Текст книги "Падение царей"

Глава 9
Путешествие «Кровавого ястреба»

На востоке, в полудне плавания от Минои, в укромной бухте острова Наксос, моряки «Кровавого ястреба» и команды четырех других галер сидели вокруг легендарного рассказчика Одиссея, слушая историю про богов и людей, про корабль, попавший в страшный шторм, взлетевший на небо и бросивший якорь на серебряном диске луны.

Слушатели разразились бурей одобрительных криков, когда коренастый царь украсил свой рассказ, введя в него нимф и дриад.

Неподалеку от круга молча сидел воин Ахилл и внимательно слушал. Он наслаждался историями Одиссея, особенно теми, где смертные люди бросали вызов богам и одерживали победу. Но больше всего он любил героев этих историй – товарищей, державшихся друг друга, как братья, заботившихся друг о друге, умиравших друг за друга.

– И как ты спустился с луны? – выкрикнул один из слушателей.

Одиссей засмеялся.

– Мы опустили парус, разрезали его пополам и привязали куски к веслам. Потом, используя парус как крылья, мы слетели вниз. Утомительная работа, скажу я вам, хлопать этими веслами.

– Когда ты в последний раз рассказывал эту историю, – крикнул другой человек, – ты сказал, что взмолился Зевсу, и тот послал пятьдесят орлов, которые спустили вас вниз.

– То была другая история, – прогремел Одиссей, – и в тот раз я не хотел терять парус. А теперь, если еще какой-нибудь коровий сын меня перебьет, я замочу его в масле и проглочу целиком!

Ахилл улыбнулся. Не было никого, равного Одиссею. Воин любящим взглядом посмотрел на старого царя. Тот был одет в полинялую красную тунику, его богато украшенный золотой пояс с трудом перетягивал большой живот. Теперь в бороде его было больше седых волос, чем рыжих, и волосы поредели. И все-таки он излучал мощь, неподвластную возрасту.

Они впервые встретились много лет назад, когда Ахилл еще ребенком жил во дворце своего отца в Фессалии. Он тайком покинул спальню и спрятался со своей сестрой Каллиопой на широкой галерее над мегароном Пелея, чтобы послушать рассказы отцовского гостя. Тогда его захватили истории о героях; оба ребенка сидели с широко распахнутыми глазами.

Мысли о сестре принесли чувство печали и потери, и Ахилл вспомнил свою первую настоящую беседу с Одиссеем, после падения фракийского города Каллироса. Уродливый Царь привел вверх по реке флот с припасами, а потом развлекал войско. Ахилл пригласил его отобедать с ним вместе в захваченном дворце.

Одиссей устал, и встреча была натянутой. Потом в разговоре было упомянуто имя Каллиопы, и глаза Одиссея стали жесткими.

– Прекрасная, храбрая девочка, – сказал он. – Я очень ее любил.

– Она предала дом Пелея, – ответил Ахилл.

Мгновение Одиссей молчал, крутя кубок с вином, потом осушил его.

– Давай поговорим о другом, Ахилл, потому что я не из тех, кто оскорбляет человека за его собственным столом.

Этот ответ удивил молодого воина.

– Я не думал, что мои слова могут толкнуть на оскорбление. Я просто сказал о том, что случилось.

– Нет, парень, ты просто повторил огромную ложь. Я не верю, что Каллиопа способна предать; она была на это способна не больше, чем ты. Она оставила остров Теру потому, что провидица сказала, что ее подруге будет грозить ужасная опасность. Она прошла через великие испытания, чтобы спасти подругу. И погибла, спасая ее.

– Я не это имел в виду, – сказал Ахилл. – Она предала моего отца.

– А теперь мы и впрямь должны перестать о ней говорить, – Одиссей встал из-за стола, – или мы кончим дракой. А я слишком стар и толст, чтобы обмениваться ударами с молодым воином вроде тебя. Спасибо тебе за трапезу.

Ахилл встал, чтобы пожать руку гостю.

– Давай не будем расставаться, питая друг к другу враждебные чувства, – сказал он. – Еще ребенком я любил твои истории. Они вдохновили меня. Благодаря им я решил стать героем. Всю свою жизнь я боролся за то, чтобы исполнить эту мечту.

