Текст книги "Доспехи из чешуи дракона"

Глава 3
Один в поле не воин

Теплая вода и пахучее мыло, каким прачки обычно стирают белье господ, приносили телу Шака незабываемое наслаждение. Его новый хозяин, загорелый уроженец югов, не поскупился и на заморские благовония, но бродяга самоотверженно отказался от дорогого подарка. Ему с утра предстояло снова отправляться в путь, снова глотать дорожную пыль и обманывать красивыми речами честной люд, взывая к единению с природным началом и рассовывая по карманам да сумкам простаков целебные снадобья сомнительного происхождения. Он не мог, не должен был пахнуть, как граф перед балом. Крестьяне хоть и не особенно привыкли мыслить, но интуитивно чувствуют фальшь, они не открыли бы душу чужаку, то есть тому, кто выглядит и пахнет иначе, чем они сами. Такова уж специфика сложного шарлатанского дела: приходится во многом себе отказывать, но зато можно легко получить то, чего обычные люди добиваются годами.

Шагая по пустынным улочкам утреннего Тарвелиса, Шак с теплотой в сердце вспоминал, как забавно прятала взор и робко отказывалась лезть к нему в бадью хорошенькая служанка, принесшая полотенца. Он уговорил ее, подчинил своей воле и всего за пять минут болтовни уничтожил все догмы, вдалбливаемые с детства в ее маленькую, прекрасную головку. Душа женщины – запутанный лабиринт, но если ты пользуешься правилом правой руки, то без труда найдешь вход и выход.

Новые башмаки, новые лишь потому, что бродяга впервые обул их всего четверть часа назад, не только чересчур громко стучали по мостовой, но и натирали пятки. У городского управителя были странные представления о том, как выглядит крестьянское рванье. Вместо холщовой рубахи Шаку выдали протертый до дыр, пахнущий чужим потом камзол, когда-то давно бывший небесно-голубого цвета, а ныне густо заляпанный пятнами грязи и жира; вместо безразмерных штанов из той же самой холстины нерадивые слуги Южанина принесли старое, полопавшееся по швам и рваное на коленках трико; а вместо простенького дорожного плаща с капюшоном – шляпу горожанина средней руки с обломанным гусиным пером. Одним словом, выглядел миссионер не как бедный труженик полей да огородов, а как оголодавший дезертир, не имеющий ни возможности, ни желания возвращаться к честной, размеренной жизни. Из всего прежнего имущества у шарлатана остался лишь посох да видавшая виды котомка, на дне которой позвякивали несколько случайно уцелевших после осмотра главным городским эскулапом амулетов.

С таким скарбом трудно было бы заработать на хлеб. Выманенный накануне у крестьянки кошель с медяками таинственным образом куда-то исчез. Шак ужасно расстроился по этому поводу, впал в отчаяние и уже морально приготовился поголодать в дороге, но неимоверно вежливые и неестественно доброжелательные слуги управителя клятвенно заверили, что у его спутника, ждущего в условленном месте за городскими воротами, имеется все необходимое, и не только на первое время.

Обманщик поверил улыбчивым слугам, хотя засевший внутри червь сомнения и шептал, что ему бессовестным образом врут. С одной стороны, власти Тарвелиса не были заинтересованы в том, чтобы его в первой же деревне вздернули на суку за воровство иль грабеж, но, с другой стороны, уж слишком часто влиятельные персоны пытались подэкономить на том, на чем экономить совсем не стоило, например, на пустых, вечно урчащих желудках своих порученцев.

В конце улочки показались городские ворота и маленький пятачок, наверное, в шутку называемый площадью. В сердце бродяги закралось сомнение; не потому, что там, за воротами, для него начиналась новая, полная опасностей жизнь, а из-за того, что в ранний час ворота еще были закрыты. Ленивым сторожам явно не захочется прерывать свой сон из-за какого-то оборванца, решившего ни свет ни заря покинуть город, то ли сбегая от наделанных по кабакам долгов, то ли спеша навстречу новым неприятностям. Ожидание у закрытых ворот могло затянуться на час, а то и два. Шак не представлял, чем занять себя в это время. Однако, к неописуемому удивлению бродяги, завидев его еще издалека, седобородый обрюзгший капрал сполз с мягкого лежака и поспешил в каморку.

