Текст книги "Эхо Великой Песни"

Дэвид Геммел
Эхо Великой Песни

Эту книгу я с благодарностью посвящаю Ричарду Аллену, который в шестидесятые указал мне путь к популярности, сломав мне руку.

А также Питеру Филлипсу, чье героическое вмешательство в другой опасный момент предотвратило дальнейшие переломы.

1

В давние-предавние времена Тал-авар, бог мудрости, и Сказитель Сторро, и Лунный Камень, бог племен, отправились, чтобы похитить волшебную силу у клыка Морозного Гиганта.

Арканом, сплетенным из лунного света, Тал-авар поймал семь морских змеев, и они перевезли его челн через Большую Воду меньше чем за день. Когда Лунный Камень увидел чудовище, которое они искали, он упал на дно челна и воззвал к Небесному Духу, чтобы тот послал им мужество. Ибо Морозный Гигант был выше гор, и его белая спина уходила в небо. Его дыхание окутывало землю на много лиг, как холодный туман. Когти его были длинны, как китовые ребра, зубы остры, как нож предателя.

Из Утренней Песни анаджо

Стоя один на ледяном склоне, Талабан вспомнил, как впервые услышал пророчество.

Великий Медведь спустится с неба и ударит лапой по морю. Он пожрет все труды человека, а после уснет на десять тысяч лет, и дыхание его будет смертельно.

Это произнес вагарский пророк, грязный и оборванный, сидевший в своей изодранной шубе на нижних ступенях Большого Храма. Молодой синеволосый офицер-аватар, приняв его за нищего, бросил ему серебряную монетку. Вагар повертел ее в грязных пальцах. На шее у него виднелся большой нарыв. В городе стража сразу арестовала бы его, ибо нищие инородцы не допускались на улицы Параполиса. Но Храм был признанным центром мировых религий, и его мог посещать кто угодно – и вагары, и номады, и прочие народности. Аватарам это было полезно как в духовном, так и в политическом отношении. Паломники, возвращаясь домой, говорили своим, что бунтовать бессмысленно. Параполис со своими золотыми башнями и многочисленными чудесами был символом несокрушимой мощи.

Нищий продолжал рассматривать монетку. Казалось, что нарыв у него на шее вот-вот прорвется – он, должно быть, испытывал сильную боль. Талабан предложил вылечить его, но вагар, морщась, покачал головой.

– Я не нуждаюсь в лечении, аватар. Этот чирей – часть меня, и он уйдет, когда настанет время. – Нищий перевел взгляд с монеты на высокого синеволосого офицера. – Твой дар показывает, что ты человек великодушный. Посмотри вокруг и скажи, что ты видишь.

Талабан посмотрел на величественный Храм, крытый листовым золотом и украшенный сотнями мраморных изваяний, иллюстрирующих тысячелетнюю историю аватаров. Рядом стоял Монумент, золотая колонна высотой двести футов. Блеск аватарской столицы проявлялся во всем: в зданиях, высоких арках, мощеных улицах. А над всеми великолепными произведениями зодчества, подавляя их, нависала Белая Пирамида. На воздвижение этой горы потребовалось три миллиона каменных блоков, из которых иные весили больше двухсот тонн, а после все сооружение облицевали белым мрамором. В который раз подивившись величию всего этого, Талабан вспомнил вопрос нищего и сказал:

– Я вижу то же, что и ты. Величайший из городов.

– Ты видишь не то, что вижу я, – усмехнулся пророк. – Ты видишь то, что есть, я вижу то, что будет. – Нищий указал на сверкающий Монумент с золотой короной на вершине, которая одна весила почти тонну. – Корона падет, когда в нее врежется кит, – сказал он.

– Никогда еще не видел летучего кита, – усмехнулся Талабан.

– И не увидишь, – молвил пророк, а потом рассказал о Великом Медведе и его смертоносном сне.

Талабану стало скучно, и он собрался уйти, но пророк бросил ему вслед:

– Медведь будет белым, ослепительно белым, как эта пирамида, а ты войдешь в число тех немногих аватаров, которые увидят его и останутся в живых. После этого твои синие волосы потемнеют, и ты научишься смирению, аватар.

Шелест ветра над заснеженными холмами вернул Талабана к настоящему. Расчесав пальцами черные волосы, он снова надел меховой капюшон и стал смотреть на ледник.