Выражение лица Одиссея смягчилось.

– В жизни есть более важное, чем героизм, Ахилл. Есть любовь, и дружба, и смех. Мне кажется, в твоей жизни всего этого слишком мало.

Это смутило Ахилла.

– Достаточно, – защищаясь, сказал он. – Когда мы были маленькими, мы с Каллиопой были очень близки. И у человека не может быть друга лучше, чем мой щитоносец Патрокл. Я знаю его с детства.

– Давай выпьем вина, – Одиссей снова сел, – и поговорим о несчастьях мира и о том, как, благодаря нашим блестящим умам, мы можем справиться с этими несчастьями.

И они говорили той ночью очень долго. Когда опустела пятая бутыль вина и на востоке замаячил жемчужный свет восхода, Ахилл признался, что еще ни одна беседа не доставляла ему такого наслаждения.

Одиссей засмеялся.

– Видишь ли, парень, мы не соперники, – объяснил он. – Я слишком стар, чтобы состязаться с тобой. И, ты знаешь, именно поэтому у тебя немного друзей. Ты – Ахилл, и твоя жизнь – непрерывное состязание. Большинство молодых людей или испытывают перед тобой благоговейный трепет, или боятся тебя. Только Патрокл не чувствует благоговейного страха в твоем присутствии, потому что он вырос вместе с тобой и знает все твои слабости и все твои сильные стороны.

Одиссей на мгновение задумался, потом продолжил:

– Я слышал, как твой отец рассказывал о твоем детстве. Тогда было то же самое. Он говорил, что ты побеждал в беге, в состязаниях борцов, в метании копья и в схватке на мечах. Ты побеждал всех других мальчишек, никогда не проигрывал. Люди могут восхищаться человеком, который непрерывно их побеждает. Но такой человек редко нравится им.

– Гектору я нравился, – возразил Ахилл.

– А, тут ты задал мне задачку. Когда я появился сегодня ночью, два воина проводили меня к тебе. Кто они были?

– Я не заметил.

– Гектор бы заметил. А еще, если бы я спросил, он назвал бы имена их жен и детей.

– Умно с его стороны.

– Верно, но он поступает так не потому, что это умно. Он поступает так, потому что ему не все равно. И вот почему люди его любят.

– По твоему голосу я вижу, что ты тоже его любишь.

– Да, люблю. Это трагедия – быть его врагом. Но не я выбрал такой путь.

– Мне кажется, ты хорошо разбираешься в мужчинах, Одиссей.

– И в женщинах, что – если мы не будем осторожны – вернет нас к разговору о твоей сестре. Ну, а теперь, поскольку уже светает, я пойду отыщу свою постель.

– Ты ответишь на один вопрос, прежде чем уйти?

– Зависит от вопроса.

– Почему тебе не нравится мой отец?

– Я уклонюсь от ответа, Ахилл. Ни один человек не захочет встать между отцом и сыном. Ты прекрасный юноша, и у тебя хорошая душа. Поэтому я дам тебе один совет. Доверяй своим инстинктам и выноси суждения, прислушиваясь к голосу своего сердца. Сердце не предаст тебя, Ахилл.

За месяцы войны Ахилл много раз думал об этом совете, особенно когда имел дело с отцом. Ребенком он видел в Пелее великого царя, могучего и храброго. Он не хотел расставаться с этим образом. Однако снова и снова он ловил себя на том, что ищет оправдания для этого человека, для его мелочности, для его жестокости и, что еще того хуже, для его склонности обвинять других в собственных ошибках.

А потом пришла зависть. Если раньше Пелей гордился подвигами сына, то теперь он начал бранить его за то, что тот «ворует его славу». Каждый успех Ахилла в битве преуменьшался.

В конце концов, когда Фракия была завоевана и Гектор с уцелевшими людьми бежали к восточным берегам, Пелей сместил Ахилла с поста командующего войском и послал вместе с Одиссеем на Наксос, чтобы торговаться с царем Гаделосом о поставках зерна и мяса.

– Ты хочешь, чтобы я был торговцем? – недоверчиво переспросил Ахилл отца.

– Ты сделаешь то, что я велю. Воинам Агамемнона нужна еда. Гаделосу польстит, если к нему явится великий герой.

