Текст книги "Письмо Виверо"

2

Позднее этим днем я заглянул в полицейский участок, чтобы забрать поднос, и Дейв Гусан, увидев меня, сразу же проворчал:

– Хорошенького же подозреваемого ты нам подкинул.

– С ним все в порядке?

– Он чист, как стеклышко. Он не мог находиться возле твоей фермы в пятницу вечером. Четыре человека подтвердили это – троих из них я знаю, а четвертый мой личный друг. Все же я не виню тебя за то, что ты послал его к нам – нельзя пройти мимо подобного совпадения. – Он покачал головой. – Но тут ты попал пальцем в небо.

– Что ты хочешь этим сказать?

Он взял со стола пачку телеграмм и помахал ими перед моим носом.

– Мы проверили его – это телексы, полученные из Ярда. Выслушай это и постарайся сдержать слезы. Джон Нисмит Фаллон родился в 1908 году в Массачусетсе, получил хорошее образование – закончил Гарвард и Геттинген, продолжил обучение в Мехико.

Он археолог со всеми буквами алфавита после своего имени. В 1936 году его отец умер, оставив ему более 30 миллионов долларов, состояние, которое ему с тех пор удалось удвоить, таким образом, он не утратил семейного таланта делать деньги.

Я отрывисто рассмеялся.

– И я спрашивал его, считает ли он себя богатым человеком! Его увлечение археологией на самом деле так серьезно?

– Он не дилетант, – ответил Дейв. – Ярд справлялся о нем в Британском Музее. Он один из ведущих специалистов в своей области, которой являются археологические исследования в Центральной Америке. – Он порылся в бумагах. – Его работы публиковались во многих научных журналах – последняя называлась "Некоторые аспекты исследований календарной глиптики Дзи… Дзиби…" Я могу произнести это только медленно… "Дзибильчальтан". Бог ты мой! Он занимается вещами, названия которых я не могу даже выговорить! В 1949 году он основал Археологический фонд Фаллона в десять миллионов долларов. Он мог себе это позволить, поскольку, по-видимому, владеет всеми нефтяными скважинами, которые упустил из своих рук Поль Гетти. – Он бросил бумаги на стол. – Вот какой твой подозреваемый в убийстве.

Я спросил:

– А как насчет Халстеда и Гатта?

Дейв пожал плечами.

– Что насчет них? Халстед, разумеется, тоже археолог. Мы не копались в его прошлом слишком глубоко. – Он улыбнулся. – Нечаянный каламбур. Гатта еще не проверяли.

– Халстед был одним из студентов Фаллона. Фаллон его не любит.

Дейв приподнял брови.

– Играешь в детектива? Послушай, Джемми, что касается меня, то я нахожусь в стороне от расследования настолько, насколько это возможно для офицера полиции. Это значит, что я не занимаюсь им специально. Все, что я знал, передано мною в Лондон вышестоящим полицейским чинам, теперь это их дело, а я просто мальчик на побегушках. Позволь мне дать тебе один совет. Ты можешь делать какие угодно предположения, от них никому не будет вреда, только не пытайся переходить к действиям, как какой-нибудь испеченный на скорую руку герой детективного романа. В Скотланд-Ярде работают совсем не дураки, они способны сложить вместе два и два гораздо быстрее, чем ты, у них есть доступ к большому количеству источников информации, и они имеют мускулы, которые способны напрячь, если решат перейти к действиям. Оставь это профессионалам, Роджера Шеррингхема или Питера Уимсиса не существует в реальной жизни.

– Не будь таким назидательным, – сказал я мягко.

– Я просто не хочу, чтобы ты делал из себя идиота. – Он поднялся. – Поднос у меня. Он в сейфе.

Он вышел из офиса, а я взял в руки отчеты из Скотланд-Ярда и занялся их изучением. В них было достаточно много разного рода деталей, но все более или менее сводилось к тому, что рассказал Дейв. Казалось совершенно невозможным, чтобы такой человек, как Фаллон, имел что-то общее с мелким преступником, подобным Нискеми. И все же существовал поднос – они оба интересовались им, так же как Халстед и Гатт. Четыре американца и один поднос.

