, заставил стиснуть фонарь так, что его корпус жалобно скрипнул под моими пальцами.

В мутном потоке начал вдруг проявляться чей-то неясный силуэт. Его словно бы не касалось движение клубящегося вокруг пылевого облака. Он начинал жить собственной жизнью, с каждым мгновением становясь все отчетливее, обретая новые грани и формы. Но самым ужасным было то, что он неотступно приближался ко мне. Вокруг по-прежнему властвовала тишина, но теперь мое сердце отбивало столь безумный ритм, что казалось, отзвук его, отражаясь от темных стен, разносится по всему подземелью непрерывным, сводящим с ума гулом.

Создание, стоящее предо мной, будто обрастало странной эфирной плотью, все более становясь похожим на человека. Оно медленно подняло веки, а потом, издав протяжный вой черным провалом рта, ринулось на меня. Его пасть расширилась до чудовищных размеров, намереваясь поглотить меня целиком, превращаясь в зияющую заполненную мраком бездну.

Отпрянув назад, я упал на мокрый пол и закричал, что было сил. Ужас клокотал во мне, а пришедшее осознание того, что пыль, все это время витавшая рядом – прах некогда заключенных в этих стенах людей, лишь усиливало его.

Не знаю точно, сколько я лежал так, оглушая себя собственным криком, захлебываясь звуками своего же голоса. Страх парализовал меня, и я не в силах был оторваться от пола. Единственное, на что я оказался способен – словно безумец впиваться руками в вязкую мягкую землю, не чувствуя больше боли, утратив возможность мыслить.

Должно быть, всего на несколько мгновений мое сознание угасло, но сказать этого точно не могу. Однако, когда я пришел в себя, тут же что было сил ринулся к выходу. Фонарь я, конечно же, обронил, но свет теперь был мне совершенно не нужен. Единственное, на что я смотрел – белый прямоугольник выхода, будто зависший в пустоте, в конце длинного черного тоннеля. Я бежал, чувствуя по пути прикосновения чьих-то невидимых рук, пытавшихся задержать меня. Нарастающий злобный шепот слышался отовсюду. И, чем громче он становился, тем больше я, преодолевая себя, ускорял свой бег. Происходящее не было галлюцинацией, просто не могло быть ею. Я отчетливо понимал это. Стоило мне остановиться, кошмар, шедший за мной по пятам, поглотил бы меня навсегда.

Пол под ногами сотрясался. С потолка посыпались мелкие частицы раздробленного камня. Опоры, слагавшие это место, начали с грохотом обрушиваться в опасной близости от меня.

Наконец, последним отчаянным рывком я вырвался из подземелья, буквально взлетев по ступеням старой лестницы. Мрачные тени позади растворились в потоках мягкого света. Часть первого этажа осела прямо на моих глазах. Грубые обломки осыпались, извергая клубы густой пыли и навсегда запечатывая ведущий в старую темницу проход.

Задыхаясь от страха и усталости, я вышел за ворота замка и, недолго думая, рухнул прямо наземь, прислонившись спиной к нагретой солнцем стене из серого камня. Здесь, в лучах вечернего солнца, бояться мне было нечего. На какое-то время я полностью утратил ощущение реальности. Мой разум нуждался в отдыхе. Так, неподвижно, я провел, возможно, около получаса.

Где-то далеко, скрытая от глаз ветвями старого дерева, тревожно вскрикнула птица. Внизу неширокая лента реки плавно изгибалась, исчезая за холмом. Ее темные воды отражали приятное желтовато-багровое свечение. Солнце висело еще довольно высоко, но уже клонилось к закату. Небо, все еще вполне чистое, постепенно меркло, уступая напору подбиравшихся из-за горизонта облаков.

Ветер прохладным порывом коснулся меня, всколыхнув волосы, а затем, цепляясь за складки одежды, ускользнул прочь. Я глубоко вздохнул и, подняв глаза к небу, вдруг рассмеялся, неистово, словно безнадежный сумасшедший. Пожалуй, чувство, что я испытывал в тот момент, описать было бы почти невозможно. Совершенное безграничное и чистое, как родниковая вода, счастье от того, что мне все-таки удалось сбежать из этого ужасного места, смешивалось с едва преодолимым неверием в то, что со мной вообще могло такое произойти. То был первый раз, когда я отказывался доверять самому себе, и ничего не мог с этим поделать.

Мои руки почти перестали что-либо чувствовать. Пальцы сомкнулись, словно стальные тиски. С огромным усилием мне все же удалось разжать их. И только теперь, сквозь онемение и усталость, я ощутил острую боль. К моему величайшему изумлению в левой ладони находилась позолоченная брошь в виде какого-то цветка с длинными изогнувшимися лепестками. Она сплошь была покрыта уже давно въевшейся в металл и отвердевшей, будто камень, сажей, или же просто грязью. Сказать с уверенностью я не мог. Впрочем, меня это и не волновало. Если бы ее острые края не пронзили мне кожу так, что из небольших ран тонкими струйками, следуя линиям на моей ладони, стекала кровь, я сумел бы в полной мере ощутить восторг от этой случайной находки.