Примерно через пару минут из сторожки появились пятеро злословящих, трущих руками глаза солдат. Не каждое утро служивым приходилось терпеть подобное унижение, ворочать тяжелый засов, еще не успев отойти ото сна, и, главное, ради чего, ради того, чтобы какой-то случайно забредший в город голодранец смог беспрепятственно продолжить свой путь по дорогам королевства. Но приказ есть приказ, его отдают, требуют выполнения и не удосуживаются дать объяснения порой очень-очень странным вещам.

Так и на этот раз. Шестеро стражников отодвинули скрипучий засов и, проводив быстро прошмыгнувшего за ворота оборванца недобрыми взглядами, поспешили вернуть запорный механизм в исходное положение. Что было потом, Шак, естественно, не видел, но мог легко предположить. Стражники шепотом обругали дурное начальство и, опрокинув по стаканчику, побрели досматривать прерванные сны. Такая уж у них работа: пить, спать да ворчать…

Вдали виднелась заветная роща, маленький островок леса посреди поля, граничащий, с одной стороны, с дорогой, а с другой – с небольшой речушкой, явно питаемой не только чистыми подземными ключами, но и городскими стоками. Недолго думая, Шак свернул с дороги и, сняв башмаки, натершие ноги до крови, направился к берегу. Бродяга решил не торопиться со встречей и сначала понаблюдать за человеком, которого ему навязали в спутники и компаньоны по опасному делу. С напарниками шарлатан никогда не связывался, поскольку привык рассчитывать только на самого себя. Товарищи, приятели и подельщики – странный народ. Обычно они имеют дурную привычку спорить, когда дело ясно как день, не вовремя испытывают угрызения совести и всегда подводят в самый неподходящий момент. Тут же опасность крылась еще и в том, что, по словам управителя, его спутник был «из лекарских…, значит, можно было ждать любого подвоха.

Шак уже мысленно представлял, как отвратного вида ученый-зануда будет с презрением смотреть на него через толстые стекла очков, корча рожи, фыркать и всячески выказывать неуважение, упорно доказывая, прежде всего себе самому, что его компаньон жалкое ничтожество, недостойное даже мизинца порядочного человека. Два-три дня пути Шак еще как-нибудь стерпел бы такую компанию, но неизвестно, насколько могли затянуться его злоключения, в какие ситуации они попадут и как поведет себя в них «самовлюбленная ученая рожа».

За сто шагов до рощи путник избавился от лишней обузы, то есть от бесполезных башмаков, и, замедлив шаг, стал внимательно вглядываться в просветы между растительностью. Пока ни лекаришки, ни телеги не было видно, хотя из-за деревьев отчетливо слышалось конское ржание. Достигнув опушки, Шак лег на траву и, пачкая и без того грязный камзол, пополз по-пластунски между кустами. Буквально через пару секунд или пять-шесть шагов, преодоленных на животе, бродяга увидел все, что хотел: и старенькую кобылу, и довольно сносную телегу, на которой им придется трястись до окрестностей графского замка, и самого компаньона, никак не подходящего под описание типичного представителя чопорной и ленивой лекарской братии.

Невысокий, наголо обритый юноша упражнялся на поляне с мечом. Его не разукрашенное узорами рельефных мышц, но зато крепко сбитое тело двигалось быстро и довольно проворно. Толстая шея и широкие плечи крепыша прекрасно дополняли мощную грудную клетку, а руки были будто у заправского кузнеца, решившего немного отдохнуть от надоевших молотков да горячего горна и самому опробовать только что выкованное им оружие. Увиденное поразило настолько, что Шак, грешным делом, подумал, что он перепутал рощу или влитый в него обманом вчера вечером яд имел побочный, дурманящий эффект. Такого просто не могло быть, перед ним был настоящий солдат, а не жалкий докторишка, не поднимавший в жизни ничего тяжелее склянки. Однако вскоре непонятное стало логичным, а несовместимое совместилось в пытливой голове.

