Текст книги "Путешествия на другую сторону света"

Пигмеи после танцев на взлетно-посадочной полосе

Мы уныло вернулись в Кумбуруф под постоянно моросящим дождем и обнаружили, что все наши пигмеи джими уже исчезли. В ту ночь мы попытались набрать носильщиков, но несмотря на то, что синг-синг уже закончился, вернулись лишь немногие. Утром мы смогли собрать не больше 30 человек, и у нас не было другого выхода, кроме как оставить что-то из вещей. Барри предполагал, что вернется в район Кумбуруфа для нового патруля, так что он собрал сумку приборов, которые прямо сейчас были ему не нужны, и оставил ее в хижине старателей.

Джим безрадостно смотрел, как мы уходим. Казалось, он совершенно не подходил для жизни, которую избрал, потому что он любил компанию и общение, и мы понимали, что он очень хотел бы пойти вместе с нами.

Когда мы спускались по гребню, он крикнул нам вслед: «Выпейте за меня в Лаэ дюжину бутылок чертова пива», и, когда через час я оглянулся на его хижину на горизонте, похожую на игрушечную, я увидел белую фигурку, все еще стоявшую рядом и наблюдавшую, как мы идем.

В ту ночь мы разбили лагерь в лесу рядом с тремя небольшими хижинами, которые стояли рядом с ручьем. Наш главный носильщик назвал место Куким-Сол (Kukim Sol, «варить соль»). Внутри было несколько пигмеев, сидящих вокруг костров, разведенных под грубо сделанными котлами. Они «варили соль». Котелки были сделаны из влажной, мягкой глины, обложены банановыми листьями и построены на вершине грубой конструкции из камней, окружающих огонь. Кипящая вода в чашах происходила из близлежащего источника и содержала мельчайшие следы растворенных минералов, которые пигмеи добывали путем медленного выпаривания. Один мужчина показал мне маленькую щепотку влажной серой соли, завернутую в листья. На ее производство ушло больше недели, и я больше не удивлялся тому, что многие из наших носильщиков были рады нести тяжелые грузы много часов, чтобы заработать столовую ложку нашей собственной соли, предназначенной для платы.

Многие из наших носильщиков несли двойной груз, поскольку Вавави, замыкающий цепочку, снова обнаружил на тропе брошенные тюки. Пока мы сидели в палатке тем вечером, мы поняли, что ночью большая часть наших носильщиков может уйти, и тогда мы окажемся перед выбором: оставить почти весь наш груз – камеры, записывающее оборудование, пленку, птиц – или провести много дней, пытаясь набрать больше носильщиков, но пропустить наш самолет. Если мы это сделаем, то, возможно, пройдет несколько недель, пока нас не заберет следующий самолет. Помощь можно было получить в Айоме, на станции, гораздо большей по размеру, чем Табибуга. Ее патрульный офицер, без сомнения, мог бы найти несколько сотен носильщиков, если бы они нам понадобились. Так что было решено, что утром мы с Чарльзом и оставшимися носильщиками как можно скорее поспешим в Айоме и оттуда пошлем назад как можно больше носильщиков, чтобы забрать Барри и оставшийся груз. Это было непростое решение. Был риск, что за те несколько дней, пока носильщики доберутся до него, Барри может попасть в затруднительное положение. Если это случится, он пропустит самолет, на котором он надеялся вернуться вместе с нами, чтобы несколько дней отдохнуть в Вахги. Однако мы подсчитали, что, если нам повезет, мы сможем достичь Айоме за день, и, если нам удастся немедленно отправить носильщиков обратно, Барри сможет добраться до взлетно-посадочной полосы за несколько часов до взлета. Этот аргумент оказался решающим, и остаток вечера мы провели, перебирая вещи, чтобы оставить лишь необходимый минимум.

Поход превратился в забег. Мы покинули Барри сразу после рассвета, обещая идти так быстро, как только можем. Мы пересекли вершину перевала на Куким-Сол за два часа. Носильщики сказали, что от Айоме нас отделяют только одна река Асай и один высокий хребет. Казалось, мы должны добраться до станции задолго до наступления темноты. Ликуя, мы бежали вниз по склонам, заросшим аланг-алангом, несколько сотен метров спускаясь к реке Асай. Мы оказалась у ее берега в середине дня. К нашему ужасу, мы обнаружили, что импровизированный мост из веток и лиан, который был через нее перекинут, был заброшен и частично смыт. Вавави осторожно пополз по нему, но внезапно раздался треск. Вавави поспешно отпрыгнул обратно на берег, когда центральная его часть медленно провисла и упала в реку.

