Текст книги "Тень Хранителя"

– Доббс, ты что, не видишь? Человек нам сказать что-то хочет! Ну, давай, добрый ты наш Айболит, давай, высказывайся поскорее!

Отар во все глаза разглядывал Камьяра, и ему непросто было подыскать нужные слова.

– Это… это большая честь для меня… быть рядом с тобой, о наш ученейший…

Камьяр фыркнул.

– Давай-ка мы лучше обойдемся без этого обмена любезностями, а то еще час будем обзывать друг друга «известнейшими», «прославленными», «заслуженными», «почтенными», пока от этого пустословия всех остальных не поклонило в сон.

– Эй, послушайте! – перебила их Талия. – А где, между прочим, Имин?

– Вот и я о том же! Мне же всех вас не терпится проводить в географический зал, где нас ждут Алджернон с Имином.

Сделав жест следовать за ним, Отар провел их через дюжину залов, до отказа забитых книгами, после чего они попали в большое просторное помещение.

Гюнтер с доктором сидели за большим столом, на котором лежала необычная объемная карта, отражающая небо и все стороны Края Видений.

– Удивительно, правда? – сказал Алджернон. – Ее вручную создал великий архитектор Август Феррел. Он был президентом Академии, когда все были вынуждены ее покинуть.

– Хоть тогда он сделал что-то стоящее, – пробурчал Камьяр. – Привет, Имин, – сказал он, дружески похлопав врача по руке. – А ты, должно быть, Алджернон. – Камьяр подошел поближе к старику, чтобы пожать ему протянутую руку. – Встреча с тобой – большая честь и радость для меня. Меня зовут Камьяр, а это – мои друзья-сказители: Талия и Доббс, – добавил он. Но его спутники, заинтересованно склонившиеся над картой, едва удостоили старика улыбкой.

Роун тоже восхищенно смотрел на карту, но как он ни пытался, ничего не мог на ней узнать.

– Мне здесь все кажется незнакомым.

– То, что ты здесь видишь, лишь небольшая часть Края Видений, которую Владыки называют своей, – пояснил гюнтер. – Эта карта очень устарела. И еще надо учесть, что она составлена на основе тех записей, которые были сделаны во времена войн. Теперь, я уверен, там значительно больше Строений.

Роун указал на длинный ряд черных колонн, соединявших все три уровня.

– Погодите-ка, я же видел уже это раньше.

Алджернон кивнул.

– Это Бастион. Он выстроил его, чтобы отделить владения ловцов видений от своих собственных.

– А можно я это ненадолго возьму? – Роун окинул взглядом всех собравшихся вокруг стола, не зная, у кого именно следует просить разрешения.

– Если хочешь знать, это далеко не единственная карта, – сказал старик, указав на стоявшие за его спиной стеллажи. На верхних полках, над массивными томами фолиантов, стояли сотни цилиндрических футляров с картами. – Там, наверху, есть и другие.

Доббс со вздохом снял с полки большущий атлас.

– Я бы навсегда здесь остался, – негромко сказал Камьяр с благоговейным трепетом.

– Но сначала хорошенько подумай, – заметил Алджернон. – Время в библиотеке летит быстро.

– Эх, время-времечко, – простонал Камьяр. – Да, в таком месте забыть про внешний мир очень легко. – Выгнув бровь дугой, сказитель скосил глаз на Роуна. – Но я припоминаю, что у тебя есть определенные обязательства, которые ты должен выполнить до новолуния, а до него осталось меньше недели.

– Ради этого я сюда и пришел, – сказал Роун, с помощью Лампи аккуратно укладывая карту в футляр. Он чуть помедлил, потом взглянул на гюнтера. – Но перед тем как я уйду, хочу попросить еще об одном одолжении, о большом одолжении. Мне кажется… в общем, я бы хотел просить вашего разрешения использовать Академию в качестве базы в нашей борьбе против Города. Все мы рассеяны по Дальним Землям. А нам нужно какое-то нейтральное место, где можно было бы собрать всех вместе.

На какое-то время воцарилось гробовое молчание. Взгляды всех присутствующих были обращены на Роуна и гюнтера.

– Какая замечательная мысль! – проговорил Алджи. – Она удобно расположена – в самом центре, хорошо укрыта от посторонних взглядов, и в учебном крыле много комнат и подсобных помещений. Если только никто не будет зачитывать книги, было бы совсем неплохо, чтоб здесь жили люди.