Простенький, довольно грубо сработанный, хоть и хорошо отточенный клинок двигался как-то угловато и неестественно в могучей руке. Несмотря на высокую скорость передвижения во время боя с воображаемым противником, ноги парня порой заплетались. Уходя после атаки в защиту, он никогда не прикрывал левый бок и нижнюю часть туловища. Сами удары были быстрыми, но простыми, без обманных маневров и финтов. Так бьются не рыцари, так сражаются пехотинцы, привыкшие полагаться на плечо товарища и надежный щит. Парень был самоучкой и вряд ли когда-нибудь вступал в бой с настоящим противником. Скорее всего, он был отрядным лекарем и в перерывах между сражениями, когда не нужно было перевязывать раны, штопать распоротые животы и отрезать конечности, наблюдал за тренировками солдат. Такое на войне случается на каждом шагу: лекарь учится владеть мечом, пехотинец – скакать верхом, а дородная куртизанка – стрелять из лука. Страх перед смертью увеличивает тягу к полезным знаниям и не позволяет праздно проводить свободное время.

На лице шарлатана появилась довольная улыбка. Такого, воистину царского, подарка он не ожидал. Ему подсунули не щуплого зануду, пьющего слабительное гораздо чаще, чем вино, а крепкого и, наверное, неглупого парня, на которого в опасных ситуациях даже можно положиться. Шак увидел все, что хотел, дольше колоться о куст дикого крыжовника не было смысла. Бродяга ловко поднялся и нарочито громко зевнул, привлекая внимание азартно наскакивающего на невидимого врага паренька.

– Здоров будь, рубака! Сколь голов ужо отсек? – хоть у Шака и в мыслях не было оскорбить компаньона, но его слова прозвучали как-то задиристо, с издевкой.

– Щас на одну больше станет, – ответил запыхавшийся парень и, откинув меч, стал угрожающе потирать кулаки.

Лицо юноши было умным, даже чересчур умным для его двадцати двух – двадцати четырех лет. Видимо, он кое-что уже повидал, да и над книжками умными сиживал. Карие глаза настороженно, но в то же время не хищно и без страха смотрели на чужака из-под дуг густых бровей. Мышцы лица расслаблены, а на широком лбу не образовалось ни одной морщинки. Хоть «лекарский» и не убивал, но в кулачных потасовках, видать, часто участвовал. Такие, как он, не будут долго кричать на противника, осыпать его ругательствами или запугивать лютой расправой, они просто подойдут и ударят, весьма вероятно, что всего один раз…

– Ладно, не злись, с приветствиями у меня не всегда получается, – дружелюбно произнес Шак, мгновенно излечившись от деревенского говора и режущих слух словечек типа «ужо». – Нам ведь с тобой грызться без надобности, меня управитель Тарвелиса сюда послал.

– Я уж понял, садись на телегу, сейчас тронемся.

Не протянув руки, но и не высказав недовольства по поводу дурацкой манеры незаметно подкрадываться, парень бросил на телегу меч и принялся запрягать лошадь. Шак воспользовался приглашением и, удобно устроившись на ворохе мягкой соломы, стал молча наблюдать за приготовлениями к отъезду. Спутник явно вырос в деревне и с детства был приучен к работе. Это было заметно и обрадовало бродягу, однако имелся факт, который его весьма огорчил. Телега была почти пуста, на ней стоял лишь сундучок, в котором что-то подозрительно позвякивало.

– Слышь, друг, меня Шаком кличут, – завел разговор издалека шарлатан.

– Семиун, – ответил лекарь, не повернув головы.

– Слышь…вот интересно, ты хоть знаешь, куда мы едем и зачем?

– Знаю, – ответил так же сухо и кратко парень.