– А кто будет возглавлять битву с Гектором? Он не обычный полководец. Одно его присутствие стоит сотни человек.

Пелей побагровел.

– Я возглавлю. Пелей, царь Фессалии, уничтожит этого троянца.

Теперь разгневался Ахилл и сказал, не подумав:

– До сих пор ты на удивление мало стремился участвовать в битвах, отец.

Пелей ударил его, не сдерживаясь.

– Неужели такова моя судьба, чтобы оба моих отпрыска меня предали? – закричал он.

Ошеломленный ударом, Ахилл в конце концов высказал то, что было у него на душе:

– Я любил Каллиопу и не верю, что она когда-нибудь кого-нибудь предала!

– Ты, пес! – Пелей замахнулся снова, но на этот раз Ахилл схватил его за запястье.

– Никогда больше не пытайся меня ударить, – холодно проговорил он.

Он увидел в глазах отца страх, и остатки детского обожания исчезли, как туман при солнечном свете. Пелей нервно облизнул губы и улыбнулся вымученной улыбкой.

– Прости, сын. Груз войны… Ты знаешь, что я ценю тебя больше, чем всех остальных. Я безмерно горжусь тобой. Но позволь мне иметь немного собственной гордости, – умоляюще сказал он. – Я затравлю Гектора и принесу нам победу. Но мне нужно, чтобы ты отправился на Наксос. Иначе люди будут говорить, что это ты сокрушил Гектора. Сделай это ради меня!

Чувствуя печаль и отвращение к льстивому тону, Ахилл шагнул назад.

– Я сделаю, как ты просишь, отец. Будет хорошо убраться отсюда на некоторое время, и я обожаю истории Одиссея.

– Этот человек – жирный хвастун, пустой и бесполезный. Не прислушивайся к его вракам, мальчик.

Ахилл не обратил внимания на эти слова.

– Помни, отец, Гектор – несравненный воин. Когда ты загонишь его в угол, он будет драться насмерть. Он не отступит, не будет сдерживать ударов. Этот человек – лев. Как только ты схватишь его за хвост, лишь один из вас останется в живых.

На следующий день Ахилл отбыл на «Кровавом ястребе», стройной военной галере, ведомой моряками с Итаки – ветеранами, служившими Одиссею много лет. Ахилл пытался подружиться с этими людьми, но, как всегда, те смотрели на него с благоговением, обращались с уважением, но держались на расстоянии.

Дни в море и вынужденное безделье сперва держали Ахилла в напряжении и нагоняли скуку, но постепенно он расслабился и начал понимать, почему Великое Зеленое так очаровывает моряков. Громадное вечное море освобождало ум от мелочных мыслей и пустого тщеславия.

А теперь, сидя на берегу Наксоса, слушая Одиссея, Ахилл понял, что не очень хочет возвращаться во Фракию, даже не очень хочет воевать против Трои. Часть его желала быть просто моряком, гребцом, путешествующим по морю.

Одиссей закончил свою историю, и слушатели закричали, прося еще одну.

– Я слишком стар и слишком устал, чтобы продолжать, – сказал Одиссей и зашагал прочь, к костру, на котором готовилась еда.

Ахилл увидел, как к царю приблизились несколько воинов и начали с ним беседовать. Одиссей вдруг застыл, как статуя, и Ахилл подивился, что такое ему могли сказать. Вокруг собралась остальная команда.

Ахилл заметил, как Одиссей взглянул на него. Очевидно, царю сообщили какие-то важные новости. Ахилл подумал, не присоединиться ли к этим людям, но тут Одиссей сам двинулся к нему.

Ахилл встал, чтобы его поприветствовать.

У Одиссея был ошеломленный вид, лицо его посерело и было покрыто потом. Посмотрев в глаза Ахиллу, он вздохнул.

– Пришли вести о битве твоего отца с Гектором, – сказал он.

По выражению его лица Ахилл понял, что вести дурные.

– Отец мертв?

– Да. Мне жаль, парень. Гектор убил его и истребил его армию у места под названием Карпея.

Одиссей замолчал.

Ахилл посмотрел в сторону, на ночное море.

– Я этого боялся, – тихо проговорил он. – Я пытался его предупредить. Но он жаждал славы. Он хорошо умер?

Одиссей пожал плечами.

