Текст книги "Письмо Виверо"

3

Все что мы делали, проходило под наблюдением – я это знал. Поэтому передо мной встала проблема: либо нам перенести все ценности к сеноту и опустить их в воду достаточно открыто, либо сохранять осторожность и попытаться сделать это тайно. Немного поразмыслив, я решил, что лучше будет сохранять секретность, поскольку, если все делать открыто, Гатт может забеспокоиться и напасть на нас, когда работа только начнется. Ничто не сможет его остановить.

Это означало, что все упаковочные ящики должны быть вскрыты и их содержимое частями перенесено в мой домик, расположенный рядом с сенотом. Возможно, было лучше просто сбросить все предметы в воду, как я предложил с самого начала, но казалось нерациональным поступить так, имея в своем распоряжении такую удобную пещеру, поэтому мы решили ее использовать. Это означало, что с наступлением сумерек, когда всевидящее око будет ослеплено, мы погружаемся под воду, а Рудетски спускает вниз добычу.

В оставшиеся дневные часы мы пытались изобразить, что жизнь в лагере протекает по заведенному порядку. Передвижения между домиками происходили с обычной интенсивностью, и постепенно все ценности скапливались на полу моего жилища, где Рудетски заполнял ими металлические корзины, которые мы первоначально использовали для подъема находок со дна сенота.

Так же постепенно шла подготовка к работе по укреплению домика – еще одна задача, отложенная до наступления сумерек, но Смит и Фоулер, не теряя времени, неторопливо бродили по лагерю, выбирая подходящие материалы и складывая их в места, до которых можно будет легко добраться ночью. Эти несколько часов, казалось, тянулись бесконечно, но наконец солнце село в красный туман, похожий по цвету на высохшую кровь.

Работа закипела. Смит и Фоулер принесли бревна и доски, которые собирались использовать для того, чтобы сделать наш домик более пуленепробиваемым, и начали приколачивать их на место. Рудетски подготовил несколько больших баллонов с воздухом, и, подтянув плот к берегу, мы загрузили их на борт. Это оказалось не простой задачей, поскольку баллоны были тяжелыми, а действовать приходилось в темноте. Мы также перенесли на плот все сокровища, после чего Кэтрин и я погрузились под воду.

Пещера была точно такой же, какой мы ее оставили, и воздух в ней остался хорошим. Я вынырнул на поверхность, включил внутреннее освещение, которое установил раньше, и выключил свой собственный фонарь. Здесь имелся широкий уступ, расположенный выше уровня воды, на котором могла разместиться вся добыча, и я уселся на него, после чего помог Кэтрин устроиться рядом.

– Здесь хватит места для того, чтобы укрыть все ценности, – заметил я.

Она кивнула без особого интереса, а затем сказала:

– Мне очень жаль, что Поль причинил столько неприятностей, Джемми. Ты предупреждал меня, но я тебя не слушала.

– Что заставило тебя переменить свое отношение?

Ока поколебалась.

– Я наконец начала думать. Я начала задавать самой себе вопросы насчет Поля. Все началось с твоих слов. Ты спросил меня, что я испытываю к Полю – любовь или преданность. Ты назвал это неуместной преданностью. Мне не понадобилось много времени, чтобы найти ответ. Дело в том, что Поль не всегда был таким. Ты думаешь, он мертв?

– Я не знаю; меня там не было, когда все произошло. Рудетски думает, что он мертв. Но он мог и выжить. Что ты будешь делать, если это так?

Она нервно засмеялась.

– Неуместный вопрос при сложившихся обстоятельствах! Ты думаешь, то, что мы здесь делаем, принесет нам какую-либо пользу? – Она обвела рукой сырые стены пещеры. – Нам поможет, если мы избавимся от того, что хочет Гатт?

– Не знаю, – ответил я. – Это зависит от того, сможем ли мы поговорить с Гаттом. Если я смогу внушить ему то, что у него нет ни малейших шансов получить сокровища, тогда, возможно, он смягчит свою позицию. Я не могу себе представить, что Гатт способен ни за что убить семерых или шестерых человек – если только он не сумасшедший маньяк-убийца, а мне кажется, он не такой.

