Текст книги "Письмо Виверо"

Глава 3

1

Это была удивительная, невероятная и весьма странная история, и если бы я не видел того загадочного снимка в фотолаборатории, то, вероятно, отказался бы в нее поверить. Да и к тому же Фаллон не сомневался в ее достоверности, а он был совсем не дурак – так же как и Халстед, хотя о его умственных способностях я не мог с уверенностью высказаться адекватно.

Пока история излагалась, я твердо держал ситуацию под своим контролем. Временами кто-нибудь из них проявлял несдержанность – в большинстве случаев это был Халстед, но и Фаллон также сделал пару язвительных замечаний, – и я решительно вмешивался. Было хорошо видно, что никому из них не нравятся мои действия, но ввиду отсутствия альтернативы, им ничего не оставалось, кроме как повиноваться. Мой поднос являлся козырной картой в этой необычной запутанной игре, и ни Фаллон, ни Халстед не хотели дать другому возможность остаться с ним наедине.

Из них двоих Фаллон казался мне более благоразумным и беспристрастным человеком, поэтому я попросил его выступить первым. Он мягко потянул себя за мочку уха и сказал:

– Я даже не знаю, с чего начать.

– Начните с начала, – сказал я. – Когда вы заинтересовались этой проблемой?

Последний раз потянув себя за ухо, он сложил свои тонкие руки.

– Я археолог, работающий в основном в Мексике. Вы знаете что-нибудь про майя?

Я покачал головой.

– Весьма кстати, – сказал он саркастично. – Но на данной стадии, я полагаю, это не имеет значения, поскольку начало нашей истории никак не связано с майя – по крайней мере поверхностно. В ходе своих работ я несколько раз сталкивался с упоминанием мексиканской семьи де Виверо. Этот древний род имел испанские корни – Хаим де Виверо, основатель, поселился в Мексике вскоре после того, как закончилась эпоха Кортеса; он завладел большими земельными угодьями, и его потомки получали с них хороший доход. Они стали крупными землевладельцами, плантаторами, владельцами горных выработок и, ближе к концу, промышленниками. Это было одно из по-настоящему влиятельных мексиканских семейств, которое большинство своих доходов выжимало из крестьян и мало беспокоилось об общественных интересах. В шестидесятых годах прошлого века они поддержали Максимилиана в этой чертовски глупой попытке Хансбургов основать в Мексике королевство.

Это была их первая ошибка, поскольку Максимилиан не задержался у власти, и они понесли значительные потери, которые, однако, не смогли окончательно разорить семью. Но Мексику потрясали политические волнения, диктатор сменял диктатора, революция следовала за революцией, и каждый раз де Виверо ставили не на ту лошадь. Казалось, что они потеряли способность рассуждать здраво. По прошествии ста лет от былого могущества семейства де Виверо не осталось и следа; если его представители где-то и существуют поныне, то живут они очень скромно, поскольку я ни разу не слышал ни об одном из них. – Он покосился на Халстеда. – Вы когда-нибудь сталкивались с живым де Виверо?

– Нет, – коротко ответил Халстед.

Фаллон удовлетворенно кивнул.

– Ну а в свое время это было очень богатое семейство, даже для Мексики, а прослыть в Мексике богатым семейством на самом деле кое-что значит. Им принадлежало большое количество различного имущества, впоследствии рассеявшегося по всей стране, к которому относился и золотой поднос, похожий на ваш, Уил. – Он открыл свой кейс. – Позвольте мне зачитать вам кое-что.

Он извлек из кейса пачку бумажных листов.

– Поднос являлся семейной ценностью, и де Виверо следили за ним; его использовали только на официальных банкетах, а остальное время он хранился взаперти. От восемнадцатого века до нас дошло множество светских сплетен; один француз по имени Мервилл посетил Мексику и написал про это книгу. Он останавливался в одном из поместий де Виверо, где был устроен прием в честь губернатора провинции…

Он прочистил горло.

