Текст книги "Путешествия на другую сторону света"

Километр за километром мы двигались за свадебной группой. Наконец мы вышли из буша и начали пробираться через длинный травянистый отрог, который вел к дому невесты. За сотню метров от него нам пришлось перелезать через забор, который служил защитным ограждением, пережитком военного времени, закончившегося всего несколько лет назад. С другой его стороны стоял знаменосец, дожидавшийся отстающих. После того как все собрались и привели себя в порядок, процессия медленно и с достоинством двинулась в деревню.

Невеста и ее семья сидели на небольшой поляне перед своей хижиной, ожидая прибытия знамени. Я не был уверен, кто из сидящих невеста, пока Гарай не указал мне на нее. Из всей группы она казалась самой маловероятной кандидатурой на эту роль, поскольку была не только относительно старой, но и держала на руках маленького ребенка. Гарай объяснил, что она была вдовой.

Знамя прочно закрепили на земле посреди поляны, а невеста и ее семья поднялись, чтобы официально поприветствовать гостей. Они обнимались, хватая друг друга за плечи и талию с несколько притворной учтивостью, совсем как на европейских свадебных церемониях, где малонезнакомые друг другу люди жмут руки, становясь законными родственниками.

Свадебная процессия

Все сели, и один из старших сопровождающих жениха, крупный мужчина с роскошной бородой и головным убором с кипой коричневых перьев казуара, произнес речь, шагая взад-вперед перед своей аудиторией и декламируя в стилизованной и сценической манере. Невеста слушала с открытым ртом.

Свинину выложили аккуратным прямоугольником под казуариной, и четыре коричневых копченых головы лежали в итоге в один ряд. Когда речь закончилась, другой человек взял кусок мяса. Мужчины со стороны невесты сидели в ряд, ожидая своей очереди. По мере того как родственник жениха предлагал им мясо, каждый мужчина откусывал несколько кусочков жирной, сальной плоти, которые затем клались на банановый лист. За этим распределением еды наблюдали с жалким беспокойством несколько понурых собак, но ни одной не досталось даже самого маленького кусочка, поскольку каждый мужчина, откусывая свою долю, забирал ее для своих женщин.

Знамя теперь было разобрано, а перья и раковины выложены в ряды на коврике. Вся мужская половина родственников невесты расселась на корточках поблизости, и, когда каждый предмет поднимался со знамени, разгоралась долгая и местами жаркая дискуссия о том, кому он будет принадлежать.

Когда все закончилось, мужчины взяли свинину, распаковали приготовленные овощи, которые были укрыты банановыми листьями, и начали пировать. Невеста покинула свою семейную группу и села рядом с мужем, и наконец-то наступила расслабленная атмосфера праздника. Один мужчина любезно приправлял каждому еду разжеванным имбирем и специями, которые он сплевывал на каждый кусок. Уже наступил вечер, и, увидев, как все едят с таким аппетитом, я вспомнил, что сам ничего не ел с раннего утра. Один из мужчин, заметив мой взгляд, предложил мне жирный кусок свинины, обильно сдобренный разжеванным имбирем. Это был добрый и гостеприимный жест. Надеясь, что меня не сочтут невежливым, я покачал головой и указал на связку бананов. Мужчина с усмешкой дал мне один, и мы присоединились к остальным.

Сэр Эдвард Холлстром, владелец станции в Нондугле, всю жизнь интересовался тропическими птицами и сельским хозяйством. Здесь он построил огромные вольеры, в которые можно было собрать коллекцию райских птиц для зоопарков всего мира. Однако эта часть его плана не была реализована полностью. Австралийские иммиграционные законы запрещали ввоз в Австралию скота из опасения случайного занесения болезни. Этот закон распространялся и на райских птиц, несмотря на то что каждый год тысячи птиц самых разных видов летают из Новой Гвинеи в Австралию и обратно, не обращая внимания на бюрократические ограничения. Все основные коммерческие авиакомпании, которые летают в восточную часть Новой Гвинеи, следуют через Австралию, поэтому без специального разрешения – а исключения практически никогда не делались – птиц из Нондугла нужно было вывозить во внешний мир на длительном морском рейсе, не заходя ни в один австралийский порт. Такой рейс было очень трудно устроить, и нам самим пришлось бы столкнуться с этой проблемой, если бы мы собирались заново пополнить коллекцию райских птиц в Лондонском зоопарке.