– Не получив того, что ему нужно, он может стать сумасшедшим.

– Да, – произнес я задумчиво. – Он будет сильно раздражен. С ним необходимо обращаться осторожно.

– Если мы выберемся отсюда, – сказала она, – то я разведусь с Полем. Теперь я не смогу с ним жить. Я получу развод в Мексике – он будет иметь законную силу везде, поскольку в Мексике мы и поженились.

Я немного подумал об этом, а затем сказал:

– Я навещу тебя. Ты не будешь возражать?

– Нет, Джемми, не буду. – Она вздохнула. – Может быть, мы сможем начать все снова, с самого начала.

– Начать все с начала не так просто, – сказал я мрачно. – Мы никогда не сможем забыть прошлое, Кэтрин – никогда! – Я приготовился одеть маску. – Приступим к работе, а то Джо подумает, что что-то не в порядке.

Мы выплыли из пещеры и начали длительную работу по перемещению сокровищ из корзин, которые опускал Рудетски, в пещеру. Корзины, нагруженные ценностями, опускались вниз одна за другой, и мы потратили много времени, пока наконец все не убрали. Мы находились под водой целых два часа, но не опускались ниже шестидесяти пяти футов, поэтому на декомпрессию требовался только час. Джо опустил нам шланг, повисший рядом с якорным тросом, и мы присоединили имеющиеся на его конце два переходника к нашим впускным клапанам. В течение часа мы поглощали воздух из больших баллонов, расположенных на плоту, поскольку использовать непосредственно компрессор было опасно ввиду того, что он производит слишком много шума.

Наконец мы вынырнули на поверхность, Рудетски спросил:

– Все о'кей?

– Все в порядке, – ответил я и выругался, ударившись ногой о воздушный баллон. – Послушай, Джо, давай сбросим эти баллоны в воду, а то у Гатта могут появиться какие-нибудь идеи – он даже сам может оказаться аквалангистом. Но он ничего не сможет сделать без воздушных баллонов.

Мы столкнули баллоны с края плота, и они с плеском упали в воду. Когда мы выбрались на берег, я почувствовал себя очень усталым, но предстояло еще многое сделать. Смит и Фоулер использовали все, что могли, для того, чтобы укрепить домик, но плоды их усилий выглядели весьма жалкими, хотя они не были в этом виноваты. У нас просто отсутствовали материалы.

– Где Фаллон? – спросил я.

– Кажется, он в своем домике, – ответил Смит.

Я отправился искать Фаллона и обнаружил его сидящим с угрюмым видом за своим столом. Когда я закрыл дверь, он повернулся:

– Джемми! – воскликнул он в отчаянии. – Какое несчастье! Какое ужасное несчастье!

– Вам нужно выпить, – сказал я и достал с полки бутылку и два стакана. Я налил в них неразбавленного виски и сунул стакан в руку Фаллона. – Вы ни в чем не виноваты.

– Конечно же, я виноват, – сказал он резко. – Я не воспринимал Гатта достаточно серьезно. Но кто мог подумать, что эта присущая когда-то конкистадорам жажда наживы проявит себя в двадцатом веке?

– Как вы сами говорили, Кинтана Роо не является центром цивилизованного мира. – Я отхлебнул виски и почувствовал, как тепло распространяется по моему горлу, – Эта провинция еще не вышла из восемнадцатого века.

– Я отправил послание вместе с теми мальчиками, которые улетели, – сказал он. – Письмо, адресованное представителям власти в Мехико, в котором сообщил о наших находках. – Он внезапно встревожился. – Как вы думаете, Гатт ничего не мог с ними сделать?

Я призадумался и наконец ответил:

– Нет, я так не думаю. Ему было бы трудно им помешать, и, вероятно, власти скоро поймут, что что-то не в порядке.