Тем временем я выбрал самую мелководную часть и осторожно начал переход. Течение было таким быстрым, что, когда вода была лишь по колено, я начал чувствовать себя очень небезопасно. К тому времени, когда вода доходила до талии, разлившаяся река так сильно била и толкала, что я с трудом переставлял ноги. Сделав один шаг, я поскользнулся на скрытом под водой валуне, и меня бы смело, если бы не мои помощники. Наконец я добрался до противоположного берега, но мой переход не имел никакого значения. Он только убедил меня, что у пигмеев, несущих наши камеры и пленку, нет шансов пересечь поток. У нас не было выбора, кроме как отремонтировать мост.

Под руководством Вавави носильщики начали вырубать казуарины и собирать лианы, чтобы укреплять ими слабые участки. Они усердно работали, но через несколько минут я понял, что в этот день мы не доберемся до Айоме.

Потребовалось почти три часа, чтобы сделать мост достаточно прочным, чтобы он мог выдержать носильщиков, и только тогда мы все перешли на другую сторону. В 6 часов мы разбили лагерь на полпути вверх по разделительной линии, которая лежала между нами и долиной Раму. Мы поставили навес под хлебным деревом, а неподалеку росли азимины и бананы. Мы с радостью собрали фрукты, поскольку единственной едой, которую мы упаковали в свой резко урезанный багаж, была одна банка консервированной говядины и одна банка запеченных бобов. Темнота наступала быстро и резко. Мы не взяли с собой лампу, поэтому сели за стол рядом с горящим огнем и ножами ели мясо и фасоль прямо из банок, поскольку у нас не было ни тарелок, ни кружек, ни столовых приборов.

Мы пришли в Айоме на следующий день в полдень. Огромная взлетно-посадочная полоса, гладкая и зеленая, как покрытие для боулинга, с обеих сторон была окружена рядами просторных вилл. Пока наши помощники-аборигены прогуливались по аккуратным тропкам из гравия, окаймленным низкими изгородями подрезанных кустарников, маленькие папуасские школьники в яркой форме из красных набедренных повязок в панике бегали по взлетной полосе, разыскивая своих матерей. Единственные два европейца на станции, младший патрульный офицер и санитар, встретили нас с горячим душем, чистой одеждой и огромными стейками. Пока мы отдыхали, они набрали 50 носильщиков и отправили их в Куким-Сол под руководством одного из полицейских станции.

Сидеть в удобном кресле, пить холодное пиво, бесцельно гулять вместо того, чтобы идти на предельной скорости, – все это казалось невероятной роскошью. Но две мысли снова и снова возникали у меня в голове, омрачая удовольствие. Мы бросили Барри и, возможно, лишили его возможности отдохнуть в Вахги; и мы в итоге так и не увидели танец райских птиц.

В течение следующего дня и поздно вечером мы с Чарльзом снова и снова пытались преуменьшить в уме предполагаемое время похода, чтобы убедить себя: Барри сможет вернуться до 11 часов следующего дня, когда должен прибыть чартерный самолет. Когда мы поняли, что ничего не получится, Чарльз поднял руку. «Слушай, – сказал он, – мне показалось, что я слышал пение».

Мы выбежали во тьму. Далеко на черном силуэте гор мы увидели два светлых пятна. Нам с трудом верилось, что это Барри или его люди, и в течение двух часов мы наблюдали за ними, пока они мерцали и медленно спускались. Потом они полностью исчезли – кто бы это ни был, он вошел в лес у подножия гор. Наконец-то мы отчетливо услышали непрерывное пение, и в дальнем конце взлетно-посадочной полосы вдруг появились яркие и большие огни. Мы побежали к ним.

Во главе колонны шагал Барри. Рядом с ним, неся груз, были не пигмеи, не люди из Айомы, а высокие, улыбающиеся маракасы.

«Эта толпа, – сказал Барри, – поймала для тебя несколько змей. Они привезли их в Табибугу и были настолько рассержены, когда узнали, что мы покинули это место за несколько дней до этого, что пошли по нашему следу. Они все еще настолько самоуверенны, что считают, что могут справиться с любым в Новой Гвинее, если дело дойдет до конфликта, так что им было все равно, что они шли через враждебную страну. Когда они догнали меня в Куким-Сол на следующий день после твоего отъезда, я просто сказал им взять груз и идти дальше». Он утомленно рассмеялся. «Как раз когда у меня появилась пара действительно надежных обвинений в убийствах, которые можно на них повесить, эти старые ублюдки появляются с козырями в руках вроде этого».

