Текст книги "Никто не выйдет отсюда живым"

Первые шесть месяцев Джима в Калифорнийском университете прошли без приключений, кроме пасхальных каникул, когда Джим с двумя сокурсниками с кинематографического отделения – мрачным бородатым нью-йоркским интеллектуалом и ирландкой чуть постарше его – три дня подряд пьянствовали в Тихуане.

Оставшуюся часть весеннего семестра Джим провел в неторопливом рутинном темпе – занятия в разбросанных по обширной, поросшей деревьями территории университета, чтение книг часами напролет в библиотеках или в своей квартирке, по воскресеньям – звонки Мэри во Флориду с переговорного пункта, причем платил Джим за три минуты, а говорил по часу, а то и больше, игнорируя сигналы о том, что время вышло.

По вечерам Джим иногда ходил в «Lucky U», мексиканский ресторан и бар примерно в миле от университета, недалеко от госпиталя ветеранов. Ему нравилось это место. Там были девушки-барменши и слепые, которые катили в колясках своих безногих друзей, выкрикивающих направление. Иногда инвалиды напивались и устраивали драки на костылях. Это напоминало Джиму рассказ Нельсона Олгрена; он называл это «чистеньким местом», где можно выпить.

По выходным Джим ходил на пляж Венис-бич. Этот пляж был меккой для поколения битников начиная с 1950 года, и он стал частью богемной традиции. Поэты, художники и студенты жили в дешевых огромных комнатах некогда элегантных викторианских домов или в хижинах на берегах осыпающихся каналов.

Когда пришло лето, Джим вернулся в Коронадо. За четыре месяца он похудел, оттого что питался плохо и нерегулярно, но вскоре приобрел характерный круглолицый вид. Он снова поехал в Мексику, на этот раз – с братом и крестным отцом, отставным офицером ВМС, который служил со Стивом на Тихом океане. Энди вспоминает это путешествие как одну сплошную попойку:

– Мы проехали примерно сотню миль к югу, до Энсенады. Джим показал мне жизнь. Я все пил пиво, а он таскал меня от бара к бару, ругаясь по-испански с мексиканцами, когда они пытались обсчитать нас, болтал со шлюхами, носился по аллеям, спасаясь бегством от собак. Это было великолепно.

Вернувшись в район Сан-Диего, Джим с Энди часто ходили в кино в Дом офицеров, и иногда Джим проносил с собой вино и напивался. На военных базах после фильма обычно показывали флаг и ставили гимн. Однажды по залу эхом пронесся голос Джима: «Ска-а-а-жи-и-и, ви-и-и-ди-ишь ли-и-и-и ты-ы-ы-ы…» Он был единственным, кто пел гимн.

Джиму нечем было заняться в Коронадо, поэтому он начал скучать и дуреть от безделья. Вскоре он стал просить родителей, чтобы те отпустили его в университет пораньше, якобы восполнить пробелы в знаниях истории. В начале августа он уехал, пообещав найти себе подработку. К концу лета Джим получил место помощника в художественной библиотеке театра, где он расставлял книги по полкам и рассылал уведомления о возврате книг за 1,25 доллара в час. Это была простая работа, но он и с ней не справился. В октябре вышел на работу новый библиотекарь и уволил Джима, как только стало известно, что он не удосуживался приходить на работу вовремя.

Затем появилась Мэри. Она быстро нашла работу в медицинском центре университета и, к огромному разочарованию Джима, сняла собственную квартиру. Она сказала, что собирается нанять агента и искать работу танцовщицы – возможно, в один прекрасный день они смогут вместе снять фильм. Друзья по университету говорили, что таким довольным они Джима той осенью еще не видели. Хотя все шло не совсем так, как Джим планировал, он наконец-то оказался в Калифорнии вместе со своей любимой Мэри.

Джим начал собирать вокруг себя небольшой круг друзей из самых загадочных и взрывных студентов кинематографической школы. Особо близкие отношения сложились у него с четырьмя из них, которые по отдельности были достаточно наивными и невинными, но вместе становились если не зловещими, то по крайней мере странноватыми.