Тем не менее в Нондугле была коллекция райских птиц, не имеющая аналогов в мире, и орнитологи из разных стран приезжали туда изучать их.

За птицами присматривал Фред Шоу Майер. Это был тощий, немного сгорбленный кроткий человек с поседевшими волосами. Повстречайся он вам на улице, вы бы подумали, что он настолько робок, что никогда не осмеливался покинуть свой офис или отправиться куда-то дальше пригорода своего города. Тем не менее Фред был одним из величайших коллекционеров животных. Родившись в Австралии, он путешествовал по самым диким и опасным уголкам мира в поисках птиц и млекопитающих, насекомых и рептилий. Он странствовал и по голландской, и по австралийской части Новой Гвинеи; ради конкретного вида птиц он специально отправлялся на отдаленные острова. Он ловил животных на Молуккских островах, на Яве, Суматре и Борнео, а его коллекции в настоящее время являются ценным достоянием многих научных учреждений, включая Лондонский музей естественной истории. Многие из существ, найденных им в ходе экспедиций, были ранее неизвестны науке. Он открыл три вида райских птиц, а некоторые животные в его честь официально были названы «шоумайерскими» – дань уважения его мастерству со стороны зоологов.

Но, увидев его впервые, вы никогда бы не подумали ни о чем подобном. Он был настолько скрытным, что часто его трудно было отыскать, так как все свои дни он посвящал птицам в вольерах. Он вставал задолго до рассвета, чтобы приготовить пищу для птиц, чтобы они могли поесть сразу после восхода солнца, как в дикой природе. Он признавал, что его местные помощники, вероятно, вполне могли бы и сами составлять птичий корм, но мягко говорил, что предпочитает делать эту работу сам. Ранним утром было очень холодно, и Фред обычно носил несколько длинных шерстяных кофт, тяжелые армейские ботинки и странные шапки охотников за оленями с откидывающимися на уши отворотами; в этом платье, при свете парафиновой лампы, он смешивал в больших мисках специальную еду из нарезанной кубиками папайи, плодов пандана и вареных яиц. У каждой группы птиц были свои потребности. Некоторым нравилось мясо в рационе, поэтому приходилось искать для них головастиков и пауков; другим нравились личинки ос или желтки вкрутую сваренных яиц. Иногда, когда другого мяса не было, Фред доставал из холодильника предназначавшуюся ему на ужин свежую баранину и использовал ее. Остаток дня он проводил, гуляя по вольерам, убирая за своими питомцами и заботясь о них. Неудивительно, что среди местных жителей его знали как «Господина Голубя».

На попечении у Фреда было много разных видов птиц: попугаи всех размеров и цветов; стаи огромных голубей сине-серого цвета с хохолками тонких перьев с крапинками серебра; в декоративном пруду было несколько редчайших в мире видов уток – полосатых уток, которых поймали в горном озере за Нондуглом.

Но нас интересовали именно райские птицы. Здесь мы с Чарльзом увидели некоторые виды, которые до сих пор были известны нам только по иллюстрациям в книгах. День за днем мы гуляли по вольерам, наблюдая за птицами и пытаясь запомнить их резкие грубые крики, чтобы потом, когда мы отправимся в лес, мы могли различить их голоса и понять, какие птицы находятся недалеко от нас.

