Текст книги "Мечи Дня и Ночи"

Прошлая неделя выдалась особенно тяжкой. Его предупреждали, что в горах бродят дезертиры мятежной армии. Джиамады нападали порой на отдаленные хутора. Ходили слухи об убийствах и людоедстве. Ставуту о таких вещах даже думать не хотелось. Долгое путешествие на юг с груженой повозкой казалось еще дольше из-за того, что он то и дело осматривался, в любую минуту ожидая появления злобных джиамадов. Когда он наконец в самом деле увидел их, его нервы совсем истрепались.

Повозка огибала поворот между двумя утесами, когда из-за скал вышло четверо зверей. Весь страх у Ставута, как ни странно, тут же прошел. Как только предчувствие опасности сменилось настоящей опасностью, он остановил лошадей, перевел дух и стал ждать. Меча у него не было, но на боку висел кривой кинжал – острый, хоть брейся. Ставут, правда, не знал, хватит ли у него проворства и силы вогнать этот кинжал в мохнатую плоть джиамада.

Эти четверо, бывшие пехотинцы, все еще носили свои портупеи и кожаные юбки. У троих сохранились мечи, четвертый вооружился самодельной дубиной.

От их запаха лошади взвились на дыбы. Ставут поставил тормоз и принялся успокаивать их:

– Тихо, Скороход! Стой смирно, Ясный! Все хорошо. – Потом посмотрел на джиамадов и как можно веселей произнес: – А вы далеко забрели от своего лагеря.

Те, не отвечая, прошли мимо него, подняли заднее полотнище фуры и начали рыться в ней.

– Съестного у меня нет, – сказал Ставут.

Один джиамад сгреб его за красный камзол и скинул с козел на землю.

– Есть, голокожий. Ты тощий, но кровь твоя сладкая. И мясо нежное.

Ставут вскочил на ноги и выхватил кинжал.

– Гляди! – фыркнул джиамад. – Драться хочет.

– Руку ему оторви, – сказал другой.

На Ставута тогда снизошло спокойствие. Он жалел только об одном – что больше не увидит Аскари. Он обещал ей новый лук, долго искал и, наконец, остановился на превосходном образце с загнутыми концами, составленном из рога и тиса, с обмоткой из тончайшей кожи. Ему бы сейчас этот лук – но тот, увы, был спрятан где-то в повозке.

Вслед за этим свершилось чудо. Когда до смерти оставались считанные мгновения, послышался гром копыт. Джиамады бросились к скалам, а мимо Ставута пронеслась кавалерия.

– Можешь убрать свой кинжал, – сказал чей-то знакомый голос, и Ставут, подняв глаза, увидел молодого капитана Алагира. – Ведь я же предупреждал тебя насчет джиамадов, лудильщик. – Алагир снял бронзовый шлем и расчесал пальцами светлые волосы.

– Я купец, о чем ты прекрасно знаешь.

– Чепуха! Чинишь котелки – значит, лудильщик.

– Один котелок еще не делает меня лудильщиком.

Алагир, смеясь, надел шлем и пустил коня вперед.

– Поговорим после, когда я покончу со своим делом.

Когда он ускакал, Ставут пошел было к лошадям, однако ноги у него так тряслись, что пришлось ухватиться за фуру. Он попытался спрятать кинжал, но дрожь перекинулась на руки, и лезвие никак не могло попасть в ножны. Ставут положил нож на покрышку и стал глубоко дышать. От этого его затошнило, и он сполз на землю, привалившись спиной к колесу.

– Все, больше на север я не ездок, – пообещал он вслух себе самому. – Заеду в деревню, потом перезимую у Ландиса Кана и двинусь на юг, в Диранан.

Пока он так сидел, пережидая тошноту, вернулись кавалеристы.

– Ты что, ранен? – спешившись, спросил Алагир.

– Нет. Так, на солнышке греюсь. – Ставут поднялся и обнаружил с облегчением, что ноги перестали трястись. – Вы их поймали?

– Да.

– Скажи, что они все убиты.

– Они все убиты.

Тогда Ставут заметил кровь на руке Алагира и трех лошадей без всадников.

– У вас потери. Мне очень жаль.

– За то нам и платят. Нельзя воевать с джиамадами без потерь.

– В горах, наверно, остались другие?