Вернулся Дейв, неся его в своих руках. Он положил поднос на стол.

– Тяжелый, – сказал он. – Должен стоить большие деньги, если это на самом деле золото.

– Так и есть, – сказал я, – Но не совсем чистое.

Он постучал по дну подноса ногтем указательного пальца.

– Это не золото – скорее похоже на медь.

Я взял поднос и внимательно осмотрел его, возможно, первый раз за последние двадцать лет. Он имел форму круга диаметром примерно пятнадцать дюймов; по всему краю его окружал орнамент шириною в три дюйма, составленный из сложного переплетения виноградных листьев, сделанных из золота, а центральная часть, диаметром девять дюймов, была покрыта слоем полированной меди. Перевернув поднос, я обнаружил, что обратная сторона выполнена из массивного золота.

– Тебе лучше это завернуть, – сказал Дейв. – Я поищу какую-нибудь бумагу.

– Вы фотографировали его? – спросил я.

– Еще бы. Во всех возможных ракурсах.

– Как насчет того, чтобы позволить сделать несколько отпечатков?

Он, казалось, обиделся.

– Ты, наверное, думаешь, что полицейские это особый вид сторожевых собак для Джемми Уила. Это не так. – Он покачал головой. – Мне очень жаль, Джемми, но негативы отослали в Лондон.

Порывшись в шкафу, он отыскал старые газеты и начал заворачивать поднос.

– Боб всегда пользовался своей собственной лабораторией. Ты найдешь дома все необходимое для того, чтобы сделать свои собственные снимки.

Это была правда. Мы с Бобом в юношеские годы увлекались фотографией, он в большей степени, чем я. Он сохранил свою привязанность, а я забросил это занятие после того, как уехал из дома, чтобы поступить в университет, но мне казалось, помнил еще достаточно для того, чтобы самостоятельно сделать снимок, проявить пленку и напечатать фотографии. Мне не хотелось поручать это кому-либо еще. Принимая во внимание большое значение, которое Фаллон придавал исследованию подноса, я решил не выпускать его из рук.

Когда я уходил, Дейв сказал:

– Помни то, что я тебе говорил, Джемми. Как только у тебя появится желание совершить какой-нибудь необдуманный поступок, зайди сначала ко мне. Моим боссам не понравится, если ты вдруг начнешь совать им палки в колеса.

* * *

Я вернулся домой и нашел камеру Боба. Я бы сказал, что Боба можно было назвать продвинутым любителем, если судить по имевшемуся у него оборудованию – камера Пентакс с хорошим набором объективов и увеличитель Дарст со всеми приспособлениями в должным образом организованной лаборатории. Я нашел катушку неиспользованной черно-белой пленки, зарядил камеру и приступил к работе. Его необычная электронная вспышка вызвала у меня некоторые затруднения, прежде чем я с ней освоился, и дважды срабатывала неожиданно, но в конце концов я отщелкал целую катушку и более-менее успешно проявил пленку. Я не мог сделать отпечатки до тех пор, пока пленка не высохла, поэтому лег спать рано. Но не раньше того, как запер поднос в сейф.

3

На следующее утро я продолжил битву с Джеком Эджекомбом, который оказывал упрямое сопротивление новым идеям. Он сказал грустно:

– Восемьдесят коров на сто акров – слишком много, мистер Уил, мы никогда не делали так раньше.

Я подавил в себе желание закричать и сказал терпеливо:

– Послушай, Джек: до сих пор на этой ферме выращивали свой собственный корм для скота. Почему?

Он пожал плечами.

– Так делалось всегда.

Это был не ответ, и он знал это. Я сказал:

– Если покупать корм для скота обойдется нам дешевле, чем выращивать его самому, то почему, черт возьми, мы должны его выращивать? – Я снова изложил план, который рассчитал компьютер, но приводить аргументы компьютер не мог. – Мы увеличим молодое стадо до восьмидесяти голов и отведем им эти земли под пастбища, а дополнительный корм будем покупать. – Я распростер свои руки над картой. – Этот холмистый участок годится только для овец, поэтому отдадим его им. Мы сможем обеспечить овец дешевыми кормами, выращивая корнеплоды в пойме реки и чередуя их с техническими культурами, такими, как пивоваренный ячмень. Но прежде всего мы должны прекратить заниматься выращиванием овощей на продажу. Это ферма, а не огород, здесь нет поблизости большого города, в котором мы могли бы продавать овощи, выращивание которых требует слишком много времени.