Раньше он ненавидел лед всем своим существом, но теперь смотрел на эту холодную хрупкую красоту без гнева. И даже любовался, к собственному удивлению, отраженной голубизной неба и золотом заходящего солнца.

Сколько всего погребено под этим льдом, сколько утрачено навеки! Друзья детства, родители, литературные и философские труды – вместе с его мечтами и надеждами. Но лед слишком могуч для человеческой ненависти, слишком огромен и холоден для человеческого гнева.

Теперь, оглядывая своими темными глазами белые горы, Талабан чувствовал странное родство со льдом: ведь и его чувства погребены, пожалуй, так же глубоко, как и Параполис, придавленный брюхом Великого Ледового Медведя.

У подножия ледяных гор копошилась кучка людей. Со своего наблюдательного пункта Талабан видел, как они вбивают в лед золотые щупы и собирают пирамидки из серебряных стержней. Пирамидки соединялись золотыми проволочками. Маленький коренастый подвижник Ро сновал между вагарами, отдавая приказания. На таком расстоянии Талабан не слышал его, но видел по резким жестам, что тот грозит своим рабочим самыми страшными карами. Это была не пустая угроза: Ро принадлежал к тем немногим аватарам, которые все еще по старинке наказывали рабов за малейшую провинность плетьми. Маленький подвижник имел большую власть в Совете, и эта экспедиция была предпринята по его настоянию.

Сохранит ли он свое влияние, когда они вернутся?

Сам Талабан давно уже не питал никаких надежд, но четко исполнял полученные приказы: доставить подвижника с вагарской командой на лед, обеспечить их безопасность и через три месяца вернуться назад.

За четыре последних года это была уже седьмая экспедиция, пытающаяся добиться Приобщения, и тремя из них командовал Талабан. Все попытки заканчивались провалом, и от этой он тоже не ждал успеха. Большинство советников полагали, что Приобщение невозможно. Ро спорил с ними, обзывая их жалкими пораженцами. Его враги, в которых он не имел недостатка, вложили свои средства в последнюю экспедицию с прозрачной целью посрамить Ро, но подвижника это, видимо, не беспокоило.

Талабан перевел взгляд на голую равнину. В горах на востоке по-прежнему жили номады, дикий и свирепый народ. Имея в своем распоряжении всего двадцать солдат, Талабан совсем не желал принимать бой в холодном пустынном краю.

Эти земли, некогда столь прекрасные и плодородные, теперь изобиловали опасностями, и номады были лишь одной из них. Во время предыдущей экспедиции на рабочую команду напали саблезубые – они убили трех вагаров и утащили четвертого с собой. Талабан отбил этого последнего, сразив зверя, но у человека была порвана паховая артерия, и он истек кровью. Еще здесь водились кралы; их не видели со времен первой экспедиции, и Талабан с ними ни разу не сталкивался, но рассказы о них ходили страшные. Очевидцы говорили, что эти существа покрыты белым мехом наподобие снежных медведей, а лица у них почти человеческие, хотя и зверски злобные. Росту в них будто бы больше семи футов, и передние лапы очень длинные. Нападая, они опускаются на четвереньки и пускают в ход когти и зубы.

Последней, но отнюдь не самой малой угрозой были стада мамонтов, блуждающие в восточных лесах. Косматые шкуры защищали их от холода, а бивни, доходящие порой до десяти футов, делали опасными противниками. Даже саблезубые избегали мамонтов и охотились только на отставших от стада животных.

Сейчас огромная равнина казалась пустой. Талабан посмотрел на своего помощника Метраса, стоящего шагах в шестистах восточнее. Тот раскинул руки в стороны, показывая, что тоже ничего не заметил.

Талабан уловил какое-то движение на море. Сначала он подумал, что это корабль, но потом увидел спину голубого кита, который вынырнул и снова ушел под воду. Ему снова вспомнились слова вагарского пророка. Теперь он знал, что это правда, и кит в самом деле сшиб корону с Монумента, когда чудовищная волна обрушилась на Параполис. Любопытно, уцелел ли сам пророк.