– Как знать, дружище Ставут, – пожал плечами кавалерист. – Нам сказали, что в этих местах видели четверых. Ты как, весной приедешь назад?

– Возможно.

– Захвати с юга бочоночек красного. В здешнем краю вино словно уксус. – Алагир, сев на коня, вскинул руку. – Ала! – И отряд ускакал прочь.

…Сейчас, на краю утеса, Ставут испытывал теплое чувство к молодому кавалеристу. Если он и впрямь решится еще раз приехать на север, непременно возьмет бочонок лентрийского красного для Алагира и его людей.

Ставут вздохнул и подошел к самому краю. Им сразу же овладело знакомое головокружение и растущее желание прыгнуть вниз. Его прямо-таки манило туда. Затем пришел страх, и Ставут отшатнулся.

– Полоумный, – сказал он себе. – Зачем ты каждый раз это делаешь?

Он заметил, что на него смотрит Скороход, и погладил коня.

– Я вовсе не собирался прыгать. – Конь фыркнул – насмешливо, как почудилось Ставуту. – А ты вовсе не такой умный, как тебе кажется, – сказал он Скороходу. – Не хватало еще, чтобы меня конь судил.

Он снова уселся на козлы, отпустил тормоз, тряхнул вожжами и начал долгий спуск в долину.

Ставут полюбил эту деревушку – и не только за то, что здесь жила Аскари. Черноволосая охотница влекла его к себе и зажигала его кровь, как ни одна женщина до нее, но, кроме нее, он любил и горы, дышавшие покоем и наполнявшие радостью его душу. Любил добрых, гостеприимных селян и отменную кухню Киньона. Дом здоровяка Киньона служил заодно и заезжим двором. В первый его приезд, два года назад, Ставута это слегка насмешило. Он искал, где бы поесть, и одна женщина у пекарни указала ему дом Киньона. Домик был старый, с крохотными оконцами и соломенной крышей. Ставут подумал, что заблудился, хотя это вряд ли было возможно в такой маленькой деревушке. Он слез с козел и увидел, что дверь открыта. Уже смеркалось, и человек внутри вешал на стены зажженные лампы.

– Добрый вечер, – сказал Ставут.

– Добрый вечер и тебе, путник. Проголодался небось? Заходи садись.

Ставут вошел в комнату не более двадцати футов в длину и пятнадцати в ширину. В каменном очаге пылал огонь, по обе стороны от него стояли два единственных стула. Это была бы обычная жилая комната, если бы не три длинных, грубо сколоченных стола с приставленными к ним лавками.

– У меня есть пирог с олениной и луком, а еще сдоба с изюмом, коли ты сладкое любишь, – сказал грузный светловолосый хозяин.

Ставут озирался, не понимая, какой доход может приносить харчевня в этом селеньице.

– Звучит заманчиво, – сказал он. – Где можно сесть?

– Да где хочешь. Меня Киньоном кличут. – Ставут пожал хозяину руку и сел в дальнем углу, у окошка, глядящего в огород. – У меня и эль есть. Темный, но вкусный, если тебе по вкусу такой.

Эль оказался почти черным, но с шапкой кипенно-белой пены, а такого вкусного пирога Ставут давно уже не едал. Чуть позже к Киньону потянулись другие деревенские жители – выпить, поболтать и посмеяться.

Аскари пришла ближе к ночи, прислонила свой длинный лук к стене и положила рядом колчан со стрелами. У Ставута дух захватило. Высокая, стройная, в безрукавке оленьей кожи, кожаных штанах и мягких сапожках. Длинные темные волосы подвязаны черной кожаной лентой. За свои двадцать шесть лет купец повидал немало красоток – и постель делил не с одной, – но таких, как эта девушка, не встречал никогда. Пошутив о чем-то с Киньоном, она села за стол неподалеку. Он улучил момент, перехватил ее взгляд и послал ей лучшую из своих улыбок. Всем его знакомым женщинам очень нравилось, как он улыбается, и он полагал, что это самое сильное оружие в его арсенале. Но девушка лишь кивнула ему и отвернулась, явно не поддавшись его чарам.

– Меня зовут Ставут, – не смутившись, представился он.

– Это хорошо. – Девушка доела свой ужин и ушла.