Упрямство Джека казалось непреодолимым. Так не делали никогда, и он не понимает, почему так нужно делать сейчас. Я был обеспокоен, поскольку до тех пор, пока Джек не поддержит мой план, мы не сможем начать его осуществление.

Нас прервала Медж.

– Вас желает видеть дама, мистер Уил.

– Она представилась?

– Она назвалась миссис Халстед.

Это заставило меня сделать паузу. Наконец я сказал:

– Попроси ее подождать несколько минут, хорошо? Пускай устроится поудобнее – спроси ее, не желает ли она выпить чаю?

Я снова повернулся к Джеку. В моем распоряжении остался единственный способ воздействия. Я понимал, что его беспокоит. Если он станет управляющим фермы и радикально изменит ее хозяйственную политику, то ему уготован тяжелый жребий – превратиться в мишень для насмешек фермеров-соседей. Его репутация была под угрозой.

Я сказал:

– Послушай, что я тебе скажу, Джек: если мы возьмемся за это дело, ты будешь управляющим фермы, а я более или менее отдаленным землевладельцем. В случае, если преобразования потерпят крах, ты сможешь свалить всю вину на меня, поскольку я их затеял, а ты только выполнял указания. А в случае успеха, который нас несомненно ждет, если мы только слаженно возьмемся за дело, – большая часть славы достанется тебе, поскольку все работы будешь выполнять ты один. Ты фермер-практик, а не я. Я просто теоретик. Но я считаю, мы сможем кое-чему научить местных парней.

Он обдумал этот аргумент, и лицо его заметно прояснилось. Я предложил ему путь к отступлению, щадящий его самолюбие. Он сказал медленно:

– Вы знаете, мне нравится идея насчет того, чтобы прекратить производство овощей; оно всегда причиняло массу беспокойств – слишком много трудозатрат на единицу продукции. – Он порылся в бумагах. – Вы знаете, сэр, если мы избавимся от него, то, мне кажется, что с работами на ферме смогут управиться меньшее количество человек.

Это уже было подсчитано – компьютером, не мной, но я намеренно позволил Джеку самому прийти к такому выводу. Я сказал:

– Точно, так мы и сделаем! Мне нужно идти, но ты останься здесь и обдумай все еще раз. Если тебе в голову придут еще какие-нибудь удачные идеи, ты мне про них потом расскажешь.

Я покинул его и отправился на встречу с миссис Халстед. Я вошел в гостиную и сказал:

– Сожалею, что заставил вас ждать.

Затем я замер неподвижно, потому что миссис Халстед оказалась исключительной женщиной – рыжие волосы, зеленые глаза, приятная улыбка и фигура, при виде которой любой мужчина вынужден приложить усилие, чтобы держать руки при себе – даже такой маленький и серый, как я.

– Ничего страшного, мистер Уил, – сказала она. – Ваша домохозяйка позаботилась обо мне.

Ее голос полностью соответствовал всему остальному, она была слишком совершенна, чтобы существовать в реальности.

Я сел напротив нее.

– Чем я могу быть вам полезен, миссис Халстед?

– Я слышала, у вас есть золотой поднос, мистер Уил.

– Это верно.

Она открыла свою сумочку.

– Мне попалась на глаза заметка в газете. Это тот самый поднос?

Я взял в руки вырезку из газеты и занялся ее изучением. Передо мной была заметка, по-видимому, из "Вестерн Монинг Ньюс", про которую я столько слышал, но ни разу не видел. Фотография была несколько расплывчатой. Я сказал:

– Да, это тот самый поднос.

– Здесь опубликован не самый удачный снимок, не так ли? Может быть, вы скажете мне, похож ли ваш поднос на этот?