Хохлатые бронзовокрылые голуби

Некоторые птицы в вольерах были похожи на дроздов и имели тусклую окраску. Так выглядят самки и молодые самцы, поскольку их великолепные шлейфы вырастают только тогда, когда им исполнится четыре-пять лет. Тогда они настолько меняются, что становится чрезвычайно сложно сопоставить самок и неполовозрелых самцов с полностью покрытыми перьями и весьма непохожими на них взрослыми самцами. Большая часть самцов попала к Фреду еще птенцами, ибо если охотник Вахги ловил взрослую особь, то соблазн убить ее ради шлейфа часто перевешивал награду, которую Фред может за нее предложить, какой бы высокой она ни была. Многие такие птицы прожили в вольерах так долго, что успели вырасти, и мы восторгались их красотой – великолепная синяя райская птица с ее дымкой из синих сапфировых перьев, окаймленных красным; величественная, высокомерного вида астрапия принцессы Стефании, глянцево-черная, с глоткой, покрытой рябью переливающейся зелени; удивительная чудная райская птица с двумя загнутыми жгутиками, выходящими из ее короткого хвоста, с зеленой грудью, багряной спиной и сверкающими желтыми перьями вокруг плеч. По своей грации она была несопоставима с другими видами райских птиц и казалась первым неумелым опытом какого-то любителя, пытавшегося придумать самую экстравагантно украшенную птицу.

Я был особенно очарован двумя видами. Первый из них – чешуйчатая райская птица – размером со скворца. У нее одно из самых замечательных перьевых украшений. Это пара длинных головных перьев, вдвое длиннее тела, которые растут на затылке и украшены рядом жемчужно-голубых пластин, сверкающих перламутром. Второй – реггинова райская птица, обитающая в лесах, окружающих Нондугл. Это классический и наиболее известный местный вид, который описал Пигафетта, а Линней назвал Paradisea apoda. Как и в описании Пигафетты, у этой птицы зеленое ожерелье, желтая голова и длинные филигранные перья, растущие из-под крыльев. Отличие в том, что у первой птицы были золотые перья, а у реггиновой – ярко-красные. Я с большим вниманием наблюдал за птицами в Нондугле. К сожалению, они были не в полном оперении, но мы с Чарльзом надеялись встретить их в дикой природе, чтобы, возможно, снять их брачные танцы. Именно ради них мы приехали в Новую Гвинею.

Местные жители высоко ценили птиц за их перья, которые они использовали не только для украшения, но и в качестве основной валюты при заключении многих сделок. Уже через несколько дней мы смогли убедиться в масштабах охоты на птиц. Фрэнк слышал, что скоро состоится большой синг-синг в Миндже, местечке в нескольких километрах отсюда, через реку Вахги, на другой стороне долины. Место для синг-синга представляло собой широкую площадку скошенного аланг-аланга, похожую на футбольное поле, которое было специально расчищено для этого случая. Сразу за ним пролегал глубокий, покрытый кустарником овраг, а позади возвышалась южная граница долины – Куборские горы, крутые и желто-зеленые, ясно различимые в безоблачном небе. Танцоры должны были спуститься с гор, чтобы посетить некоторых представителей их клана, поселившихся в долине. По пути они будут останавливаться в каждом поселении, чтобы присоединиться к танцу местных жителей, так что весь путь, который обычно занимает несколько часов, растянется на несколько дней. Никто не мог нам точно сказать, зачем им нужно было прийти сюда. Возможно, они собирались заключить какую-то сделку или совершить ритуальный обмен едой и подарками, подтвердив тем самым свою племенную связь, или же они были в долгу перед своими родичами и собирались выполнить свои обязательства, устроив большой праздник.

Ближе к середине утра на площадке аланг-аланга появились несколько женщин из Минджи, обильно раскрашенных и в полном церемониальном облачении. Они пришли посмотреть представление.