– Если ты не возражаешь… – с опаской начал Отар.

Имин кивнул и продолжил мысль друга:

– …мы были бы просто счастливы здесь остаться…

– …пока ты не вернешься обратно…

– …и составить Алджернону компанию…

– …если, конечно, Алджернон не против.

Сделав шаг вперед, Талия с Доббсом умоляюще взглянули на Камьяра.

– Ну ладно, так и быть, – ворчливо сказал он. – Но мне нужен будет полный отчет. Детальный.

Алджи улыбнулся.

– Вот и прекрасно. Не может быть лучшего общества, чем общество читателей. Спасибо тебе, Роун из Негасимого Света, за это замечательное предложение. К твоему возвращению я постараюсь расшифровать еще несколько страничек дневника твоего прадедушки. Может быть, некоторые из моих новых друзей захотят мне в этом помочь, – сказал он, многозначительно посмотрев на стоявших рядом с ним сказителей.

– Дневник?! Где он? Где? – удивленно переспрашивал Камьяр. Он сразу понял, о каком дневнике идет речь. Перед тем как выйти из хранилища, где лежали карты, он обернулся и сказал: – Талия! Доббс! Окажите Алджернону любую помощь, какая ему потребуется. Мне нужны результаты!

Роун не смог сдержать улыбки, увидев блаженное выражение лица старого гюнтера – оно светилось счастьем то ли от возможности получить помощь, то ли от звуков его правильно произнесенного имени.

– Ну и что ты здесь стоишь с идиотской улыбкой? – рявкнул Камьяр на Роуна. – Веди нас, Роун из Негасимого Света, веди нас вперед!

ВОСПОМИНАНИЯ

БОЕВАЯ ТЕХНИКА АПСАРА В СОЧЕТАНИИ

С ВОЕННЫМИ ЗНАНИЯМИ ИХ ПЕРВОЙ

ПРЕДВОДИТЕЛЬНИЦЫ ПО ИМЕНИ СТЕПП

БЫЛА ДОВЕДЕНА ДО СОВЕРШЕНСТВА

БЛАГОДАРЯ ДИСЦИПЛИНЕ МЕДИТАЦИИ,

КОТОРОЙ ЕЕ ДОЧЬ ЭНДЕ НАУЧИЛАСЬ У ВАЗЯ.

СЧИТАЕТСЯ, ЧТО СРАВНИТЬСЯ С НИМИ

НЕ МОЖЕТ НИКТО.

ИСТОРИЯ АПСАРА В ИЗЛОЖЕНИИ ОРИНА

Виллум глядел на замерзшую долину и пытался отогреть озябшие руки и ноги. Никак не удавалось избавиться от леденящей душу безысходности. Его доводила до отчаяния, глодала мысль, что он должен был ограждать Стоув от страданий, защищать девочку от боли, но он не смог сделать ни то, ни другое. Ощущение собственного бессилия постоянно изводило его. Теперь ее могли вылечить лишь собственные родители и время; а ему оставалось лишь попытаться избавиться от беспокойства и тревоги, чтобы освободить разум для решения стоявших перед ним задач.

Поздно ночью к нему пришла Кира. Ей доложили, что совсем неподалеку от Кальдеры рыскали клирики. Очень важно было понять, случайность это или часть плана Дария по поискам Роуна и Стоув. Хотя, как ни крути, все равно это плохо. Поэтому с восходом солнца Виллум и Кира уже спускались по крутому склону по надежно скрытой от постороннего взгляда тропе. Погода была жуткая – влага от града с мокрым снегом просачивалась даже сквозь их толстые накидки.

В конце тропы Кира, разрумянившаяся от холода, обернулась к нему и сказала с таким видом, будто предвкушала забавное развлечение:

– Чую – запахло жареным. Драки нам не избежать.

– А я-то надеялся, что обойдемся без стычки, – сказал Виллум, подняв бровь. Но ее инстинктивное чутье было развито лучше. Указав на возвышавшийся вдали небольшой холм, он добавил: – Они по другую его сторону.

Кира рассмеялась, поправляя подпругу коня, чтобы удобнее было нестись к цели.