Она передала мне фотографию формата почтовой открытки. Это был более качественный снимок подноса – но не моего подноса. По-видимому, его сделали в каком-то музее, поскольку по тому, как отблески света местами нарушали четкость изображения, было понятно, что поднос находится за стеклом. Казалось, что каждый готов подсунуть мне фотографию подноса и оставалось только догадываться, сколько всего их существует. Я сказал осторожно.

– Возможно, чем-то и похож. Хотя это тоже не самый лучший снимок.

– Нельзя ли посмотреть на ваш поднос, мистер Уил?

– Зачем? – спросил я резко. – Вы хотите его купить?

– Возможно – если цена будет приемлема.

Я продолжил наступление.

– А какую цену вы называете приемлемой?

– Это будет зависеть от подноса, – парировала она. Я сказал неторопливо:

– Продажная цена этого подноса 7 000 фунтов. Вас устроит такая сумма?

Она ответила ровным голосом:

– Это большие деньги, мистер Уил.

– Точно, – согласился я. – Но насколько я знаю, адекватное предложение сделал моему брату один американец. Мистер Гатт сказал, что он заплатит любую сумму, в которую оценят поднос.

Похоже, она была немного обескуражена.

– Я думаю, что Поль… мой муж… не предполагал, что он будет стоить так много.

Я наклонился вперед.

– Мне кажется, я должен вам сказать, что получил еще более щедрое предложение от мистера Фаллона.

Я смотрел на нее внимательно и поэтому увидел, как она напряглась, а затем почти незаметным усилием взяла себя в руки. Она сказала спокойно:

– Я не думаю, чтобы нам было по силам состязаться с профессором Фаллоном в том, что касается денег.

– Да, – согласился я. – По-видимому, он располагает большими средствами, чем многие из нас.

– Профессор Фаллон видел поднос? – спросила она.

– Нет, не видел. Он не глядя предложил мне внушительную сумму. Вы не находите это странным?

– То, что делает Фаллон, я совсем не нахожу странным, – сказала она. – Нечистоплотным, даже преступным, но только не странным. Для всех его поступков существуют основания.

Я сказал мягко:

– На вашем месте я был бы более осторожным в своих высказываниях, миссис Халстед, особенно в Англии. По нашим законам клевета наказывается строже, чем в вашей стране.

– Разве утверждение, которое можно доказать, является клеветой? – спросила она. – Вы собираетесь продать поднос Фаллону?

– Я еще не принял решения.

Она ненадолго задумалась, а затем спросила:

– Если мы не в состоянии купить поднос, не позволите ли вы моему мужу обследовать его? Это можно сделать прямо здесь, и уверяю вас, он не причинит ему никакого вреда.

Фаллон особенно меня просил о том, чтобы я не позволял Халстеду осматривать поднос. Ну и черт с ним! Я сказал:

– Почему бы и нет.

– Этим утром? – спросила она нетерпеливо.

Я решил немного схитрить.

– Боюсь, что нет – он находится не здесь. Но днем поднос доставят сюда. Это вам подходит?

– Да, вполне, – сказала она и лучезарно улыбнулась.

Женщина, способная так улыбаться мужчине, не имеет права этого делать, особенно если перед ней мужчина, который намерен ее в чем-то обмануть. Это может ослабить его решимость. Она встала.

– Не буду больше тратить ваше время, мистер Уил; я уверена, у вас много дел. В какое время нам здесь появиться днем?

– Ох, примерно в два тридцать, – сказал я небрежно.

Я прошел с ней до двери и проводил взглядом ее маленький автомобиль. Эти ученые-археологи должно быть странная публика; Фаллон намекал на нечестность Халстеда, а миссис Халстед напрямую обвинила Фаллона в преступных действиях. Сражения в академических кругах, по-видимому, ведутся на очень острых ножах.

Я подумал о химическом наборе, который был у меня в детстве; это был замечательный набор с разного рода пузырьками и пробирками, содержащими различные порошки всевозможных оттенков. Если эти порошки смешать, то последствия могут быть самыми неожиданными, но если хранить их раздельно, ничего не произойдет, они останутся инертными.