– Ну, ладно я, а ты-то чего согласился? – задал коварный вопрос шарлатан, но «рыбка» не заглотила наживку.

– Не твое дело, – хмыкнул парень и, закончив возиться с упряжью, сел на телегу. – Не сотрясай понапрасну воздух, дорога дальняя, еще успеем опостылеть друг дружке.

Возница натянул поводья, прицокнул, и лошадь, замахав куцым хвостом, потянула повозку. Неспешный темп передвижения Шака не очень устраивал, однако ехать – не идти. Бродяга вальяжно растянулся на соломе, но, поскольку он был высок, а телега не такой уж и длинной, то его босые ступни ударили по сундуку.

– Да тише ты, балбес, убери культяпы! – вдруг занервничал до этого момента полный спокойствия и невозмутимого наплевательства парень.

– А чо такое, я их мыл вчерась, – изобразил на лице удивление Шак.

– Там растворы, реактивы, реторты хрупкие…а ты по ним ножищами!

Одной рукой ведя лошадь, возница открыл сундук и, только убедившись, что хрупкие склянки не разбились, успокоился.

Куцый хвост оказался не единственным недостатком кобылки, она еще и подхрамывала, правда, чуть– чуть, что нисколько не влияло на скорость движения. Через пару минут они снова оказались на большаке и направились на юг, к границе с Вельсофией и с землями диких тивесских племен. Парень по-прежнему молчал, то ли размышляя о чем-то своем, то ли демонстрируя бродяге-шарлатану свое презрение. Так продолжаться дольше не могло. Шак знал, что если уж они оказались в одной телеге, то рано или поздно между ними возникнет особая связь, основанная на общем деле и элементарной человеческой необходимости почесать в дороге языками.

«Уж лучше раньше, чем позже! Уж лучше самому вскрыть гнойник, чем ждать, пока он прорвется!» – решил Шак и, не выдержав гробовой тишины, нарушаемой лишь свистом ветра да заунывным скрипом колес, продолжил прерванный разговор:

– Слышь, Семий, а зачем те весь этот хлам с собой возить?

– Не Семий, а Семиун, – поправил возница, уйдя таким образом от ответа на вопрос.

– Не-е-е, имечко-то у тя, конечно, чудное, не спорю, но ты не дури, я ведь не о том спрашивал, – не унимался бродяга. – Ты что, кого в дороге целить собрался? Наше ж дело не в этом! Конечно, для представительности инвентарь знатный, деревенщики такого отродясь не видывали, но…

– Скарб это мой, имущество, собственность…окромя него ничего не имею, ни кола ни двора! – вдруг взорвался парень и перешел на крик: – А ты…ты, прохиндей, прилипала кабацкий, нос в мои дела не суй, понял?!

Возница резко развернулся и грозно сверкнул глазами. На миг бродяге показалось, что тот его вот-вот ударит. Однако спасительная потасовка, после которой вспыльчивые драчуны обычно братаются да мирятся, так и не началась. Юноша снова ушел в себя и запер на семь пудовых замков свои сокровенные думы и чувства.

– Да не лезу я к тебе, не лезу, – проворчал шарлатан, расстегивая камзол и подставляя свежему ветру впалый живот. – Меня только интересует, жрачка-то где?

– Какая еще жрачка? – переспросил Семиун через пару секунд.

– Та самая, которую люди обычно едят, а иногда и хавают. С утра ни крохи во рту не было, перекусить уж больно охота…

– Через милю таверна будет, там и перекусим, – довольно миролюбиво ответил эскулап, а затем огорошил бродягу своим признанием: – Только ты не жмоться, не забудь кошель достать, что тебе на дорогу дали, а то у меня с собой нет ни гроша.

Наверное, большинство людей, услышав такое, закатили бы истерику, начали бы кричать, сетовать и бить по ни в чем не повинным бортам телеги кулаками. Однако жизнь уже приучила Шака к подобным пакостям, бродяга лишь рассмеялся, чем несказанно удивил сидевшего впереди паренька.

