Текст книги "Письмо Виверо"

3

По дороге в Тотнес я посмотрел на свои часы и с изумлением обнаружил, что еще нет и девяти. Для обыкновенных людей день только начинался, а у меня было такое ощущение, что за последние три часа я прожил целую жизнь. Ко мне еще не полностью вернулась способность рассуждать здраво, но я чувствовал, как где-то глубоко внутри меня сквозь горе и отчаяние постепенно начинают пробиваться ростки гнева. То, что человек может быть застрелен насмерть в собственном доме из такого варварского оружия, было ужасающим, почти непостижимым извращением нормальной жизни. В сельской тиши Девона внезапно показал свою личину другой мир, мир, в котором насильственная смерть считалась в порядке вещей. Я чувствовал, как во мне растет возмущение против подобного вторжения в мою личную жизнь.

Встреча с Элизабет далась мне нелегко. Когда я сообщил ей о смерти Боба, она в оцепенении застыла с каменным лицом. Сначала я подумал, что она принадлежит к тому типу англичанок, для которых любое проявление эмоций является признаком дурного тона, но через пять минут она разразилась потоком слез, и ее увела мать. Я чувствовал к ней жалость. Они с Бобом с некоторым запозданием решились наконец принять участие в гонке за семейным счастьем, а теперь оказалось, что их заезд отменяется. Я знал ее не слишком хорошо, но как мне казалось, она могла стать Бобу хорошей женой.

Мистер Монт, разумеется, встретил эту новость более спокойно, поскольку, будучи адвокатом, по роду своей деятельности постоянно сталкивался со смертью. Но и его не оставили равнодушным обстоятельства гибели моего брата. Внезапная смерть не являлась для него чем-то необычным, и если бы Боб свернул себе шею, гоняясь за лисицей, то это соответствовало бы местным традициям. Но все случилось совсем по-другому, на его памяти это было первое убийство в Тонесе.

Поэтому он был глубоко потрясен, но быстро пришел в себя, обретя поддержку своему пошатнувшемуся миру в твердых гарантиях закона.

– Разумеется, осталось завещание, – сказал он. – Твой брат говорил со мной по поводу нового завещания. Ты, наверное, знаешь, что после женитьбы ранее составленные завещания автоматически теряют силу, поэтому требуется написать новое. Однако мы не дошли до стадии подписания, поэтому остается в силе его последняя воля, изложенная им в предыдущем документе.

На его лице появилась тонкая профессиональная улыбка.

– Не думаю, что в нем найдутся пункты, которые могут вызвать какие-либо споры, Джемми. За исключением некоторых мелочей, которые он отказал своим друзьям и работникам с фермы, все его имущество остается тебе. Ферма Хентри теперь твоя – или будет твоей после того, как утвердят завещание. Затем, конечно, придется уплатить налог на наследство, но для сельскохозяйственных угодий при оценке делается сорокапятипроцентная скидка. – Он сделал себе пометку. – Я должен увидеться с банковским менеджером твоего брата, чтобы получить информацию насчет его бухгалтерии.

– Я могу предоставить ее вам, – сказал я. – Я был бухгалтером Боба. Так получилось, что вся необходимая информация у меня с собой. Я работал над расчетной схемой фермы – что и привело меня сюда в этот уик-энд.

– Это облегчает мою задачу, – заметил Монт. Он задумался. – Могу заранее сказать, что когда будет производиться оценка наследства, стоимость фермы составит что-то около 125000 фунтов. Разумеется, если не принимать в расчет оборотный и основной капитал.

Я удивленно вскинул голову.

– О Боже! Так много?

Его, казалось, позабавила моя реакция.

– Когда ферма принадлежит одной семье долгие годы, то появляется склонность игнорировать стоимость земли – на нее перестают смотреть как на вложение капитала. Между тем, Джемми, стоимость земли в последнее время значительно выросла. Тебе принадлежит 500 акров превосходных красноземов, которые на земельном аукционе могут быть выставлены к продаже не менее, чем по 250 фунтов за акр. Если сюда добавить недвижимость, принять в расчет то замечательное молочное стадо, которым обзавелся Боб, и ту модернизацию хозяйства, которую он произвел, тогда я могу сказать, что при утверждении завещания полная стоимость наследства составит не менее 170000 фунтов.

Постепенно я начал верить в те невозможные вещи, которые он мне говорил. Монт был сельским адвокатом и знал про стоимость местных ферм так же хорошо, как это может знать опытный фермер, ежедневно осматривающий цепким взглядом соседские поля. Он сказал:

– Если ты все продашь, то в твоих руках окажется внушительное состояние, Джемми.