Когда разошлись все остальные, Ставут расплатился с Киньоном и тоже собрался выйти.

– Ты никак у повозки собираешься спать? – спросил хозяин.

– Ну да.

– Ложись лучше в доме. У меня и кровать лишняя есть. Думаю, ночью дождь будет.

Ставут с благодарностью согласился. Он позаботился о лошадях, а потом сел с Киньоном у огня и стал развлекать его историями о Зарубежье.

– А кто эта девушка с луком? – осведомился он под конец.

– Я видел, как ты смотрел на нее, – засмеялся хозяин. – Думал, ты вот-вот язык вывесишь.

– Что, так заметно?

– Еще как. Аскари у нас девушка особенная. Посмотрел бы ты, как она стреляет. Летящей перепелке запросто попадет в голову. Веришь, нет? Я своими глазами видел. Колдовство, да и только. А такой лук натянуть – все равно что поднять шестьдесят фунтов. Казалось бы, не под силу тонюсенькой девочке, а вот поди ж ты.

– Она твоя родственница? – спросил Ставут, боясь коснуться чего-нибудь щекотливого.

– Нет. Ее сюда еще ребенком привезли, вместе с матерью. Мать была хорошая женщина, мягкая и обходительная. Аскари на нее совсем не похожа. Грудью только слабая и все кашляла. Умерла, когда девочке было лет десять. Аскари тогда стала жить у Шена-пекаря и его жены. – Ставут вспомнил этого невысокого человека с мощными бицепсами и большими руками. Девушка, уходя из харчевни, поцеловала его в лоб.

– Есть у нее жених?

– Нет. И вряд ли будет.

– Почему так?

Киньон внезапно стал осторожен.

– Господин Ландис иногда приезжает сюда, чтобы поговорить с ней. Думаю, он питает к ней нежные чувства. Ну, да что господские дела обсуждать. Пойдем, покажу тебе твою комнату.

Ставут трижды приезжал в эту деревню, и только тогда ему удалось вызвать у Аскари кое-какой интерес. Чтобы добиться этого, пришлось изрядно поломать голову. Поскольку на его улыбку она не клюнула, требовалось как следует обдумать кампанию. Украшения ей дарить не стоит, решил Ставут – в княжестве Ландиса Кана никто их не носит. Духи тоже не годятся, но эта девушка – лучница. Ставут стал разузнавать обо всем, что имело касательство к стрельбе из лука, и выяснил, что наконечники для стрел бывают самые разные – как зазубренные, так и гладкие, как железные, так и бронзовые. От Киньона он знал, что свои Аскари вытесывает из кремня сама. Он закупил двадцать штук, наилучших для оленьей охоты, как сказали ему. Аскари отнеслась к ним благосклонно, но без особого пыла. Тогда Ставут решил спросить совета у Алагира, так как его Легендарные имели на вооружении луки и славились своей меткостью.

– Думаю, больше всего трудностей у нее с оперением, – сказал Алагир. – Нить, связывающая перья, также и разделяет их. Это влияет на меткость выстрела. Нитка должна быть прочной, но очень тонкой. На твоем месте я привез бы ей хорошие нитки для перьев.

– Ладно, попробую.

– Хочешь еще совет? – ухмыльнулся Алагир.

– Если он бесплатный.

– Ты ей не дари эти нитки.

– Зачем мне тогда покупать их?

– Не дари, а продай. Подарок насторожит ее, и она скорее всего откажется. А если ты станешь их продавать, то заодно и расскажешь, какие они полезные.

– Потом пущу в ход все свое обаяние, и победа будет за мной.

– У тебя, выходит, есть обаяние? И как только тебе до сих пор удавалось это скрывать?

– Ха! И это говорит человек, который платит женщинам, чтобы провести с ними время.

– Что поделаешь, приходится. Стержень у меня коню впору, на мое несчастье. Только самые искушенные такого не побоятся. Даже шлюхи порой разбегаются при виде меня.

– Это тебе хочется думать, что они из-за этого разбегаются. Хорошего я себе выбрал советчика. Ему ведь все тонкости ухаживания досконально известны. Первым делом надо шмякнуть монеты на стол и гаркнуть: «Ну, кому тут охота на жеребце прокатиться?»

– Вот-вот, лудильщик. Это вернее всего.