– Чего ты ржешь, дурень, тебе денег на двоих должны были выдать! Я не ты, я чужого не клянчу!

– Вот в том-то и дело, что должны были, да только не выдали, – вдоволь насмеявшись, произнес шарлатан. – Понимаешь, парень, мы для них, то есть для слуг тарвелисского управителя, дешевый расходный материал, на котором можно слегка поживиться. Казначей им для нас кошель выдал, а они прикарманили, поскольку, видимо, не первые мы, кого за головой колдуна посылают. Никто до нас живым не возвращался, а зачем сапоги висельнику?

– Врешь! – процедил сквозь сжатые зубы Семиун.

– На, обыщи, – широким жестом Шак высыпал на дно телеги скудное содержание котомки, распахнул полы потрепанного камзола и приготовился стянуть ужасно колючее трико.

– Верю, оденься, еще на срамоту твою глазеть мне не хватало! – обиженно проворчал парень и вновь повернулся к собеседнику спиной.

Бродяга пожал плечами, завязал тесемки и стал собирать рассыпавшиеся по телеге амулеты. Тем временем в голове возницы созрела по-детски наивная мысль, и он принялся быстро поворачивать телегу.

– Эй, парень, не глупи! – прикрикнул на компаньона Шак, сообразив, что тот собирается вернуться в город. – Битье гнусных рож мы на потом оставим, я даже тебе в этом слегка помогу, сейчас же дело нужно сделать!

– До замка еще целых два дня пути, а коли дожди пойдут, то и три…Мы ж с голодухи опухнем! Нет, нужно деньги вернуть!

– Да как же ты их вернешь?! – Шак схватил правой рукой за поводья, а левую положил товарищу по несчастью на плечо. – Ну, приедем, ну, устроим скандал, а они отпираться начнут, дескать: «…ы им деньги выдавали, а мерзавцы завернули в кабак и все на девок потратили». Поверь, кроме батогов да плетей, нам возвращение ничего не сулит! Не тот случай, чтобы о правде думать да истину выяснять…

Загоревшийся было глупой идеей восстановить справедливость лекарь вдруг как-то осунулся и обмяк. Его пыл остыл, видимо, пареньку уже приходилось попадать в подобные ситуации. И он принялся в душе ругать себя за то, что своевременно не извлек из них урока.

– Да не волнуйся ты так, не один ты на эту уловку попался! Меня мелкие воришки тоже вокруг пальца обвели, а мне, как опытному обманщику, вдвойне обидней быть должно! – успокаивал лекаря шарлатан, по-дружески хлопая его рукой по плечу. – Насчет еды не боись, мы бродяги, нас дорога кормит!

– У тебя есть какой-нибудь план? – произнес, чуть не плача от обиды, компаньон и посмотрел Шаку прямо в глаза.

– Конечно, есть, – уверенно заявил мошенник, а сам в душе ужаснулся.

Он ошибся, очень сильно ошибся с определением возраста паренька. Несмотря на крепкое телосложение и осмысленный взор опытного, взрослого человека, Семиуну на самом деле едва ли было восемнадцать годков.

* * *

Одинокий человек, медленно бредущий по пустынной дороге. Шак окликнул его, но не получил ответа; Шак пошел за ним следом, тот ускорил шаг, а потом вдруг исчез, растворившись в облаке ядовитого тумана, выползшего на дорогу из мертвого леса. Невесомые клубы быстро перемещались по открытому пространству и вскоре догнали побежавшего прочь шарлатана. Они окутали его, но не отравили, только повлекли за собой в гудящую, как труба, неизвестность.

Нос почувствовал запах гари, где-то вдалеке послышался бой барабанов и стоны, звучащие намного громче и отчетливей, чем боевые кличи бегущих в атаку солдат. Все это перемешалось в голове Шака, а потом вдруг исчезло…

«Во всем виновата река…река виновата», – прошептал вдруг бродяга, совершенно непонятно почему, как будто кто-то заставил его выговорить это странное, абсурдное сочетание слов.