Я устал от той инертности, которую проявляли при встрече со мной Фаллон и Халстеды – никто из них не был настолько откровенен, чтобы прямо сказать, зачем им нужен поднос. Мне было интересно, насколько неожиданными окажутся последствия, если я смешаю их между собой сегодня днем в два тридцать.

4

Я вернулся к Джеку Эджекомбу. Если мне и не удалось зажечь в нем огонь, то, по крайней мере, он начал светиться по краям, и борьба с ним теперь требовала меньшего напряжения сил. Я высек из него очередную искру энтузиазма, а затем отправил посмотреть на хозяйство свежим взглядом.

Остаток утра я провел в фотолаборатории. Я разрезал на части 35 мм пленку, которая уже высохла, и сделал контактные отпечатки, чтобы посмотреть, что у меня вышло. Это выглядело совсем неплохо, и большинство кадров оказались вполне приличными, так что я устроился за увеличителем и сделал серию отпечатков восемь на десять. Они получились не такими профессиональными, как те, что мне показывал Фаллон, но в сравнении с ними проигрывали совсем немного.

Я напечатал даже неудачные кадры, включая и те, которые были сделаны, когда электронная вспышка срабатывала неожиданно. Один из них оказался очень интересным – его даже стоило рассмотреть через увеличительное стекло. То, что я увидел, показалось мне весьма загадочным и вызвало сильное желание установить поднос и сделать еще несколько снимков, но до прибытия моих визитеров оставалось совсем немного времени.

Халстеды прибыли на пятнадцать минут раньше, продемонстрировав свое нетерпение. Халстед оказался мужчиной лет тридцати пяти, который производил впечатление человека, постоянно живущего на нервах. Полагаю, его можно было назвать красивым, если вам нравится ястребиный тип внешности; его скулы выдавались в стороны, а глаза скрывались глубоко в глазницах, так что он выглядел словно после недельного запоя. Движения его были быстрыми, а речь отрывистой, и я подумал, что он способен довольно скоро утомить своего компаньона, если тому придется провести с ним длительный отрезок времени. Но миссис Халстед, по-видимому, вполне с ним справлялась, и то мягкое сияние, которое она излучала, окружало пару ореолом спокойствия и компенсировало нервозность Халстеда. Возможно, это было нечто такое, над чем она долго работала.

Она представила мне своего мужа и после весьма короткого обмена официальными фразами наступила внезапная тишина. Халстед посмотрел на меня выжидательно и едва заметно вздрогнул.

– Поднос! – потребовал он тоном, несколько более повышенным, чем требовалось.

– Ах, да, – сказал я, ответив ему успокаивающим взглядом. – У меня есть при себе фотографии, которые могут показаться вам интересными.

Я передал их ему, заметив, что руки у него дрожат. Он быстро просмотрел снимки, а затем поднял на меня глаза и спросил резко:

– Это фотографии вашего подноса?

– Моего.

Он повернулся к своей жене.

– Это именно он – посмотри на виноградные листья. Точно такие же, как на мексиканском подносе. Нет никакого сомнения.

Она сказала задумчиво:

– Похоже, что они такие же.

– Не будь дурой, – огрызнулся он. – Они и есть такие же. Я изучал мексиканский поднос достаточно долго. Где наша фотография?

Миссис Халстед достала ее, и они занялись сравнением.

– Это не точная копия, – произнес Халстед. – Но очень похоже. Несомненно сделано той же рукой – обрати внимание на прожилки листьев.

– Мне кажется, ты прав.

– Несомненно, я прав, – сказал он уверенно и рывком повернул голову в мою сторону. – Моя жена сказала, что вы позволите мне осмотреть поднос.

Мне не нравились его манеры – он был слишком прямолинейным и грубым, и, возможно, мне не нравилось то, как он разговаривает со своей женой.

– Я сказал ей, что нет причин, которые могли бы этому воспрепятствовать. В то же время, я не вижу причин, по которым вам нужно его осмотреть. Не могли бы вы дать мне по данному поводу какие-нибудь объяснения?

Он не любил, когда ему противоречат или отказывают.