Старшим из них был Деннис Джейкоб, застенчивый, хотя временами агрессивный аспирант невероятного ума, которого называли за глаза «крысой» и «горностаем» за торопливую походку и сгорбленную от многочасового сидения за монтажным столом спину. Деннис был просто одержим кино, настоящая реинкарнация советского режиссера Сергея Эйзенштейна. В будущем ему предстояло работать специальным помощником Фрэнсиса Копполы в фильме «Апокалипсис сегодня».

Одной из причин, по которой Джима тянуло к Деннису, была его начитанность: он прочитал столько же книг, сколько Джим, если не больше. Чаще всего они обсуждали работы Ницше. Ко дню их встречи Джим прочитал большинство книг немецкого философа. Причем «К генеалогии морали» и «По ту сторону добра и зла» он прочел еще в старших классах. Чаще всего он раскрывал тоненький томик «Рождение трагедии из духа музыки»[11]11
  У нас принято другое название – «Рождение трагедии, или Эллинство и пессимизм».


[Закрыть], который оказал сильнейшее влияние на «Жизнь против смерти» Нормана O. Брауна. Эта первая книга Ницше стала поистине революционной работой, одним из самых значительных исследований трагедии.

Она рассматривает классический конфликт между Аполлоном – искусством скульптуры и Дионисом – искусством музыки. Подобно Ницше, Джим отождествлял себя с многострадальным Дионисом, который «не имел образов, но был чистой первобытной болью и ее первобытным отзвуком». Однако за страдания полагалась щедрая награда. Суть была не в превосходстве чьего-то индивидуального сознания, а прежде всего – в экстатическом растворении личного сознания в «изначальной природе космоса», в том, что Джим и его друзья станут потом называть «Всемирным сознанием».

Деннис с Джимом могли часами обсуждать Ницше: временами жарко споря, но чаще горячо соглашаясь друг с другом, зачитывая вслух длинные отрывки из работ философа. Как-то раз, обсуждая Диониса, они вспомнили строчку Уильяма Блейка: «Если бы двери восприятия были чисты, все представлялось бы человеку таким, каким является на самом деле – бесконечным». Они упомянули одному другу, что собираются назвать свою компанию «Двери: открытые и закрытые».

Вторым студентом из компании Джима был Джон Дебелла, самодовольный здоровяк, сын полицейского из Бруклина, который в равной мере гордился и тем, что читает в год по двести книг, и своим телом: рост шесть футов два дюйма, гора мускулов. По университету ходили слухи, что по будням он ходит по книжным магазинам в длинном черном плаще с десятком вшитых внутренних карманов, чтобы можно было красть книги, которые он жаждал прочитать. А по выходным он ходил на пляж Масл-бич[12]12
  «Мускульный пляж».


[Закрыть] знакомиться с девчонками.

Из-за крепкого телосложения и невероятной, но искренней молчаливости Джон казался полной противоположностью Денниса Джейкоба, но были у них и схожие черты. Первой, конечно же, была их любовь к книгам и доктринерским философиям. Второй чертой был возраст: как и Деннис, Джон был старше Джима, ему уже исполнилось двадцать пять. Третьей общей чертой была легкость в обращении со словами. Они оба были католиками. Когда Деннис с Джоном начинали плести интеллектуальные кружева, Джим сидел завороженный.

– Шаманизм, – объясняет Джон. – Мы превращались в шаманов: вдохновенные поэты.

Мы окунались в это с головой. Частью смутной философии студентов-кинематографистов Калифорнийского университета было стирание грани между снами и явью. Одним из моих любимых тезисов был «Сны порождают реальность». Фил Олено был ярым поклонником философии Юнга, и мы многому учились у него.

У нас была теория «истинных слухов», что жизнь на самом деле не такая волнующая и романтическая, какой ей пристало быть, поэтому надо говорить неправду, ведь лучше создавать образы, чем отражать реальность. Не важно, что эти образы неверны, ведь им верили.

Когда Джиму и Джону становилось скучно, они придумывали себе развлечения. Однажды Джим и Фил Олено, их общий близкий приятель, якобы вызвали Джона на соревнование по краже книг из университетского книжного магазина: побеждал тот, кому удастся за час стащить книг на бóльшую сумму.

