Текст книги "Мечи Дня и Ночи"

Он не стал уходить далеко и вернулся в дом Киньона. Там он увидел новые лица – маленького испуганного человечка и двух измученных женщин. Когда нагрянул враг, они и другие селяне убежали в лес на восток от деревни. Скилганнон прошел мимо них к Киньону. Хозяин дома проснулся, и лицо его стало немного живее.

– Спасибо тебе за помощь, – сказал он. – Что звери, ушли?

– На время. Не знаешь, зачем они приходили?

– Они искали Аскари.

– Кто он такой?

– Не он, она. Молодая охотница. Живет в нашей деревне.

– Ага! Теперь ясно, почему джиамада убили стрелой. Зачем она им понадобилась?

– Не знаю.

– С ней был мужчина – кто он?

– Купец по имени Ставут. Славный малый. Влюблен в нее по уши, хотя мне сдается, что надеяться ему не на что. Аскари часто навещает господин Ландис Кан – думаю, он бережет ее для себя.

– Насколько я понял, она красива.

– По мне, женщины все красивые, – усмехнулся Киньон. – Удалось ей уйти от них?

– Она убежала в горы. Что произошло там, я не знаю. Звери гнались за ней.

– Она их перестреляет. Всех. Год назад у нас тут объявился медведь-шатун. Задрал троих путников. Аскари выследила его и убила. Она ничего не боится и превосходно владеет луком.

– Мне начинает нравиться эта девушка. Надеюсь, она сумела от них убежать.

– Одна бы она точно сумела, а вот со Ставутом… Он парень хороший, но к горам непривычен. Только помеха ей. Притом он всегда носит красное – значит, спрятаться им нелегко будет.

– Ты не думаешь, что она его бросит?

– Нет, вряд ли. Не такая она, чтобы бросить друга в беде – ну, ты меня понимаешь.

– Понимаю, – сказал Скилганнон.

Уцелевшие крестьяне заполнили теперь всю харчевню. В очаге горел огонь. Харад был на улице, и Скилганнон вышел к нему.

– Что делать будем? – спросил молодой лесоруб.

– Одно из двух. Либо уносим ноги, либо идем за зверями вслед и убиваем их, сколько сможем.

– Второе мне больше нравится.

– Я так и думал. На этот раз я согласен с тобой.

– С чего это вдруг? – удивился Харад.

– Они явились сюда за женщиной, дорогой сердцу Ландиса Кана. Хочу посмотреть, что в ней такого, если за ней посылают целый отряд.

Глава восьмая

Ставут лежал на своем одеяле, но спать не мог. Образы кровожадных джиамадов не шли у него из головы. Пока Аскари была рядом, он держался – какому же мужчине хочется показаться слабым в глазах желанной? Алагир называл это «прикинуться лебедем» – над водой сама безмятежность, а внизу вовсю гребут перепончатые лапы. Теперь весь ужас ночных событий обрушился на него в полной мере. Руки дрожали, а богатое воображение знай подкидывало все новые картины мучений и смерти.

– Воображение – погибель для воина, – однажды сказал ему Алагир. Кавалерист был тогда слегка пьян и очень старался напиться до бесчувствия. – Я раз видел, как мой друг сломал себе спину. Мы с ним скакали верхом – наперегонки, его конь споткнулся, и он упал. Я думал, он просто в обмороке, но он и очнувшись пошевелиться не мог. Умирал целый месяц. – Алагир содрогнулся. – Одно время мне это не давало покоя.

– И как же ты излечился? – спросил Ставут.

– Ты знаешь Драконьи Рога?

Ставут кивнул. Скала близ Сигуса, родного города Алагира, футов двести высотой. Ее расколотая вершина напоминает два каменных рога.

– Ну так вот, пошел я к святому человеку и сказал, что не могу выкинуть из головы случай с Эгаром. Он велел мне перескочить с одного рога на другой, а потом рассказать о моих страхах Истоку.