К раздражению Ставута, Алагир и вправду дал ему дельный совет. Аскари, посмотрев на нитки и на него, сказала:

– Хорошо, я приму твой подарок.

– Подарок? Нет, охотница, ты плохо меня поняла. Я купец и хочу продать тебе свой товар.

Тогда она покраснела – в первый раз на его памяти.

– Да, конечно. Что просишь?

– Сто золотых – или один поцелуй в щеку.

– У меня нет лишних поцелуев в запасе, – засмеялась она.

– Так и быть, уступлю в кредит. Потребую свой поцелуй, когда приеду в другой раз.

Аскари успокоилась, и он прогулялся с ней в горы, где у нее был шалаш, крытый ветками. На шестах сушились оленьи шкуры, мешок с провизией висел высоко на дереве.

Они сидели на солнышке, жуя плюшки с изюмом, и Ставут спросил:

– Как ты научилась стрелять из лука?

– Как все учатся.

– Так тебя ведь пекарь воспитывал. Он что, тоже стрелок?

– Нет. Тут в горах жил старый охотник. Это он меня научил. Сделал мне мой первый лук. Я очень его любила.

– Он, стало быть, умер?

– Нет, женился на кочевнице и ушел жить в степи. Ты правда отдашь мне нитки за один поцелуй?

– Правда.

– Неудивительно, что ты не нажил себе богатства, купец.

– Один твой поцелуй, и я стану богаче Вечной.

Она пристально посмотрела на него.

– Киньон говорит, что с тобой я буду счастлива в постели и несчастлива в жизни.

– Киньон человек мудрый, – вздохнул Ставут. – Мой друг, который мне дал эти нитки, сказал, что длинный лук бьет не так точно, как лук конника с загнутыми концами. Он и его люди пользуются именно такими. Такой лук, по его словам, хоть и короче, но сила у него больше.

– Мне приходилось об этом слышать. Твой друг в Легендарных служит?

– Да. Странные люди, но по-своему благородные. Называют себя последними из дренаев. В их землях нет ни магии, ни джиамадов. Они придерживаются старых обычаев. Вернее, придерживались. Теперь им приходится платить дань Агриасу и сражаться на его стороне, но взамен они не пускают к себе джиамадов.

– Как твоего друга зовут?

– Алагир. Хороший парень и до смешного храбрый.

– Хотелось бы мне познакомиться с ним.

– Да он же урод неотесанный. И голоса слышит – разве я не сказал?

– Голоса?

– Он как-то признался мне спьяну, что ему слышатся голоса.

– Это призраки с ним разговаривают?

– Кто его знает. Может, хватит об Алагире? С ним ты сразу бы заскучала.

– Зато он понимает в стрельбе из лука.

– Я, пожалуй, переоценил его мастерство.

– Ты мне нравишься, Ставут. Ты забавный.

Так началась их дружба. Ставут так и не потребовал с нее поцелуй. Киньон был прав. Аскари заслуживала лучшего мужчины – но если бы она такого нашла, это разбило бы Ставуту сердце.

Аскари не любила подолгу находиться среди людей и старалась поскорее уйти от них в свои горы. В деревне она никого не чуралась и могла порой провести вечерок у Киньона, толкуя с односельчанами о том о сем. Порой, после нескольких недель одиночества, она даже скучала по смеху и разговорам, но лучше всего ей было наедине с собой, когда она бродила по лесным тропам или, усевшись высоко на утесе под пологом неба, смотрела на север, в степь.

Иногда она бегала по холмам просто так, чтобы наполнить легкие чистым воздухом и насладиться своей молодой силой и выносливостью. Даже в детстве она любила уединение – и с нетерпением дожидалась приездов Ландиса Кана. Он привозил ей маленькие подарки и разговаривал с ней. Точно любимый дядюшка, при виде которого дети хлопают в ладоши от радости. Но когда она выросла, тон ее бесед с Ландисом изменился. Интерес, который он проявлял к ней, беспокоил ее. Однажды, не так давно, он погладил ее по волосам. Аскари не понравилось это, и она отстранилась.

– Я не хотел ничего плохого, – слегка обидевшись, сказал Ландис и запустил руки в собственные коротко стриженные, седые волосы. – Когда-то они были такого же цвета, как и твои, – добавил он, чтобы разрядить напряжение. Аскари через силу улыбнулась и попыталась успокоиться. – Тебе хорошо здесь? – спросил он.