Туман рассеялся, он стоял все на том же месте, а прочь уходил человек; все тот же, но все же другой. Произошедшие изменения можно было почувствовать, но не объяснить…

Это был не сон, не ночное видение, а продолжение все того же кошмара, который грезился Шаку наяву. Всего четверть часа он пролежал на телеге, и хоть глаза его были закрыты, но он не спал, его связь с внешним миром не нарушалась. Он отчетливо ощущал, что происходило вокруг. Скрип сосен, чьи верхушки раскачивал разгулявшийся ветер. Раздражающее слух урчание в желудке кобылы, пощипывающей травку невдалеке. Фальшивое пение юного пастушка, звучащее под аккомпанемент легкого постукивания ладошками по лошадиному крупу. Цокот копыт, скрип каретных рессор; и размеренная мелодия бренчания доспехов, завершившаяся неожиданно, но вполне ожидаемой фразой, произнесенной грубым мужским голосищем, пропевшим на низких нотах:

– С дороги, сволочь!

Бродяга открыл глаза и приподнялся на локтях. Его бородатое и обычно внушающее страх лицо озарила благодушная улыбка. Он не злился. Разве можно злиться на благородного рыцаря, немного рассерженного тем, что путь его лошади и сопровождаемой им карете преградила увязшая в грязи телега? Конечно же, нет, в особенности если ты сам вырыл яму, натаскал туда воды и усердно перемешал землю с холодной жидкостью до состояния однородной смеси.

Место засады на «богатую дичь» путники выбрали очень удачно. По левую сторону узкой дороги раскинулся пруд, в котором наверняка не было рыбы, но зато водилось несколько дюжин крикливых лягушек; а по правую – шумели ветвями высокие деревья. Потратив примерно с полчаса усилий, чтобы создать вполне убедительный грязевый водоем, оставалось лишь загнать в него телегу, вальяжно развалиться и ждать, пока на дороге не появятся очень спешащие ротозеи, желательно благородных кровей. Рыцари хоть и любят покричать, грозно сверкая глазищами, но наивны, как дети, и совершенно не умеют вести торг.

Вот и этот юнец (людей младше двадцати пяти лет Шак не считал взрослыми, состоявшимися мужчинами) уже забрызгал слюной отполированную до блеска кирасу, истыкал в кровь бока бедной лошади шпорами и сам раскраснелся, как рак, осыпая голову сидевшего перед ним на телеге недотепы, то есть Шака, самой отборной бранью. Запас ругательств неумолимо стремился к концу, как, впрочем, и воздух в легких запыхавшегося юнца, видать, совсем недавно принятого в ряды славного рыцарства. Трое его солдат, люди явно более опытные и поэтому сдержанные, не видели причины для крика и, пока рыцарь рычал, скрипел зубами и угрожал, молча вскинули арбалеты и направили их в сторону леса.

В дороге могло приключиться всякое. Кто знает, не засела ли в ближайших кустах банда кровожадных разбойников. Хоть вид у перепачканного с ног до головы грязью бородача на телеге и пасущего невдалеке хромую кобылку парня был довольно мирным, если не сказать напуганным, но кто знает, не обернется ли через миг невинная овечка серым волком. Всадники подъехали так, что тела лошадей надежно прикрывали левый, повернутый к лесу борт кареты. Ни один арбалетный болт или стрела не могли попасть внутрь и навредить путешествующему вельможе.

У продолжавшего прикидываться деревенским дурачком Шака не возникло сомнений, что внутри экипажа находится пассажир. Бродяга даже точно знал, что это был мужчина, а не дама, иначе вспыльчивый рыцаренок был бы куда осмотрительней при выборе выражений.

– Да уберешь ты свою колымагу иль самим ее в пруд скинуть?! – выдохнул в конце длинной, очень непристойной тирады юнец в панцире из блестящей брони и жалобно всхлипнул, набирая в легкие немного воздуха.