– Может быть, ты где-нибудь здесь схоронишься, пока я решу эту проблему?

– Не торопи события, сестренка. – Резкий тон Виллума слегка поубавил пыл Киры. – Я хорошо знаю твои способности, тебе не надо их мне доказывать, – сказал он, чтобы сгладить возникшее напряжение. – Но между храбростью и беспечностью есть большая разница. Ты сама знаешь, что второе качество легко может привести к бессмысленной гибели.

На лице Киры настолько явственно отражались ее мысли, что Виллум читал их как по раскрытой книге: каким-то образом она смогла узнать про его видение о ее смерти или близкому к ней состоянию. Она знала, что он сказал ей это не только как старший брат, стремившийся ее защитить, но и как человек, чувствовавший ее страдания.

Опустив глаза, Кира кивнула. Сердце у нее стало биться размереннее, дыхание выровнялось.

– Сколько их? – уже спокойно спросила она.

– Двое. Скорее всего, лазутчики. За ними последуют другие.

– Виллум, я должна их убить. Им нельзя позволить хоть что-то пронюхать о Кальдере…

– Может быть, нам удастся стереть им память…

– Виллум, – сказала Кира, и по тону ее было ясно, что теперь уже не сестра его говорила, а предводительница войска апсара, несущая ответственность за судьбу своего народа, – у меня нет выбора. По крайней мере, в этом вопросе. Если Дарий узнает, кто мы такие и где скрываемся, он обрушит на нас свои силы, как делал это раньше, и попытается стереть нас с лица земли. Он отнимет у нас всех детей и использует их, как сочтет нужным, чтобы продлить себе жизнь и укрепить свою власть. Ты видел, как это делается, и знаешь, что это такое. Виллум, я не могу допустить, чтобы это случилось. Здесь рисковать нельзя. Ты меня понимаешь?

– Кира, – произнес Виллум, взяв ее за руку.

– И не думай мне возражать, – сказала она, как отрезала. – Мне уже доводилось видеть, как младенцев вырывали из рук матерей, как плачущих детей отнимали у родителей. Неужели ты мог хоть на секунду подумать, что я упущу возможность сократить число приспешников Дария?

– Нет, – просто ответил Виллум. Спорить с ней в этом вопросе было бесполезно. Вскочив на коня, он кивнул. – Едем.

В следующее мгновение Кира уже с ним поравнялась.

– Давай поторапливайся! – крикнула она с задорной улыбкой, пришпорив своего коня и хлопнув по крупу скакуна брата. Конь заржал и бешеным галопом бросился вперед по долине, чуть не скинув всадника. Кира, скакавшая чуть поодаль, расхохоталась.

Копыта коня дробили подмороженную землю, их топот отдавался в теле Виллума, и это немного его успокаивало. Он щелкнул поводьями, подбадривая скакуна, и тот с удвоенной энергией рванулся вперед.

Когда в детстве брат и сестра вновь встретились с бабушкой, они проводили такие скачки каждый день. Энде настаивала, чтобы они играли целыми днями, и игры их были долгими и изматывающими в течение почти трех лет. Именно столько времени понадобилось, чтобы каждый свободный момент не вспоминать о смерти родителей. Виллум часто спрашивал себя, слышала ли Кира крики их матери каждый раз, когда оказывалась лицом к лицу с врагом, или долгими ночами, когда не могла заснуть.

Доскакав до подножия холма, они остановили коней и спешились. Вынув мечи из ножен, брат и сестра тихо поднялись к самой его вершине. И в этот же момент с другой стороны холма на него вскарабкались двое клириков, которые при виде их отчаянно завопили. Кира издала воинственный клич, бросилась на врагов и двумя точными сильными ударами повергла наземь первого противника. Ловко увернувшись от выпада второго, она с размаху нанесла настолько мощный удар, что почти перерубила его пополам.

Вдруг рядом с головой Виллума просвистела стрела. Из-за деревьев ниже по склону к ним приближались с дюжину до зубов вооруженных клириков. Многовато, чтобы одолеть их лишь силой мысли… Еще одна стрела была выпущена в Киру, но он отбил ее мечом и вместе с сестрой ввязался в бой. Кира рубила и колола врагов, будто обезумев, меч ее мелькал с такой скоростью, словно обладал какой-то невидимой силой.