– Да.

– Разве тебе не хотелось бы попутешествовать? Посмотреть мир? Я вот подумываю отправиться за море. Там очень красиво.

– Здесь тоже красиво.

– Но опасно. Рано или поздно война доберется сюда. Меня бы очень порадовало, если бы ты согласилась поехать со мной.

И он снова прошелся этим своим взглядом по ее телу. Аскари с трудом подавила дрожь. Будь он даже молодым и красивым, ей не хотелось бы подпускать этого человека к себе. Не то чтобы она его не любила. Он всегда был так добр к ней, и она сильно к нему привязалась. Но мысль о том, чтобы лечь с ним в постель, вызывала в ней отвращение. Аскари при всей своей молодости и неопытности понимала глубинным чувством, что он желает ее.

Десять дней назад он приехал снова, но Аскари заметила его издали и скрылась в лесу, в одном из своих убежищ.

Мысли о Ландисе Кане сразу покинули ее, когда она увидела на горной дороге повозку Ставута. Она улыбнулась и стала за ним наблюдать. Ставут слез с облучка, подошел к краю обрыва и посмотрел вниз. Как всегда. Хотела бы она знать, на что он там смотрит. Аскари нравился молодой купец, острослов и затейник. Она любила слушать его рассказы – он так забавно изображал в лицах людей, которых встречал на пути. Его друг Алагир говорил низким голосом, растягивая слова. Правда, об Алагире он теперь поминал не часто. «Какой приятный у него голос», – сказала как-то Аскари, и Ставут тут же возревновал. Аскари знала, что и он тоже желает ее, но Ставут свое желание в отличие от Ландиса выражал открыто и честно. В нем нет никакого коварства, и улыбка у него славная, лукавая и заразительная.

Он обещал ей новый лук, хотя она этого не хотела. Ей и старый служил отлично, однако ей не терпелось посмотреть на тот, другой. Корас-охотник рассказывал ей о таких – в конном бою они незаменимы, говорил он. Легендарные могут натянуть тетиву на полном скаку и поразить любую цель.

Ставут тем временем двинулся вниз, и она вернулась на свою главную стоянку, у самой опушки леса. Ставут сначала заедет поесть к Киньону, потом займется лошадьми, а к ней поднимется только под вечер. Она подумала, не сойти ли ей самой в деревню, но решила, что не пойдет. Незачем показывать, что она ему рада. Ставут привык к тому, что женщины на него вешаются, и ни к чему раздувать его самомнение. Все так, но сидеть без дела и ждать стоило ей труда.

Время тянулось медленно. Аскари искупалась в ручье, поела мясного отвара с сухарями, собрала дров для вечернего костра, то и дело поглядывая вниз, на деревню. За час до заката наконец показался Ставут, идущий в гору. За плечами он нес холщовый мешок, из мешка выглядывал лук. К этому времени Аскари окончательно потеряла терпение. Он слишком долго прохлаждался в деревне и заставил ее ждать. Не показываясь ему на глаза, она спряталась за кустами.

Придя к шалашу, он огляделся и позвал ее. Она не откликнулась. Он скинул мешок и сел на бревно. Аскари заметила его распухшую щеку и ссадину на лбу. Дрался он, что ли? Ставут начал насвистывать что-то веселенькое, но уже начинало смеркаться, и Аскари чувствовала, что ему сильно не по себе. Не тот он человек, чтобы любить лес, да еще ночью. Аскари приложила руки ко рту и тихо завыла по-волчьи. Ставут вскочил, испуганно обшаривая взглядом деревья, достал из мешка лук и начал озираться в поисках стрел, но стрел не было. Он бросил лук, достал ножик, посмотрел на него, выругался и спрятал опять. Потом выхватил из кучи собранного Аскари хвороста толстую палку и приготовился, держа ее обеими руками. Аскари, еле сдерживая смех, переползла на другое место и завыла опять, погромче.

Ставут отступил и замер, ожидая нападения.

Тут Аскари вылезла из укрытия и показалась ему.

– Что это ты?

– Волки. Не слышала разве?

– Они не нападают на людей, если совсем уж не оголодают. Надо бы тебе это знать.

