Текст книги "Как распинали мистера Кэйтерера"

Папа с преувеличенной сердечностью шумно захлопал в ладоши.

– Вот это мой мальчик, правда, Флоренс! – похвастался он с той фальшивой гордостью, которую так любил проявлять. – Хладнокровен, как головастик! Щеночек ты мой!

– Знаете, что я думаю? – произнесла мисс Кинан. – Что эта мисс Бренэм очаровала вашего сына и он на них доносит из ревности!

– Возможно. – Как еще можно ответить на столь идиотское обвинение? – Во всяком случае мне кажется, что если я скрою эту или какую-то иную информацию от мистера Кэйтерера, то это станет нарушением моего долга, так что я ему обязательно сообщу.

Так я и сделал на следующее утро в кабинете бизнесмена.

– Вы меня не больно-то удивили, – сказал он грудным голосом, чуть не ломая сигару в руках и явно не замечая наносимого ей ущерба. – Я подозревал нечто в этом роде. Это неважно. Я решил послать Форда в Китай сегодняшним же пароходом. К утечке это отношения не имеет, можете быть уверены. У вас есть ко мне что-то еще?

Ничего другого у меня к нему не было; так я и сказал и покинул офис, выяснив по дороге у посыльного, что мистер

Наджент еще не приходил. В вестибюле я зашел в телефонную будку и позвонил папе.

– Я хотел бы подержать Наджента под наблюдением, но сам не могу – он меня знает. Можешь выделить мне оперативника?

– Да. Смиттс на месте. Ты где?

– В вестибюле у Кэйтерера – здание Национального банка «Симэнс».

– Ладно. Я пришлю тебе Смиттса.

Я надеялся, что Смиттс объявится раньше Наджента, чтобы препоручить молодого человека оперативнику и тем завершить свое участие в наблюдении, но, к несчастью, когда я вышел из кабинки, Наджент уже направлялся к лифту. Спустя пять минут приехал Смиттс, один из тех, кого мы время от времени нанимали, невысокий рыжеватый человечек с преждевременными вертикальными морщинами на щеках и неожиданно наблюдательными водянисто-голубыми глазами.

– Смиттс, я хочу, чтобы вы проследили за одним человеком. Его зовут Форд Наджент, и, скорее всего, он сегодня во второй половине дня отплывает в Китай. Я хочу знать, что он будет делать до отбытия. Позвоните мне из порта, как только он туда доберется.

– Будет сделано, – пообещал он.

– Очень хорошо. А теперь вам лучше занять место у входной двери, чтобы он не заметил нас вместе. Когда он выйдет, я с ним заговорю и пройду к лифту, как будто собираюсь подняться в контору. А вы последуете за ним.

Однако моему плану не суждено было осуществиться; Наджент вышел из лифта с мисс Бренэм, и, когда я заговорил с ним, он схватил меня за руку.

– Как поживаете, мистер Тин? – весело поприветствовал он меня. – Как там ваши секретики?

Он показался мне возбужденным, несомненно, перспективой поездки в Китай и шансом «кого-нибудь подстрелить».

– Доброе утро, мисс Бренэм. Доброе утро, мистер Наджент, – ответил я.

– Лишних пара часиков найдется? – спросил он и, когда я заколебался, добавил: – Вы их отнюдь не впустую потратите. Вот что: если вы пойдете с нами и пообещаете не слишком докучать и не покидать нас, пока мы не закончим, я вам кое-что расскажу насчет вашей утечки.

– И что же это у вас намечается? – осведомился я, глядя на мисс Бренэм, чьи голубые глаза обеспокоенно следили за лицом ее спутника.

– То, что избавит вас от многих хлопот, не даст пойти по ложному следу, хотя не уверен, что прояснит все сразу.

– Отлично, – согласился я. – На таких условиях я готов вас сопровождать.

– Тогда порядок! – Наджент схватил меня за локоть одной рукой, мисс Бренэм – другой и повлек нас ко входной двери. – Надо поторапливаться.