– Я должен был сделать это раньше, – сказал Фаллон задумчиво. – Департамент Антикварных Находок легок на подъем, когда нужно произвести инспекцию; это место будет наводнено различными чиновниками, как только новость станет им известна. – Он криво усмехнулся. – Вот почему я не уведомил их раньше; я хотел, чтобы этот город некоторое время принадлежал мне одному. Каким же дураком я был!

Я не стал его щадить.

– Пат Харрис предупреждал вас об опасности не один раз. Какого черта вы его не послушались?

– Я был эгоистом, – ответил он и посмотрел мне прямо в глаза. – Просто обыкновенным эгоистом. Я хотел оставаться здесь как можно дольше. У меня так мало времени, Джемми.

Я выпил еще немного виски.

– Вы сможете вернуться на следующий сезон. Он покачал головой.

– Нет, не смогу. Я никогда сюда не вернусь. Кто-то другой займет мое место – какой-нибудь более молодой человек. Мое место мог бы занять и Поль Халстед, если бы он не был таким безрассудным и нетерпеливым.

Я поставил стакан на стол.

– К чему вы клоните?

Он ответил мне изможденной усмешкой.

– Я буду мертв через три месяца, Джемми. Мне сказали об этом незадолго до того, как мы покинули Мехико, – они мне дали шесть месяцев. – Он откинулся на спинку своего стула. – Они не хотели отпускать меня сюда – доктора, ты их знаешь. Но я их не послушал, и я рад, что так сделал. Но теперь я должен вернуться в Мехико и лечь в госпиталь, чтобы умереть.

– Что у вас за болезнь?

– Старый враг человека, – сказал он. – Рак!

Это слово со свинцовой тяжестью сорвалось с его губ, и тут я ничего не мог ему сказать. Вот в чем заключалась причина его рассеянности, вот почему он так настойчиво добивался того, чтобы работа была сделана и почему он шел к одной цели ни на что не отвлекаясь. Он хотел провести эти последние раскопки до того, как умрет, и ему удалось добиться своей цели.

Через некоторое время я сказал мягко:

– Мне очень жаль.

Он хмыкнул.

– Вам жаль! Жаль меня! Если вы правы насчет Гатта, то у меня, кажется, не будет возможности выбраться отсюда, чтобы умереть в госпитале, – так же как и у всех остальных. Мне жаль, Джемми, что я втянул вас в это. Мне жалко и остальных. Но сожалений здесь недостаточно, не так ли? Какой смысл говорить "сожалею" мертвому человеку?

– Не принимайте это близко к сердцу, – сказал я. Фаллон погрузился в угрюмое молчание. Через некоторое время он спросил:

– Как вы думаете, когда Гатт начнет атаку?

– Не знаю, – ответил я. – Но он должен перейти к активным действиям в ближайшее время. – Я допил виски. – Вам лучше немного поспать. – Мне было очевидно, что Фаллона не особенно прельщает эта идея, но он ничего не сказал, и я вышел.

* * *

Оказывается, Рудетски иногда приходили в голову свои собственные идеи. Когда я наткнулся на него в темноте, он разматывал катушку провода. Он коротко выругался и сказал: – Извините, но мне кажется, я на пределе.

– Что ты делаешь?

– Если ублюдки чиклерос пойдут в атаку, они смогут укрыться за теми двумя домиками, поэтому я собрал весь гелегнит, который смог найти, и заминировал их. Теперь я протягиваю провод к взрывной машинке в нашем домике. Я позабочусь о том, чтобы у них не было укрытия.

– Только не взрывай эти домики прямо сейчас, – сказал я. – Лучше преподнести им небольшой сюрприз. Давай оставим взрывчатку на тот момент, когда она нам будет необходима.

Он прищелкнул языком.

– Вы и сами превратились в человека, способного преподнести сюрприз. Это достаточно грязная идея.

– Я получил несколько уроков в джунглях.

Я помог ему размотать провод, и мы замаскировали его, как могли, забросав сверху землей. Рудетски присоединил концы провода к выводам взрывной машинки и с чувством удовлетворения мягко похлопал по ней ладонью.

Я сказал:

– Рассвет начнется уже скоро.

Он подошел к окну и посмотрел на небо.