Но стрелы продолжали в них лететь, причем выпускали их явно не те клирики, с которыми они сражались. Кто же в них стрелял?

Проследив траекторию стрел, Виллум заметил двоих неумело замаскированных арбалетчиков, прятавшихся за деревьями в роще, и бросился к ним. Одновременно он мечом отбивал пущенные ими стрелы так, что они рикошетили в нападавших на Киру клириков. Хотя стрелы летели из-за деревьев беспрестанно, ему удалось все их отбить. Когда он оказался в нескольких метрах от стрелков, те поняли, что все их усилия тщетны, побросали арбалеты на землю, выхватили мечи и с воинственными воплями бросились на грозного врага.

Виллум опустился на одно колено, наклонил голову и одним ударом меча поразил двоих клириков.

К нему, тяжело дыша, подошла Кира и хлопнула брата по спине.

– Ну вот, дело сделано, – сказала она, глядя на дюжину клириков, валявшихся позади нее на земле. – И ты, Виллум, неплохо поработал мечом.

В этот момент к Виллуму потянулся один из умиравших от раны арбалетчиков.

– Я узнал тебя, – прохрипел он. Под кожей на шее у него отчаянно пульсировал блокиратор, взгляд застилала пелена, глаза стекленели, предвещая неминуемую смерть. – Ты – наставник Нашей Стоув. Тебе удалось ее найти?

– Мы продолжаем поиски, – уклончиво ответил Виллум.

– Прости нас. Мы не знали… не поняли, кто ты, – сказал клирик, тяжело дыша. – Хвала Архиепископу… за его мудрость. Мы просили дать нам Апогей… но нам дали только арбалеты. И потому… вы остались живы. – Тело клирика судорожно забилось в агонии, потом вытянулось и застыло.

– Апогей? – Виллум напрягся, пытаясь понять, о чем сказал ему арбалетчик.

– О чем это он? – спросила Кира. Виллум покачал головой, и она мрачно посмотрела на него. – Должно быть, это какой-то смертельный сюрприз, который приготовил нам Дарий.

Виллума вдруг отвлекло неистовое жужжание блокиратора покойника. Устройство, вмонтированное в шею клирика, сильно вибрировало. Потом, будто внезапно лопнув, блокиратор, казалось, растворился, оставив мерзкий зеленоватый след на шее трупа.

Не говоря ни слова, Кира осмотрела шеи всех остальных поверженных врагов. Когда она вернулась к брату, лицо ее было пепельного цвета.

– У всех одно и то же… Раньше мне такого видеть никогда не доводилось. А тебе?

– И я такого еще не видел. Какой-то новый тип блокираторов. А этот клирик, видимо, что-то говорил о новом и смертельно опасном оружии. Значит, Дарий переходит в наступление.

Виллум глубоко вздохнул. Кира положила руку ему на плечо.

– Я поскачу в лагерь братьев. Надо предупредить Роуна. Ты едешь со мной?

– Мне надо дождаться Стоув. Если она очнется вовремя, мы приедем туда вместе с Энде. Потом нам придется возвращаться в Город.

* * *

СТОУВ ПОДНИМАЕТСЯ ВВЕРХ ВНУТРИ БОЛЬШОГО ДУПЛА, ПЕРЕХВАТЫВАЯ РУКАМИ ВДЕЛАННЫЕ В ПОЛЫЙ СТВОЛ ОПОРЫ. ОНА УЖЕ ПОЧТИ НА САМОМ ВЕРХУ, И В ЭТОТ МОМЕНТ ЕЕ СЛЕПИТ ЯРКИЙ СВЕТ. ПОДЪЕМ ДАЕТСЯ ЕЙ С ТРУДОМ. РУЧОНКИ У НЕЕ МАЛЕНЬКИЕ, ХУДЕНЬКИЕ, А РУЧКИ-ОПОРЫ СДЕЛАНЫ ДЛЯ МАЛЬЧИКОВ ПОСТАРШЕ.