– И ты прыгнул? – ужаснулся Ставут.

– Ясное дело, прыгнул. Святые люди знают, о чем говорят.

– Ты перескочил через бездну!

– Какая там бездна, дуралей. Не больше десяти футов в самом узком месте. Потом сел, обратился к Истоку – и страх как рукой сняло.

– Значит, Исток ответил тебе?

– Ясное дело, ответил. Я ж говорю, страх прошел без следа.

– Ну да, а голос Его ты слышал?

– Никаких голосов я больше не слышу, – с затвердевшим лицом отчеканил Алагир. – Зря я о них тебе рассказал. И вообще суть истории не в этом.

– В чем же тогда?

– Не знаю, – сказал Алагир, приканчивая девятую кружку эля. – Зачем я вообще речь об этом завел? А, да. Страхи и все такое.

– А я говорю, Исток ни при чем, – упорствовал Ставут. – Когда твой друг умер, ты осознал, что и сам смертен. А потом выкинул эту дурацкую штуку и уверился в обратном – что никакая погибель тебе не страшна.

– Вот и ладно, – заплетающимся языком проговорил Алагир. – Так или эдак, мне все равно. Главное, страх прошел. Вот и тебе бы попробовать.

– Непременно. Я внесу это в список неотложных дел. Первым номером у меня значится подергать за яйца голодного льва.

– Чудной ты, лудильщик, – пробормотал Алагир. – Только и знаешь себя принижать. Но я-то тебя знаю лучше, чем ты сам. Ты сильнее, чем думаешь. Вот в чем загвоздка: думаешь ты чересчур много. А не кажется ли тебе, что этот эль слабоват? Совсем не берет.

Тут Алагир встал, чтобы потребовать еще кружку, и плюхнулся на пол.

– Ты чего это? – спросил Ставут.

– Я, пожалуй, разобью бивак прямо здесь, – сказал Ставут и лег.

Ставут, лежа на каменной полке, вспоминал своего друга, и ему становилось легче.

Шум, донесшийся снизу, вернул его к настоящему, и страх мигом заявил о себе. Он приподнялся и при свете луны увидел, что Аскари вернулась. Он разглядел кровь на ее лице, и луна вдруг погасла. Ставут поднял голову – здоровенный джиамад лез в оконный пролом. Аскари вскинула лук и выстрелила. Стрела попала в бронзовый диск на кожаном панцире зверя и отлетела прочь. Джиамад с душераздирающим ревом прыгнул в пещеру.

Ставут вскочил, схватил копье и тоже скакнул вниз, вопя во всю глотку. Зверь не успел еще повернуться, как копье Ставута вонзилось ему в затылок и насквозь прошло грудь. Ставут грохнулся на пол, перекатился и стал на колени. Аскари выстрелила еще раз. Второй зверь рухнул в пещеру со стрелой в глазу и забился в предсмертных судорогах. Тот, на которого прыгнул Ставут, лежал мертвый. Копье, войдя в основание шеи, пронзило ему сердце.

– Плохо дело, – сказала Аскари. – Они перекрыли нам выход.

Харад сидел в устье неглубокой пещеры на отвесной скале. Дождевые тучи то и дело заслоняли луну. Следы привели их сюда, но недостаток света вынудил Скилганнона отложить поиски до утра. Сейчас тот спал в гроте, положив рядом с собой оба обнаженных меча.

Харад пребывал в полном покое, сознавая всю странность этого чувства. Всю жизнь он боролся со вспышками беспричинного гнева, а здесь, в глубине враждебного, населенного чудовищами леса, оставался спокойным и ясным. Он вглядывался в серебряные руны на черной рукояти топора. Чудесное, прекраснейшее на свете оружие. Ни единой щербинки на стали, ни пятнышка ржавчины. Со Снагой в руках Харад чувствовал себя почти что бессмертным.