Я покачал головой.

– Я никогда не продам ферму.

Он с пониманием кивнул.

– Разумеется, – сказал он задумчиво. – Я и не думал, что ты это сделаешь. Это выглядело бы так, как если бы королева продала Букингемский дворец. Но что ты намерен делать? Управлять хозяйством самостоятельно?

– Я не знаю, – ответил я с оттенком отчаяния в голосе. – Я еще не задумывался над этим.

– У тебя еще будет время подумать, – утешил он меня. – Ты всегда можешь нанять земельного адвоката. Но твой брат был высокого мнения о Джеке Эджекомбе. Пожалуй, будет лучше, если ты назначишь его управляющим, он займется фермерским хозяйством, в котором ты ничего не понимаешь, а ты сможешь руководить деловой частью, в которой ничего не понимает он. Не думаю, что тебе придется отказываться от своей карьеры.

– Я подумаю над этим, – ответил я.

– Подумай, – сказал Монт. – Ты говорил, что выполнил расчеты для фермы. Могу я спросить, что это за расчеты?

Я ответил:

– Государственные экспериментальные фермы используют компьютеры для получения максимальной отдачи от сельскохозяйственных угодий. У меня тоже есть доступ к компьютеру, и я ввел в него все данные по ферме Хентри, предварительно запрограммировав на то, чтобы он рассчитал способ оптимального ведения хозяйства.

Монт скептически улыбнулся.

– Твоя ферма существует более четырех сотен лет. Я сомневаюсь, что тебе удастся найти лучший метод ведения хозяйства, чем тот, который является традиционным для этих мест.

Мне и раньше доводилось сталкиваться с подобным отношением к моим расчетам, и я считал, что знаю, как с этим можно бороться.

– Традиционные методы достаточно хороши, но никто не скажет, что они совершенны. Если вы возьмете все возможные варианты ведения хозяйства, даже на самой маленькой ферме, – пропорции между пашнями и пастбищами, какой скот разводить, сколько животных содержать, какие культуры выращивать самому, а какие закупать, если вы возьмете все эти варианты во всех возможных соотношениях и комбинациях, то получите матрицу из нескольких миллионов членов.

Традиционные методы в ходе эволюции достигли достаточно высокого уровня, и простому фермеру не просто их улучшить. Даже если он окажется одаренным математиком, у него уйдет пятнадцать лет на подсчеты. А компьютер может это сделать за пятнадцать минут. В случае с фермой Хентри разница между хорошим традиционным способом ведения хозяйства и наилучшим составляет пятнадцать процентов в сторону увеличения прибыли.

– Ты меня удивил, – сказал Монт заинтересованно. – Мы должны обсудить это поподробнее, но в более подходящее время.

На эту тему я мог говорить часами, но, как он заметил, время сейчас было не самым подходящим. Я сказал:

– Боб когда-нибудь при вас упоминал об этом подносе?

– Еще бы, – ответил Монт. – Он принес его сюда, в этот офис, прямо из музея, и мы обсудили с ним вопрос страховки. Это очень ценная вещь.

– Насколько ценная?

– Сейчас трудно сказать. Мы взвесили поднос, и только стоимость золота, если оно чистое, составит около 2 500 фунтов. Но надо принять во внимание и его художественные достоинства – это настоящее произведение искусства, кроме того, он имеет и антикварную ценность. Ты что-нибудь знаешь о его истории?

– Ничего, – ответил я. – Это просто нечто такое, что всегда присутствовало в доме с той поры, как я себя помню.

– Его необходимо оценить как часть наследства, – сказал Монт. – Мне кажется, Сотбис подойдет для этой цели наилучшим образом. – Он сделал еще одну пометку. – Нам нужно будет весьма тщательно разобраться в делах твоего брата. Я надеюсь, у него осталось достаточно свободных денег, из которых мы сможем уплатить налог на наследство. Будет обидно, если с этой целью придется расстаться с частью фермы. У тебя есть какие-нибудь возражения против того, чтобы предать поднос, если вдруг возникнет такая необходимость?

– Никаких возражений – если это поможет сохранить ферму в неприкосновенности. – Я подумал, что, вероятно, продам поднос в любом случае, на нем было слишком много крови. Мне будет неприятно иметь такую вещь в своем обиходе.