– Я не слышал подробностей. Но ты должен вернуться. Царь Гаделос все еще держит нейтралитет. Завтра мы увидим, сможет ли он выделить галеру, чтобы отвезти тебя на север.

– Ты не вернешься со мной?

Одиссей покачал головой.

– Пришли и другие вести, Ахилл. Я должен немедленно вернуться на Итаку.

Ахилл посмотрел на пепельно-бледное лицо старого царя и понял, что не смерть Пелея так потрясла его. Одиссей, казалось, постарел на десять лет.

– Что случилось, друг мой?

– Пиратский флот в несколько сотен воинов вторгся на Итаку. Они схватили мою Пенелопу.

Ахилл некоторое время молчал; его ум воина сосредоточенно решал задачу.

– У тебя только сорок человек, – сказал Ахилл. – Мы должны потребовать в помощь критские галеры или найти воинов-добровольцев на материке.

Одиссей покачал головой.

– Критяне получили приказ охранять море вокруг Наксоса. Только прямое повеление царя Идоменея может заставить их поступить по-другому. А Идоменей далеко, сражается у малых Фив.

– Итак, ты пойдешь против пиратов на единственном корабле?

Глаза Одиссея вспыхнули.

– Пенелопа – любовь моего сердца и свет моей жизни. Я отплыву на рассвете.

– Тогда я отправлюсь с тобой, мой друг.

Старый царь был тронут. Протянув руку, он сжал плечо Ахилла.

– Спасибо тебе за это, парень. Спасибо от всей души. Но ты теперь царь, и твое место дома, а не в чужой битве.

– Нет, Одиссей, ты неправ. Я стал мужчиной еще до того, как стал царем, и ни один настоящий мужчина не уйдет, если он нужен другу. Так что не спорь больше. Я отправляюсь с тобой.

Одиссей вздохнул.

– Не могу сказать, что не чувствую облегчения. Что ж, тогда отлично. Мы отплывем завтра. Есть человек, которого я должен найти: он может нам помочь.

– Он воин с огромной армией?

– Нет, – ответил Одиссей. – Он старый пират по имени Секундос.

Глава 10
Благословенный остров

Как и каждый вечер в течение сорока лет, Верховная жрица Теры вышла на вершину утеса, в гигантскую тень храма Коня, и оттуда наблюдала, как солнце опускается в море.

В разгар лета она будет видеть закат прямо из-под огромной головы, но сейчас, зимой, Дуга Аполлона стала ниже, и жрица могла наблюдать закат с укрытой в тени скамьи, обращенной к юго-востоку.

Жрица улыбнулась, подумав о Дуге Аполлона. Не то чтобы она не верила в солнечного бога. Вовсе нет. Ифигения верила во всех богов, а больше всего – в полубога в недрах земли под островом; храм был основан, чтобы успокаивать его и усмирять его ярость. Ее улыбку вызвал миф о том, что золотой Аполлон каждый день взбирается на огненную колесницу и гонит ее по небу, преследуя свою сбившуюся с пути сестру, девственницу Артемиду, чья белая колесница – луна. Какая чепуха! Как будто два бога будут тратить свое бессмертие на такое бессмысленное времяпрепровождение.

Боль пронзила грудь Ифигении, жрица вскрикнула и покачнулась. Ее левая рука сжалась в мучительной судороге. Шатаясь, Ифигения подошла к скамье и рухнула на нее.

Потянувшись к сумочке на поясе, она вынула из нее щепоть порошка и положила на язык. Вкус порошка был резким и горьким, но она проглотила его и сидела тихо, глубоко дыша.

Спустя некоторое время боль утихла, хотя рука еще немного ныла.

Вдалеке жрица увидела крошечную точку: через ожерелье островов, окружавших Теру, шел корабль. Зимой корабли редко осмеливались углубляться в Зеленое море, боясь внезапных шквалов во время бега Посейдона. И корабли обычно не отправлялись на Теру без приглашения. Однако теперь здесь находился египетский корабль, а теперь вот к острову двигался новый.