На следующее утро мы услышали слабый гул двигателя, и над горами Бисмарка появилось крошечное пятнышко. Самолет облетел вокруг взлетно-посадочной полосы и приземлился. Облегчение, которое я испытал при его появлении, обернулось беспокойством. Это была очень маленькая одномоторная машина, которая казалась слишком крошечной для того, чтобы вместить Барри, Чарльза и меня, весь наш багаж и оборудование, а также коллекцию животных. Но пилот, однако, не сомневался. Он внимательно посмотрел на грузы, выложенные в линию вдоль взлетной полосы, и, по очереди прося принести какой-то из них, начал последовательно упаковывать их в багаж самолета. Клетку со змеями он взял одной из первых, и, когда услышал, что в ней было, он попросил меня надеть дополнительное крепление на крышку, мягко заметив, что, если во время полета питон залезет к нему на спину, его ум будет отвлекаться от полета.

Однако, несмотря на его уверенность во вместимости самолета, при погрузке последних партий вещей мы поняли, что это очень рискованно. Птицу-носорога пришлось вытащить из большой клетки и пересадить в гораздо меньшую, чтобы она поместилась на единственном свободном месте сразу за моим сиденьем, и там не нашлось места для Коки, поэтому я выпустил ее из клетки и позволил ей усесться мне на колени.

Путешествие было незабываемым. Это был первый раз, когда Коки полностью показала свои ошеломляющие голосовые способности, ибо, когда двигатель самолета взревел на полном газу, она подняла свой желтый гребешок и издала вопль, который был громче рева двигателя. Она казалась настолько взволнованной, что я боялся, что она может взлететь сама. Но она удовольствовалась тем, что сжимала в своем крючковатом клюве мой большой палец, пока не закончились самые пугающие моменты взлета. Вскоре после того, как она успокоилась, птица-носорог позади меня поняла, что бамбуковая решетка ее временной клетки легко рвется, и я осознал это, когда она нанесла резкий и мощный удар по моей шее своим огромным клювом. Я был настолько тесно прижат к Чарльзу, что не мог отодвинуться за пределы досягаемости птицы. В отчаянии я пытался защитить себя, повесив над клеткой платок, но это не возымело никакого эффекта, и она продолжала очень решительно напоминать мне о своем присутствии на протяжении всего путешествия.

Почти за час мы пересекли горы Бисмарка, долину Джими и увидели впереди нас реку Вахги. Самолет мягко опустился и приземлился на взлетно-посадочную полосу Хагена. Там мы оставили Барри, чтобы тот отдохнул на станции пару дней перед возвращением в Табибугу к своей одинокой и трудной жизни.

Рейс из Хагена в Нондугл занял всего несколько минут. Фрэнк Пэмбл-Смит и Фред Шоу Майер ждали нас на месте, как тогда, когда мы впервые приехали несколько недель назад, и их теплое приветствие заставило нас почувствовать себя так, словно мы вернулись домой. В тот вечер мы рассказали Фреду, что видели и делали в Джими. Поход был во многом успешным. Мы нашли и сняли на камеру мастеров, делающих топоры, увидели пигмеев и собрали большую коллекцию животных, которая, несмотря на отсутствие некоторых птиц, которых мы надеялись найти, отвечала нашим ожиданиям. На самом деле если бы она была хоть немного больше, то нам не удалось бы взять ее с собой в самолет в Айоме. Но, несмотря на все наши усилия, нам так и не удалось увидеть танец райских птиц.

Фред мягко улыбнулся, когда мы сказали ему это. «В таком случае, – произнес он, – я думаю, вы будете рады услышать, что скажет вам старина Гарай. Он придет сегодня вечером».

Гарай пришел после ужина, сверкая своей широкой белой улыбкой и взволнованно потягивая себя за бороду.

«Ааааа, теперь вы пришли, – сказал он, энергично пожимая мне руку. Очевидно, он лопался от счастья, зная какой-то большой секрет. Он наклонился ко мне, его глаза торжествовали. Он хрипло шептал: – Я нашел, я нашел».

«Что Гарай нашел?» – спросил я.

«Я нашел одно дерево, птица туда приходит играть на длинной руке дерева», – триумфально ответил Гарай.

На мгновение его пиджин меня озадачил, но, когда я понял его, я с трудом поверил. Неужели он действительно мог сказать, что знал о «руке» дерева, на котором танцует райская птица, здесь, в Нондугле, где стреляют в каждую птицу с перьями, как только она появится?

Фред объяснил: «Когда ты уехал в Джими, Гарай был очень расстроен тем, что ты так и не нашел того, что хотел, в Нондугле. Вскоре он обнаружил, что реггинова райская птица собирается танцевать на казуарине прямо у дома одной из его жен. Тогда он строго наказал жене, что это табу для всех, никто не должен трогать птицу, пока не вернется “маста с картинкой-коробкой”. С тех пор он очень волновался, что браконьер подстрелит бедняжку до того, как ты ее сфотографируешь».