– Что ж, пока, как мне кажется, мы больше ничего не можем сделать, – сказал Монт. – Я буду держать под контролем все официальные вопросы – можешь оставить все это мне. – Он поднялся. – Я являюсь душеприказчиком Боба, а душеприказчице имеет широкие полномочия, особенно если он знает все лазейки в законе. Тебе понадобятся наличные деньги для ведения хозяйства на ферме – например, на жалованье работникам, и их можно взять из наследства. – Он состроил гримасу. – По закону управлять фермой до утверждения завещания должен я, но я имею право поручить вести хозяйство специалисту, и никто не может мне запретить выбрать с этой целью тебя, так что, я думаю, мы так и сделаем, хорошо? Или ты хочешь, чтобы я нашел земельного агента?

– Дайте мне пару дней, – ответил я. – Мне нужно все обдумать. Кроме того, я хотел бы сперва поговорить с Джеком Эджекомбом.

– Очень хорошо, – согласился он. – Но не затягивай с этим.

* * *

Перед тем, как покинуть офис Монта, я позвонил на ферму, выполняя просьбу Дейва Гусана, и мне сказали, что детектив-суперинтендант Смит будет рад, если я нанесу визит в полицейское управление Тотнеса в три часа дня. Пообещав там быть, я вышел на улицу, чувствуя себя немного растерянным и не зная, что делать дальше. Меня мучило какое-то неприятное ощущение, от которого я никак не мог избавиться, пока внезапно не понял, что это такое.

Я был голоден.

Посмотрев на свои часы, я обнаружил, что уже почти двенадцать. Я не завтракал и накануне вечером обошелся весьма легким ужином, поэтому не было ничего удивительного в том, что я проголодался. И все же, несмотря на голод, я чувствовал, что не в состоянии есть основательно, поэтому, сев в машину, направился к пабу гостиницы Котт, где можно перекусить сандвичами.

Бар был почти пуст, и только одна пожилая пара тихо сидела за столиком в углу. Я подошел к стойке и сказал Пауле:

– Пинту пива, пожалуйста.

Она подняла голову.

– Ох, мистер Уил, я так сожалею о том, что случилось.

Понадобилось немного времени, чтобы новость успела распространиться, но иного и не приходится ждать в таком маленьком городишке, как Тотнес.

– Да, – сказал я. – Дела плохи.

Она отвернулась налить пива, а из-за другой стойки подошел Нигел. Он сказал:

– Сожалею о том, что случилось с твоим братом, Джемми.

– Да, – снова произнес я. – Послушай, Нигел. Я просто хочу выпить пива и съесть несколько сандвичей. Сейчас у меня нет настроения это обсуждать.

Он кивнул и сказал:

– Если хочешь, я могу обслужить тебя в отдельной комнате.

– Нет, это не обязательно, я могу посидеть и здесь.

Он передал заказ на кухню, затем поговорил с Паулой, которая перешла за другую стойку. Я сделал глоток пива и покосился на Нигела, снова приблизившегося ко мне.

– Я знаю, ты не хочешь разговаривать, – сказал он. – Но есть нечто такое, что ты должен знать.

– Что это?

Он запнулся на мгновение.

– Правда, что взломщик, убитый на ферме, был американец?

– Пока еще нельзя сказать точно, но такая вероятность есть, – ответил я.

Он поджал губы.

– Не уверен, есть ли здесь какая-нибудь связь, но Гарри Ханнафорд говорил мне пару дней назад, что какой-то американец предлагал Бобу продать поднос – тот самый, который, как оказалось, имеет большую ценность.

– Где это произошло?

Нигел взмахнул рукой.

– Прямо здесь! Меня при этом не было, но Гарри сказал, что слышал весь разговор. Они выпивали вместе с Бобом, когда к ним подошел американец.

Я спросил:

– Ты знаешь этого американца?

– Вряд ли. Янки часто бывают здесь – наше заведение настолько древнее, что попало в число исторических достопримечательностей. Но не один американец не задерживается здесь надолго. Хотя теперь один у нас остановился, он прибыл вчера.

– Ох! Что за американец?

Нигел улыбнулся.

– Довольно старый – я бы сказал, около шестидесяти. По имени Фаллон. У него, должно быть, много денег, судя по счету за телефонные разговоры, который он оплатил. Но я не могу сказать, что у него подозрительная внешность.

– Вернемся к Ханнафорду и другому янки, – попросил я. – Ты можешь сообщить мне что-нибудь еще?