Египтяне появились вчера, но никак не объяснили причины своего визита. Их предводитель, худощавый молодой человек с суровым лицом по имени Иешуа, послал в качестве дара две бочки сушеных фруктов и испросил разрешения остаться на берегу на несколько дней. Ифигения удовлетворила его желание, полагая, что им надо починить свой корабль. То было странное судно, с высоко загнутым носом и парусом в виде полумесяца. По сравнению с крепко сработанными галерами Микен и Крита оно казалось хрупким.

После перенесенной боли Ифигения чувствовала холод и тошноту. Плотнее завернувшись в плащ, она откинулась на спинку скамьи, выгнула шею и посмотрела на Коня. Даже теперь ей ясно помнились чувства, которые она испытала, впервые увидев остров и его исполинский храм.

Ей тогда едва исполнилось четырнадцать, она была высокой и худенькой, без тех округлостей, что привлекают взоры мужчин. Ее неспособность привлечь поклонников сделала ее застенчивой и стыдливой, но, когда Ифигения посмотрела на гигантского Коня, она ощутила свое предназначение.

– Госпожа!

Ее размышления перебила молодая жрица с растрепанными желтыми волосами, которая, задыхаясь, подбежала к ней.

– Это «Ксантос»! «Ксантос»!

Девушка была в ужасе, и неудивительно.

Ифигения сурово посмотрела на нее.

– Ты уверена, Мелисса?

– Да, госпожа. Колея сказала мне, а она видела этот корабль много раз. Колея родом с Лесбоса. Ее отец – союзник Трои.

– Я знаю, кто ее отец, глупая девчонка!

– Прости, госпожа. Колея сказала, что это корабль Геликаона. В Зеленом море нет другого такого же большого корабля. Мы должны спрятаться?

– Спрятаться? – Ифигения поднялась на ноги. – От кровожадного разбойника? Я – Ифигения, дочь Атрея, царя битв, сестра Агамемнона. Ты думаешь, я буду прятаться?

Мелисса бросилась на колени, коснувшись лбом земли.

– Прости меня, госпожа!

Боль снова шевельнулась в груди Ифигении. Закусив губу, чтобы не закричать, она снова села и взяла еще одну щепотку порошка. Она знала: это слишком много; цвета закатного неба начали танцевать и кружиться перед ее глазами. Но боль утихла.

– Пошли Колею вниз, чтобы встретить «Ксантос», – велела она Мелиссе. – Прикажи ей немедленно доставить мне любые привезенные им послания.

Жрица снова посмотрела на море. «Ксантос» прокладывал путь через огромную гавань, проходя мимо черного островка в центре.

Юная жрица подоткнула подол до колен и побежала к путанице стойл и жилых помещений за храмом.

– Мелисса! – рявкнула старшая женщина.

Девушка остановилась, как вкопанная, и резко повернулась, пыль взвихрилась у ее босых ног.

– Веди себя с достоинством. Жрица Теры не бегает, как испуганная крестьянка. Она не впадает в панику.

Девушка покраснела.

– Да, госпожа.

Снова повернулась и быстро пошла к конюшням.

Ифигения мрачно улыбнулась. Она знала, какой ее видят все: величественной и неприступной; ее серо-стальные волосы были сильно зачесаны назад, подчеркивая ястребиный нос и свирепые брови. Никто не видел под морщинистой, обвислой кожей ту молодую жрицу, которая тоже бегала, как жеребенок, опьяненная здешней свободой, жизнью, полной неожиданных удовольствий. Все видели только женщину, состарившуюся на службе Благословенному острову.

Жрица посмотрела на Коня.

– Ну, Великий жеребец, что это означает? Геликаон Сжигатель здесь, на острове Тера. Враг моей крови и моего дома.

Мысль о том, что «Ксантос» отправился в набег, быстро промелькнула в ее в голове и так же быстро была отринута. Царь Приам был покровителем острова, и, какое бы отвращение Ифигения ни питала к его излишествам, она должна была признать, что царь умело исполняет долг покровителя, поставляя золото и войска для защиты Благословенного острова. Если неприкосновенность Теры будет нарушена, и троянцы, и микенцы пожалеют об этом. Все воюющие стороны это знали.

Нет, Геликаон, должно быть, выступает в роли посланника. Жрица не ожидала столь скорого ответа на свое посольство. Сердце ее забилось быстрее. Может, она добилась успеха, и Андромаху удастся весной заманить на Теру.