Проходя в вестибюле мимо Смиттса, я чуть покачал головой, давая понять, что слежка отменяется; мы втроем сели в такси, поджидавшее нас у тротуара. Наджент назвал шоферу адрес на Пост-стрит.

– Так вы рассказали дяде Хопу о том, что видели вчера? – спросил он, когда такси погрузилось в поток машин, движущихся на запад по Маркет-стрит. Голос его звучал беззаботно, но я заметил, что мисс Бренэм внимательно наблюдает за мной.

– Да. Мне ничего другого не оставалось. Мы обязались снабжать мистера Кэйтерера всеми сведениями, какие сможем добыть, и должны держать слово.

– Все равно это было некрасиво, – негромко ответила девушка.

– Если не сбежите, – усмехнулся Наджент, причем шрам у него на лбу изогнулся, придавая усмешке сардонический оттенок, – у вас будет о чем ему порассказать.

Здание на Пост-стрит оказалось многоквартирным домом, куда Наджент и вошел, оставив нас с мисс Бренэм в такси.

Я воспользовался возможностью завязать с ней разговор:

– Скажите, мистер Кэйтерер знает, что вы делаете?

– Пока нет.

– Как по-вашему, он это одобрит?

– Не думаю. Да мне все равно, понравится ему или нет. Надеюсь, что не понравится? Я не собираюсь туда возвращаться – ни в жизни! Я уезжаю с Фордом. И слава Богу, что мне не надо туда возвращаться!

– Ну же, мисс Бренэм, – попытался я урезонить ее неожиданную горячность, – разве работать на мистера Кэйтерера было так плохо?

– Хуже, чем вы можете себе представить, мистер Тин! Хуже всего на свете! Вы… вы, наверное, слышали, что ему трудно ужиться с секретаршами и ни одна из них дольше нескольких недель не задерживалась?

– Да, мисс Бренэм, конечно, слышал.

– И что вы об этом думаете?

– Ничего не думаю, мисс Бренэм.

– Ну так слышали, что думают другие. И лучше в они были правы – но ведь нет! Между мистером Кэйтерером и его секретаршами не было никаких… ну, вы понимаете, взаимоотношений. Для него секретарша – это публика. Как Форд говорит, «перед кем можно хвост распустить». Вот потому они и не задерживались. Девушки очень быстро начинали видеть его насквозь, и стоило дать это ему понять – а на это у него соображения хватало, – как он их увольнял.

– Ну, честное слово, мисс Бренэм, ведь мистер Кэйтерер не…

– Знаю! И ведь не дурак он, никоим образом, вот что противно! Он может… он проворачивает совершенно замечательные дела. Но вы бы видели, как он к ним готовится! Вначале прячет нерешительность и робость под маской небрежности. Потом начинает хорохориться, хвастаться, вставать в позу – поначалу в шутку, чтобы ничем не связывать себя, если у него все же не хватит смелости начать.

Вот тут вступает секретарша. Она должна глядеть на него большими изумленными глазами. И тогда он начинает набрасывать предварительный план – кажется, больше для того, чтобы секретарша вздыхала от восхищения. И каждый раз, как она вздохнет, он выпячивает грудь все дальше и прибавляет еще какую-нибудь смелую деталь, пока наконец не разработает план, действительно являющийся чудом дерзости, и, более того, накрутит себя до того состояния, что в силах его выполнить.

И все это время его секретарша знает, что стоит ей допустить хоть малейший промах по части обожания, дело испорчено, потому что не такой он человек, чтобы заставить его что-то выполнить. Его нянчить надо. Ему нужен кто-то, кто льстил бы ему, и восхищался, и мурлыкал под боком. И оттого, что при этом условии он может свернуть горы, только еще тошнотворнее делается.

Я это поняла с самого начала, потому и продержалась гораздо дольше других. Я поняла, чего он от меня хочет и за что на самом деле платит, и сочла это частью своих обязанностей, как если бы он об этом распорядился. С моей стороны не было нечестным к нему подлизываться и льстить, ведь за это он мне и платил, но… другого слова, кроме «тошнотворно», не подберу. А после того как появился Форд, я… не могла этого больше выносить.