– Это сугубо профессиональный и научный вопрос, – сказал он, с трудом сдерживая раздражение. – Это составная часть исследований, которыми я сейчас занимаюсь; сомневаюсь, что вы сможете что-либо понять.

– А вы попробуйте, – сказал я мягко, возмущенный в глубине души его высокомерием и самомнением. – Я способен понимать слова из двух слогов – или даже из трех, если вы будете произносить их медленно.

Миссис Халстед решила вмешаться.

– Мы будем вам очень признательны, если получим возможность осмотреть поднос. Вы окажете нам большую услугу, мистер Уил.

Она не принесла извинений за плохие манеры своего мужа, но выполнила свою нивелирующую функцию, добавив масла официальной любезности.

Нас прервала Медж.

– К вам вчерашний джентльмен, мистер Уил.

Я улыбнулся Халстеду.

– Спасибо, миссис Эджекомб, проводите его сюда, хорошо?

Когда Фаллон вошел, Халстед конвульсивно дернулся. Он повернулся ко мне и спросил высоким голосом:

– Что он здесь делает?

– Профессор Фаллон находится здесь по моему приглашению, так же как и вы, – ответил я любезно.

Халстед вскочил на ноги.

– Я не останусь здесь, с этим человеком. Пойдем, Кэтрин.

– Подожди минутку, Поль. А как насчет подноса?

Это заставило Халстеда замереть на месте. Он посмотрел неуверенно на меня, затем на Фаллона.

– Я возмущен, – сказал он дрожащим голосом. – Я глубоко возмущен.

Фаллон был так же изумлен, увидев Халстеда, как и Халстед, увидев его. Он сказал, оставаясь стоять в дверном проеме:

– Думаете, я не возмущен? Однако я не рву на себе рубашку, как испорченный ребенок. Вы всегда были слишком импульсивны, Поль. – Он прошел в комнату. – Могу я спросить, что вы затеяли, Уил?

– Может быть, я собираюсь провести аукцион, – ответил я с готовностью.

– Хмм! Зря теряете время, у этой пары не найдется и двух центов, которые можно было бы друг о друга потереть.

Кэтрин Халстед сказала резко:

– Я всегда знала, что вы стоите своей репутации, профессор Фаллон. А то, что вы не можете купить, вы просто крадете.

Фаллон взвился.

– Черт возьми! Вы назвали меня вором, юная леди?

– Так точно, – ответила она спокойно. – Вы ведь завладели письмом Виверо, не так ли?

Фаллон продолжил очень тихо:

– Что вам известно про письмо Виверо?

– Я знаю, что оно было украдено у нас около двух лет назад – и мне известно, что теперь оно у вас. – Она посмотрела на меня. – Какой вывод вы бы сделали из этого, мистер Уил?

Я задумчиво разглядывал Фаллона. Химикаты перемешались должным образом и теперь из этой смеси возможно получится небольшой фрагмент истины. Я решил, что пора помешать бульон.

– У вас есть это письмо? – спросил я.

Фаллон неохотно кивнул.

– Есть, я купил его вполне легально в Нью-Йорке, и у меня имеется квитанция, которая может это подтвердить. Но, черт возьми, забавно слышать о воровстве от этой пары. Как насчет тех бумаг, которые вы украли у меня в Мексике, Халстед?

Ноздри Халстеда раздулись и побелели.

– Я не брал у вас ничего, что не принадлежало бы мне. А вы украли всего-навсего мою репутацию. В нашей профессии развелось слишком много мошенников, подобных вам, Фаллон, безграмотных дилетантов, построивших свою репутацию на чужих работах.

– Ах ты, сукин сын! – проревел Фаллон. – Ты уже высказал все, что хотел, в журналах, и никто не обратил на тебя внимания. Ты думал, кто-нибудь поверит этой болтовне?

Они замерли лицом к лицу, как боевые петухи, и в следующее мгновение вцепились бы друг другу в горло, если бы я не крикнул во весь голос:

– Тихо! – Они повернулись ко мне, и я сказал спокойно: – Садитесь, вы оба. Ни разу в жизни не видел, чтобы взрослые люди вели себя столь недостойным образом. Либо вы будете держать себя в руках в моем доме, либо я выставлю вас вон – и никто из вас не увидит этот проклятый поднос.