В заливе со свернутыми парусами стоял на якоре «Седьмой змей». Даже в этих тихих водах огромный черный корабль выглядел неустойчивым: слишком высокий корпус, слишком низкая осадка. Талабан со вздохом запахнул черный шерстяной плащ и стал спускаться с холма. Трое вагаров, дожидаясь шлюпки, съежились под валунами. Несмотря на свои белые шубы и овчинные сапоги, они посинели от холода. Талабан присел рядом с ними.

– Когда-то здесь росли виноградники, – сказал он, – а на севере было озеро, где стоял дворец Верховного Аватара. Ребенком я плавал в этом озере, и солнце обжигало мне плечи докрасна.

– Теперь то озеро стало льдом, господин, – ответил один из вагаров, дыша себе на пальцы. – Все стало льдом. – Он говорил монотонно, не глядя на Талабана.

– Еще два дня, и мы отплывем в город. – Слова Талабана не взбодрили вагаров, и он отошел от них к воде. У берега плавали льдины. Талабан подал знак рукой, и с корабля тут же спустили серебряную лодку.

Она скользила по воде без весел и паруса, и Талабан видел у руля сгорбленную фигуру Пробного Камня. Холод пробирал до костей. Трое вагаров прибежали на берег и полезли в лодку вслед за Талабаном.

– Совсем закоченели. – Пробный Камень с ухмылкой откинул капюшон и высвободил свои черные косы. – Номады близко, – сказал он, постучав себя по носу. – Я их чую.

Вагары напряглись, и их глаза наполнились страхом. По крайней мере о холоде забудут, подумал Талабан.

– Как близко? – спросил он.

– Полдня от нас. Конные, человек двадцать. Охотятся на мамонтов. Завтра будут здесь. Ближе к сумеркам.

– И ты все это чуешь? – спросил один из вагаров.

– Хорошее чутье. – Пробный Камень, подмигнув, погладил свой длинный крючковатый нос. – Сам увидишь. Завтра, как стемнеет.

Талабан снова махнул рукой, и серебряная ладья заскользила к кораблю. Пробный Камень, сидя у руля, направлял ее. Талабан смотрел на высокий нос корабля, на его угловатые линии. Недавно поставленные мачты, совсем изуродовавшие судно, были печальной необходимостью. Семьдесят лет назад их боевые корабли бороздили моря и океаны, наносили на карту новые земли и обеспечивали мир. Теперь остался один «Седьмой змей» с почти опустевшим силовым сундуком, обезображенный неуклюжими деревянными мачтами. Раньше он рассекал волны, как гигантский дельфин, теперь барахтался, точно больной кит, держась поближе к берегу и опасаясь каждой волны, грозящей его перевернуть.

Ладья подошла к кораблю. Пробный Камень закрепил брошенные с палубы концы на носу и корме. Талабан поднялся по трапу на среднюю палубу, ответил на приветствие одетых в черное матросов-вагаров и прошел в свою каюту.

Внутри он скинул плащ, отстегнул пояс с мечом и протянул руки к жаровне под кормовыми окнами, содрогаясь от удовольствия. Он всей душой ненавидел холод, хоть и переносил его лучше большинства людей. Через приоткрытое бортовое окно в каюту проникал свежий воздух, унося неприятный запах тлеющего угля. Талабан с тоской посмотрел на кристальные шары, вделанные в стену. Раньше они давали и тепло, и свет, в зависимости от того, что требовалось, но в сундуке осталось слишком мало энергии, и Талабан не смел включать их. Он сел за письменный стол из полированного дуба, наслаждаясь мягкостью глубокого кресла.

Закрыв глаза, он снова представил себе дворец Верховного Аватара, палящее солнце, аромат виноградников. Он прожил там некоторое время, работая над картами, которые вчерне составил годом раньше. Тогда сместили с поста подвижника Ану, и Талабана послали допросить его и решить, не представляет ли он опасности для государства.

Следствие производилось в доме Ану на окраине города. Ану, вечно молодой, как все аватары, встретил Талабана приветливо, и они сидели в саду в компании дурачка, который пускал слюни и тупо глядел в пространство. Дурачок тоже был аватаром, но ему по причине слабоумия не разрешалось красить волосы в синий цвет и носить другие знаки различия. Его присутствие стесняло Талабана, особенно по контрасту с Ану. Подвижник, среднего роста, стройный, с правильными чертами лица, держался вполне дружелюбно, но от него исходило почти осязаемое сияние – что-то не от мира сего, привлекающее и пугающее одновременно. Сходное чувство Талабан испытывал, глядя вдаль с горной вершины – почтение вкупе с глубоким смирением.