Через час мы услышали слабые песнопения, и я увидел в бинокль высоко на одном из отрогов горы вереницу крошечных фигур, появляющихся из скопления хижин. Пока я смотрел на них, Чарльз заметил другую похожую группу, спускающуюся с одного из горных хребтов справа. Каждые несколько минут вереница останавливалась и сбивалась в кучу. При этом звук пения нарастал и сопровождался слабыми ударами барабанов. Тогда куча снова вытягивалась в линию и медленно продолжала двигаться вниз. Наконец они достигли оврага и исчезли в кустах. Пока они, невидимые, карабкались в нашу сторону, пение становилось все громче и громче, когда вдруг, внезапно и театрально, танцор оказался на ближайшей стороне оврага. Сжимая барабан, с развевающимся головным убором, он медленно двигался к нам, продолжая петь. Воины друг за другом следовали за ним в бесконечной веренице, и к полудню, когда солнце уже светило немилосердно ярко, площадка для синг-синга была заполнена сотнями дико поющих танцоров.

Они разбились на группы по пять человек в ряд, всего десять рядов, и яростно топали, колотя в барабаны и хрипло крича. Их танец, хотя и простой, полностью поглотил их. Пыль, поднятая их голыми ногами, поднималась вокруг них и липла к струйкам пота, стекавшего по их груди и спине, и казалось, что они пребывали в трансе.

Иногда они останавливались, даже тогда продолжая качаться под отбиваемый барабанами ритм, поднимаясь на носки и сгибая колени, и их переливающийся полог из головных уборов колебался, как беспокойное из-за сильных волн море. Многие мужчины смазали свои мускулистые тела красной глиной; почти все они засунули листья красного кустарника в повязки на руках и надели браслеты из меха опоссума. Некоторые из них были вооружены копьями или луками и стрелами, а один или двое из них несли гигантские каменные топоры, лезвия которых были заключены в длинный изогнутый кусок дерева, покрытый декоративным плетением, который, казалось, служил противовесом тяжелому лезвию.

Я был поражен великолепием их головных уборов. Много райских птиц разных видов было убито ради этих перьев. Почти у каждого мужчины два пера чешуйчатой райской птицы были проткнуты через нос и закреплены в центре лба, так что перья образовывали великолепный, украшенный бусинами обод в верхней части лица. У некоторых мужчин было так много перьев чешуйчатой птицы, что они вставили их и в свои головные уборы. У одного воина их было 16, в дополнение к перьям 20 или 30 малых райских птиц, реггиновых птиц, великолепных райских птиц, астрапий принцессы Стефании и синих райских птиц.

Чарльз снимает видео во время подготовки к празднику

Это было одно из самых впечатляющих, но при этом печальных зрелищ, которые я когда-либо видел. Я сделал приблизительные подсчеты. Там было больше 500 украшенных перьями танцоров. Все вместе они должны были убить по меньшей мере 10 000 райских птиц, чтобы украсить себя для этой церемонии.

2. В долину Джими

Я надеялся, что мы сможем снять танцы райских птиц в лесу неподалеку от Нондугла несмотря на то, что это, без сомнения, потребовало бы больших затрат времени и терпения. Однако стало ясно, что у нас гораздо больше шансов сделать это, если мы покинем Вахги и отправимся в более дикое и менее населенное место.

У меня также появился новый замысел, поскольку мое воображение было захвачено эффектными каменными топорами, которые имели некоторые танцоры Минжи. Фред рассказал мне, что, когда Вахги была впервые обследована 25 лет назад, они повсеместно использовались в долине, но теперь их практически полностью вытеснили новые металлические топоры. Оставшиеся каменные топоры доставали только по случаю церемоний. В Вахги их никто больше не делал, и их покупали у племен, живущих в долине Джими, расположенной по ту сторону гор к северу.

«И какова вероятность найти райских птиц в долине Джими?» – спросил я.

«Очень большая, – ответил Фред, – потому что местное население невелико. И вы не только сможете отыскать райских птиц и место, где производят топоры, но и встретить пигмеев, которые предположительно живут где-то поблизости».