В другой раз Джим с Джоном решили снять девчонку на улице. Они обкурились и пошли в музыкальную библиотеку, где по очереди стали ставить свои любимые записи. Постоянно хихикая, они разговорились с одной девушкой, стали вместе слушать музыку, курить травку, и вскоре Джон уже ставил пластинки для нее. Наверное, Джим показался ей более симпатичным, и она ушла домой с ним, по дороге рассказывая, как она забеременела от своего приятеля, а потом еще и заразилась венерической болезнью, поэтому ей пришлось делать операцию и она стала бесплодной и… Она изливала подробности своей жизни, задыхаясь от рыданий. Джиму это все напомнило рассказ Дилана Томаса «Преследователи», в котором два молодых парня случайно встречают друг друга и выясняют, что жизнь обоих полна ужасов.

Как-то Джим с Джоном напились в баре «Lucky U», и Джим стал настаивать, что сейчас самое время сходить в публичную библиотеку неподалеку. Джон с неохотой последовал за Джимом и стал неторопливо прогуливаться среди стеллажей, рассматривая юбки и чулки девушек в читальном зале. Когда он вновь увидел Джима, тот мочился на пол между двумя книжными полками. Джон схватил его и потащил к выходу. К ним подошла какая-то женщина.

– Эй, леди, – закричал Джим, – эй, леди…

Обладатель темных волнистых волос, широкого приятного лица и груди колесом, Фил Олено, третий друг, казался немного увеличенной копией Джима. Ему было двадцать три, на два года больше, чем Джиму, и он единственный из всей компании жил дома, за что Джим с Джоном частенько подкалывали его.

Фил прочел практически все книги Карла Юнга и всю литературу о нем. Все эти книги хранились на полке в его комнате, во многих местах слова были подчеркнуты толстым простым карандашом. Юнг не был любимым психоаналитиком Джима, и они с Филом обожали спорить после просмотра фильмов, как символизм режиссера может быть истолкован философией Юнга или, в случае с Джимом, с точки зрения Ференци.

Подобно Юнгу, Шандор Ференци был отколовшимся учеником Фрейда, но его различия с учителем были скорее в методах, чем в теории. В то время как Фрейд рекомендовал своим пациентам половое воздержание, утверждая, что так можно будет сфокусировать либидо на пережитом эмоциональном опыте, Ференци пошел по пути запретов еще дальше, пытаясь убедить своих пациентов намного меньше есть, пить и ходить в туалет. Затем его качнуло в другую сторону, к любви и вседозволенности, поскольку он полагал, что невротиками становились люди, которых никогда не любили или не принимали родители, и что на самом деле им нужна привязанность, тепло и ласка.

Как это обычно бывает при обсуждении психоанализа, разговор часто заходил о сексе; упоминались всевозможные неврозы, фетиши и отклонения: от гермафродитизма и некрофилии до мазохизма, садизма и гомосексуализма. Поэтому когда Джим с Филом вместе сняли первый фильм, его тему можно было предугадать.

В их планах было снять несколько картин. Одна, по замыслу Фила, рассказывала о жизни Рембо, и Фил попросил Джима сыграть главную роль. Второй фильм, по предложению Джима, должен был показать знаменитую сцену из жизни Ницше, когда тот видит, как человек бьет лошадь, и силой останавливает избиение. Звуковым сопровождением этого фильма, по мнению Джима, должны были стать аплодисменты. Ни один из этих фильмов так и не был снят. Тот фильм, который они сняли, не содержал интеллектуальных претензий и был просто шуткой.

Джим и Фил только начинали учиться работать с камерой, светом, звуком и монтажом, но даже новичкам в кинематографической школе требовались задействовать все свои знания и воображение, чтобы создать фильм. Не длинный, не сложный, даже не обязательно хороший – целью было ознакомить студентов с их рабочими инструментами. На самом деле Фил не снял фильм, но выполнил поставленную задачу: его наняли несколько аспирантов с психологического факультета, которые снимали в условиях повышенной секретности фильм, который предназначался для хранения в сейфе факультета. В картине фигурировали мужчина и женщина, оба обнаженные, которые имитировали сексуальные позы и движения. С помощью Фила Джим получил отснятые кадры и склеил из них сцену с бурным финалом, в качестве саундтрека использовав концовку «Болеро» Равеля. На съемках студенты немало позабавились, но большинство доцентов и профессоров были вне себя от гнева. Джиму объявили, что он заслуживает низшей оценки, зачислили его в ряды нарушителей спокойствия, и на следующий семестр он был записан на курс специальных практических занятий с «проблемными студентами».