Она прижала руку к груди и расслабилась, откинувшись на спинку скамьи. Как бы ей ни хотелось поскорей выяснить, почему появился «Ксантос», у нее не было сил сойти вниз, в гавань.

Нехорошо, так как мужчины, высаживавшиеся на Благословенный остров, допускались не дальше деревянного приемного зала на покрытом черным песком берегу. Поэтому либо ей придется разрешить Сжигателю подняться к храму, либо выяснить его намерения с помощью посредников.

Допустить мужчину в храм – тем более такого подлого, как Сжигатель, – будет святотатством, но если жрица понадеется на других, не таких хитрых, как она сама, это будет чревато неправильным пониманием истинной цели его визита.

Признаться, раньше мужчины уже разгуливали по острову. Приам входил в храм сорок лет тому назад. Ифигении тогда было четырнадцать, она была тут новенькой и с любопытством смотрела на мужественного царя и его молодую царицу – женщину темной красоты и еще более темного честолюбия.

Жрица положила руку на массивное копыто Коня.

– Ты был тогда более впечатляющим, друг мой, – сказала она, вновь поражаясь искусству строителей.

Мастера из Трои и Хаттусы построили главный массив храма из песчаника – огромное прямоугольное здание с башней на одном конце. Потом умелые плотники с Крита и из Афин покрыли его дубовой обшивкой, так что на расстоянии возникала иллюзия ног, шеи и огромной головы. Египетские художники прибыли на Благословенный остров, чтобы покрыть деревянного коня побеленной штукатуркой, а потом, раскрасив, вдохнули в него жизнь. Теперь во многих местах краска облупилась, и сквозь штукатурку проглядывала деревянная обшивка, потрескавшаяся и рябая.

Однако с моря белый деревянный конь все еще выглядел величественным – массивный часовой, возвышающийся над островом.

Снова встав и подойдя к краю утеса, Ифигения увидела внизу огромную галеру с нарисованным на парусе черным конем – корабль пристал к берегу, и там повсюду сновали люди. Вскоре она обо всем узнает.

Ифигения рассердилась, когда царица Гекуба приказала отослать Андромаху в Трою. В этой девушке были сила и энергия, которые никак не следовало тратить на то, чтобы потакать мужским амбициям. Андромаха сама была в ярости. Она ворвалась в главные покои и стала спорить с Ифигенией.

Жрица с любовью улыбнулась, вспомнив это. Зеленоглазая Андромаха боялась ее, как и все остальные здешние женщины. Но сила ее духа была такова, что она могла побороть свой страх и отстаивать то, во что верила, и часто так поступала. Ифигения восхищалась тем, как твердо держалась Андромаха в тот день. Закрыв глаза, она мысленно представила себе сердитую молодую жрицу. Ее любовница Каллиопа в тревоге стояла рядом, опустив глаза.

Андромаха отказалась покинуть Теру, и Ифигения попыталась объяснить, насколько необычные сейчас обстоятельства.

– Необычные? – взорвалась Андромаха. – Ты продаешь меня за золото Приама! Что в этом необычного? Женщин продавали с тех пор, как боги были молоды. Хотя всегда продавали мужчины. Это то, чего мы научились ожидать от них. Но от тебя?

И это было больно, как кинжал, воткнутый в живот. Ифигения десятилетиями боролась за то, чтобы Тера осталась независимой от могущества царей, чтобы здесь было безопасно. Иногда это требовало непоколебимой храбрости, но часто приходилось идти на компромисс.

Вместо того, чтобы сломить Андромаху, заставить ее подчиниться, Ифигения заговорила мягко, и слова ее были полны сожаления.

– Дело не только в золоте Приама, Андромаха, но в тех возможностях, которые это золото дает. Без него не будет храма на острове Тера, не будет царских дочерей, умиротворяющих чудовище под землей. Да, было бы замечательно, если бы мы могли не обращать внимания на желания могущественных людей вроде Приама и безмятежно выполнять здесь свой долг. Однако такая свобода – лишь мечта. Ты больше не жрица Теры. Ты покинешь остров завтра.

Андромаха больше не спорила, и это показало, что два года, проведенные на Благословенном острове, сделали ее мудрей и она, наконец, начала понимать необходимость таких компромиссов.