Однако организовать путешествие в долину Джими было нелегко. Это была неконтролируемая территория. Туда допускались только лица со специальными разрешениями. Выдавал разрешение окружной комиссар на станции Маунт-Хаген рядом со входом в долину Вахги.

Через радиопередатчик Нондугла мы отправили ему сообщение с просьбой о встрече, и, когда в Нондугле приземлился следующий самолет с запасами, мы поднялись на борт и полетели в Хаген.

В офис окружного комиссара нас проводил один из его заместителей. Сам комиссар, грубовато-добродушный австралиец в безупречном, аккуратно выглаженном хаки, сидел за столом и изучающе смотрел на нас из-под своих густых бровей.

Нервничая, я постарался как можно лучше объяснить свое предложение: мы с Чарльзом пойдем в долину Джими и проведем там месяц, пытаясь снять фильм о райских птицах и о создании каменных топоров. Я добавил, что мы, по возможности, хотели бы вернуться другой дорогой, чтобы посмотреть как можно больше территории страны.

Окружной комиссар молча слушал, пока я не закончил, а затем достал карту из ящика и разложил ее на столе.

«Смотрите сюда, – сказал он грубо. – Джими – довольно дикая страна. До сих пор мы отправили туда всего несколько разведывательных патрулей». Он провел пальцем по пунктирным линиям, которые пересекали большое белое пятно на карте.

«Пару лет назад пилоты, летевшие из Вахги в Маданг на северном побережье, сообщили, что видели горящие деревни, и люди пришли из-за холмов, рассказывая истории о массовой резне женщин и детей. Я послал патруль для расследования, и он попал в разгар племенной войны; они попали в засаду, несколько полицейских получили ранения, и им пришлось срочно уходить. Тогда я пошел туда с другим патрульным офицером, Барри Гриффином, и примерно дюжиной вооруженных местных полицейских. Мы нашли место для станции в деревне Табибуга, и я оставил там Гриффина, чтобы он отстроил ее и попытался установить некое подобие порядка. С тех пор он покидал ее всего однажды или дважды, а потом отдыхал здесь, в Хагене, всего день или около того. Несмотря на то что все, похоже, складывается хорошо, очевидно, что у него полно дел. Я позволю вам пройти, только если он будет вам рад. В первую очередь, если вы будете таскаться по Джими в поисках птиц и каменных топоров, вам понадобятся сопровождающие. Он единственный парень, который может их обеспечить, и, возможно, он посчитает, что у его полицейских много других дел, чтобы позволять им тратить время на поиски птичек. Кроме того, он может вообще не захотеть, чтобы вы приходили. Он один из тех мужиков, которые по-настоящему любят одиночество и не просят ни о чем другом, кроме как оставить их в покое и позволить продолжать свою работу. Никто не приезжал к нему с того времени, как он впервые построил это место, и ему может не понравиться появление на его пороге, как гром среди ясного неба, двух странных парней без опыта в стране. И если он так решит, я точно не буду приказывать ему вас принять».

Комиссар остановился и пристально посмотрел на нас.

«Если он согласится, я бы посоветовал вам пойти в Табибугу тропой, ведущей через горы. По ней ему обычно доставляют припасы. Это два дня пути, сейчас это достаточно удобный переход, и люди в близлежащих деревнях готовы быть носильщиками. Добравшись до Табибуги, вы сможете договориться с Гриффином о том, как будете проводить время. Я знаю, что он собирается патрулировать земли к западу от станции, и может позволить вам его сопровождать. Если вы хотите покинуть долину по другому маршруту, то лучше пересечь реку Джими, подняться на другую сторону в горы Бисмарка и выйти в место под названием Айоме в долине Раму. Там есть взлетно-посадочная полоса, и вы, без сомнения, сможете арендовать самолет, который заберет вас. Что скажете?»