Показы ученических работ проходили дважды в год, по окончании семестра практических занятий. Более регулярно, обычно пятничными вечерами, шли другие кинопоказы. Приглашенные профессионалы с расположенных поблизости «фабрик грез» показывали свои фильмы, а затем выходили для дружеского – по крайней мере, они так думали – обсуждения. Вскоре эту программу прикрыли, потому что студенты беспрестанно измывались над преподавателями.

Зачинщиком беспорядков на этих просмотрах был студент, по всеобщему мнению, самый мрачный, шумный и циничный, еще один друг Джима, четвертый «гороховый шут» Золотого века, болтливый светловолосый Мефистофель по имени Феликс Винейбл. Феликс любил выпивку, «колеса» и разговоры ночи напролет, и этим он напоминал Джиму Дина Мориарти, одного из героев книги «В дороге». Тридцатичетырехлетний Феликс был самым старшим студентом кинематографической школы. До поступления в Калифорнийский университет он тринадцать лет менял места работы, долгое время водил автобус, затем строил корабли. Большинство мест его работы находились в районе Сан-Франциско, где он учился в Университете Калифорнии в Беркли с 1948 по 1952 год, но диплом так и не получил. Его с готовностью взяли в Калифорнийский университет, возможно, отчасти из-за того, что его оценки были интригующими – пополам «пятерок» и «единиц», а возможно, из тех соображений, что если человек в тридцать два года хочет получить диплом, нужно предоставить ему такую возможность.

Как и Джон Дебелла, Феликс любил говорить о себе, но его рассказы были не такими хвастливыми, зато более смешными. Феликс не считался таким интеллектуалом, как другие близкие друзья Джима по университету, но их отношения были тем не менее тесными. Стентон Кей, который взял Феликса на главную роль в одном из своих фильмов, полагал, что в основе этих отношений лежало психологическое сходство.

– Я чувствовал, что Феликс распадается как личность, не имея никакой определенности или индивидуальности; он был старше и поэтому ощущал на себе насильственное давление общества. Он был бессилен практически до полного изнеможения. Его постоянно преследовала тревога. И таким же был Джим. Я видел его глубокий нигилизм, чувство отчаяния куда сильнее моего. Может, это был гнев, может, оттуда и приходило отчаяние.

«Вуайерист, – пишет Джим в одном из своих дневников, – это мрачный комедиант. Он омерзителен в своей темной анонимности, в своем тайном вторжении». Затем он продолжает описывать угрозы и возможности этого скрытого партнерства, установленного с не подозревающим об этом человеком.

Подобных записей были сотни. Некоторые из них будут опубликованы четырьмя годами позже, сначала на личные средства, затем издательством Саймона и Шустера под названием «Властители: Заметки о видении». Пока Джим учился в Калифорнийском университете, они всплыли в качестве работы по киноэстетике. Он еще пока не умел снимать фильмы, поэтому думал и писал о кино как об искусстве: «Притягательность кино кроется в страхе смерти». Страницы этих тетрадей содержали немало информации о кинематографии, в основном почерпнутой от Джона Дебелла.

На других страницах Джим сражался за определения. Изображения магии, насилия, секса и смерти заполнили его дневники подобно черной реке. Кеннеди был убит «вредоносным взглядом» снайпера, и его убийца Освальд обрел рай, «поглощенный теплым, темным, беззвучным брюхом физического театра». Эдип выступал на этих страницах с такими словами: «Можно смотреть на вещи, но нельзя попробовать их на вкус. Ты можешь ласкать свою мать только глазами». Казалось, чем больше Джим видел, чем больше набирался опыта, тем больше он писал, и чем больше он писал, тем больше понимал.

В своих дневниках Джим обнажался, выставлял свою душу на всеобщее обозрение. «Я не выйду к вам, – писал он. – Это вы должны прийти ко мне. В лоно моего темного сада, откуда я подсматриваю за миром. Туда, где я могу в своем воображении создать вселенную, которая будет соперничать с реальностью».