– "Никогда ранее, даже при французском дворе, я не видел столь изысканно сервированного стола. Мексиканские гранды живут как принцы и едят с тарелок из золота, которое здесь в изобилии. Центральную часть стола занимали многочисленные фрукты, произрастающие в этой стране, сервированные на золотых подносах, самый великолепный из которых отличался любопытным орнаментом из виноградных листьев очень тонкой работы. Один из сыновей хозяев поведал мне, что с этим подносом связана семейная легенда – считается, будто он сделан каким-то предком де Виверо. Это маловероятно, поскольку хорошо известно, что род де Виверо имеет благородные генеалогические корни, прочно связанные с историей Старой Испании, и вряд ли возможно, чтобы среди них были и ремесленники, неважно насколько искусные. Так же мне было сказано, что, согласно легенде, поднос содержит какой-то секрет, разгадка которого может сделать его владельца безмерно богатым. Рассказывая это, мой информатор улыбнулся и добавил, что поскольку богатство де Виверо уже и так не знает границ, то раскрытие секрета не может сделать их существенно богаче".

Фаллон бросил бумаги обратно в кейс.

– Поначалу я не придал этому большого значения, но меня всегда интересовали различные секреты, связанные с Мексикой, поэтому я в обычном порядке снял копию и убрал ее в архив. Кстати, фраза насчет благородного рода, связанного с историей Старой Испании, насквозь фальшива; де Виверо вышли из средних слоев общества, они создали себя сами, – но мы вернемся к этому позже.

Довольно скоро у меня сложилось впечатление, что я натыкаюсь на фамилию де Виверо независимо от того, чем занимаюсь. Знаете, как это бывает – вы встречаете в книге незнакомое слово, которое никогда раньше не видели, а затем оно попадается вам еще два раза за одну неделю. Так же получилось и с де Виверо и их подносом. Нет ничего удивительного в том, чтобы просто наткнуться в Мексике на фамилию де Виверо – это была очень могущественная семья, но за последующий год я не менее семи раз встречал упоминание подноса де Виверо, и в трех случаях говорилось о том, что он содержит какой-то секрет. Очевидно, что поднос был очень важен для де Виверо. Тогда я просто складывал все материалы в архив; это была второстепенная проблема, лежавшая вне области моих основных интересов.

– Которыми являются?.. – спросил я.

– Доколумбовые цивилизации Центральной Америки, – ответил он. – Испания шестнадцатого века в то время значила для меня немного. Я занимался раскопками в южном Кампече. Среди других со мной был и Халстед. Когда сезон раскопок закончился и мы вернулись к цивилизации, он затеял со мной ссору и исчез. Вместе с ним исчезло и мое досье на де Виверо.

Возглас Халстеда прозвучал как удар хлыста:

– Это ложь!

Фаллон пожал плечами.

– Таковы факты.

До сих пор рассказ не дошел еще до той точки, начиная с которой поднос приобрел большое значение, но это было первое упоминание о вражде, глубоко укоренившейся между двумя учеными, и принимая во внимание то значительное влияние, которое она могла оказать на дальнейший ход событий, я решил копнуть поглубже.

– Из-за чего возникла ссора?

– Он украл мою работу, – сказал Халстед спокойно.

– Это не так, черт возьми! – Фаллон повернулся ко мне. – Это была одна из тех ситуаций, которые, как не горько мне в том признаться, часто возникают в академических кругах. Все происходит примерно так: молодой человек, только что окончивший колледж, трудится в поле с пожилым и более опытным исследователем – так было и со мной, когда много лет назад я работал с Мюрреем. Потом публикуются научные статьи, после чего у молодого коллеги порою появляется убеждение, что его заслугам не уделили должного внимания.

– Что в данном случае правда?