«Да, сэр», – сказал я.

«Очень хорошо, – ответил он, поднимаясь, – когда Гриффин в следующий раз выйдет на связь по радио, я расскажу ему об этом плане. Но имейте в виду, если он откажется, вся поездка отменяется».

Внезапно он усмехнулся. «Надеюсь, вам, парни, нравится ходить, – добавил он, – потому что, если ваш план сработает, идти придется чертовски много».

Четыре дня спустя мы в Нондугле получили сообщение по радио от окружного комиссара: Гриффин согласился принять нас, и двое его полицейских будут ждать нас в конце тропы в Вахги через неделю, чтобы сопроводить в Табибугу.

Сразу же после этого мы сильно нагрузили себя подготовкой к походу. Мы слетали в Лаэ, чтобы купить еду для себя, мешки риса для носильщиков, парафиновые лампы, кастрюли и отрезы брезента, которые можно было использовать для палаток. Мы сходили в офис авиакомпании и договорились, что небольшой одномоторный самолет прилетит в Айоме через четыре недели, чтобы забрать нас из путешествия и доставить обратно в Нондугл. Мы купили мешки соли и бисера, ножи, гребни, губные гармошки, зеркала и жемчужные раковины, чтобы расплатиться с носильщиками и вознаградить тех, кто принесет нам животных. Также мы запаслись большим количеством спичек и кипами старых газет, которые, как мы знали, высоко ценились в отдаленных уголках высокогорий.

Мы вернулись в Нондугл и попытались распределить все наши вещи по тюкам весом 20 килограммов. Это было нелегко, так как единственные весы в Нондугле недавно сломались, и пришлось действовать наугад. Снова и снова я наполнял походный ящик, поднимал его и решал, что он ужасно тяжел и превышает установленный вес, так что никто не сможет нести его дольше нескольких минут. Затем мне приходилось доставать из него что-то и класть вместо этого более легкие вещи: например, одежду.

Наша экспедиция была рассчитана на месяц, и в это время мы не могли надеяться, что найдем пищу и кров. Груда необходимых вещей казалась огромной, и, как бы тщательно я ни проводил расчеты и ни сокращал личные вещи, я неизбежно приходил к выводу, что нам потребуется огромное количество носильщиков.

Однажды вечером я признался Фреду.

«Может быть, мы путешествуем с комфортом и берем с собой слишком много роскошной еды и одежды, – сказал я, – но, похоже, нам потребуется около сорока носильщиков».

«О! Это хорошо, – ответил Фред мягко. – Мне никогда не удавалось ограничиться меньше чем семьюдесятью, а ты знаешь, как утомительно пытаться нанять столько людей, когда местные не очень настроены сотрудничать».

Тем не менее я все еще очень волновался, когда за день до встречи мы обнаружили, что у нас так много багажа, что его невозможно уместить в джип. Вместо этого нам пришлось погрузить большую его часть в фермерский прицеп, подсоединить к трактору, которым управлял один из старших помощников Фрэнка на ферме, и отправить его вперед. Во второй половине дня мы с Фрэнком и остальной частью вещей поехали следом.

Квиана, маленькое поселение неподалеку от начала тропы к Табибуге, состояла всего из трех небольших хижин и house-kiap, домика, покрытого соломой и построенного из плетеного тростника вокруг деревянного каркаса. Два огромных, мускулистых местных полицейских уже ждали нас. Они были босы и с голым торсом и носили только аккуратные повязки-хаки вокруг талии и полированные кожаные ремни, к которым были подвешены штыки в ножнах. Внешне они сильно отличались от бородатых, с крючковатыми носами людей Вахги – их, как и большинство новогвинейских полицейских, наняли на побережье.

Старший энергично поприветствовал меня.