– Тут больше нечего сказать. Просто какой-то янки хотел купить поднос – это все, что я узнал от Гарри. – Он посмотрел на часы. – Он, вероятно, скоро будет здесь, заскочит на свою дневную кружку, как обычно делает в это время. Ты его знаешь?

– Не могу вспомнить его лицо.

– Хорошо, – сказал Нигел. – Тогда, когда он придет, я подам тебе знак.

Появились сандвичи, и, взяв их, я устроился за угловым столиком возле камина. Я сел и сразу почувствовал усталость, но в этом не было ничего удивительного, если принять во внимание то, что я не спал всю ночь, и то, какое нервное потрясение мне пришлось пережить. Я не торопясь съел свои сандвичи и взял еще кружку пива. Только теперь шок, поразивший меня, когда я нашел Боба, начал проходить, и мне стало по-настоящему больно.

Паб постепенно заполнялся посетителями, и я заметил несколько знакомых мне лиц. Но никто меня не побеспокоил, хотя я и перехватил несколько любопытных взглядов, которые сразу же отводили в сторону. Врожденное достоинство сельских жителей не позволяло им напрямую проявлять любопытство. Вскоре, перекинувшись парой слов с крупным мужчиной в твидовом костюме, Нигел подошел ко мне и сказал:

– Ханнафорд здесь. Хочешь с ним поговорить?

Я окинул взглядом переполненный бар.

– Было бы лучше сделать это в другом месте. У тебя есть подходящая комната?

– Можешь воспользоваться моим офисом, – предложил Нигел. – Я пошлю Гарри прямо туда.

– Ты можешь прислать туда еще и пару кружек, – сказал я и покинул бар через заднюю дверь.

Ханнафорд присоединился ко мне через несколько минут.

– Сожалею о том, что случилось с Бобом, – прогудел он низким голосом. – Мы с ним частенько проводили здесь время. Он был хорошим человеком.

– Да, мистер Ханнафорд, был.

Казалось нетрудным найти сходство между Ханнафордом и Бобом. Когда человек регулярно посещает паб, то в этом замкнутом пространстве у него завязываются случайные, ни к чему не обязывающие знакомства. Чаще всего они такими и остаются и не выходят за пределы общения в стенах паба. Но только поэтому такое знакомство нельзя назвать поверхностным – просто оно ни к чему не обязывает.

– Нигел мне сказал, что один американец хотел купить у Боба поднос, – начал я.

– Так и было – и даже не один. Насколько я знаю, Боб получил два предложения, и оба от американцев.

– Неужели? Вы что-нибудь знаете про этого человека, мистер Ханнафорд?

Ханнафорд потянул себя за мочку уха.

– Мистер Гатт, как мне показалось, настоящий джентльмен – совсем не такой наглый, как большинство этих янки. Это человек средних лет, хорошо одетый. Мистер Гатт очень хотел купить у Боба поднос.

– Он предлагал цену – определенную цену?

– Нет, напрямую он этого не сделал. Ваш брат сказал, что до тех пор, пока не произведена оценка подноса, нет смысла предлагать ему деньги, а мистер Гатт ответил, что он заплатит Бобу ту сумму, в которую его оценят, как бы высока она ни была. Но Боб засмеялся и сказал, что, возможно, он не будет продавать его вовсе, поскольку это фамильная ценность. У мистера Гатта вытянулась физиономия, когда он это услышал.

– А что насчет другого человека?

– Молодого парня? Он не произвел на меня приятного впечатления, по моему мнению, он вел себя слишком высокомерно и вызывающе. Он не делал предложений – но был сильно разочарован, когда Боб сказал, что поднос не продается, и говорил с Бобом достаточно резко, до тех пор, пока его не одернула жена.

– Жена?

Ханнафорд улыбнулся.

– Не могу в том поручиться – он мне не показывал брачного свидетельства, но я решил, что это его жена или, возможно, сестра.

– Он не сказал, как его зовут?

– Сказал. Как же его имя? Халл? Нет, не так. Стедман? Нет. Подождите минутку, я сейчас вспомню. – Его большое красное лицо сморщилось от умственного усилия, а затем внезапно разгладилось. – Халстед – вот оно! Его звали Халстед. Он дал вашему брату свою карточку – я помню это, он сказал, что свяжется с ним, когда поднос оценят. В ответ Боб заверил его, что он только зря потратит время, и вот тогда Халстед проявил свою несдержанность.

Я спросил:

– Еще чего-нибудь можете про это вспомнить?

Ханнафорд покачал головой.