Халстед собрался заговорить, но жена остановила его, положив свою руку ему на колено. Фаллон сказал:

– Почти ничего. Да, я признаю, что написал статью относительно некоторых аспектов легенды о Кецалькоатле, идею которой, как утверждает Халстед, я украл у него, но на самом деле все было совсем не так. – Он устало покачал головой. – Представьте себе, что вы занимаетесь раскопками, и после целого дня тяжелой работы у вас к вечеру появляется желание расслабиться и возможно даже немного выпить. И если таких, как вы, набирается с полдюжины, то у вас завязывается оживленная беседа – начинаются профессиональные разговоры.

В воздухе витает большое количество идей, и никто не может с уверенностью сказать, кому какая принадлежит, их принято рассматривать как общее достояние. Возможно, что статья, которую я написал, имеет такое происхождение, и возможно, что идею предложил Халстед, но я не могу этого доказать, так же, как и он.

Халстед сказал:

– Вы прекрасно знаете, что основная идея статьи принадлежит именно мне.

Фаллон развел руками и обратился ко мне.

– Сами видите, с чем мне приходится сталкиваться. Может быть, ничего бы и не случилось, если бы этот молодой человек не начал писать в журналы и публично обвинять меня в воровстве. Я мог бы затаскать его по судам – но я этого не сделал. Я написал ему письмо, в котором предложил воздержаться от публичной дискуссии, поскольку совсем не собирался вести подобного рода споры на страницах профессиональной печати. Но он продолжил, и в конце концов редакторы отказались публиковать его письма.

Голос Халстеда был полон злобы.

– Вы хотите сказать, что купили этих проклятых редакторов, не так ли?

– Думайте, как вам угодно, – сказал Фаллон с отвращением. – В любом случае, после того как Халстед уехал, я обнаружил, что мое досье на де Виверо исчезло. В то время оно не имело для меня большого значения, а позднее оказалось несложно вернуться к первоначальным источникам. Но когда я начал на каждом углу натыкаться на Халстедов, мне осталось только сложить два и два.

– Но вы не знаете точно, что он взял ваше досье, – сказал я. – Вы не могли бы доказать это в суде.

– Полагаю, что не смог бы, – согласился Фаллон.

– Тогда будет лучше не говорить об этом. – Халстеду, казалось, доставили удовольствие мои слова, и поэтому я добавил: – Вы оба бросаетесь обвинениями легко и не задумываясь. Это не соответствует моим представлениям о профессиональном достоинстве.

– Вы еще не дослушали историю до конца, мистер Уил, – сказала миссис Халстед.

– Что ж, давайте к ней вернемся, – предложил я. – Продолжайте, профессор Фаллон – или, может быть, вы хотите что-нибудь сказать, доктор Халстед?

Халстед мрачно посмотрел на меня.

– Пока нет. – Он сказал это со зловещим видом, и я понял, что впереди нас ждет очередной фейерверк.

– Долгое время после этого ничего особенного не происходило, – сказал Фаллон. – Затем, когда я находился в Нью-Йорке, мне пришло письмо от Марка Джеррисона, в котором он предлагал увидеться с ним. Джеррисон – это перекупщик, которого я время от времени использую, и когда я с ним связался, он сказал, что у него есть кувшинчик для шоколада, относящийся к культуре майя, – не простой глиняный кувшинчик, а сделанный из золота. Должно быть он принадлежал благородному семейству. Он также сказал, что у него есть часть накидки из перьев и некоторые другие предметы.

Халстед фыркнул и громко пробормотал:

– Видели мы такие накидки из перьев!

– Она была фальшивая, – сказал Фаллон. – И я ее не купил. Но кувшинчик для шоколада оказался подлинным. Джеррисон знал, что я им заинтересуюсь – простые специалисты по культуре майя не имели дела с Джеррисоном, потому что у них нет таких денег, какие он спрашивает. Обычно Джеррисон продает свой товар музеям и богатым коллекционерам. У меня тоже есть свой музей – и в прошлом я покупал у Джеррисона хорошие экспонаты.