Ану улыбнулся и спросил:

– Почему он так тебя беспокоит?

Талабан улыбнулся в ответ и решил быть честным.

– Откровенно говоря, меня прислали сюда удостовериться в вашем собственном душевном здоровье – заниматься этим в присутствии идиота кажется мне несколько странным.

– Хороший повод для спора, Талабан. Что делает человека идиотом? Тоген не умеет одеваться сам и скорее всего умрет с голоду, если о нем не позаботиться. Он не разбирается в политике, и если послать его на рынок, он заблудится на полпути. Однако скажи мне: на какой науке зиждется наша цивилизация?

– На математике, – ответил Талабан.

– Совершенно верно. Вот тебе задачка: извлеки квадратный корень из 4 879 625.

Не успел Талабан даже приступить к решению, слабоумный, не меняя выражения лица, произнес:

– Две тысячи двести восемь запятая девять восемь семь три два четыре пять четыре пять.

Ану захлопал в ладоши.

– А квадратный корень из этого числа, Тоген?

Слабоумный снова ответил без промедления:

– Сорок запятая шесть девять девять восемь.

– Как он это делает? – спросил Талабан.

– Понятия не имею, но он был мне очень полезен последние шесть лет. Так кто же он, Талабан, – идиот или гений?

– Видимо, и то и другое. Поэтому оставим его душевное здоровье в покое и займемся вашим.

– Как тебе угодно.

– Вы проповедует ересь, подвижник. Что вы можете сказать в свое оправдание?

– Мои действия не нуждаются в оправдании – но вернемся к математике. Я занимаюсь этой наукой почти восемьсот лет. С ее помощью я хорошо послужил аватарам в области архитектуры, путешествий и коммерции.

– Этого никто не оспаривает, подвижник. Я сам пользовался вашими звездными картами в своих путешествиях. Но сейчас речь не об этом.

– Именно об этом. Наша история насчитывает тысячу лет, Талабан, но что у нас впереди? Катастрофа. Я вычислил, что наша планета через равные промежутки времени испытывает катаклизм – можешь назвать это концом света, если хочешь. Я изучал древние летописи. В последний раз такое событие почти наверняка имело место около одиннадцати тысяч лет назад – и я уверен, что в ближайшие два года оно повторится. С помощью Тогена я хочу определить этот срок более точно. Нам придется проститься со всем, что мы знаем, – и с очень многим из того, что мы любим. Через несколько лет этот садик будет погребен под толщей льда. Если не принять надлежащих мер, то цивилизация, которую мы принесли этой планете, быстро изгладится из памяти.

– Я слышал о ваших предсказаниях, подвижник. Вы пользуетесь такой репутацией, что теперь даже вагарские пророки предсказывают конец света.

– Это ты уклоняешься от сути, а не я, – покачал головой Ану. – Они предсказывали конец света задолго до того, как я взялся за свои вычисления. Именно их пророчества побудили меня приложить к этой задаче свои знания и опыт.

– Но ваши выводы расходятся с общепринятым мнением, хуже того – с мнением самого Верховного Аватара. Вы ведь могли и ошибиться.

– Нет, Талабан, я не ошибаюсь, – с грустью ответил Ану. – Я отдал бы все, что имею, даже собственную жизнь, за возможность такой ошибки. Я знаю, как это произойдет. Солнце встанет на западе, моря выплеснутся из берегов, и здесь не останется камня на камне. – Ану вздохнул и добавил с печальной улыбкой: – Верховный Аватар либо убьет меня, либо объявит вне закона. В последнем случае меня лишат всех прав, доходов и постов, но и тогда я не перестану проповедовать ересь, как ты выражаешься. Я постараюсь собрать как можно больше наших людей и поведу их на север – далеко на север. Мы заложим там новые поселения и с помощью Истока переживем катастрофу. Не знаю, достаточно ли нас наберется, чтобы восстановить погибшую цивилизацию.