Ифигения знала: Андромаха, вероятно, не будет выказывать подобного понимания, когда вернется на Теру весной. Она будет взбешена, обнаружив предательство. Но ее ярость ничего не значила в сравнении с потребностями Теры. Безопасность храма была жизненно важна, важнее любой жизни.

Наконец жрица услышала фырканье осликов и позвякивание уздечек, встала и подошла к краю утеса. Внизу она увидела трех наездниц верхом на осликах: они медленно поднимались по извилистой тропе от гавани. Первой ехала жрица Колея. Она повернулась и болтала с двумя другими – черноволосой девушкой, которую Ифигения не знала, и… Андромахой.

Старая жрица поднесла руку к сердцу. Андромаха уже здесь? Пересекла зимнее море, прибыв из Трои?

– Нет! – прошептала она. – Слишком рано! Еще слишком рано!

Андромаха сидела на спине маленького ослика, который медленно тащился вверх по крутой узкой тропе. Далеко внизу «Ксантос» был наполовину вытащен на берег. Люди, казавшиеся с такой высоты не крупнее насекомых, суетились вокруг корабля.

Жрица снова посмотрела на Кассандру. Когда посетившие остров люди поднимались по этой предательской тропе, они почти всегда нервно сжимали губы, сознавая, что малейшее неудачное движение пошлет их вниз, навстречу смерти. Но не Кассандра. Она, казалось, дремала, у нее был отсутствующий взгляд.

Раньше, на берегу, когда Андромаха приказала Ониакусу принести ей украшенный ларец, Кассандра ушла вместе с моряком и вернулась, неся на плече старый холщовый мешок.

– Что у тебя там? – спросила Андромаха.

– Подарок для друга, – ответила Кассандра с застенчивой улыбкой.

– А ты могла бы нести его в чем-нибудь… другом, более подходящем? Верховная жрица – грозная и сердитая женщина. Она станет высматривать любой поступок, который можно будет расценить как оскорбление или нарушение ее приказа.

– Ты ее не любишь, – сказала Кассандра.

Андромаха засмеялась, но смех ее был невеселым.

– Никто не любит Ифигению, младшая сестра. Как и ее брат Агамемнон, она холодная, суровая и бессердечная.

– Ты просто сердишься, потому что она позволила твоему отцу отослать тебя в Трою.

– Она продала меня за золото.

Неся свой мешок, Кассандра подошла к двум жрицам, посланным, чтобы их приветствовать. Андромаха знала одну из них, Колею, самую младшую дочь царя Лесбоса. Она появилась на острове в том же году, что и Андромаха. Колея, чьи темные волосы были завязаны в хвост, стала выше и стройнее, чем запомнилась Андромахе. Вторая девушка, светловолосая и веснушчатая, была примерно того же возраста, что и Кассандра, и казалась испуганной.

Геликаон подошел по песку и встал рядом с Андромахой. Она очень хорошо чувствовала тепло его тела, хоть он не прикоснулся к ней. Каждый раз, когда они разговаривали после той ночи на Миное, Андромаха слегка дрожала при звуке его голоса. Боясь, что краснеет, она опустила голову.

– Гектор и Приам считают, что от этого приглашения разит предательством, – негромко проговорил Геликаон низким от беспокойства голосом. – Они боятся, что тебя заманили на Теру по приказу Агамемнона. Но здесь и поблизости нет других кораблей, только маленький египетский торговый парусник. Я не знаю Верховную жрицу, поэтому не могу судить о ее поступках. Но ты ее знаешь.

Андромаха посмотрела в его сапфировые глаза и увидела, что они затуманились тревогой.

– Она меня не любит, – ответила она, заставив себя говорить твердо и четко, – и у нее есть свои причины желать, чтобы я была здесь. Но мы это уже обсуждали. Это может быть западней. Но она прежде всего Первая жрица Теры, а уж потом микенка. Я не верю, что она выполнила бы требование брата, если бы это нанесло ущерб Благословенному острову. Скорее всего, она хочет наказать меня, а не предать.

– За Каллиопу, ты имеешь в виду? – спросил он, показав на изукрашенный ларец в ее руках.

Андромаха кивнула.

– Когда ты вернешься, моя любовь? – спросил Геликаон тихо.