– Ваш милость…вот как на духу! – грязная, липкая ладонь шарлатана звонко шлепнула по не более чистой груди. – Мы б сами отъехали, коли б могли…Колесо окаянное в грязюке шибко застряло! Коряга там, видать…А рессорка-то хлипкая, латаная-перелатаная. Еже встронем, весь воз пополам расползется… По досочке не собрать потом…

– Плевать мне, что там развалится! Благородные господа из-за тебя, смерд вонючий, ждут, проехать не могут! – выкрикнул рыцарь, но уже не так громко, как прежде.

– Мне жаль, милостивые господа, мне жаль, – забил поклоны вставший на колени и заползавший по телеге бродяга. – Но поделать ничего не можу. Вот кумовья о полчаса с анструментами подтянутся, мы уж тялежку вытащим, вытащим и враз вас пропустим…

– Полчаса, полчаса, паскудная рожа! – взревел рыцарь, хватаясь за плетку.

– Не балуй, ваш милость! На землях своих супостатничай, а здесь не смей, мы графски слуги!

Вначале сидевший, а потом ползавший по телеге бродяга поднялся перед эскортом в полный рост и, сбросив камзол, продемонстрировал собеседникам могучий торс и крепкие, мускулистые руки. Ни ширина плеч богатыря, ни посох, вдруг откуда-то появившийся в его руках, ни меч, заблестевший у его подручного паренька, не смогли бы удержать рыцаря от попытки разрешить дорожный конфликт силой; не смогли бы, но дали время подумать над смыслом произнесенных низкородным возницей слов.

Тарвелис находился близко. Местность была довольно открытой, и на другой стороне пруда копошилось в земле около десятка крестьян. Экипаж направлялся в город, и заезжему вельможе вряд ли понравилось бы объяснять городским властям, почему его охрана убила двух непутевых слуг графа, пусть даже обычных смердов. Одно дело отхлестать плетью обнаглевший сброд, а другое – зарубить чужих рабов. Ведь упертая, тупая чернь не собиралась сдаваться без боя.

– Ты что, грозить мне вздумал?! – Рука рыцаря оставила плеть и легла на рукоять меча. – Прочь пшел, червяк навозный!

– Грозить не грожу, а имущество графское в обиду не дам! – твердо ответил Шак, ничуть не смутившись тем, что арбалеты солдат были теперь направлены в его сторону. – Не позволю тележку корежить! Она графу принадлежит, и кобыла вон та графская, и мы с парнем его слуги!

– Больно твоему графу развалюха нужна, ишь, чего удумал! Пшел прочь с дороги! – Рыцарь поднял коня на дыбы, и добротно подкованные копыта засверкали у бродяги прямо перед глазами.

Однако замысел рыцаря не удался: Шак не испугался и не отпрыгнул в сторону, как тот ожидал, а только прищурил глаза, напряг мышцы могучего тела и ловко завертел в руках тяжелый посох.

– Не шали, Ваш милость, мы ужо всяким пуганые! – сквозь зубы прорычал вжившийся в роль крестьянина путник, а тем временем решивший поддержать товарища в опасной игре Семиун быстро вскочил на хромую кобылу, состроил грозную рожу и гордо выставил напоказ свой плохонький меч.

Наверное, со стороны зрелище могло показаться комичным: двое чумазых крестьян с допотопным оружием осмелились угрожать четверым закованным в броню всадникам. Однако путешествующей в карете особе было не до смеху. Видимо, этот человек не входил в круг графских друзей и предпочитал не афишировать свое пребывание на его землях.

– Господин Манор, вас просят! – окликнул рыцаря один из солдат.

Для острастки еще раз грозно нахмурив брови, рыцарь развернул коня и подъехал вплотную к карете. С телеги Шак не слышал, о чем шел разговор, и уж тем более не мог разглядеть таинственного пассажира. Гарцующие возле кареты лошади и всадники на их спинах закрывали владельца экипажа от посторонних взоров. Бродяге оставалось лишь надеяться, что его план удался и разговор между господами идет именно в том русле, на которое он и рассчитывал. Действительно, к чему связываться с неотесанными мужланами и создавать себе лишние хлопоты, когда проще заплатить?