Мы поторговались немного, и я сказал ему, что думаю насчет его перьевой накидки; он посмеялся над этим и заверил меня, что просто хотел пошутить. Но кувшинчик для шоколада несомненно был подлинным, и я его купил. Затем Джеррисон сказал, что его интересует мое мнение по поводу одной вещи, которую он недавно получил, – это был манускрипт, написанный испанцем, жившим среди майя в начале шестнадцатого века. Джеррисон хотел знать, является ли он подлинным.

– Он проконсультировался с вами как с экспертом в данной области? – спросил я и увидел, как Кэтрин Халстед напряженно подалась вперед.

Фаллон кивнул.

– Верно. Фамилия испанца была де Виверо, а манускрипт оказался письмом к своим сыновьям. – Он замолчал.

Халстед сказал:

– Не останавливайтесь здесь, Фаллон, – когда нам стало по-настоящему интересно.

Фаллон посмотрел на меня.

– Вы что-нибудь знаете о завоевании Мексики?

– Немного, – ответил я. – Мы учили это в школе – Кортес и все такое, – но я забыл детали, если когда-нибудь знал их вообще.

– Как и большинство остальных людей. У вас есть карта Мексики?

Я пересек комнату и достал с полки атлас. Пододвинув кофейный столик, я положил атлас на него и быстро нашел нужную страницу. Фаллон склонился над ней и сказал:

– Я должен посвятить вас в некоторые детали, без которых содержание письма будет вам непонятно. – Он опустил свой палец на карту Мексики в область побережья возле Тампико. – В первые два десятилетия шестнадцатого века испанцы присматривались к тому участку суши, который ныне нам известен как Мексика. Существовали слухи про это место – истории о невообразимом богатстве, – и они мечтали найти и забрать его.

Его палец описал дугу вокруг Мексиканского залива.

– Эрнандес де Кордова обследовал побережье в 1517 году, а Хуан де Грихальва последовал за ним в 1518-м. В 1519 году Эрнан Кортес высадился на берег и предпринял экспедицию во внутренние области, исход которой нам хорошо известен. Он выступил против ацтеков, и с помощью силы, твердости, суеверия и чистого мошенничества, смешанных в идеальных пропорциях, одержал над ними победу, совершив один из самых удивительных боевых подвигов за всю историю человечества.

Но, покончив с ацтеками, он обнаружил, что существуют и другие миры, доступные для завоевания. На юге, занимая территорию современного Юкатана, Гватемалы и Гондураса, раскинулась еще одна империя америндов – империя майя. Кортес не нашел у ацтеков столько золота, сколько ожидал, но если верить донесениям, поступавшим с юга, у майя его было в изобилии. Поэтому в 1525 году он выступил против майя. Он покинул Теночтитлан – ныне Мехико – и высадился на побережье вот здесь, возле Коацакоалькоса, откуда направился вдоль оси перешейка к озеру Петен и сюда, к Копану. Но его труды не были вознаграждены, потому что основные силы майя располагались не на плато Анагуак, а на полуострове Юкатан.

Я склонился над его плечом, внимательно следя за объяснениями. Фаллон сказал:

– Вскоре Кортес получил персональное распоряжение – его вернули обратно в Испанию, – и следующую экспедицию возглавил Франциско де Монтего, который уже обследовал Юкатан с моря. Силы его были достаточно внушительны, но он обнаружил, что воевать с майя значительно сложнее, чем с ацтеками. Они отчаянно сопротивлялись, и к тому же Монтего был не Кортес – в первых нескольких битвах испанцы потерпели поражение.