– Утром.

– Я буду ждать тебя, как только рассветет.

– Я приду.

– Если ты не придешь, я отправлюсь за тобой со своими людьми. Позаботься, чтобы старая ведьма это поняла.

– Она дочь Атрея и микенская царевна. Она поймет это и без слов. Не совершай опрометчивых поступков!

Геликаон наклонился ниже, коснувшись ее волос, и слегка похлопал по ларцу в ее руках.

– Опрометчивые поступки могут быть необходимы, если ведьма обнаружит, что ты ей лжешь.

У Андромахи пересохло во рту.

– Что ты такое говоришь?

– Я знаю тебя, Андромаха, – прошептал он. – Ты бы никогда не отдала душу своей подруги на служение монстру. В тебе этого нет. Где ты нашла эти кости?

– Ксандер их мне принес. Это череп и бедренная кость убийцы.

Геликаон усмехнулся.

– Что ж, они с Минотавром должны друг другу подойти.

Ифигения сидела одна в прохладе огромного приемного зала храма. Резное кресло с высокой спинкой было неудобным, но у Верховной жрицы больше не было сил долго стоять.

В конце концов появились две посетительницы; они вошли в храм с яркого солнца и остановились, моргая, пока их глаза привыкали к полумраку. Андромаха, чьи распущенные волосы сияли красным в падавшем из дверного проема свете, была одета в зеленый хитон и держала ларец из эбонита. Темные волосы Кассандры тоже были распущены. Лицо ее было бледным и осунувшимся, глаза возбужденными; она щурилась, оглядываясь по сторонам почти в темноте. На пол у своих ног она уронила холщовый мешок.

Колея шагнула вперед.

– Моя госпожа, вот…

– Я знаю, кто они, – сказала Ифигения сурово. – Теперь ты можешь идти.

Девушка кивнула и выбежала обратно на солнце.

С трудом встав, Ифигения шагнула к Андромахе.

– Я рада, что чувство долга не покинуло тебя.

Она помолчала, потому что Андромаха пристально и печально смотрела на нее. На мгновение это смутило старую жрицу, потом она поняла.

– Я выгляжу так ужасно? – холодно спросила она.

– Мне жаль, что я застала тебя нездоровой, – ответила Андромаха.

Искренность ее слов тронула Ифигению.

– Я была больна, но давай не будем задерживаться на этом. Твое появление меня удивило. Мы ожидали тебя только весной.

– Ритуал умиротворения Минотавра не должен откладываться надолго, – ответила Андромаха, и Ифигения увидела, что выражение ее лица изменилось.

Участие и беспокойство о здоровье жрицы ушло; его сменил вызывающий взгляд, который Ифигения помнила очень хорошо.

– Ты привезла останки Каллиопы?

– Привезла.

Андромаха поставила изукрашенный ларец на пол и собиралась его открыть, как вдруг Кассандра шагнула вперед и положила у ног Ифигении свой мешок.

– Кости Каллиопы здесь.

Кассандра нагнулась к мешку и растянула тусклую серую ткань. Развязав ее, она показала сияющие белизной кость и череп.

Ифигения перевела взгляд с одной женщины на другую.

Андромаха побледнела.

– Как ты могла так поступить, Кассандра? – прошептала она.

– Потому что меня попросила Каллиопа. Она хотела вернуться домой, на Благословенный остров, где была счастлива. Она хотела лежать в земле тамарисковой рощи, рядом с храмом Артемиды.

– Ты не понимаешь, что ты наделала.

Андромаха шагнула вперед, сжав кулаки.

На мгновение Ифигении показалось, что она ударит девушку. Вместо этого Андромаха взяла кости из рук Кассандры и прижала к себе. Она с вызовом уставилась на Ифигению.

– Ты не получишь ее. Ни кости ее, ни дух.

Ифигения не обратила внимания на ее слова; она окликнула Кассандру:

– Подойди сюда, дитя, и дай мне на тебя посмотреть.

Кассандра шагнула к ней, и Ифигения, взяв ее за руки, тихо проговорила:

– В тамарисковой роще, сказала ты?

– Да.

– А ты знала, что я собираюсь сковать ее дух?

– Знала. Дело было не в костях, а в том, чтобы заманить Андромаху на Теру.