– Все затянуто облаками. Фаллон говорит, что дожди тут начнутся внезапно.

Погода меня волновала меньше всего. Я сказал:

– Поставь Смита и Фоулера наблюдать за границами лагеря. Нельзя допустить, чтобы они застали нас врасплох.

Затем я провел целый час один на один, усевшись перед домиком и почти проваливаясь в сон, неожиданно почувствовав себя совсем измотанным. Сон это нечто такое, в чем человек нуждается регулярно, и если бы не тот двадцатичетырехчасовой отдых на дереве в джунглях, я несомненно уже свалился бы с ног, как после сильной дозы наркотика. Я все-таки задремал и проспал до тех пор, пока кто-то не затряс меня за плечо. Это был Фоулер.

– Кто-то идет, – сказал он тревожно.

– Откуда?

– Из леса, – он вытянул руку. – С той стороны – я покажу вам.

Я проследовал за ним до домика, расположенного на краю лагеря, из которого он вел наблюдение. Я взял у Фоулера полевой бинокль и навел его на отдаленную фигуру в белом, пересекавшую расчищенную территорию.

Освещения и силы бинокля оказалось вполне достаточно, и я смог ясно различить, что это Гатт.

Глава 11

1

С освещением этим утром произошло что-то странное. Невзирая на густые облака, быстро двигающиеся по небу, все было видно кристально ясно, и обычный жаркий туман, стоящий над лесом даже на заре, куда-то исчез. Солнце только взошло, окрасив небо в нездорово желтый оттенок, и легкий ветерок, задувший с запада, раскачивал ветки деревьев над расчищенными руинами Уашуанока.

Когда я навел бинокль на Гатта, то к своему неудовольствию обнаружил, что мои руки дрожат, и чтобы изображение не плясало бесконтрольно перед моими глазами, мне пришлось опереть окуляры о подоконник. Он приближался такой неторопливой походкой, словно совершал утреннюю прогулку в городском парке, и время от времени останавливался, чтобы осмотреть раскопанные холмы. Одет он был так же безукоризненно, как и во время своего визита в Лагерь-Один, и я даже рассмотрел маленькую белую точку, которая являлась носовым платком, выглядывающим из его нагрудного кармана.

На мгновение я его оставил и провел биноклем по периметру руин. Я больше никого не заметил, и складывалось такое впечатление, что Гатт пришел сюда один – обманчивое предположение, которое следовало сразу отбросить. Я передал бинокль Рудетски, который тоже зашел в домик. Он прижал его к глазам и сказал:

– Это тот самый парень?

– Верно, это Гатт.

Он хмыкнул.

– Не торопится. Какого черта он здесь делает? Собирает цветы?

Гатт наклонился вниз и что-то нащупывал на земле.

– Он будет здесь через пять минут. Я выйду ему навстречу, чтобы поговорить.

– Это будет рискованно.

– Это сделать необходимо – и мне кажется будет лучше, если наш разговор состоится подальше отсюда. Кто-нибудь может пользоваться винтовкой, которая у нас есть?

– Я обращаюсь с ней неплохо, – заявил Фоулер.

– Неплохо – ха! – прогрохотал Рудетски. – Он был снайпером в Корее.

– Мне этого будет вполне достаточно, – сказал я, попытавшись усмехнуться. – Держи его под прицелом, и если тебе покажется, что он намерен на меня броситься, пусть получит то, что заслуживает.

Фоулер взял в руки винтовку и проверил прицел.

– Не отходите слишком далеко, – предупредил он, – И не вставайте между мной и Гаттом.

Я подошел к двери домика.

– Вы все старайтесь не высовываться, – сказал я и ступил наружу, чувствуя себя как приговоренный по пути на виселицу.

Я направился навстречу Гатту, осознавая собственную уязвимость и испытывая внутренний дискомфорт от мысли, что, вероятно, в данный момент кто-то держит меня в прорези прицела. Повинуясь инструкциям Фоулера, я шел медленно, поэтому наша с Гаттом встреча произошла не далее, чем в двухстах ярдах от домика, и по пути отклонился немного в сторону, чтобы открыть Фоулеру сектор для ведения огня.