Фаллон сказал покорно:

– Мне очень жаль, Уил, но этот человек вывел меня из себя. – Он сел.

Халстед тоже вернулся на свое место, он пожирал Фаллона глазами и сохранял молчание. Лицо Кэтрин Халстед побледнело, и на щеках появились розовые пятна. Она, поджав губы, смотрела на своего мужа и, убедившись, что он и далее намерен безмолвствовать, сказала:

– Я извиняюсь за наше поведение, мистер Уил.

Я ответил ей резко.

– Вы принесли ваши собственные извинения, миссис Халстед, вы не можете извиняться за других – даже за вашего собственного мужа.

Я сделал паузу, предоставив Халстеду возможность что-нибудь сказать, но он упрямо продолжал молчать, и, решив не обращать на него внимания, я повернулся к Фаллону.

– Меня не особенно интересуют тонкости вашей профессиональной аргументации, хотя должен признаться, я был удивлен теми обвинениями, которые прозвучали здесь сегодня.

Фаллон горько улыбнулся.

– Не я первый начал бросаться грязью.

– Меня это абсолютно не волнует, – сказал я. – Вы совершенно невозможные люди. Вы полностью поглощены своими грошовыми профессиональными интересами и забыли, что из-за этого подноса был убит человек. Двое уже мертвы, черт возьми!

Кэтрин Халстед сказала:

– Мне очень жаль, если мы показались вам столь бессердечными; должно быть, это выглядело для вас весьма необычно.

– Поистине! Теперь слушайте меня внимательно – все вы. Кажется, в этой странной игре мне выпала козырная карта – у меня есть поднос, который для вас так чертовски важен. Но никто из вас не увидит его даже издали до тех пор, пока я не узнаю, как называется игра. Я не намерен действовать вслепую. Фаллон, что вы на это скажете?

Он нетерпеливо заерзал.

– Хорошо, я согласен. Я расскажу вам все, что вы пожелаете узнать – но наедине. Я не хочу, чтобы при разговоре присутствовал Халстед.

– Забудьте об этом, – отрезал я решительно. – Все, что у вас есть мне сказать, вы расскажете сейчас и прямо здесь, в этой комнате, – это касается также и вас, Халстед.

Халстед сказал с холодным гневом в голосе:

– Это чудовищно. Неужели я должен разгласить результаты многолетних исследований этому шарлатану?

– Как хотите. – Я выпрямил палец. – Либо выкладывайте карты, либо выходите из игры. Дверь открыта, и вы можете уйти отсюда в любой момент. Никто вас здесь не задерживает. Но если вы уйдете, то оставите Фаллона наедине с подносом.

На его лице отразилась нерешительность, и он сжал подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев. Кэтрин Халстед приняла решение за него. Она сказала твердо:

– Мы принимаем ваши условия. Мы остаемся. – Халстед посмотрел на нее с удивлением, и она успокоила его: – Все в порядке, Поль. Я знаю, что делаю.

– Фаллон – как насчет вас?

– Полагаю, что мне придется с этим согласиться, – сказал он и мягко улыбнулся. – Халстед что-то там говорил насчет многолетних исследований. Что ж, я тоже посвятил этому вопросу несколько лет. Меня не удивит, если окажется, что мы оба знаем все, что можно выяснить по данной проблеме. Бог свидетель, я натыкался на эту парочку во всех музеях Европы. Я сомневаюсь, что при объединении информации, которой мы владеем, может открыться что-нибудь новое.

– Я способен преподнести вам сюрприз, – сказал Халстед резко. – Вы не обладаете монополией на мозги.

– Заканчивайте с этим, – сказал я холодно. – Игра будет вестись по моим правилам, а значит всякие язвительные комментарии запрещаются. Я говорю достаточно ясно?

Фаллон сказал:

– Знаете, Уил, при первой встрече вы не произвели на меня большого впечатления. Вы удивляете меня.

Я усмехнулся.

– Временами я удивляю себя сам.

Так и было! И что только случилось с маленьким серым человеком?