– Ты отдохнул бы немного, – сказал Скилганнон у него над ухом. Харад так и подскочил.

– Боги! Чего ты подкрадываешься?

– Извини, воин, – улыбнулся Скилганнон.

– Не называй меня так, – вздрогнул Харад. – Это как-то… неправильно. Не могу объяснить почему.

– И не надо. – Луна проглянула снова, осветив мертвого джиамада у подножия скалы. – Они влезли на этот утес. Джиамады не стали карабкаться за ними, а свернули на запад. Девушка с купцом ушли либо наверх, либо внутрь. Будем надеяться на последнее.

– Куда это – внутрь? – спросил Харад.

Скилганнон показал на утес, испещренный дырами.

– Он, должно быть, насквозь пронизан ходами и гротами. Думаю, девушка знала, куда идти. С другой стороны, она могла попытаться убежать от погони, что было бы неразумно. Выносливость джиамадов не знает предела.

– Долго ли еще мы тут будем сидеть?

– До рассвета. Незачем шарить ощупью в темноте.

– К тому времени они могут расправиться с ней.

– Могут, однако ночью в пещерах нам будет опасно вдвойне. Девушка – охотница и ежеминутно ждет нападения. Не хочется как-то, чтобы тебя подстрелил человек, которому ты намерен помочь.

– И то верно. – Они помолчали, и Харад спросил: – Офицер, которого ты убил, был хорошим бойцом?

– Неплохим. Одаренным и скорым на руку.

– Между тем ты побил его очень быстро.

– Ему не хватало сердца, Харад.

– Отваги, ты хочешь сказать?

– Не совсем так. Воин с сердцем способен заглянуть в себя и найти невозможное. Таким был Друсс. Когда мы встретились, ему уже было под пятьдесят, и он болел. Но когда на нас напали, он нашел в себе силы и разгромил надиров, с которыми мы дрались. Научить этому нельзя. Ты можешь отточить свое мастерство, стать сильней и проворней, но сердце – это то, с чем человек рождается. Или не рождается, как тот офицер. У тебя оно есть, Харад, а у него не было.

– Есть, да не мое, так ведь?

– О чем ты?

– Я Возрожденный. Все, что у меня есть, идет от Друсса-Легенды. При чем здесь Харад?

– Я не философ, дружище, и не знаток магии, создавшей тебя. Это правда, в тебе много от Друсса, и все же ты тот, кто ты есть. Больше того – ты тот, кем ты хочешь быть. Мне думается, любой мужчина, рожденный женщиной, вправе задать себе те же вопросы, которые беспокоят тебя. Сколько во мне от отца? Сколько от матери? Сколько их слабых и сколько сильных черт перешло ко мне? Ландис Кан объяснял мне, как происходит Возрождение, но это, признаться, вошло мне в одно ухо и вышло в другое. Запомнил я только одно: телесную сущность оригинала, его семя, если угодно, берут из его костей. Единственная разница между тобой и любым другим человеком состоит в том, что у него родителей двое, а у тебя только один.

– Значит, во мне ничего нет от матери? Как такое возможно?

Скилганнон развел руками.

– Ландис Кан толковал о семенах, оплодотворении и хитроумных машинах. Я почти ничего не понял. Уяснил только, что при Возрождении получают телесную копию оригинала. Вот в чем вся суть: телесную. Что делает человека тем, кто он есть? Телесная сила или духовное мужество? Душа у тебя своя, Харад. Ты не Друсс. Живи своей жизнью.

Харад испустил долгий вздох.

– Да, это хороший совет. Я знаю. И все же… Посплю я, пожалуй.

– Иди, я покараулю, – сказал Скилганнон.

Капли застучали по камню, а потом небеса разверзлись. Скилганнон отодвинулся поглубже в пещеру. По ее стенам бежали струйки – вода находила вверху какие-то щели. Скилганнон убрал мечи в ножны. Но гроза пронеслась столь же быстро, как нагрянула, и небо очистилось. Лунный свет залил скалы напротив. Скилганнон снова сел у самого входа.