Она опустила взгляд на перчатку, которую мяла все это время, потом снова посмотрела на меня.

– Вы думаете, что я преувеличиваю, да, мистер Тин. Думаете, что я строю экстравагантную теорию на голом месте?

На самом деле я так и полагал, но мне не хотелось ни высказывать это впрямую, ни лгать. Покуда я колебался, она заговорила снова:

– Слушайте, я поясню вам, что имею в виду. Эти Трогмортоновы письма – о первых двух мистер Кэйтерер не сказал мне ни слова, пока не были отосланы чеки. Он бы так и молчал, если бы я сама не наткнулась на них – точнее говоря, на третье. Он сделал то, что было для него естественным, – подчинился этим смехотворным требованиям и выбросил на ветер тридцать пять тысяч, потому что слишком бесхребетен, чтобы сопротивляться. Спустя полчаса после того, как я нашла эти письма и поговорила о том, что он собирается по этому поводу предпринять, он послал за вами и вашим отцом и решил больше не платить. Вот вам честное слово, мистер Тин, я могла…

– История твоей молодой жизни? – поинтересовался Наджент, помогая сесть в такси исключительно худой женщине в исключительно короткой юбке.

– Почти, – ответила мисс Бренэм, краснея. – Я рассказывала о мистере Кэйтерере.

Затем она принялась обмениваться поцелуями и неразборчивыми приветственными возгласами с худой девушкой, чье имя, как я выяснил, будучи представлен, было Бетти (предполагаю, Элизабет) Бартуорти.

Здание, у которого все мы выгрузились из такси, оказалось домом священника, где Наджент с мисс Бренэм и обвенчались. Из пасторского дома мы на том же такси отправились в обиталище новобрачной – маленький домик на Четырнадцатой улице. Мисс Бартуорти и я остались в такси, а молодожены вошли в дом.

– Я так и знала, что она его окрутит, – сказала мисс Бартуорти, когда дверь закрылась.

– Полагаю, что молодому человеку очень повезло, – вежливо предположил я.

Мисс Бартуорти намеренно скорчила мне преотвратительную рожу – черты ее исказились весьма жутким образом.

– Моя дорогая юная леди! – воскликнул я.

Она рассмеялась и отвернулась, глядя на противоположную сторону улицы, ее тонкие пальцы нервно теребили посеребренного шипастого морского конька на черной ленточке.

Уловить смысла в ее действиях я не мог и, хотя она в дальнейшем молчала – даже не глянула на меня, – я почувствовал облегчение, когда, сбежав со ступенек, к нам присоединились Надженты; его руки были заняты чемоданами, она махала крупной женщине, стоявшей на верхней ступеньке, не то смеясь, не то плача.

Мы снова двинулись в путь, на этот раз к пристани; времени оставалось в обрез.

– Не кажется ли вам, – спросил я, пока мы устраивались в тесном салоне, – что на пристани вам из-за спешки будет не до меня, и вы могли бы сообщить мне то, что собирались, прямо сейчас?

– Никакой спешки. Я могу уложиться в… ну-ка… в десять слов.

– Что ж, замечательно.

На пристани у нас не оказалось и минуты лишней. Нам пришлось бежать, причем две молодые женщины двигались впереди, а мы с Наджентом сражались с чемоданами. У трапа мы с Наджентом пожали друг другу руки, пока его супруга и мисс Бартуорти прощались так бурно, что измяли шляпки.

– А вот вам обещанное: ни Эльма, ни я не имеем к этому никакого отношения!

– На многое я и не рассчитывал, – крикнул я, когда он поднимался по трапу, – но я надеялся услышать правду, а ее-то вы и не сказали.

Он, не останавливаясь, обернулся, и его загорелое лицо выразило самое искреннее недоумение.

– Если вы меня подвезете до Паласа, – сказала мисс Бартуорти, когда мы возвращались в такси, – я обещаю больше не пугать вас гримасами.