Интересно, как она оказалась у меня? Наверное, в тот момент, когда я упал, мои руки бессознательно сжались, и я, вместе с грязью, выхватил ее из земли. Пожалуй, все это действительно можно было бы назвать везением.

Аккуратно взяв брошь двумя пальцами, я поднял ее и не без удовольствия осмотрел каждый изгиб. Сквозь прорези в позолоченных листьях и лепестках, разбиваясь на части, проникал яркий свет уходящего за горизонт солнца.

Мне пора было возвращаться.

На обратной дороге не произошло ничего необычного. Она просто не запечатлелась в моей памяти. Кроме того, я почему-то на время забыл о том, что случилось со мной в подземелье старого замка. Все мое внимание в тот момент поглотила случайная находка. Брошь была единственным, что я видел перед собой. Мое сознание полностью окутал туман, сквозь который я мог различить лишь блеск сияющего в вечернем свете золота.

Войдя в отель, я молча прошагал мимо портье, который удостоил меня только мимолетного, ничего не выражающего взгляда, и, поднявшись на третий этаж, вошел в свой номер. Обставлен он был весьма скромно, однако этот факт совершенно меня не беспокоил. Я никогда не стремился к роскоши, особенно, если это касалось снятых всего на несколько дней комнат.

Усталость, которую я чувствовал ранее, в одно мгновение усилилась, стоило мне перешагнуть порог. Оказавшись в безопасности здесь, в месте, где я мог запросто отгородиться от внешнего мира, мне хотелось лишь отдыхать.

Я положил камеру на стол и, сбросив одежду, направился в душ. Уже внутри, открывая воду, я понял, что все еще держу брошь в руке. Это стало для меня настоящим откровением. Неужели небольшое украшение, безделушка, которая по сути практически не должна была для меня ничего значить, могла настолько запасть в мой разум? Подобное казалось мне странным. Размышляя, я постепенно начал склоняться к тому, что причина этой привязанности крылась в чем-то ином, что я пока не в силах был осознать. Стоило мне прийти к такому выводу, как я тут же отбросил эти мысли – уж слишком нелепыми они представлялись.

Прежде чем лечь спать, я около получаса провел перед ноутбуком, снова проверяя маршрут своего дальнейшего путешествия, просто читая о древних замках, любуясь их фотографиями. Так уж вышло, что подобный образ жизни стал для меня больше, чем просто увлечением.

Обратив мимолетный взгляд к лежавшей на столе камере, я даже не подумал прикоснуться к ней. Всему свое время. Кроме того, я был, пожалуй, слишком измотан этим странным днем, и теплый душ лишь немного привел меня в чувство.

Погасив свет, я рухнул на кровать. В номере было на удивление тихо. Из открытого окна в комнату проникал прохладный воздух, наполненный сладковатыми запахами цветов, влажной листвы и не успевших остыть после жаркого дня каменных стен отеля. Где-то слышался треск цикад, но я быстро перестал обращать на него внимание. Этой ночью я спал, словно младенец.

На следующий день, сразу же после пробуждения, я решил проявить получившиеся снимки. Воспоминания о том, что произошло вчера, заполнили мой разум. Забыв о завтраке, я желал только одного – найти хоть что-то, увидеть любое, пусть даже самое ничтожное подтверждение тому, что все это было на самом деле. Сердце стучало так, что его вот-вот должны были услышать даже случайные прохожие. Сознание захлестнули невесть откуда взявшиеся страх и торжество. Я отчетливо понимал, что вместе с пленкой держу в своих руках возможное доказательство своей вменяемости, и в то же время откровенно боялся того, что мог на ней увидеть.

Ждать пришлось около трех часов, и я нисколько не преувеличу, если скажу, что тогда они тянулись для меня целую вечность. Я пробовал бродить по городу, но его красоты казались мне уже не слишком живописными. Все, что я видел, почти сразу же стиралось из моей памяти. Перед глазами стоял лишь замок с его мрачными стенами, витиеватыми коридорами и утопавшим во тьме подземельем. Я не мог понять и до конца поверить в то, что вчера увидел, однако это не мешало мне испытывать леденящий страх каждый раз, когда я вспоминал о своей попытке спастись из мрака старой заброшенной темницы.

Наконец, фото были готовы. Я забрал светлый запечатанный конверт и почти бегом добрался до небольшой кофейни, находившейся неподалеку от отеля, где я остановился. Часть столиков здесь располагалась прямо на улице, откуда открывался вид на изгиб реки, несущей свои темные воды вдоль томящегося под ярким солнцем города. Возможно, из-за жары поблизости никого не оказалось. Другие люди предпочитали прятаться в прохладной тени длинного медленно выцветавшего навеса. Впрочем, мне это было только на руку.