В освеженном воздухе пахло сосной. В небе светили звезды – те самые, которые он помнил с юности.

На сердце внезапно легла тяжесть. Под этими звездами он встретился с Джианой, и возмужал, и получил проклятые Мечи Дня и Ночи. Под этими звездами он отдал приказ перебить всех жителей Пераполиса – мужчин, женщин, детей.

В прошлой жизни.

Он задрожал под наплывом старых воспоминаний – они, как дождевая вода, просачивались в невидимые трещины его памяти.

Они с молодым ангостинцем Вакаселем только что вернулись из разведывательной поездки в горы. Скилганнон утомился, однако торжествовал. До них дошла весть о большом сражении на юге. Наашаниты дали бой згарнам близ старого города Шерака. Джиана, королева-колдунья, разбила врага наголову и прогнала обратно на север. Такая победа позволяла ангостинцам перевести дух, и Скилганнон, вернувшись в свой дом высоко над морем, впервые за много месяцев обрел уверенность. В воздухе кружили чайки, и солнце сияло на безоблачном небе. У Скилганнона почти ничего не болело, он чувствовал себя примиренным с самим собой. Вакасель отвел лошадей на конюшню, а Скилганнон прошел сквозь восточное крыло дома в сад. Там трудились садовники, подстригая кусты и вскапывая клумбы. Пахло жимолостью и розами. Один слуга подал ему холодное питье, другой принес доставленную из королевского дворца почту. Не спеша вскрывать письма, он пошел поболтать с садовниками. Один из них высаживал вдоль дорожки золотистые, с красной каемкой цветы. Он с усмешкой вскинул глаза на подошедшего Скилганнона.

– Знаю, генерал, знаю. Они сильно разрастаются и засоряют дорожки. Но уж больно красивы – оно того стоит.

– И правда красивые. – Скилганнон присел на корточки. – Как они называются?

– Обыкновенно их зовут «невестин веночек». Жаль, не пахнут.

Вакасель, выйдя в сад, прервал их беседу. Скилганнон отошел с ним в тенистый дворик и стал читать свою почту. Ничего существенного она не содержала. Отложив последнее письмо, он взглянул на Вакаселя и увидел, что тому явно не по себе.

– Что тебя беспокоит, дружище?

– Новые вести с юга, генерал. Не знаю, как это отразится на нас. После битвы при Шераке королева-колдунья занемогла и скончалась. Как по-вашему, это помешает наашанитам разделаться со згарнами?

Тогда – как и сейчас – эти слова ошеломили его. Мир изменился в мгновение ока. Скилганнон устремил глаза вверх, в невыносимо синее небо.

– Вам нехорошо, генерал? – Волнение Вакаселя было искренним, но он сказал:

– Оставь меня одного.

Он не помнил, как ушел молодой офицер и как он сам дожил до конца этого столь прекрасного прежде дня.

Джиана умерла. С этим нельзя было свыкнуться. Он не видел ее тридцать лет, но почти ежечасно думал о ней, зная, что они оба живут под одним солнцем и дышат одним воздухом. Теперь это перестало быть правдой, и он почувствовал себя одиноким, как никогда в жизни.

Потрясение было слишком велико, чтобы плакать. Он просто сидел и вспоминал, как она в юности переоделась уличной девкой, выкрасив свои темные волосы в желтый цвет с красными прядками. Опасности и предательству она противопоставила грандиозное мужество, и ее дух остался непоколебимым. А он любил ее так, что ни для кого другого в сердце места не оставалось.

Он не понимал, пока не услышал о ее смерти, что лишь ощущение ее присутствия в этом мире – как бы далеко она ни была – поддерживало жизнь в нем самом. И еще тайная вера в то, что когда-нибудь они все-таки будут вместе.