– Я был скорее изумлен, чем испуган.

– Это делает вам честь.

Больше на эту тему не было сказано ни слова; она, безусловно, была не только исключительно худой, но и исключительно странной молодой особой.

– Ну что? – осведомился папа, когда я вошел в его кабинет. – Смиттс говорит, что ты уехал с парнем и девицей.

– Наджент и мисс Бренэм поженились и отплыли в Китай.

– Китай?

– Да, сэр. Кэйтерер сегодня утром сказал мне, что собирается отослать Наджента. Очевидно, свадьба и все прочее планировались заранее, поскольку паспорта и лицензия были уже готовы.

– Ну-ну, – сказал папа. – Так Кэйтереру и надо – это он решил избавиться от парня после того, как ты ему наябедничал? Ему следовало…

– Как вам это понравится, мистер Тин? – перебила его мисс Кинан, врываясь в кабинет и размахивая сложенной газетой.

Папа взял газету, прочел и передал мне.

– Темная лошадка Кэйтерера, – объявил он.

– Пари держу, – добавила мисс Кинан.

Я тоже согласился с ними, когда прочел, что, по сообщению из Кантона, был найден труп тучуна одной из крупных провинций. Как сообщалось далее, вдова, врач и личный секретарь тучуна арестованы по обвинению в отравлении и сокрытии смерти под тем предлогом, что тучун якобы отправился в горы для поправки здоровья. Предполагалось, что они поместили крупные суммы в один из парижских банков и готовились покинуть страну, когда их арестовали.

– Ждали взноса от Хопа Кэйтерера, прежде чем удрать, – прокомментировал папа. – Пошли, повидаем его.

Когда нас с папой допустили в кабинет мистера Кэйтерера, бизнесмен был заметно растерян и встревожен.

– Вы, случайно, не знаете… – начал он, едва поздоровавшись, и замолчал. – Мисс Бренэм, моя секретарша, вышла около полудня и не вернулась.

Это было утверждение, но подразумевало оно вопрос.

– Она не просто вышла, а вышла замуж за вашего племянника и уехала с ним.

Он, пожелтев, кивнул, словно ожидал или даже опасался подобных известий.

– Вы это видели? – спросил папа, вручая ему газету.

Мистер Кэйтерер прочел сообщение из Кантона с таким невозмутимым выражением лица, что я начал уже сомневаться, а в самом ли деле тучун из газеты и тучун мистера Кэйтерера – одно и то же лицо, но, когда он уронил газету на стол и тихо захрипел, я понял, что отсутствующее выражение лица на самом деле являлось оцепенением предельного ужаса. Мягкий свет настольной лампы отразился в сотнях крохотных капелек пота, усеявших его лоб.

– Ваш человек? – осведомился папа.

– Мой.

– Ну-ну. Хорошо еще, что он обошелся вам всего лишь в тридцать пять тысяч, которые вы послали Трогмортону.

Отсутствующее выражение покинуло лицо мистера Кэйтерера, сменившись страхом от мысли о том, в какую сумму могли ему обойтись трое преступников в далеком Китае.

– А сейчас, – продолжил папа, – мы можем отправиться в почтовый департамент за помощью в поимке мистера Б. Дж. Рэндалла.

– Да, мы можем… – Мистер Кэйтерер избегал папиного взгляда, чувствуя, полагаю, что ему легче смириться с потерей, чем с тем, что его дважды столь быстро и основательно надули. – Но…

– С этим делом, – пришел я ему на помощь, – можно разобраться быстро и без ненужной огласки.

– Что еще? – с подозрением осведомился папа.

– Я хотел бы, – обратился я к мистеру Кэйтереру, – позаимствовать на несколько минут одного из ваших служащих.

– Которого?

– Посыльного будет довольно.

Мистер Кэйтерер нажал на кнопку звонка, и появился знакомый уже посыльный со смышлеными глазами.

– Послушай, – весьма строго обратился я к нему, – ты уже доставил всем кучу неприятностей своим Фицморисом Трогмортоном, и новые мне не нужны. Принеси сюда эти чеки!