«Арпи-нун, маста», – сказал он и передал мне письмо. Оно было от Барри Гриффина. Он написал, что податель записки, Вавави, – заслуживающий доверия полицейский, который хорошо знает тропу и будет сопровождать нас в Табибугу. Он перечислил названия деревень по пути, предложил нам переночевать в Карапе и закончил тем, что с нетерпением ждет встречи с нами.

Вавави собрал большую толпу сельских жителей на открытом пространстве перед домиком. Это были типичные мужчины из Хагена, бородатые и голые, но с поясами и турнюром из листьев. У большинства за поясом был нож или топор, свешивающиеся на их голые бедра, лезвием к плоти, в самой опасной, на мой взгляд, позиции. Казалось, они только недавно проснулись, поскольку у многих был сонный взгляд, их турнюры были помяты и испачканы. У некоторых на лице остались размытые остатки раскраски. Было холодно, поскольку солнце еще не взошло, и мужчины сложили руки на своей голой груди, чтобы сохранять тепло.

Под руководством Вавави наш багаж был доставлен и разложен в длинную линию. Будущие носильщики с унынием смотрели на тюки, время от времени поднимая какой-нибудь, чтобы подтвердить свои худшие опасения, и тайком двигаясь в сторону другого, который казался легче. Однако Вавави живо перемещался между поклажей, назначая по паре человек на каждый тюк.

Закончив, Вавави забрал свое ружье у мальчишки, который, раздувшись от гордости, держал его для него, посмотрел на меня, и, убедившись, что я готов, крикнул распоряжение носильщикам. Они подняли свои грузы и последовали за Вавави, который шел по широкой красной земляной тропе, ведущей в горы.

Первые полтора километра или около того тропа пролегала вдоль узкой крутой долины. Под нами бурлила и пенилась маленькая речка, врезающаяся в загромождения валунов на пути к реке Вахги. Солнце наконец взошло, согревая наши тела и растворяя остатки тумана, который висел вокруг нас. Один из носильщиков пел во всю глотку «Хуууу-аааа» и протягивал последнюю нижнюю ноту, насколько хватало легких. После того как он начал, к нему присоединились остальные, и получившийся в результате гам звучал непрерывным, растянутым «ааааа» с отрывистым, более высоким облигато – «хуу». Эта музыка звучала весь день и стала нашим постоянным спутником в пути в течение следующих нескольких недель.

Вскоре тропа начала петлять и зигзагообразно подниматься вверх по хребту длинной горной цепи, поросшей травой. Босоногие носильщики храбро плелись наверх и месили пальцами жидкую грязь, в которой увязали и скользили мои подбитые гвоздями ботинки. Примерно каждый час Вавави останавливался, и, пока все отдыхали, он перераспределял грузы таким образом, чтобы каждый носильщик по очереди брал один из наиболее тяжелых тюков.

К полудню мы миновали последнюю симпатичную казуарину и покинули зеленеющий буш, который до сих пор покрывал склоны. Мы вошли в редкий лес с чахлыми деревьями, ветви которых заросли мхом и извивающимися ползучими побегами. В какой-то момент тропа виляла по влажным склонам скал, доставлявшим множество неудобств. Я задержался, чтобы помочь, чем мог, пока не подняли все тюки. Чуть выше склон начал уменьшаться, и казалось, что мы приближаемся к вершине перевала. Легкая дымка обвивала мрачный лес. Я шел медленно, смотря на землю, пробиваясь по валунам и ощущая легкое удушье, так как мы находились на высоте более 2400 метров. Я заметил, что носильщики впереди снова остановились. Мне показалось, что это не лучшее место для отдыха, и я решил пройти вперед и перейти гребень перевала, чтобы подыскать более укрытое место. Но, приблизившись к ним, я увидел, что они не сидят, а столпились вокруг Вавави и горячо спорят.

«Они говорят, что не хотят больше идти», – сказал Вавави, когда я подошел к нему.