– Вот, держи, паскудник! – вернувшись к телеге, рыцарь бросил в лицо Шаку туго набитый медяками кошель. – Выпороть бы вас, скотов, да неохота мараться! Убирай развалюху с дороги и делай из ее досок настил!

Унизительные слова, произнесенные молодым рыцарем, вызвали широкую улыбку на лице Семиуна. Их рискованный замысел удался, но вот его товарищ вел себя странно: по-прежнему раскручивал посох и не спешил выполнять приказ.

– Оно, конечно, верно вы, Ваш милость, рассудили…И вам с пользой, и нам, – Шак резко прекратил круговые движения посохом и бережно засунул в штаны несколько секунд назад пойманный зубами кошель. – Да вот только неувязочка одна имеется…

– Что еще, червь?! – процедил сквозь крепко сжатые от злости зубы рыцарь и едва удержался, чтобы не плюнуть осмелившемуся с ним препираться мерзавцу в лицо.

– За кобылку приплатить надоть…да за работу…

– Что?! – не прокричал, а пискливо взвизгнул взбешенный рыцарь. – Как ты смеешь, дрянь?! У тебя что, и кобыла в грязи увязла?!

– Не-а, кобылка не увязла, – ничуть не испугавшись, ответил Шак, – да токмо она нам без телеги без надобности…морока одна с ней…А коли вы, Ваш милость, за работенку платить не желаете, так мы уйдем, а вы ужо сами в грязи и марайтесь…

Надерзив юному господину, Шак спрыгнул с телеги прямо в середину лужи, подняв фонтан грязевых брызг, и, опираясь на верный посох, медленно побрел в сторону слезшего с бедной кобылки Семиуна.

– Ладно, пес с тобой, вымогатель! Чтоб ты завшивел, ублюдок! На, держи!

В воздух взмыл еще один кошель, менее тяжелый, чем первый, но все же ничего…увесистый. Шак поймал его, не оборачиваясь, и тут же кивнул напарнику, подавая знак приняться за работу.

Когда за дело берется парочка не боящихся грязи и материально заинтересованных простолюдинов, то работа спорится. Уже через пару минут лишенный досок остов телеги скрылся на дне оказавшегося довольно глубоким пруда, а путешествующий в карете без герба господин вместе с вооруженным эскортом, одолев вырытое мошенниками препятствие, продолжили путь.

– Кажись, обошлось, – с облегчением вздохнул Семиун, доставая из кустов припрятанный сундук с драгоценными реактивами. – Ну, ты и дурак безголовый, они же чуть нас не порубили! Знал бы, что такое учудишь, в жизнь помогать не согласился б!

– А ты и не помогал, – пожал плечами Шак, задумчиво разглядывая мутные воды пруда. – Стоял в сторонке, с кобылкой вместе на травке прохлаждался, в беседе с благородными торопыгами ни разу не поддержал…

– Да, да…да я жизнью из-за тебя рисковал! – выкрикнул лекарь, захлебываясь от переполнявших его гнева и обиды.

– Вот именно по этой причине я и не связываюсь с компаньонами. Помощи никакой, а долю требуют, – невозмутимо продолжил Шак, не обращая внимания на дальнейшие сетования парня, сопровождаемые интенсивной жестикуляцией. – А насчет риска я тебе так скажу. Риск уже в том, что мы с тобой на свет появились. За риск тебе никто кошель медяков не отвалит, если, конечно, сам не попросишь…но очень настойчиво!

Семиун открыл было рот, чтобы возразить, но передумал спорить с беспринципным мерзавцем, привыкшим жить обманом и ложью. Юноша взял на руки сундук, засунул под мышку меч и пошел, пошел вперед, позабыв и о пасущейся лошади, и о циничном напарнике, которого ему навязала судьба.

Шак не стал его догонять. Голод остудит пыл юного и во многом наивного сердца быстрее любых слов. Трактиры возле дороги росли, как грибы, а оба кошелька с заработанными медяками находились у него.