Талабан доложил о беседе с подвижником Совету. Кое-кто потребовал смерти Ану, но Талабан выступил против такого решения. Ожесточенные дебаты продолжались несколько дней. Подвижник Ро был решительным сторонником смертного приговора, и его поддерживал Верховный Аватар. Последний, к счастью, переменил свое мнение и лишил Ану гражданства. Имущество подвижника конфисковали и запретили ему появляться на улицах Параполиса. Ану перебрался на земли Храма, где жил подаянием немногих друзей, сохранивших верность ему, и продолжал предостерегать о грядущей катастрофе.

Его мрачные пророчества получили широкую огласку среди населения, но Совет по-прежнему осмеивал их.

Ану, сдержав обещание, уточнил свои расчеты и назначил катастрофу на восьмой или девятый день лета тысяча восемьсот третьего года.

Два года и четыре месяца спустя, в девятый день лета, Талабан, отплывший на «Седьмом змее» в экспедицию на дальний северо-запад, стал свидетелем крушения мира. Корабль стоял на якоре в бухте, и разведчики Талабана возвращались из поездки на берег. День близился к закату. Талабан стоял на верхней палубе и смотрел, как серебряная ладья идет к кораблю. Минувший день был ясным, свежим и холодным. У берегов еще держался лед, и крепкий бриз овевал палубу. Люди из ладьи поднялись на борт, и Талабан направился к своей каюте. Солнце почти скрылось, облака над западными горами горели красно-золотым заревом. Талабан задержался, чтобы полюбоваться закатом. Внезапно ветер усилился, и непонятно откуда сорвался шторм. Он гнул деревья на берегу и нес тучи по небу. Корабль накренился, Талабана швырнуло на дверь каюты. Яркий свет озарил «Змея», и Талабан увидел, как солнце встает заново. Он замер, как пораженный громом. Вахтенные подняли крик, созывая всех остальных поглядеть на невиданное чудо, а Талабан вспомнил слова Ану: «Солнце встанет на западе, моря выплеснутся из берегов, и здесь не останется камня на камне».

Заслонив рукой глаза, Талабан смотрел на запад. Мыс, который им предстояло нанести на карту, был узкой полоской земли миль двадцать шириной. По ту сторону горной цепи лежал океан. Над горами клубилась темная масса наподобие штормовых туч.

«Моря выплеснутся из берегов».

Высота гор составляла около двух миль, волна над ними была в полтора раза выше – и неслась прямо на бухту.

Впервые в жизни Талабан испытал приступ панического ужаса. Прикованный к месту, он смотрел, как захлестывает небо гигантская волна. Его сердце отбило с дюжину ударов, а он все стоял, беспомощный перед лицом неотвратимой гибели. Матрос на нижней палубе закричал и упал на колени, прикрыв руками голову. Его ужас отрезвил Талабана, как порыв холодного ветра. Поборов собственную панику, капитан бросился в рубку, вставил силовые кристаллы в черную панель и резко повернул штурвал. Черный корабль помчался в открытое море. В миле от берега Талабан снова развернул судно, поставив носом к волне. Вал накатил, поднимая корабль все выше к небу – казалось, что «Змей» вот-вот взлетит в облака. Ураганный ветер сорвал с палубы нескольких матросов.

Корабль поднимался, и Талабан выжимал всю энергию из корабельного сундука. «Змей» замедлил ход и стал крениться. Талабан вцепился в рулевую панель. С головокружительной высоты нескольких миль он видел исчезающие под водой острова. Если бы корабль перевернулся, он соскользнул бы вниз, и ревущая водяная гора погребла бы его под собой. Талабан снова завертел штурвал, пытаясь выровнять «Змея».

Один кристалл на панели треснул, другой разбился, но корабль перестал крениться и остался на плаву позади огромной волны.

Мир, знакомый Талабану, погиб, но сам он остался жив.

В каюту вошел Пробный Камень, и Талабан открыл глаза. Туземец, небрежно отсалютовав капитану, плюхнулся в другое кресло. Крепкий, коренастый, с мощными плечами и толстой шеей, он заплетал свои сальные черные волосы в две косы. Он уже два года служил у Талабана разведчиком, но отказывался принять вагарское гражданство и по-прежнему носил черный, украшенный костяными пальцами кафтан своего племени. В его зеленых глазах светился озорной огонек.