Вместе с Монтего сражался и Мануэль де Виверо. Не думаю, что он был более чем простой пехотинец, но с ним произошла интересная история. Майя захватили его в плен и не убили; они оставили его в живых как раба и своего рода талисман. Ну а Монтего так и не смог захватить Юкатан – ему не удалось одержать верх над майя. Кстати говоря, этого не удалось сделать никому; через некоторое время они ослабли и адсорбировались, но никогда майя не были разбиты в сражении. В 1549 году, двадцать два года спустя после начала боевых действий, под контролем Монтего находилась едва ли не половина полуострова Юкатан, и все это время Виверо был в плену во внутренних областях.

Это было достаточно любопытное время в истории майя, и то, что тогда происходило, долгое время ставило археологов в тупик. Они обнаружили, что испанцы и майя жили и работали вместе бок о бок, причем каждый оставался верен своей культуре; они находили храмы майя и испанские церкви, возведенные рядом друг с другом и, что более удивительно, построенные в одно и то же время. Это оставалось загадочным до тех пор, пока последовательность событий не была рассортирована так, как я только что рассказал.

В любом случае, майя и испанцы жили щека к щеке. Они воевали между собой, но не постоянно. Испанцы контролировали Западный Юкатан, где расположились великие города майя Чичен-Ица и Ушмаль, но Восточный Юкатан, современная провинция Кинтана Роо, оставалась для них закрытой книгой. Такой она в значительной степени остается и поныне. Однако между двумя половинами полуострова велась довольно оживленная торговля, и Виверо, оставаясь пленником, сумел написать письмо и передать его своим сыновьям. Вот как появилось письмо Виверо.

Он снова открыл свой кейс.

– Если вы желаете его прочитать, то у меня есть с собою перевод.

Я открыл папку, которую он мне дал, – текст оказался достаточно большой. Я спросил:

– Вы хотите, чтобы я прочитал его сейчас?

– Будет лучше, если вы это сделаете, – ответил он. – Тогда с остальным вы разберетесь значительно быстрее. Вы ничего не поймете, пока не прочитаете письмо.

– Хорошо, – сказал я. – Но я лучше сделаю это в своем кабинете. Могу я быть уверен, что вы не убьете друг друга в мое отсутствие?

Кэтрин Халстед сказала холодно:

– С этим проблем не будет.

Я улыбнулся ей любезно.

– Я попрошу миссис Эджекомб принести вам чаю, он поможет сохранить температуру умеренной – никто не совершает убийства за чашкой чаю, это было бы слишком нецивилизованно.

2

"Моим сыновьям, Хаиму и Хуану, привет от Мануэля де Виверо-и-Кастуера, вашего отца.

В течение многих лет, мои сыновья, я искал пути, при помощи которых смог бы сообщить вам, что пребываю в здравии в этой стране язычников. Много раз я пытался вырваться на волю, и столько же раз был пойман, и теперь мне ясно, что побег из моего плена невозможен, поскольку смотрят за мною непрерывно. Но с помощью хитрости и воспользовавшись дружбой двух индейцев майя, я смог передать вам это послание в надежде, что оно принесет вашим сердцам облегчение и вы не будете скорбеть обо мне как о мертвом. Но вы должны знать, мои сыновья, что я никогда не смогу покинуть страну майя и этот город Уашуанок; подобно детям Израилевым, я вынужден оставаться в плену до тех пор, пока Господу нашему будет угодно продлить мою жизнь.

В данном письме я намерен изложить, как попал сюда, как Господь оставил меня в живых, в то время как множество моих товарищей были убиты, и поведать о своей жизни среди этих людей, индейцев майя. Двенадцать лет нахожусь я здесь и повидал немало чудес, на которые богат Великий Город майя, тот главный приз, который все мы искали в Америке. Уашуанок, по сравнению с Теночтитланом, завоеванным Эрнаном Кортесом, выглядит как Мадрид рядом с небольшой деревушкой в Уэльве, провинции нашей семьи. Я был с Кортесом при взятии Теночтитлана, видел величие Монтесумы и его падение, но этот могущественный король просто обыкновенный крестьянин в сравнении с любым аристократом Уашуанока.