Гатт курил сигару и, приблизившись ко мне, он вежливо приподнял свою элегантную панаму.

– Ах, мистер Уил, прекрасное утро, не правда ли?

Я был не в настроении для игры в кошки-мышки, поэтому ничего не сказал. Он пожал плечами, а затем спросил:

– Могу я видеть профессора Фаллона?

– Нет, – ответил я коротко.

Он понимающе кивнул головой.

– Что ж, хорошо! Вы, разумеется, знаете, за чем я пришел. – Это был не вопрос, а категорическое утверждение.

– Вы этого не получите, – заявил я так же категорично.

– Нет, получу, – сказал он с уверенностью. – Разумеется, получу. – Он изучил пепел на кончике сигары. – Насколько я понимаю, вы ведете переговоры от имени Фаллона. Меня это удивляет – на самом деле удивляет. Я думал, что он имеет достаточно мужества для того, чтобы вести переговоры самостоятельно, но, очевидно, сердцевина у него оказалась мягкой, как у большинства людей. Однако оставим это. Вы извлекли множество различных ценностей из сенота. Они мне нужны. Все очень просто. Если вы позволите мне забрать их без всяких проблем, то у вас не возникнет проблем из-за меня.

– И вы не причините нам никакого вреда? – поинтересовался я.

– Вы сможете спокойно уйти отсюда, – заверил он меня.

– Какие гарантии я могу получить?

Он распростер руки и посмотрел на меня честными глазами.

– Мое слово.

Я громко рассмеялся.

– Ничего не выйдет, Гатт. Я не настолько глуп.

В первый раз он проявил признаки раздражения, и в его глазах появилась неприкрытая жестокость.

– Теперь расставим все по своим местам, Уил. Я пришел сюда, чтобы забрать эту добычу, и ни вы, ни кто-либо еще не сможете меня остановить. Отдадите вы ее добровольно или нет – это ваше дело.

Краем глаза я уловил какое-то движение и повернул голову. Фигуры в белом медленно появлялись из леса, вытягиваясь цепочкой и держа наготове винтовки. Я повернул голову в другую сторону и снова увидел вооруженных людей, выходящих из леса.

Очевидно, пришло время оказать некоторое давление на Гатта. Я нащупал в кармане рубашки сигареты, достал одну, прикурил и начал небрежно подбрасывать на ладони спичечный коробок.

– Вы находитесь под прицелом, Гатт, – сказал я. – Одно неверное движение, и вы покойник.

Он тонко улыбнулся.

– На вас тоже нацелена винтовка. Я не идиот.

Я продолжал подбрасывать спички.

– Я договорился об условном сигнале, – сказал я. – Если я уроню этот коробок, вы получите пулю. Ну а теперь, если ваши люди приблизятся еще на десять ярдов, я роняю коробок.

Он посмотрел на меня с легкой неуверенностью во взгляде.

– Вы блефуете, – сказал он. – Вы тоже будете покойником.

– Давайте проверим, – предложил я. – Между вами и мной существует разница. Меня не особенно заботит, жив я или мертв, в то время как вам это наверняка не безразлично. Ставки в этой игре слишком высоки, Гатт, – а вашим людям осталось пройти только пять ярдов. Вы убили моего брата, помните об этом! Я намерен рассчитаться за его смерть.

Гатт зачарованным взглядом проводил коробок, который в очередной раз взлетел в воздух, и невольно вздрогнул, когда я неловко его поймал. Я затеял колоссальный блеф, и чтобы добиться успеха, мне было необходимо произвести на Гатта впечатление человека, настроенного безжалостно. Я снова подбросил коробок.

– Еще три ярда, и никого из нас больше не будут беспокоить сокровища Уашуанока.

Он сломался!

– Хорошо, отложим это, – сказал он хрипло и, подняв в воздух обе руки, помахал ими. Шеренга людей остановилась, повернулась и направилась обратно в лес. Увидев, что они отходят, я подбросил коробок еще раз, и Гатт раздраженно воскликнул:

– Ради Боги, прекратите это!