Конечно, они выглядели замерзшими и уставшими, но я не видел реальной причины, почему они внезапно забастовали как раз тогда, когда, казалось, худшая часть восхождения была позади. Я не подумал о том, что мы будем делать, если они бросят свои тюки в этом отдаленном и уединенном месте. Стараясь говорить как можно убедительнее, я объяснил, что мы уже на вершине, теперь будет легче, и оптимистично добавил, что отныне тропа пойдет вниз. Отдохните хорошенько, сказал я, и мы хорошо заплатим вам, когда достигнем следующей деревни; но нужно идти дальше. Я сомневаюсь, что они поняли, что я пытался сказать, и мне ответил сам Вавави. Причина, по его словам, заключалась в том, что гребень перевала обозначал границу их племени. Дальше находилась территория другого племени, которое было «очень плохие люди. Они кушать люди».

«О, – сказал Чарльз тихо, – он имеет в виду, что они каннибалы».

Мы оба рассмеялись, поскольку ситуация казалась надуманным приключенческим романом, фарсом. Тут в тумане я разглядел верхушку головного убора из перьев, выступающую из-за груды валунов в 200 метрах от нас. Я моргнул в изумлении, а затем заметил еще одну неподалеку. Улыбка быстро сошла с моего лица.

«Ну, каннибалы они или нет, – ответил я со слегка притворной веселостью, – думаю, они ждут нас там».

Внезапно орда людей с оглушительными криками выпрыгнула из-под камней и бросилась к нам, размахивая ножами и топорами. В моей голове билась лишь одна мысль: я должен срочно убедить их, что мы настроены дружественно. С сердцем, готовым выскочить из груди, я подошел к ним и протянул правую руку. Я забыл весь свой скудный словарный запас на пиджине и, к своему удивлению, громко сказал в абсурдно великосветской манере: «Добрый день». Это не возымело никакого эффекта, поскольку они не могли меня расслышать из-за своих свирепых криков. В считаные секунды они напали на меня. К моему совершенному удивлению, одни схватили мою правую руку и качали ее вверх и вниз. Другие схватили меня за левую руку, а те, кто не успел ухватиться, довольствовались тем, что жестко хлопали меня по плечу. «Арпи-нун, маста, арпи-нун», – скандировали они.

Несколько минут я провел в недоумении: зачем им понадобилось прятаться, а затем так пугающе нападать на нас, если их намерения были на самом деле дружелюбными? Затем меня осенило: это воинственное представление на границе было, вероятно, их привычным делом в «холодной войне» с племенами Вахги. Оно было призвано подчеркнуть их силу и воинственность, чтобы соседи не сочли их слабаками и легкими мишенями для грабежа. Однако мужчины Вахги, казалось, едва ли могли на кого-то напасть. Сидя на пятках в жалких позах, они дрожали под моросящим дождем. Вавави построил их в линию и пересчитал.

«Четыре на десять и три человека, маста», – сказал он. Я открыл свою коробку, вытащил пакет с монетами и вручил Вавави 43 шиллинга. Согласно постановлению правительства, это была плата за один день услуг носильщика, и это был последний раз, когда мы могли использовать деньги до возвращения в Нондугл. Как только носильщик получал свою плату, он разворачивался и спускался вниз по тропе в туман.

Наши новые носильщики были более веселой компанией. Они с энтузиазмом схватили тюки и с триумфальными криками галопом понеслись вперед. Земля начала проседать, и я поспешил вперед, желая спуститься под облака и посмотреть в первый раз на долину Джими. Я воображал, что она будет похожа на Вахги – широкую, заросшую травой долину с протекающей в ее низовьях серебряной рекой, но, когда она наконец открылась моему взору, я увидел нечто совсем другое. Подо мной протянулся обширный дикий массив: сложный лабиринт переплетающихся хребтов и гор, полностью покрытых лесом. Я не видел ни рек, ни лугов аланг-аланга, ни деревень – ничего, кроме бесконечного покрова деревьев.