Гарай, не понимая ни слова, продолжал с энтузиазмом кивать головой, переводя взгляд то на нас, то на Фреда.

«Обратите внимание, – сказал Фред, с упреком глядя на Гарая, – я не уверен, насколько хватит самоконтроля старому плуту. Он сейчас стеснен в средствах, потому что только что купил себе новую жену, и она стоила ему всех перьев, которые вы видели на нем в свой первый приезд, а также довольно большого количества свиней и жемчужных ракушек. Скоро будет синг-синг или другая церемония, и, поскольку у него ничего нет для головного убора, я думаю, он сам застрелит птицу, как только вы ее снимете».

Мы встретились с Гараем у дома Фреда в половине пятого утра на следующий день и вместе, на рассвете, прошли по росе вниз по взлетно-посадочной полосе. В сумрачном свете я увидел туземца с луком и стрелами, пересекающего полосу впереди нас. Мое сердце екнуло: в другой руке он держал труп птицы. Гарай бросился бежать к нему с криками. Туземец повернулся и пошел к нам. Я протянул руку, и он отдал мне труп, который нес. Это была мертвая реггинова птица. Ее блестящая желтая голова трагически свесилась в сторону, когда я взял ее в руки и увидел, что ее великолепные изумрудные перья на груди были испачканы и покрыты свернувшейся кровью. Тело было еще теплым, мы, должно быть, опоздали всего на несколько минут, чтобы увидеть ее танец. Когда я с грустью осматривал ее, мой разум оцепенел от разочарования. Гарай громко расспрашивал его. После горячего спора Гарай обратился к нам, снова улыбаясь.

Он сказал: «Хорошо».

Я мог только надеяться, что это была не птица Гарая, а другая, которая танцевала на другом дереве. Прежде чем я смог узнать у него больше, он пошел по тропе.

Охотник с недавно убитой им реггиновой райской птицей

В конце взлетно-посадочной полосы тропинка пролегала через поля маниока, растущего на аккуратных квадратных участках, и вела к хижине Гарая, за которой земля обрывалась сильно заросшим лесом склоном в сторону реки Вахги. Когда мы подошли к дому, Гарай указал на казуарину, растущую в нескольких метрах от него.

«Дерево птицы», – сказал он.

Мы смотрели внимательно, но ничего не видели. «Готов поспорить, что именно здесь застрелили эту бедную птицу», – проговорил я Чарльзу полушепотом. Пока я говорил, с дерева раздался громкий крик, и из густой листвы рядом с вершиной вспорхнула птица.

«Она! Она!» – взволнованно кричал Гарай.

Мы видели, как она быстро летела вниз в долину.

«Это все, – сказал Гарай с удовольствием. – Синг-синг закончен».

Хотя в этот раз мы опоздали, мы по крайней мере знали точно, на каком дереве танцует птица и как рано заканчивается ее представление. Я обратился к Гараю: «Хорошо. Утром ты и я приходим очень рано к этому дереву. Мы смотрим, как эта птица делает представление, я даю Гараю самую лучшую ракушку».

Тот день казался бесконечным. Я все время в уме возвращался к дереву внизу взлетно-посадочной полосы, ибо я знал, что, с тех пор как мы приехали в Новую Гвинею, мы ближе, чем когда-либо, к тому, о чем я мечтал долгие годы. Мы тщательно осмотрели записывающее устройство и видеокамеры, приготовили их заранее для утра и рано легли спать. Я установил будильник на 3:45 утра, но проснулся задолго до того, как он зазвонил. В кромешной тьме мы выскользнули из дома и пошли в маленькую хижину неподалеку, где ночевал Гарай. Когда мы позвали его в третий раз, он вышел, пожимая плечами от холода.

Ночь была безоблачной. Растущая луна низко плыла по небу, рогами к горизонту, а над зазубренным силуэтом Куборских гор на противоположной стороне долины висел Южный крест, сверкавший, как драгоценный камень на бархате. Мы почти достигли дальнего края взлетно-посадочной полосы, прежде чем первые признаки рассвета начали мелькать на небе слева от нас, и, когда темнота отступала, в траве вдоль дороги начали громко стрекотать цикады [5]5
  Six o’clock beetle (англ.) – шестичасовой жук.


[Закрыть]. Я посмотрел на люминесцентный циферблат своих наручных часов; маленькое насекомое почти на три четверти часа опережало свое расписание [6]6
  То есть было 5:15.