Усмехнувшись, я поймал коробок, но по-прежнему держал его в руке. На его лбу выступила легкая испарина, хотя дневная жара еще не начиналась.

– Я не стал бы играть с вами в покер, – сказал он наконец.

– Этой игрой я никогда не увлекался.

Он с раздражением шумно выдохнул.

– Послушайте, Уил, вы не понимаете, во что ввязались. Я слежу за Фаллоном с самого начала. Боже мой, там, на вашей взлетной полосе, я просто готов был взорваться от смеха, когда вы все пытались сохранить невинный вид. Вы ведь на самом деле подумали, что обманули меня, не так ли? Черт возьми, я знал все, что вы делали, и все, о чем вы думали, – и меня абсолютно не беспокоило, какие ответные действия вы предпринимаете. Я постоянно держал под наблюдением этого идиота Харриса. Вы видите, все привело к одному главному итогу – я здесь и я наверху. Ну так что вы намерены делать?

– Вам кто-то должен был оказывать помощь, – заметил я.

– А разве вы не знаете? – спросил он удивленно и засмеялся. – Господи! Мне помогал этот придурок Халстед. Он пришел ко мне еще в Мехико и сделал предложение. Весьма нетерпеливый парень, он не хотел делить этот город с Фаллоном – поэтому мы заключили сделку. Он получает город, а я забираю все золото и убираю для него Фаллона. – Уголки его губ опустились вниз в презрительной усмешке. – У парня был слишком слабый характер для того, чтобы совершить убийство самому.

Так, значит, это был Халстед, как и подозревал Пат Харрис, и когда мы нашли Уашуанок, он сразу настучал Гатту. Неудивительно, что Пат ходил кругами, в то время как Гатт знал каждый наш шаг. Я почувствовал омерзение, подумав о том, как неумеренные амбиции могут испортить человека настолько, что он готов вступить в преступный сговор с такой темной личностью, как Гатт.

Самое забавное в этом было то, что Халстед собирался обмануть Гатта, он не ожидал найти чего-нибудь ценного, что Гатта могло бы заинтересовать.

Я спросил твердо:

– Где Халстед теперь?

– Парень мертв, – бросил Гатт небрежно, – Когда вы его спугнули, мои чиклерос немного поторопились нажать на курок, и он поймал пулю. – Он усмехнулся. – Разве я не избавил вас от лишних хлопот, Уил?

Я проигнорировал его вопрос.

– Вы зря теряете здесь свое время. Вы можете прийти и забрать свою добычу, но для этого вам придется изрядно вымокнуть.

– Не мне, – сказал Гатт. – Вам! Ах, я знаю, что вы сделали с ней. Халстед умер не сразу, и он рассказал, где находятся ценности – после некоторого давления. На это ушло время, иначе я был бы здесь раньше, до того, как вы спрятали сокровища под воду. Но это не важно. – Его голос был спокойным и мягким, но в то же время угрожающим. – Вы сможете достать их обратно, Уил; вы аквалангист, также как и эта Халстедова сука. Вы нырнете и достанете их для меня.

– Вы знаете немного о глубоких погружениях. Это не пятиминутная работа.

Он резко рубанул рукою воздух.

– Но все-таки вы это сделаете.

– Не представляю, как вы сможете меня заставить.

– Не представляете? Скоро вы это узнаете. – Его улыбка была ужасающа. – Скажем, я возьму Фаллона и немного над ним поработаю, что тогда? Вы посмотрите на то, что я делаю с ним, а затем нырнете. Я вам это обещаю.

Он отбросил в сторону окурок своей сигары и постучал пальцем по моей груди.

– Вы были правы, когда сказали, что между вами и мной существует разница. Я твердый человек, Уил; а вам только кажется, что вы твердый. В последнее время вы хорошо имитировали твердость, и вам даже удалось меня переиграть, но все равно, вы такой же, как все остальные слабаки в мире – мягкий в середине, как Фаллон. Когда я начну медленно разрезать на части Фаллона – или, возможно, девушку, или этого здорового буйвола Рудетски, – вы нырнете. Понимаете, что я хочу сказать?