В КОНЦЕ КОНЦОВ ОНА ДОБИРАЕТСЯ ДО УЗЕНЬКОЙ СКАМЕЕЧКИ, НАД КОТОРОЙ БОЛЬШИМИ БУКВАМИ ВЫРЕЗАНО ЕЕ ИМЯ. ОНА УПИРАЕТСЯ НОГАМИ В ПЛЕТЕНОЕ СИДЕНЬЕ РОУНА И В ТОМ МЕСТЕ, ГДЕ КОГДА-ТО БЫЛА ВЕРХУШКА ДЕРЕВА, ВЫСОВЫВАЕТ ИЗ ПОЛОГО СТВОЛА ГОЛОВКУ. ПОВСЮДУ ВОКРУГ ОНА ВИДИТ ОГРОМНЫЕ СГНИВШИЕ ИЗНУТРИ СТВОЛЫ ДЕРЕВЬЕВ. ВСЕ ТОНЕТ В НЕЕСТЕСТВЕННОМ СИЯНИИ – БЛЕДНОМ И ПЕРЕЛИВЧАТОМ, КАК БУДТО ВСЕ КРУГОМ СОТКАНО ИЗ СВЕТА. СВЕТА ЕЕ ДЕТСТВА.

УСЛЫШАВ СМЕХ, ОНА БРОСАЕТ ВЗГЛЯД ВНИЗ И ВИДИТ РОУНА, КОТОРЫЙ ГОНИТСЯ ЗА ЛЕМОМ. ОНИ ТОЖЕ ОКРУЖЕНЫ СИЯНИЕМ: РОУН – ГОЛУБОВАТЫМ, КАКИМ РАННИМ УТРОМ БЫВАЕТ ЧИСТОЕ НЕБО, С ОРАНЖЕВЫМИ ОТСВЕТАМИ, БУДТО ОТРАЖАЮЩИМИ ЛУЧИ СОЛНЦА. А ЛЕМ ВЕСЬ СВЕТИТСЯ НЕБОЛЬШИМИ ЖЕЛТОВАТЫМИ ПЛЯШУЩИМИ ОГОНЬКАМИ, КОТОРЫЕ, КАЖЕТСЯ, ВЕСЕЛО ЕГО ЩЕКОЧУТ. СТОУВ С ТРУДОМ СДЕРЖИВАЕТ СМЕХ И СЛЫШИТ, КАК ВНИЗУ ОТКРЫВАЕТСЯ МАЛЕНЬКАЯ ДВЕРЦА. ОНИ ВХОДЯТ ВНУТРЬ! ОНА ЛЕЗЕТ В КАРМАН ЗА ЯБЛОКОМ, КОТОРОЕ ДАЛА ЕЙ МАМА.

«СТОУВ, ТЫ ТАМ, НАВЕРХУ? – ОНА ВИДИТ ЛИЦО БРАТА, ТИХОНЬКО ХИХИКАЕТ И БРОСАЕТ ЯБЛОКО ВНИЗ. БРАТ ЕЕ В ПОСЛЕДНИЙ МОМЕНТ ЧУТЬ ОТКЛОНЯЕТСЯ В СТОРОНУ И КРИЧИТ ЕЙ: – СТОУВ, ПЕРЕСТАНЬ БАЛОВАТЬСЯ!»

НЕ В СИЛАХ БОЛЬШЕ СДЕРЖИВАТЬСЯ, ОНА СМЕЕТСЯ.

«СТОУВ… СТОУВ!»

ТЕРРАКОТОВЫЕ ГЛАЗА СТОУВ РАСКРЫВАЮТСЯ. РЯДОМ СТОИТ ОЗАБОЧЕННЫЙ ПАПА.

«МНЕ СНОВА СНИЛСЯ СОН…»

«СКОЛЬКО ТЕБЕ В НЕМ БЫЛО ЛЕТ?»

«НЕ ЗНАЮ… ЛЕТ ШЕСТЬ ИЛИ СЕМЬ. ЭТО СЛУЧИЛОСЬ В ЛЕСУ МЕРТВЫХ ДЕРЕВЬЕВ, Я ВЗОБРАЛАСЬ НА ВЕРШИНУ БОЛЬШОГО ДУПЛА. И РОУН ТАМ БЫЛ. – СТОУВ УЛЫБНУЛАСЬ. – Я БРОСИЛА ЕМУ НА ГОЛОВУ ЯБЛОКО!»

НО ПАПА НЕ УЛЫБАЕТСЯ ЕЙ В ОТВЕТ.

«ЧТО-ТО НЕ ТАК?»

«ДА НЕТ, НИЧЕГО».