– Ч-что вы хотите сказать?

– То, что сказал, – довольно резко заметил я. – И не вздумай больше играть в такие игры, иначе почтовый департамент тебя здорово взгреет. Как твое второе имя – Джеймс, или Джон, или Джозеф?

– Джексон, но…

– Я так и думал. Ну и где эти чеки?

– Они… я не знаю, о чем вы. Они… они дома, в блокнотик подклеены.

– Об этой китайской истории ты узнал, подслушав разговор твоей сестры с Наджентом?

– Д-да.

– И разослал почтовые уведомления в Лос-Анджелес, Портленд и Спокейн, чтобы письма на имя Рэндалла пересылали сюда, на почтамт?

– Да, сэр.

– Очень хорошо. А теперь марш домой, возьми чеки и принеси сюда.

Посыльный вылетел из офиса пулей.

– Да чтоб мне провалиться! – воскликнул мистер Кэйтерер. – Но как же это…

– Очень просто, – объяснил я, вставая и берясь за шляпу. – Я заподозрил его, как только вы сказали, что письма написаны вашим почерком. Этот весьма изысканный ход, вероятно, пришелся ему весьма по душе, но он же его выдал с головой. Конторские рассыльные почти всегда подражают почерку своих нанимателей, и я еще не встречал ни одного, который не подделывал хотя бы раз подпись своего шефа. Это аксиома.

Затем, когда вы сказали, что он брат мисс Бренэм, а я обнаружил, что она и Наджент весьма интимно связаны, я понял, откуда он мог черпать информацию. Вне всякого сомнения, они обсуждали ваши планы, когда Наджент навещал по вечерам невесту, и мальчик услыхал достаточно, чтобы начать дело. Далее, псевдоним «Фицморис Трогмортон»[2]2
  Такие имя и фамилия могут принадлежать только английскому аристократу, в реальной же американской жизни подобное сочетание звучит пижонски.


[Закрыть] звучит совершенно инфантильно, и даже сам создатель не решился использовать его открыто, выдумав для почты другой – Б. Дж. Рэндалл. Но и тут он допустил очень распространенную ошибку; как часто бывает, он не смог далеко уйти от собственного имени и сохранил инициалы, лишь поменяв их местами.

То, что чеки не были предъявлены к оплате, только подтверждало мою теорию; пятнадцатилетний мальчишка, вне зависимости от его честности, не мог бы реализовать чек на десять тысяч. Но я полагаю, что деньги его не интересовали; он развлекался, изображая умопомрачительного Фицмориса Трогмортона. А сообщение из Кантона развеяло последние сомнения: эти люди ожидали от вас сотни тысяч долларов, а это мелкое надувательство только задерживало их и фактически свело их успех на нет, а потому никак не могло быть делом их рук. По этому пункту я нуждался в доказательствах, ибо зрелый восточный ум обнаруживает загадочное сходство с незрелым западным.

– Но позвольте! – возразил мистер Кэйтерер. – Были же еще и письма! И отправлены они из Японии.

– Прошу прощения, не из Японии. Японские марки можно купить у любого филателиста, а подделать почтовый штамп до смешного просто. А вашему посыльному не составляло труда подкладывать эти письма в вашу корреспонденцию.

– Спорить с ним бессмысленно, – заверил мистера Кэйтерера папа, вставая и нахлобучивая шляпу. – Он прав. А что вы собираетесь делать с парнишкой?

Бледное лицо мистера Кэйтерера порозовело от ярости.

– Да я его!..

– Не увольняйте его прямо сейчас, – посоветовал папа. – Изругайте его вдоль и поперек, но не выгоняйте. Обращайтесь с ним правильно, и он будет стоить дюжины рассыльных – во всяком случае, первые пару недель, пока угрызения совести не выветрятся. Вот тогда можете его и выставить, получив свои несколько недель безупречной службы.

И, выдав этот – глубоко аморальный – совет, мы с папой покинули кабинет мистера Кэйтерера.