Так знайте же, что в году Господа нашего одна тысяча пятьсот двадцать седьмом я вместе с Франциско де Монтего, возглавившим поход против майя, вступил на территорию Юкатана. Мое положение в кампании было высоким – я командовал отрядом наших испанских солдат. Когда я находился рядом с Кортесом, даже этот искусный воин прислушивался к моему мнению, и на советах Франциско де Монтего его тоже высоко ценили, поэтому мне хорошо известна стратегия многих военных хитростей, предпринятых в ходе кампании. После того, как я пожил среди майя, начал говорить на их языке и думать так, как думают они, то понял, почему эти хитрости ни к чему не привели.

Франциско де Монтего был и, я надеюсь, все еще остается моим другом. Но дружба не закрыла мне глаза на его недостатки как полководца и политика. Несомненно, он обладает храбростью, но это храбрость дикого медведя или баскского быка, который атакует прямолинейно, без хитростей и уловок, и чье нападение легко отбить. Одной храбрости для воина недостаточно, мои сыновья, он должен быть коварным и бесчестным; говорить ложь, когда все ждут от него правды; обманывать даже своих людей, если это необходимо; отступать, чтобы получить преимущество, игнорируя недовольство храбрых, но невежественных солдат; он должен ставить ловушки, чтобы пленить врага, и использовать силы противника против него самого, как сделал Кортес, заключив союз с тлашкаланцами против ацтеков.

Эрнан Кортес хорошо усвоил эту науку. В разговоре он неизменно был любезен, но при этом не забывал о своих интересах и следовал собственным путем. Может быть, подобное использование лжи и обмана, изобретений дьявола, противоречит учению Святой Церкви и, на самом деле, достойно порицания в сражениях между христианами; но здесь мы воюем непосредственно с детьми дьявола и, повернув против него его же собственное оружие, уверовав в свою правоту, с помощью Господа нашего, Иисуса Христа, мы сможем привести этих невежественных дикарей к Единственной Истинной Вере.

В силу тех недостатков, которые я перечислил, все усилия Франциско де Монтего победить майя ни к чему не привели. Даже теперь, спустя двенадцать лет после того, как мы вступили в свой Крестовый Поход, майя так же сильны, как и прежде, несмотря на то, что они потеряли несколько своих городов. И все же я не могу во всем винить Франциско, поскольку земля эта – самая необычная из всех, что я видел за годы путешествий по Америке, где странные и необычные вещи попадаются на глаза ежедневно.

Вот что скажу я вам: земля Юкатана ни на что не похожа. Когда Эрнан Кортес разбил армию майя в ходе своего путешествия к Эль Петену и Гондурасу, он сражался на открытой местности в высокогорье Анагуака, где можно было использовать все те преимущества в искусстве ведения войны, которыми мы располагаем. Когда же с Франциско де Монтего мы вступили на территорию Юкатана, где расположены основные силы противника, то оказались в диких зеленых зарослях, в лесу столь обширном, что он мог бы покрыть всю Старую Испанию.

В этом месте наши лошади, которые так пугали невежественных дикарей, не могли быть использованы в сражении; но мы их не бросили, решив использовать как вьючных животных. К нашему горькому разочарованию они начали страдать от болезней и умирать почти ежедневно. Но даже от оставшихся в живых оказалось мало пользы, поскольку деревья здесь растут очень густо и лошадь порою не в состоянии пройти там, где может пробраться человек, и наиболее ценная часть нашего имущества превратилась в помеху всей экспедиции.

Другая неприятная особенность здешних мест – это недостаток воды, что может показаться очень странным: как такие высокие деревья и всевозможные кустарники смогли вырасти там, где нет воды? Но так и есть на самом деле. Когда проходит дождь, что случается нерегулярно, а чаще всего в определенное время года, твердая земля впитывает влагу так, что на поверхности не образуется ни ручьев, ни рек, только кое-где попадаются озера или колодцы, которые майя называют сеноты. Вода в них свежая и достаточно хорошая, хотя питают их не поверхностные потоки, а источники, бьющие из недр земли.