– Это, пожалуй, все. Да, мистер Гатт говорил еще, что он собирает подобные вещи. Одна из причуд американского миллионера, я полагаю.

Я подумал, что, по-видимому, скоро в окрестностях Котта станет тесно от наплыва богатых американцев.

– Когда это случилось? – спросил я.

Ханнафорд потер подбородок.

– Дайте мне подумать – это произошло после того, как в "Вестерн Монинг Ньюс" напечатали заметку; двумя днями позже, насколько я помню. А заметка появилась пять дней назад, так что это было в четверг.

Я сказал:

– Большое вам спасибо, мистер Ханнафорд. Как вы сами понимаете, эта история, возможно, заинтересует полицию.

– Я расскажу им то же самое, что и вам, – сказал он серьезным голосом и положил свою руку на мой рукав. – Когда состоятся похороны? Я хотел бы отдать Бобу свой последний долг.

Я еще не подумал об этом; слишком много событий произошло за столь короткий промежуток времени.

– Я не знаю, когда они будут. Сначала должны сделать экспертизу, – ответил я.

– Разумеется, – сказал Ханнафорд. – Было бы неплохо, если бы вы сообщили об этом Нигелу, как только узнаете все точно, а он даст мне знать. И остальным тоже. Боба Уила здесь все очень любили.

– Я так и сделаю.

Мы вернулись обратно в бар, где Нигел жестом попросил меня подойти. Я поставил кружку на стойку, а он кивком указал на противоположную сторону комнаты.

– Вон тот самый янки, который остановился у нас. Фаллон.

Я обернулся и увидел необыкновенно худого мужчину, сидящего со стаканом виски возле камина. Ему было около шестидесяти, его тело казалось костлявым и лишенным плоти, а загорелое лицо имело оттенок хорошо поношенной кожи. Пока я смотрел, его, кажется, зазнобило, и он придвинул свое кресло поближе к огню.

Я повернулся обратно к Нигелу, который сказал:

– Он говорил мне, что большую часть времени проводит в Мексике. Ему не нравится английский климат – он находит его слишком холодным.

4

Я провел эту ночь на ферме Хентри в одиночестве. Возможно, мне стоило остаться в Котте и избавить себя от излишних страданий, но я так не сделал. Вместо этого я бродил по пустынным комнатам, населенным призрачными фигурами из моих воспоминаний, все глубже и глубже погружаясь в депрессию.

Я был последним из Уилов – больше никого не осталось. Ни дяди, ни тети, ни сестры, ни брата – только я один. Этот большой дом, отвечающий эхом на звук моих шагов, был свидетелем оживленной процессии – шествия Уилов через эпохи – Елизаветы, Якова, Реставрации, Регентства, Виктории, Эдварда. Маленькая часть Англии, прилегающая к дому, на протяжении четырех столетий, в хорошие времена и плохие, обильно поливалась потом Уилов, от которых теперь остался только я. Я – маленький серый человек на маленькой серой работе.

Это было несправедливо!

Я обнаружил, что стою в комнате Боба. Кровать все еще была не убрана с тех пор, как я сдернул с нее одеяло, чтобы накрыть им Боба, и почти автоматически я заправил ее, накрыв сверху покрывалом. На столике возле кровати, как обычно, царил беспорядок, а в щели перед зеркалом располагалась коллекция фотографий без рамок – одна наших родителей, одна моя, одна Сталварта, его любимой верховой лошади, и прекрасный портрет Элизабет. Когда я взял его в руки, чтобы рассмотреть получше, что-то с легким стуком упало на туалетный столик.

Это была визитная карточка Халстеда, о которой упоминал Ханнафорд. Я взглянул на нее с безразличием. Поль Халстед. Авенида Квинтиллиана. 1534. Мехико.

Пугающе громко зазвонил телефон, и, подняв трубку, я услышал сухой голос мистера Монта.

– Привет, Джемми, – сказал он. – Я хочу тебе сказать, что ты можешь не беспокоиться об организации похорон. Я позабочусь обо всем вместо тебя.

– Это очень любезно с вашей стороны, – сказал я и закашлялся.

– Твой отец и я были хорошими друзьями, – сказал он. – Но, по-моему, я тебе не говорил, что если бы он не женился на твоей матери, то это сделал бы я. – Он повесил трубку.

Я провел эту ночь в своей собственной комнате, комнате, которую занимал всегда с той поры, когда я был еще ребенком. И этой ночью я плакал во сне, чего никогда не случалось с той поры, когда был ребенком.