Я понимал. Я понимал, что этот человек использует жестокость как орудие. У него самого не было человеческих чувств, но он знал о них достаточно для того, чтобы манипулировать чувствами других. Если бы я на самом деле договорился с Фоулером, то не задумываясь уронил бы в ту же секунду спичечный коробок, рискнув оказаться убитым ради того, чтобы уничтожить эту гадину. Я проклинал свою легкомысленность, из-за которой не захватил с собой пистолет, чтобы застрелить ублюдка.

Я задержал дыхание и постарался произнести спокойно:

– В таком случае, вы должны соблюдать осторожность, чтобы не убить меня. Чтобы не вышло как в той истории про утку, несущую золотые яйца.

Его губы растянулись в зверином оскале:

– Вы еще попросите меня о том, чтобы я вас убил, – пообещал он. – Вам этого очень захочется. – Он повернулся и зашагал прочь, а я быстро пошел обратно к домику.

Я ввалился в дверь и закричал:

– Застрели ублюдка! – меня охватила слепая ярость.

– Невозможно, – сказал пристроившийся у окна Фоулер. – Он нырнул за укрытие.

– Каковы результаты? – спросил Рудетски.

– Он сумасшедший! Мы помешали ему, и он стал неуправляем. Он не может получить свою добычу и поэтому собирается взять ее ценою крови. – Я подумал о другом сумасшедшем, который выкрикивал в приступах безумия "Weltmacht oder Niedergang!"[9]9
  «Мировое господство или конец!» (нем.)


[Закрыть] Как и Гитлер, Гатт был полностью безумен, и ему ничего не стоило в припадке ярости уничтожить нас и себя. На него не могли подействовать никакие доводы, поскольку он смотрел на мир сквозь кровавую завесу.

Рудетски и Фоулер некоторое время смотрели на меня в молчании, а затем Рудетски глубоко вздохнул.

– Я полагаю, это ничего не меняет. Мы знаем, что он убил бы нас в любом случае.

– Он бросится в атаку с минуты на минуту, – сказал я. – Давайте вернемся в домик у сенота.

Рудетски сунул мне в руку револьвер.

– Все, что вам будет нужно сделать, это нажать на курок.

Я взял пистолет, хотя не был уверен, смогу ли я эффективно его использовать, и мы бегом покинули домик. Мы пробежали только половину пути до сенота, когда поднялась ружейная пальба, и над землей вокруг нас запрыгали фонтанчики из кусочков почвы.

– Рассредоточиться! – прокричал Рудетски и, повернувшись, наткнулся на меня. Он отскочил в сторону, и мы оба нырнули под укрытие ближайшего домика.

Прозвучало еще несколько выстрелов, и я спросил:

– Где они, черт возьми?

Грудь Рудетски тяжело вздымалась.

– Где-то впереди.

Люди Гатта пошли в атаку, как только Гатт оказался в безопасности, вероятно, согласно заранее назначенному сигналу. Выстрелы раздавались со всех сторон, как в каком-нибудь фильме из жизни Дикого Запада, и было трудно сказать точно, с какого направления ведется атака. Я увидел, как Фоулер, укрывшийся за брошенным упаковочным ящиком на другой стороне прогалины, внезапно вскочил и побежал как опытный солдат, делая короткие броски в разные стороны. Пули поднимали вокруг него пыль, но ему удалось благополучно скрыться за стеной домика.

– Нам нужно убираться отсюда, – сказал Рудетски быстро. На его лице застыло напряженное выражение. – Обратно к домику.

Он имел в виду домик у сенота, и я понимал его позицию. Не было никакого смысла готовить домик к обороне, а затем принимать бой на открытой местности. Я надеялся, что у остальных хватило здравого смысла укрыться там, как только раздались первые выстрелы. Я посмотрел назад и проклял педантичность и аккуратность Рудетски – он построил лагерь в виде широкой и открытой улицы, которая теперь простреливалась со всех сторон и не могла предложить никакого укрытия.