Поскольку таких мест в лесу немного, то они священны для майя, которые строят возле них храмы, где восхваляют своих языческих богов, чтобы те даровали им хорошую воду. Здесь же они возводят свои земли и города, так что во время похода с Франциско де Монтего нам приходилось вступать в сражение каждый раз, когда требовалась вода для наших желудков, чтобы поддержать силы для дальнейших боев.

Майя упрямый народ, чьи умы закрыты для слова Божьего. Они не слушали ни Франциско де Монтего, ни его капитанов, включая и меня, ни даже добрых священников из нашего отряда, которые обращались к ним во Имя Спасителя. Они отвергали Слово Агнца Божьего и сопротивлялись нам с оружием в руках, хотя за время моего заключения я понял, что это миролюбивый народ, который трудно разозлить, но страшный в гневе.

Несмотря на свое жалкое оружие – деревянные мечи с каменными остриями и копья с каменными наконечниками, они оказывали нам упорное сопротивление за счет большого численного превосходства и знания секретных тропинок, которое позволяло им устраивать на нас засады, в результате чего множество моих товарищей погибло и, попавшись в одну из них, я, ваш отец, к своему стыду, был взят в плен.

Я не мог сражаться, так как меч мой был выбит из рук, и не мог броситься на их мечи, чтобы умереть, поскольку на меня накинули веревки, лишив подвижности. Меня пронесли, подвешенного к шесту, по многочисленным тропинкам, и в таком виде я прибыл в расположение их армии, где меня допросили в присутствии великого кацика. Язык этих людей не настолько сильно отличается от языка толтеков, чтобы я не мог его понять, но я сделал вид, что ничего не понимаю, и таким образом сохранил в тайне местонахождение наших главных сил, избежав при этом пыток, которые бесполезны при отсутствии взаимопонимания.

Думаю, они хотели меня убить, но тут находившийся среди них священник показал на мои волосы, которые, как вы знаете, имеют цвет спелого зерна в середине лета, что необычно для испанца и присуще скорее северным народам. Так меня под охраной отправили из лагеря в большой город Чичен-Ица. В этом городе находится большой сенот, и "чичен" на языке майя означает "устье колодца". В этот большой водоем бросают девственниц, которые проникают в подземный мир и, вернувшись, рассказывают, какие чудеса они видели в Гадесе. Воистину дьявольское отродье!

В Чичен-Ице я увидел кацика еще более великого, чем первый, аристократа, одетого в искусно вышитый килт и перьевую накидку, окруженного священниками или жрецами этого народа. Я снова был допрошен, но безрезультатно, и снова мои волосы привлекли к себе внимание священников, которые подняли крик, что я несомненно Кукулькан, которого на языке толтеков называют Кецалькоатль, белый бог, появляющийся с востока. Это поверие, распространенное среди язычников, сослужило нам хорошую службу.

В Чичен-Ице я провел один месяц под тщательной охраной в каменной келье, но мне не причиняли никакого вреда, и эти люди регулярно приносили мне маис, мясо и горький напиток, называемый шоколад. Через месяц меня снова отправили под охраной в главный город майя Уашуанок, где я теперь нахожусь. Моими стражниками были молодые аристократы, одетые в украшенные вышивкой полотняные доспехи и по своим меркам хорошо вооруженные. Не думаю, чтобы их доспехи были так же хороши, как наши железные латы, но несомненно эта защита достаточно эффективна, когда они сражаются между собой. Меня заковали в кандалы, но больше никаких неудобств я не испытывал, хотя цепи оказались очень тяжелыми, поскольку сделаны были из золота.