1964 год приближался к концу. После исторического похода в Индийском океане с целью демонстрации силы и участия в инциденте в Тонкинском заливе у берегов Вьетнама капитан Моррисон провел на борту «Bon Homme Richard» последнее соревнование по отжиманию среди офицеров (в нем всегда побеждал он сам), передал авианосец под командование другого капитана и начал собирать вещи для нового переезда, на этот раз – в Лондон, где ему предстояло служить под началом главнокомандующего военно-морскими силами США в Европе. На сначала он отправился на западное побережье США, чтобы провести короткий отпуск со своей семьей. Джим приехал домой на Рождество, затем его семья ненадолго отправилась во Флориду навестить родственников. Это был последний раз, когда Джим виделся с родителями.

Январские дожди прекратились, и студенты кинематографической школы начали собираться в «Цыганской повозке», небольшой закусочной на колесах недалеко от студенческого городка. Там, среди будущих музыкантов и художников, Джим и многие его сокурсники вели себя так, что один из знакомых Джима, Билл Керби, назвал их «сбродом и шушерой кинематографической школы» – они учились без особого энтузиазма, идя по пути наименьшего сопротивления, прикрывая свое безделье толстым слоем показной важности и болтовни. Джим по дороге на учебу с криками ходил вдоль заборов, изрисовал стены мужского туалета скабрезными граффити, катал пустые винные бутылки по проходам кинотеатров во время сеансов. Затем начались классические похождения, в большинстве которых фигурировали наркотики, раздевание и бесшабашность. В одном случае все три эти вещи соединились: Джим напился, залез на одну из башен на территории университета и сбросил свою одежду вниз на землю.

«Когда у тебя есть образ, – записал он в своем дневнике, – страх пропадает».

Некоторым преподавателям нравился Джим, и они делали поправки на то, что один из них назвал «дилетантизмом». Сам Джим ценил нескольких преподавателей. Самым любимым был Эд Брокау, который иногда вставлял в свои лекции невероятные небылицы, чтобы проверить, слушает его кто-нибудь или нет. Джиму особенно нравилось, что Брокау время от времени исчезал на несколько дней – совсем как будет поступать сам Джим несколькими годами позже.

– Брокау привлекла бы тяга Джима к разрушению, – говорит Колин Янг, декан кинематографического факультета. – Он чуял это и погрел бы руки у огня, потому что зачастую это связано с настоящим талантом.

Брокау был куратором Джима, и именно ему Джим пришел сообщить о своем решении бросить учебу. Затем он пошел к Колину Янгу и заявил о том же.

Решение Джима уйти из университета было озвучено за неделю до окончания учебы, после двухдневного показа студенческих фильмов. Это было самое главное событие учебного года, и сразу после этого в школе кинематографии начинались выпускные экзамены. Хотя получение диплома студентом не зависело от того, был его фильм отобран для последующего показа в зале Калифорнийского университета Ройс-холл или нет, конкурс был огромным.

Большинство из сорока или около того фильмов, показанных в мае 1965 года, были сделаны в рамках курса практических занятий «Проект 170», где снимали короткометражные фильмы с голосом за кадром или музыкой. Съемки обычно проходили по субботам, и каждый студент должен был исполнять все обязанности – неделю он был оператором, на следующей неделе – актером, на третьей – звукооператором, и так далее, и наконец выступал режиссером собственного фильма.

Джим не писал сценарий своего фильма, сказав Джону Дебелла, которого он выбрал себе оператором: «Я тебе все объясню по ходу дела». Джим задумал, как он объяснил позже, «фильм, который ставит под сомнение сам процесс съемки фильма… фильм о фильме». Картина не имела названия и имела форму монтажа, последовательности, отрывков и мало связанных между собой событий – как это тогда назвал Дебелла, «несуразная мешанина образов о создателе фильма и его глазе». В начале фильма Джим делает большую затяжку из трубки с травкой и закидывает голову назад. Следующий кадр – бегущая по экрану синусоида тестового сигнала, заставка сериала «За гранью». За этим следует сцена, где камера медленно «отъезжает» от лица женщины (подружки Дебелла), одетой только в лифчик, трусики и пояс с подвязками, и опускается, чтобы показать ее каблуки-шпильки, танцующие на телевизоре, где передают фашистский военный парад. Затем камера оказывается в квартире (Джима), где стены увешаны обнаженными красотками из «Плейбоя», которые используются как мишени для игры в дартс. Несколько мужчин под кайфом усаживаются смотреть фильм для взрослых, но пленка рвется, и они вскакивают и начинают руками показывать фигурки из теней на белом экране. Затем крупный план: девушка вылизывает глаз Дебеллы (очищая его от той грязи, которая была в увиденных им образах). Финальный кадр – экран выключаемого телевизора, когда картинка сворачивается в белую линию, потом – в точку и исчезает в темноте.