Я сказал:

– Нам нужно разделиться, Джо; две мишени поразить сложнее, чем одну.

– Вы пойдете первый, – сказал он отрывисто. – Может быть, мне удастся вас прикрыть.

Не было времени спорить, поэтому я побежал по направлению ближайшего к нам домика. Я находился от него уже в двух ярдах, когда внезапно из-за угла выскочил чиклеро. Он был удивлен не меньше моего, поскольку буквально наткнулся на револьвер, который я держал перед собой, так что мушка уперлась ему в живот.

Я нажал на курок, и моя рука конвульсивно дернулась. Можно было подумать, что какая-то огромная рука сдернула чиклеро с места и, отлетев в сторону, он упал на спину, широко раскинув руки. Несколько мгновений я находился в смятении, и мое сердце успело сделать сальто в груди, перед тем как, частично придя в себя от сильного шока, я бросился к двери и укрылся в домике. Некоторое время я стоял, прижавшись спиной к стене, хватая воздух широко открытым ртом и чувствуя от страха слабость в коленях, затем повернулся и осторожно выглянул в окно. Рудетски исчез – он мог совершить свой рывок сразу же после меня.

Я посмотрел на револьвер: он был посностью заряжен, и теперь в нем осталось пять патронов. Казалось, что эти проклятые головорезы появляются со всех направлений. Человек, которого я застрелил, появился откуда-то сзади – по-видимому, он пробрался сюда со стороны сенота. Мне не нравилось то, что могло за этим скрываться.

Я размышлял над тем, что делать, когда решение вдруг пришло ко мне само. Задняя дверь домика с треском распахнулась от удара ноги в тяжелом ботинке. Я резко повернул голову и в свете дверного проема увидел чиклеро, уже приготовившегося выстрелить в меня из винтовки. Время, казалось, остановилось, и несколько мгновений я стоял как парализованный, перед тем как сделать попытку поднять револьвер, но еще не успев пошевелить рукой, я уже знал, что слишком поздно.

Изображение чиклеро в раме дверного проема словно бы промелькнуло – такое движение можно увидеть в старом кино, когда отсутствие нескольких кадров вызывает внезапное перемещение актера. Часть его челюсти исчезла, и на месте нижней половины лица появилась кровавая маска. Он издал булькающий крик, прижал к лицу руки и, отшатнувшись в сторону, с грохотом уронил винтовку на порог. Я не знаю, кто выстрелил в него; это мог быть Фоулер или Рудетски, или даже кто-то из своих – пули летали достаточно густо.

Но я не стал тратить время на лишние раздумья. Пригнувшись, я бросился вперед через этот дверной проем, схватив по пути упавшую винтовку. Никто не попал в меня, пока я, спасая свою шкуру, мчался опрометью к окраине лагеря, постепенно забирая влево. Я приблизился к домику у сенота по касательной, замыкая свой круговой маршрут, и не мог видеть, открыта ли у него дверь и есть ли вообще кто-нибудь внутри. Но я видел Фоулера, бегущего к домику с другой стороны.

Он уже почти достиг его, но тут буквально ниоткуда появился человек – не чиклеро, а один из элегантных головорезов Гатта, держащий в руках то, что я сначала принял за автомат. Фоулеру оставалось пробежать не более шести шагов, когда гангстер выстрелил, и его пушка издала двойное бу-ум. В Фоулера попало оба заряда из обрезанного дробовика и, отлетев в сторону, он упал на землю бесформенной грудой.

Я в свою очередь без особой надежды на успех выстрелил в его убийцу и стремительно бросился к двери домика. Пуля, просвистев над моей головой в тот момент, когда я проталкивался внутрь, отколола щепки от дверного косяка, и одна из них попала мне в щеку. Затем кто-то захлопнул за мной дверь.

Когда я снова выглянул наружу, то увидел, что Фоулеру уже ничем не поможешь. Его тело время от времени вздрагивало, когда в него попадали пули. Они использовали его как мишень для упражнения в стрельбе.