Сейчас, в пещере, пережитое тогда горе нахлынуло на него с новой силой, и он невольно задумался о возможности прожить ту свою жизнь иначе. Быть может, оставшись с ней, он умерил бы ее жажду власти. Его глаза увлажнились, но гнев помешал слезам, и Скилганнон прошептал яростно:

– Самое время, чтобы Смешанные явились, пока ты тут нюни пускаешь!

– Ты что-то сказал? – Харад вскочил на ноги с топором в руке.

– Это я так, сам с собой.

– Слишком долго ты был один.

– Целых тысячу лет, – согласился Скилганнон. – В твоей жизни есть женщина?

– Нет.

– А Чарис?

– Что Чарис? – покраснев, буркнул Харад.

– Ты говорил, что она твой друг.

– Ну да, наверно. А ты был женат?

– Был когда-то. Давно.

– И дети у тебя были?

– Не от жены. Она умерла молодой. Во время чумы.

– Больше ты не женился?

– Нет.

– Как видно, ты сильно ее любил.

– Недостаточно сильно. – Скилганнон посмотрел на небо. – Светает. Пора нам прощупать этот утес.

Ставут сжимал копье так, что у него побелели костяшки. Понадобилась вся его сила и немалая помощь Аскари, чтобы выдернуть копье из тела мертвого джиамада. Пальцы стали липкими от крови на древке. Он почти не отрывал глаз от пролома, куда звери, один за другим, пытались пролезть. Тому, что последовал за двумя первыми, Аскари прострелила руку – он сорвался вниз и, как от души надеялся Ставут, разбился вдребезги.

Во рту у него пересохло. Аскари стояла на одном колене, держа наготове лук и стрелу. Ставут перевел взгляд с нее на убитых джиамадов, не менее страшных теперь, чем при жизни. Длинные клыки, большие когти, темная шерсть. Жуть! Когда тот, другой, слетел с утеса, Аскари сказала, что их осталось четырнадцать. Стало быть, теперь только двенадцать. И то хорошо.

Луна померкла, и Аскари, отложив лук, зажгла фонарь. Тускло-золотой свет заполнил пещеру. Девушка поставила фонарь повыше и потянулась, заложив руки за голову.

– Рассвет скоро, – сказала она.

– Может, они уйдут.

Она посмотрела на него с широкой улыбкой.

– Все шутишь, Стави. Молодец.

Он не шутил, но ее похвалу принял молча.

Из дальней части пещеры донесся скребущий звук, и вниз покатились камни.

– Это еще что? – спросил он.

– Думаю, они нашли какой-то заваленный ход и пытаются расчистить его.

– Но они ведь не смогут, правда?

– Откуда мне знать? – Аскари с луком в руке подбежала к дальней стене, приложила к ней ухо и вернулась назад. – Слышно, как они ворочают камни. Не сказать, что они далеко.

– Час от часу не легче.

– Ты из лука умеешь стрелять?

– А что? У тебя их тут несколько?

– Нет, только один, – понизив голос, сказала она. – Уйти мы можем только через окно, а потом по скале. Надо посмотреть, есть ли там еще кто-то из них. Я не могу лазить по скалам и одновременно держать лук.

– Я очень не люблю разочаровывать женщин, но как бы мне вместо зверя тебя ненароком не подстрелить. Меткостью я никогда не славился.

– А чем? Чем ты славился? – бросила она, отворачиваясь.

– Я умею лудить котелки. – Еще один камешек скатился на пол от задней стены. Ставут, глубоко вздохнув, подошел к окну. Вскарабкаться туда как будто было довольно легко. Внутри у него похолодело, но голова мыслила ясно. В живых осталось двенадцать зверей. Большинство из них наверняка расчищает туннель там, за дальней стеной. Сколько оставлено караулить два оставшихся выхода, узкий лаз и окно? Пожалуй, по одному у каждого. Все, что нужно – это вылезти наружу, вцепиться в зверя и увлечь его за собой вниз. Это очистит путь для Аскари. Без такой обузы, как Ставут, она, возможно, и выживет. Он полез к пролому, но девушка подбежала к нему и стащила вниз.