[Закрыть]. С холмов позади нас раздался слабый крик человека, отмечающего время своего выхода на работу, откуда-то ближе кричал петушок. Долина Вахги впереди была покрыта ровным одеялом облаков. Звезды медленно угасали, когда мы шли по тяжелому от росы аланг-алангу к дому жены Гарая. С соломенной крыши поднимался пар, а низкий вход был завален грудой банановых листьев. Гарай хрипло позвал жильцов сквозь деревянные стены, чтобы разбудить их. Листья были отодвинуты в сторону от дверного проема, и наружу выползла старая сморщенная женщина. За ней последовали две молодые девушки, дочери Гарая, обнаженные, за исключением ремней и передников. Когда они потянулись и потерли глаза, Гарай расспросил их. Их ответы, казалось, его удовлетворили.

Он сказал: «Хорошо. Птица придет скоро».

Казуарина, растущая посреди маленькой рощи банановых пальм, стояла всего в нескольких метрах. Приготовив оборудование, мы встревоженно ждали, едва осмеливаясь двигаться или перешептываться. Внезапно мы услышали шелест крыльев, и из долины вылетела реггинова райская птица в полном оперении. Она подлетела прямо к казуарине и уселась на тонкой ветке, очищенной от веточек и листьев, которая росла по диагонали вверх от основного ствола. Она сразу же начала прихорашиваться, расчесывая клювом длинные тонкие перья, которые росли из-под ее крыльев и продолжались дальше хвоста великолепным красным облаком. Камера Чарльза зажужжала, звуча поначалу громко, но птица не обращала внимания и аккуратно продолжала свой туалет, пока наконец, неотразимая, не выпрямилась и не встряхнулась. Затем, высоко подняв голову, она крикнула – единственная, громкая, горловая нота, которая эхом пронеслась по долине. Казалось, она не торопилась танцевать, так как продолжала кричать еще почти четверть часа. К этому времени солнце только вставало, и его свет, просачивающийся сквозь листья, блистал на великолепных перьях птицы. Две другие птицы вылетели из долины и уселись на других частях дерева. Это были бесцветные серые создания, предположительно самки, которые, привлеченные криками самца, прилетели посмотреть его танец. Он проигнорировал их и продолжал свои дикие крики, время от времени прихорашиваясь. Самки молчали, перескакивая с ветки на ветку. Один раз одна из них оказалась слишком близко к его танцевальной площадке, и он оттолкнул ее своими яростно бьющимися крыльями.

С завораживающей непредсказуемостью птица наклонила голову, распустила на спине свои великолепные перья и спустилась вниз по ветке. Она исступленно танцевала вверх-вниз на ветке. Через полминуты она, казалось, запыхалась, потому что перестала визжать и танцевала в тишине.

Пока мы восхищенно наблюдали, я вспомнил, как Фред говорил нам, что, по словам местных жителей, птицы иногда бывают настолько переутомлены, что в истощении сваливаются со своих ветвей и их можно поднять с земли до того, как они восстановятся. Теперь, наблюдая за танцем, я вполне мог этому поверить.

Внезапно напряжение спало, и птица перестала танцевать. Она стала прихорашиваться; но через несколько минут снова возобновила танец. Она трижды исполняла свое экзальтированное представление, и дважды нам удалось поменять свое положение в банановой роще, чтобы получить другой угол обзора. Затем, когда лучи восходящего солнца затопили дерево, ее страсть, казалось, поутихла, и вопли сменились рычащим бульканьем. Это продолжалось несколько секунд. Затем она распахнула крылья и полетела вниз в долину, из которой появилась. Самки последовали за ней. Танец закончился.

Торжествующие, мы упаковали наше оборудование. Пришло время вернуться домой.

Прямо перед тем, как мы покинули Нондугл, пришла телеграмма от сэра Эдварда Холлстрома. Он решил подарить Лондонскому зоопарку 20 райских птиц из вольеров станции, и мы должны были присоединить их к пойманным нами существам. По крайней мере одна из птиц, маленькая чешуйчатая райская птица, самец, у которого только что отросло полное оперение, принадлежала к виду, который никогда еще раньше не покидал Австралазию живым. В целом эта коллекция много лет будет оставаться самой важной и разнообразной группой видов из Новой Гвинеи, попавшей в Лондонский зоопарк. Конечно, мы не могли перевезти их через Австралию. Вместо этого я должен был бы отвезти их на маленьком самолете на восток, в Рабаул на острове Новая Британия. Там я мог бы сесть на небольшое грузовое судно, которое отвезло меня в Гонконг, а затем в Лондон.