Дождавшись, пока приготовят мой кофе, и убедившись, что никто больше не станет отвлекать меня, дрожащими от волнения руками я вскрыл конверт.

Вид замка на снимках напоминал мне огромное древнее существо, уже умирающее, при этом все еще с необъяснимой и абсолютно бессильной яростью хватающееся за каждый вздох. Это было великолепно. Я побывал во многих местах, однако подобное ощущение оставляли только единицы из них. Снимки действительно вышли очень неплохими. Никогда бы не сказал, что смог хотя бы частично постичь искусство фотографии, в конце концов, как я уже упомянул, профессионалом я не являлся. Но порой, несмотря на все мои неудачи, мне удавалось уловить некий особый дух этого занятия. Сейчас он проявлялся почти во всех моих фото. При взгляде на них где-то глубоко в моей душе разливалась легкая эйфория.

Я неспешно осмотрел каждое, нехотя откладывая в сторону одно за другим, стараясь как можно более отчетливо запомнить запечатленные на них образы. Пусть ответов, которые я искал, найти мне так и не удалось, они полностью поглотили мое внимание.

– Достойно ли я получилась? – Раздался рядом со мной тонкий детский голос.

Подняв взгляд, я увидел сидящую за моим столом девочку. Она беззаботно расположилась прямо напротив меня. На вид ей было около восьми лет, хотя наверняка определить я этого не смог. В ком я точно не разбирался, так это в детях. Ее серое, утратившее цвет платье, подол которого, как и рукава, оканчивались светлыми кружевами, хранило некий особый шарм благородного покроя, но выглядело при этом крайне изношенным. Темные волосы, имевшие необычный пепельный оттенок, густыми прядями окутывали плечи. Небрежно усевшись на стуле и опираясь руками на его подлокотники, девочка с улыбкой смотрела на меня. Во взгляде ее голубых глаз присутствовало что-то невообразимо странное. Но что он таил в себе, я пока не понимал.

– О чем ты? – Осторожно переспросил я.

– Разве я выразилась неясно? Или, быть может, мой вопрос кажется вам слишком сложным, сударь? – Произнесла она с нескрываемой издевкой.

– Сударь? – Я вдруг рассмеялся. – Откуда ты только знаешь подобные слова?

– Не вижу ничего постыдного в вежливости. Хотя мне, по сути, все равно. Замечу, что вы все еще не ответили на мой вопрос. Так фотографии получились удачными?

– Да, вполне. – Сказал я, все еще улыбаясь. – Но тебя на них… – Переведя взгляд на один из снимков, я оцепенел.

Чуть дальше, в глубине помещения, выглядывая из-за расколотой покосившейся колонны, на меня смотрела моя новая знакомая.

– Быть того не может. – Только и удалось прошептать мне.

Взяв следующую фотографию, я внимательно всмотрелся в нее. Искать долго не пришлось. Девочка сидела сверху, на широкой деревянной балке, с любопытством взирая прямо в объектив.

Это ужаснуло меня. Она была везде, почти на каждом фото. Неужели я оказался настолько слеп, настолько поглощен своими мыслями, что не смог заметить ребенка, идущего за мной прямо по пятам в совершенно безлюдном месте? Неужели замок так увлек меня? Настораживало и еще кое-что. Разве возможно было просмотреть все снимки и не увидеть постороннего человека, присутствующего почти на каждом из них?

Внезапно я осознал одну простую и совершенно невероятную вещь – только что девочка разговаривала со мной на моем родном языке, без малейшей тени акцента. Но откуда она могла знать его? Как поняла, кто я?

Конечно, если она действительно следила за мной, когда я находился в замке, то вполне могла услышать, как я, к примеру, разговаривал сам с собой. Разве совпадения, иногда невероятные, время от времени не случаются? Даже находясь в совершенно чужой стране вполне можно встретить того, кто узнает тебя. Например, туристов из твоего собственного города. Наверное, именно по этой причине мы и говорили на одном языке. Тем не менее, все это по-прежнему выглядело крайне необычно.

Я оторвал взгляд от фотографий, но к моему удивлению девочки рядом уже не было. Она исчезла так же внезапно, как и появилась, будто растворившись в воздухе.

Вокруг было пусто. За соседними столиками, как и раньше, никто не решался занять свободные места. Моей новой знакомой поблизости я тоже не заметил.

«Интересно, кто она? – Подумал я. – Хотя теперь мне уже наверняка не удастся это узнать. Если, конечно, она не захочет забрать фотографии». – Эта мысль заставила меня сухо усмехнуться.

Солнце пылало высоко в небе. Я поднял глаза и смотрел на него до тех пор, пока они не начали слезиться, а от резкой боли, порожденной ярким светом, где-то в самом центре появились два непроницаемых слепых пятна. Мои веки сомкнулись сами собой, не в силах более переносить эту пытку, и на несколько мгновений все вокруг застлала мягкая успокаивающая тьма.