– Я-то знаю, – он бросил свою дубинку, – а вот они?

– Что у тебя с лицом?

– Джиамады напали, – вздохнул он. – На северной дороге.

– И все обошлось парой синяков?

– Нет, – сказал он с некоторым раздражением, – они хотели меня убить. К счастью, тут налетели конные и не дали им съесть меня.

– Легендарные?

– Да.

– Твой друг Алагир?

– Нет… другие солдаты. А я вот, как видишь, привез тебе лук.

– Ты попробовал его на джиамадах?

– Нет. Он лежал далеко в повозке.

– Не выйдет из тебя воина, Ставут, – засмеялась она. – Вечно тебя застают врасплох. Покажи-ка. – Она взяла в руки лук, провела пальцами по крутому изгибу. – На ощупь хорош. – Аскари натянула тетиву так, что та коснулась ее губ. – Посмотрим, каков он в деле. – Она достала стрелу из колчана. – Возьми опять свою палку и ступай вон туда, на склон. Я скажу, где остановиться.

Остановила она его через тридцать шагов.

– Куда мне девать палку? – спросил Ставут.

– Подними повыше.

– А потом что?

– Я в нее выстрелю.

– Ну уж нет! – Он отшвырнул дубинку, как горящую головню, и зашагал обратно к Аскари. – По-твоему, моя матушка дураков растила?

– Ты мне не доверяешь? – сощурившись, спросила она.

– Начинаются женские штучки. Думаешь, что стоишь на твердой земле, и вдруг оказываешься на зыбучих песках.

– И к чему ты это сказал?

– Разумеется, я тебе доверяю, а вот твоим стрелам – нет. Ты попадешь в дубинку, а стрела отскочит да и убьет меня.

– Бьюсь об заклад, что Алагир бы не побоялся.

– Еще бы. Алагир – замечательный друг, но при этом круглый дурак. И ты не заставишь меня стать таким же, приводя мне в пример Алагира.

– А я-то всегда думала, что ты смелый, – с деланным разочарованием проговорила она.

– Это тоже не пройдет, – весело отозвался он. – Давай я воткну эту деревяшку в землю, и стреляй себе на здоровье.

– Ладно, втыкай.

Ставут вернулся, взял палку – и как только собрался исполнить свое намерение, в дерево вонзилась стрела. Ставут отскочил, споткнулся и грохнулся наземь.

– Хороший лук, – сказала Аскари. Он в бешенстве кинулся к ней, но она нисколько не испугалась. – А ведь ты мне солгал. Друзья так не поступают.

– О чем ты? – растерялся он.

«До чего же это легко, – внутренне засмеялась Аскари, – сохраняя на лице строгое выражение. Все равно что подстрелить привязанную козу».

– Ты сказал, что тебя спас не Алагир. Я сразу поняла, что ты лжешь. – Она выдернула стрелу из мишени, спрятала в колчан и пошла к своему шалашу. – Расскажи, что еще с тобой было в дороге.

– Не очень-то мне хочется с тобой разговаривать. – Она улыбнулась, и он прыснул со смеху. – Ну да, меня спас Алагир. Убивать – это он умеет.

– Он женат?

– Нет. Он не любит женщин.

– Опять врешь!

– Тебя в горах и колдовству обучили?

– Я тебя знаю, Ставут. Ты думаешь, что врешь не моргнув глазом, ан нет. Лицо тебя выдает.

– Не может оно ничего выдавать.

– Вот именно. Когда ты врешь, оно теряет всякое выражение.

– Чепуха.

– И нос морщится. Хочешь докажу?

– Хочу.

– Сколько женщин у тебя было с твоего последнего приезда сюда?

– Ни одной.

– Врешь.

– Ладно, – хихикнул он. – Три.

– Врешь.

– Семь.

– Тебя всего-то два месяца не было, – помрачнела Аскари. – Правду Киньон про тебя говорил.

– Может, начнем сызнова? Я говорю «ни одной».

– Не хочу я больше с тобой разговаривать. Возвращайся в деревню. Оставь меня.

– Что-то ты сегодня не в настроении, – вздохнул он. – И верно, пойду, пожалуй. – Ставут хотел взять мешок и замер, увидев в воздухе дымовой столб. – А в деревне-то пожар.