Показ был таким же хаотичным, как сам фильм. Сначала кусочки пленки расклеились, и ее никак не удавалось зарядить в проектор. Джима попросили склеить ее заново и показать позже тем же вечером. Когда ему это удалось, реакция варьировалась от восхищения до недовольства. Некоторые студенты подумали, что Джим сошел с ума, и лишь у немногих были какие-нибудь комментарии к фильму, хотя почти все одобрительно взревели, когда увидели подружку Дебеллы в нижнем белье. Даже Эд Брокау, которого всегда интриговал образ мыслей Джима, все крутил в пальцах воображаемый баскетбольный мяч, затем хлопнул в ладоши и объявил:

– Джим… Ты меня ужасно разочаровал.

Фильм не был включен в показ в Ройс-холле, и Джиму поставили «утешительную тройку».

Джим очень тяжело переживал этот провал. Некоторые утверждают, что он выскочил из зала и расплакался. Правда это или нет, но он, очевидно, очень разозлился. Сначала он начал защищаться, потом начал дерзить и наконец объявил о своем решении покинуть университет. Колин Янг отговорил его, но в июне, когда Джиму пора было получать диплом, он бродил по Венис-бич, покуривая наркотики.

К этому времени Джим и Мэри все больше удалялись друг от друга. Она по-прежнему настаивала, что ее ждет звездная судьба, – Джим сначала пытался поднять ее на смех, а затем пытался уговорить отказаться от этой мысли. Затем Мэри заявила, что хочет попробовать устроиться танцовщицей в клубе «Whiskey Go Go», который открылся на бульваре Сансет в январе. Джим ответил, что не желает видеть, как она торчит в мини-юбке с бахромой в стеклянной кабинке и вертит задницей для подвыпивших мужиков среднего возраста. У них снова произошла ссора, и когда Мэри пошла к своему агенту, тот посоветовал ей не сниматься в студенческом фильме у Джима, поскольку это повредит ее карьере. Они разругались в третий раз, когда Мэри без предупреждения пришла к Джиму домой и застала его с другой девушкой. Джим объявил Мэри, что она не имеет право приходить к нему без приглашения. Помимо этих ссор, Мэри постоянно донимала Джима деликатными, но надоедливыми замечаниями о том, что он принимает слишком много наркотиков.

Рэя Манзарека Джим повстречал на территории университета. Рэй был приятелем Джона Дебелла. Джим восхищался Рэем и был в восторге, когда тот отказался вырезать из своего фильма сцену, где его подружка голой моется в душе. Кроме того, Джима привлекала музыка Рэя, и он несколько раз слушал выступления его группы, «Rick and the Ravens» в клубе «Turkey Joint West» в соседней Санта-Монике. Однажды Рэй пригласил Джима на сцену вместе с несколькими другими студентами кинематографической школы, и они, напившись пива, дурными голосами пели припев песни «Луи, Луи». Теперь, в июне, группу Рэя пригласили на разогрев дуэта Сонни и Шер на выпускном вечере в школе. Но один из музыкантов ушел из группы, и когда Рэй позвонил в школу и сказал, что вместо шести музыкантов будет пять, ему ответили, что если не приедет шестеро музыкантов, как написано в контракте, ему ничего не заплатят.

– Эй, парень, – сказал Рэй, увидев Джима, – не хочешь с нами отыграть вечер?

– Я ведь не умею играть, Рэй.

– Да ладно, тебе нужно будет только постоять на сцене с электрогитарой. Мы закинем шнур от нее за какой-нибудь усилок, а подключать не будем.

Джим потом признался, что это был самый легкий заработок в его жизни.