– Ты что задумал? – Ее темные глаза выдавали волнение. Ставут изложил ей свой план, и она, смягчившись, погладила его по щеке. – Нет, Стави. Мы будем бороться за жизнь, пока только возможно.

Он перевел дух.

– Ладно. Когда я долезу до окошка, брось мне копье.

– С копьем там не развернешься.

– Я не собираюсь им драться. Сделай, как я прошу. – Он подобрал копье, протер наконечник полой рубашки и отдал его удивленной Аскари. Потом быстро вскарабкался наверх, достав головой до нижнего края дыры. Оттуда веяло холодом. Держась одной рукой, он обернулся к Аскари, и та метнула ему копье. Ставут поймал его и взобрался чуть выше. Дыра насчитывала футов шесть в высоту и пять в длину. Для джиамада не имело бы смысла караулить выше или ниже окна. Сверху он не успел бы схватить человека, если бы тот сразу начал спускаться, а засевшего внизу мог бы легко сбросить тот, кто вылезет из окна. Нет, зверь – или звери – находится либо справа, либо слева. Или и там, и там, мрачно подумал Ставут.

Он оперся на скалу, перехватил древко под самым острием и как можно тише высунул копье наружу, глядя в наконечник, как в зеркало. Железо отразило бледные звезды. Ставут слегка изменил наклон – скала слева от пролома была пуста. Теперь ему требовалось перелезть вправо и повторить свой маневр. Он медленно повел копье вдоль окна.

Мохнатая когтистая лапа ухватилась за древко, и Ставут чуть не отпустил руку, которой держался. Джиамад пролез в дыру с поразительной быстротой. Ставут замер при виде желтых клыков в разинутой пасти.

Миг спустя в эту пасть вонзилась стрела, пробив мягкое нёбо. Зверь взревел и стукнулся головой о скалу. Другая стрела пронзила горло, и он обмяк, чуть-чуть не достав мордой до лица Ставута. Желтые глаза быстро моргали, изо рта текла кровь. Еще миг, и глаза закрылись. Зверь загородил собой почти весь пролом. Ставут попытался его вытащить, но тот был слишком тяжел. Аскари с луком через плечо подоспела к нему на помощь, и вдвоем они свалили тело в пещеру. От задней стенки скатился вниз довольно большой камень.

– Они почти пробились. – Аскари влезла на окно и потянула Ставута за собой. – Пошли!

Ставут, добравшись до края, посмотрел вниз. От окна футов на двести уходил отвесный утес. Он отпрянул, одолеваемый тошнотой, сел и прижался к стене, зажмурив глаза.

– Ну давай же, Стави!

– Не могу, – шепнул он.

– Мы умрем здесь, если не выберемся!

– Прости меня. Уходи одна.

– Ты можешь!

Он открыл глаза.

– Нет, Аскари. Ноги трясутся, не слушаются меня. Уходи! Ну пожалуйста!

– Уйду, если больше ничего не останется. – Она пролезла обратно и перебралась на полку, где лежал раньше Ставут. Положила рядом колчан, взяла одну стрелу и наставила лук.

– Всех тебе не перестрелять, – сказал Ставут.

– Почему это?

– Только не надо из-за меня умирать, – взмолился он.

Задняя стена зашаталась и рухнула. Пыль повалила в пещеру, а следом показались два джиамада. Первому Аскари прострелила череп, второй отскочил со стрелой в плече. За ними ввалились еще восемь. Ставут, поняв, что Аскари, пока он жив, не уйдет, схватил копье и прыгнул с ним на пол.

Двое джиамадов бросились на него. Один отмахнулся от Ставутова копья, и купец, отброшенный к стенке, ударился головой.

Все дальнейшее покрыла милосердная тьма.