Уашуанок это большой город, и здесь много величественных зданий и храмов, величайший из которых Храм Кукулькана, украшенный фигурой Пернатого Змея во всей его красе. Туда я и был доставлен, чтобы священники храма могли осмотреть меня и прийти к заключению, на самом ли деле я являюсь Кукульканом, их верховным божеством. Мнения жрецов разделились: одни говорили, что я не Кукулькан, поскольку зачем верховному божеству сражаться против них? Другие спрашивали, почему бы Кукулькану не привести своих воинов и не покарать майя с помощью магического оружия, если они преступили законы богов: лучше обратиться к своим сердцам и поискать в них прегрешение, прогневавшее бога. Первые снова говорили, что это не Кукулькан, поскольку он не говорит на их языке, а другие спрашивали: зачем богам говорить на земном языке, если между собой они несомненно обсуждают такие вещи, которые не могут произнести человеческие уста.

Я трепетал перед ними, но старался ничем не выдать своего волнения, несмотря на всю тяжесть положения. Если я не Кукулькан, они могут принести меня в жертву, подобно ацтекам Теночтитлана, вырвав из моего тела живое сердце на вершине храма. Но если они поверят в то, что я их бог, склонят передо мной свои головы и начнут мне поклоняться, то Христос отвернется от меня и обречет на вечные муки в аду, ибо ни один смертный не достоин почестей, воздаваемых Богу.

Они разрешили спор, приведя меня к своему королю, чтобы тот, по существующему у них обычаю, рассудил стороны. Король среди них главный арбитр в вопросах государственной политики и религии. Внешне это оказался достаточно высокий для майя человек, хотя в наших глазах он таковым не показался бы; он имел благородные черты лица и был одет в накидку из ярких перьев колибри, и его персону окружало большое количество золота. Он сидел на золотом троне и над головой его возвышалось скульптурное изображение Пернатого Змея, сделанного также из золота, украшенное драгоценными камнями и прекрасной эмалью.

И он принял следующее решение: в жертву меня не приносить, а содержать под охраной и учить языку майя так, чтобы можно было узнать от меня самого, кто я такой в действительности.

Я был настолько обрадован решению этого Соломона, что почти упал перед ним на колени, но в последний момент сдержался, вспомнив про то, что не понимаю их языка – как они считают – и чтобы выучить его, мне понадобится много месяцев или даже лет. С помощью такой хитрости я сохраню свою жизнь и бессмертную душу.

Я был предоставлен заботам старейшего из жрецов, который отвел меня в главный храм и поселил в помещениях для священников. Вскоре я обнаружил, что могу свободно выходить и гулять по городу, где мне угодно, хотя всегда в сопровождении двух благородных стражников и по-прежнему позвякивая своими золотыми кандалами. Много лет спустя я узнал, что жрецы предоставили мне такую свободу, опасаясь мести с моей стороны за содержание в неволе, если вдруг впоследствии выяснится, что я на самом деле Кукулькан. А что касается золотых цепей – разве золото это не металл богов? Может быть, Кукулькана не оскорбит золото, если это и вправду Кукулькан. Даже короли носят золотые цепи, хотя и не в виде сков. Так рассуждали жрецы, боясь допустить бесчестие, поступив в чем-либо неправильно.

Они учили меня своему языку, и я обучался очень медленно, мой голос мне не повиновался, а язык заплетался, и так, к глубокому разочарованию жрецов, прошло много месяцев. За время, проведенное в главном храме, я наблюдал множество отвратительных сцен; молодые люди, предназначенные в жертву Кукулькану, с телами, натертыми маслом, и украшениями из живых цветов на голове, добровольно ложились на залитый кровью алтарь, чтобы позволить вырвать из груди свое сердце и гаснущим взором увидеть, как бьется оно в руках жреца. Меня силой заставляли смотреть, как совершается эта богохульная церемония перед идолом Пернатого Змея, стражники держали мои руки, не позволяя уйти. Каждый раз я закрывал глаза и возносил молитвы Христу и Пресвятой Деве, чтобы они избавили меня от этой ужасной участи, на которую считал себя обреченным.