«ОБМАНЫВАТЬ НЕХОРОШО, – ПЛАКСИВО ГОВОРИТ ОНА. – ЧТО-ТО ПЛОХОЕ СО МНОЙ?»

«НЕТ, КОНЕЧНО НЕТ. – ОН МОЛЧИТ, ЯВНО НЕ ЗНАЯ, КАКИЕ ПОДОБРАТЬ СЛОВА. – ЭТО ПРОСТО… МЫ НАДЕЯЛИСЬ, ЧТО ТЫ БЫСТРЕЕ ПОЙДЕШЬ НА ПОПРАВКУ… ПЕРЕД…»

ТЕПЕРЬ СТОУВ ПОНИМАЕТ ПРИЧИНУ ПАПИНОЙ ПЕЧАЛИ, И ОТ ЭТОГО У НЕЕ МУРАШКИ БЕГУТ ПО КОЖЕ. ВОСПОМИНАНИЯ, СНЫ, ТО ВРЕМЯ, КОТОРОЕ ОНА ПРОВОДИТ С РОДИТЕЛЯМИ, – БУДТО СКАЗКА, БУДТО ОНА ПРЕБЫВАЕТ В РАЮ. ОТ ИХ ЗАБОТЫ ПОД ЗАЩИТОЙ ДУШ НЕГАСИМОГО СВЕТА ОНА ИСЦЕЛЯЕТСЯ, В НЕЙ ВНОВЬ ВОЗНИКАЕТ ТО, ЧТО БЫЛО УТРАЧЕНО, КОГДА… ДАЖЕ МЫСЛЬ ОБ ЭТОМ ВЫЗЫВАЕТ У НЕЕ РЕЗКОЕ ОТВРАЩЕНИЕ.

«Я НЕ ХОЧУ УХОДИТЬ, – ШЕПЧЕТ ОНА. – ЕЩЕ НЕ ВРЕМЯ…»

ПОДХОДИТ МАМА, ПОД ГЛАЗАМИ У НЕЕ КРУГИ, ВЗГЛЯД ПЕЧАЛЬНЫЙ.

«ДОРОГАЯ МОЯ…» – ГОВОРИТ ОНА И СМОЛКАЕТ, ПЫТАЯСЬ ХОТЬ НЕМНОГО ОТСРОЧИТЬ НЕИЗБЕЖНОЕ.

«МАМОЧКА, Я ЕЩЕ НЕ ГОТОВА, – ПРОСИТ ЕЕ СТОУВ. – Я ЕЩЕ НЕ ВЫЗДОРОВЕЛА. ПОСМОТРИ НА МЕНЯ. Я ВЕДЬ ЕЩЕ ТАК ПЛОХО СЕБЯ ЧУВСТВУЮ».

ПАПА ПРИДВИГАЕТСЯ ПОБЛИЖЕ И КАСАЕТСЯ ЕЕ БРОВИ. И В ТОТ ЖЕ МИГ ЕЕ ГЛИНЯНОЕ ОБЛИЧЬЕ ПРОПАДАЕТ, И СТОУВ С УДИВЛЕНИЕМ СМОТРИТ НА СОБСТВЕННОЕ ТЕЛО. ОНА ОЩУЩАЕТ СЕБЯ, НО НЕ ВПОЛНЕ ЕЩЕ УВЕРЕНА, ЧТО ВСЕ У НЕЕ НА СВОИХ МЕСТАХ.

«ДЫРА, КОТОРАЯ ОСТАЛАСЬ У ТЕБЯ ПОСЛЕ ФЕРРЕЛА, НАХОДИТСЯ ЗДЕСЬ, – ГОВОРИТ ПАПА, ПОЛОЖИВ ЕЙ РУКУ НА СЕРДЦЕ. – ТЫ МОЖЕШЬ ОСТАВАТЬСЯ С НАМИ ЦЕЛУЮ ВЕЧНОСТЬ, НО, СКОРЕЕ ВСЕГО, ДО КОНЦА НИКОГДА НЕ ИСЦЕЛИШЬСЯ».