– Шмыгают, как белые зайцы, – сказал он. – Роются во льду. Думаешь, на этот раз они найдут то, что ищут?

– Может, найдут, а может, и нет, – пожал плечами Талабан.

– Столько золота! Можно купить большой дом. Даже усадьбу. Зря пропадает.

Талабан не мог не согласиться с ним. Вбивать золотые стержни в лед – дорогое удовольствие, а толку от этого пока что чуть.

– Эти номады нападут на нас? – спросил он.

Пробный Камень в свою очередь пожал плечами.

– Кто знает? Они крутые парни. Будут драться, если увидят золото. Они больше не боятся аватаров. Знают, что ваше волшебство умирает. Знают, что лед убил Империю.

– Ранил, – поправил Талабан. – Убить Империю нельзя. Мы слишком сильны. – Талабан говорил по обязанности, сам не веря в свои слова. – И не нужно высказывать подобные мысли вслух. Я не хочу, чтобы тебя положили на кристаллы.

– Сказать тебе честно? – Талабан кивнул, и Пробный Камень подался вперед. – Вы, аватары, как лоси, окруженные волками. Вы еще сильны, но скоро волки разорвут вас. Они это знают, и вы знаете.

– Ну, хватит откровенных речей, дружище. Меня ждут дела. Возвращайся через час и приводи с собой подвижника.

– Сначала принесу еды. И угля.

– Даже родная мать так не заботилась обо мне, как ты.

– Приходится. Иначе ты умрешь и не сдержишь слова.

– Я всегда выполняю обещания. И не забываю их.

Пробный Камень пристально посмотрел на капитана своими зелеными глазами и вышел.

Талабан открыл судовой журнал, чтобы сделать запись о минувшем дне. Когда стемнело, он зажег лампу. Стены каюты за долгие годы сильно закоптились от ламп и жаровни. Может быть, кораблю тоже стыдно за свое бессилие и утрату былой красоты? «Экий ты романтик», – сказал себе Талабан.

Закончив запись, он разделся и прошел в маленькое святилище рядом со спальней. Из бархатной сумки под окном достал три кристалла, разложил на ковре, встал на колени лицом к окну и широко раскинул руки. Сделав глубокий вдох, он собрал свою внутреннюю силу, закрыл глаза и взял первый кристалл, белый и прозрачный, как лед. Он приложил камень ко лбу и медленно, нараспев произнес молитву. Транс углубился. Талабан осторожно расслабил напряженные мускулы на плечах и шее, отложил первый кристалл и взял второй. Этот, голубой, он приложил к сердцу. Сила камня, проходя сквозь кожу, насыщала кровь, заставляя ее быстрее бежать по жилам. Последний кристалл, зеленый и самый крупный, Талабан приложил к животу и произнес другие слова – молитву Верховного Аватара. Зеленая энергия пронизывала его внутренние органы, исцеляя и обновляя их. Почки и печень откликнулись болью, но она тут же прошла. Талабан встал и убрал кристаллы в черный бархатный мешок.

Зеленый, он знал, почти разрядился. Сколько времени он уже не подпитывал его? И что его останавливало? Не желая думать об этом, Талабан зажег вторую лампу и подошел с ней к высокому зеркалу в спальне. Гладкое молодое лицо светилось здоровьем, на поджаром теле четко выделялись мускулы. Только глаза были старые, полные мрачных дум. Их взгляд тревожил Талабана, и он отвернулся.

Переодевшись в чистое – черные шерстяные штаны и рубашку из серебристого атласа, он надел сухие сапоги и вернулся к письменному столу. Пробный Камень поставил там тарелку с солониной и свежий хлеб. Жаровня, куда туземец подбросил угля, светилась красным огнем. Талабан открыл заднюю дверь каюты и вышел на балкон. Холод охватил его, впрочем, после душной каюты это было даже приятно. Вагарская команда уже ушла с ледника, но Талабан различал блестящие при луне серебряные пирамидки. А подо льдом скрывались золотые стержни, ищущие соединения с Большой Линией.

Лоси, окруженные волками… Нет, не лоси – скорее дракон в окружении львов. Они держатся на расстоянии, опасаясь изрыгаемого драконом пламени, а он страшится их клыков и когтей… и надеется, что они не узнают, как мало осталось в нем огня.