СТОУВ ЧУВСТВУЕТ, ЧТО ВОЗДУХ ВОКРУГ СТАНОВИТСЯ ДРУГИМ. ОНА КРИЧИТ В СТРАХЕ:

«ГДЕ ЖЕ ВЗЯТЬ СИЛЫ, ЧТОБЫ СРАЖАТЬСЯ, ЧТОБЫ ПЕРЕЖИТЬ ДАРИЯ, ЕСЛИ ВНУТРИ МЕНЯ ЗИЯЕТ ЭТА ПУСТОТА?»

РОДИТЕЛИ НИЧЕГО ЕЙ НЕ ОТВЕЧАЮТ, НО ВЗГЛЯДЫ ИХ БОЛЕЕ ЧЕМ КРАСНОРЕЧИВЫ. БЕССМЫСЛЕННО СЕЙЧАС ВЕСТИ СПОРЫ О ВРЕМЕНИ. ЧТО БЫ ОНА ИМ НИ СКАЗАЛА, ИЗМЕНИТЬ НИЧЕГО НЕЛЬЗЯ. ЭТО РЕШЕНИЕ ОТ НИХ НЕ ЗАВИСИТ.

«ДАРИЙ БУДЕТ МЕНЯ ПЫТАТЬ, – ГОВОРИТ ОНА, И ПО ЩЕКАМ ЕЕ КАТЯТСЯ СЛЕЗЫ. – ОН ИСПОЛЬЗУЕТ МЕНЯ, А ПОТОМ, КОГДА ПОЛУЧИТ ВСЕ, ЧТО ЕМУ НУЖНО, ОН МЕНЯ УБЬЕТ, А ТЕЛО МОЕ ВЫБРОСИТ НА СЪЕДЕНИЕ СОБАКАМ!»

«СТОУВ! – МАМИН ГОЛОС БЬЕТ ЕЕ НАОТМАШЬ КАК ПОЩЕЧИНА, НО МАМА ТУТ ЖЕ ПОДВИГАЕТСЯ К НЕЙ, ОБНИМАЕТ, ГЛАДИТ ПО ГОЛОВЕ И ГЛУБОКО ВЗДЫХАЕТ. – ДАРИЙ ТЕБЯ НЕ УБЬЕТ. НЕ СМОЖЕТ ОН ЭТОГО СДЕЛАТЬ. ТЫ ОЧЕНЬ СИЛЬНАЯ».

СТОУВ ЧУВСТВУЕТ, КАК МАМИНЫ СЛЕЗЫ СМЕШИВАЮТСЯ С ЕЕ СОБСТВЕННЫМИ. ДЕРЖА ГОЛОВУ СТОУВ ТАК, ЧТОБЫ ЛЕГЧЕ БЫЛО ЗАГЛЯНУТЬ В ГЛАЗА ДОЧЕРИ, МАМА ДОБАВЛЯЕТ: «НИКОГДА, НИКОГДА ЭТОГО НЕ БУДЕТ. ЗАБУДЬ».

«МАМА, МАМОЧКА, ОСТАВЬ МЕНЯ ЗДЕСЬ, ПОЖАЛУЙСТА!» – ВСХЛИПЫВАЕТ СТОУВ.

ОНА В ОТЧАЯНИИ СКЛОНЯЕТСЯ К РОДИТЕЛЯМ, НО МОЩНЫЙ ПОРЫВ НЕВЕДОМОЙ СИЛЫ ПОДХВАТЫВАЕТ ЕЕ И КУДА-ТО УНОСИТ. ОНА ТЩЕТНО ТЯНЕТ РУЧОНКИ К ВЫТЯНУТЫМ РУКАМ ОТЦА.

* * *

Виллум в нерешительности стоял перед дверью, когда она распахнулась. Энде всегда была особенно чувствительна к его присутствию, и он никогда не мог от нее скрыться. Она сидела подле горевшей свечи, освещавшей ее комнату. Колеблющиеся язычки пламени оставляли странные темные отметины на ее постаревшем лице. Предводительница апсара жестом пригласила внука сесть рядом.

– Садись, Виллум, – сказала она. – Мне хочется поговорить с тобой о том, о чем с воинами моими я говорить не могу. Не хочешь – откажись, ты вовсе не обязан делать мне это одолжение.

Нет, он должен был ее выслушать – к этому его обязывала кровь. И глухая боль от ран, которые никогда не исцелятся, потому что вылечить их невозможно, их ноющая боль остается с человеком на всю жизнь. А еще тот тяжкий груз, которым давили на них Дарий и снадобье. Сидя напротив нее в неярком колеблющемся свете свечи, он просто сказал:

– Говори, бабушка, я тебя слушаю.

– Я прекрасно помню муки всех мужчин моей семьи, – начала она голосом, полным печали, – всех мужчин моего народа, страдавших от напастей, которые наслал на них Дарий. Эти воспоминания всегда бередили мне душу, а в последнее время они преследуют меня неотступно. Занятия по медитации и тренировки, возня на кухне, обучение молодежи всегда отвлекали меня от этих печальных воспоминаний, а сейчас я вообще не могу от них избавиться. Я все помню, будто это случилось вчера, а не пятьдесят лет тому назад, – кровь сочится из глаз и ушей наших мужчин и мальчиков, постоянный жуткий кашель разрывает на части их нутро, кожа их покрыта нарывами и волдырями, которые лопаются даже от самого слабого прикосновения. Мы ничем не могли облегчить их страдания. Ничего им не помогало – ни целебные травы, ни мази, ни забота, ни утешение. Мне тогда было восемнадцать, и я видела, как все они умирали – отцы, мужья и сыновья. Ярости моей не было предела, и потому я ушла странствовать по Пустоши. Там меня нашел человек, ставший потом твоим дедушкой. Зун обучил меня премудрости и традициям вазя. Он научил меня контролировать чувства, но контроль не исцеляет. И теперь я все чаще думаю, с каким восторгом я вонзила бы кинжал в глотку Дария.

Хотя бабушка его постоянно скрывала свои чувства от постороннего взгляда, Виллум догадывался, как она страдает, по ее пустому взгляду, по тому, как пальцы ее нервно теребят узорную резьбу деревянного стола, даже по тому, как она постоянно контролирует ритм дыхания.

– Виллум, я собираюсь передать все бразды правления Кире. Во мне постоянно кипит жажда крови. Я буду продолжать давать советы, но только после того, как предварительно проконсультируюсь с Роуном. Этот мальчик очень хочет сделать так, чтобы конфликт был бескровным. Это, конечно, невозможно, но голова у меня будет оставаться ясной, и я буду думать не столько о том, чтобы любой ценой уничтожить врага, сколько о том, чтобы сохранить воинов своей армии. Знаешь, Виллум, мне всегда проще было утешать тебя в твоих горестях, чем помогать Кире. Мы с ней слишком похожи, и я не могу унять ее отчаянную ярость, не могу ее успокоить. И потому Кира нередко бывает слишком… порывиста… – При этих ее словах Виллум не мог сдержать улыбку. – Ты ведь знаешь, что и Волк такой же. Но еще раз хочу тебе повторить: мы должны отдать должное Роуну за то, что он сначала думает, а потом делает, и благодаря этому достигается равновесие.

Сделав небольшую паузу, Энде подалась вперед и коснулась его руки. Одна из самых преданных помощниц Энде – Петра, с широко раскрытыми глазами, в которых уже не было света жизни, соскользнула с рук Энде на землю. Вопль был таким пронзительным, будто на нем неслась сама смерть, направляя свое орудие. Меч Энде мелькал так быстро, что определить его путь можно было лишь по струям крови, брызгавшим на фоне сумеречного неба, пока…

Виллум отдернул от бабушки руку так резко, что нечего было и надеяться скрыть от нее это движение, а ее пристальный взгляд не позволял ему отвести глаза.

– Судьба моя, Виллум, предрешена моей историей. Я уже долго этого жду. Но Кира… Виллум, я сделала правильный выбор?

Ему не хотелось ничего говорить. Видеть это было проклятием. Это видение, наверное, явилось ему потому, что отчасти определяло ту судьбу, которая уже не была для него тайной. Но что это означало на самом деле? И что он мог по этому поводу сказать? Если бы он сказал ей, что видел смерть Петры или страдания Киры в подземной темнице Города, разве могло это их спасти или просто подтвердить предопределенность их судеб?

Понимая, что альтернативы намерениям Энде нет, Виллум сказал:

– Да.

Но при этом душа его рвалась на части, потому что это краткое слово, это простое выражение согласия, высказанное им, чтобы снять с плеч бабушки тяжкое бремя, могло стоить жизни и Кире, и Энде.