Текст книги "Эхо Великой Песни"

9

Имя ему было Молодой Старец, ибо он родился старым и молодел с годами. И он был мудр, ибо на плече его лежала рука Отца Всего Сущего. Он знал весь мир и знал, сколько звезд на небе, и не было для него тайн ни в прошлом, ни в будущем. Однажды он заплакал, и слезы его, как дождь, затопили всю землю. Другие боги пришли к нему и спросили, отчего он плачет, но он не сказал им.

Из Полуденной Песни анаджо

На следующее утро Ану с помощью своего любимого ученика Шевана поднялся на три пролета в башню. Высокие закругленные окна выходили на все четыре стороны света, и Ану подошел к восточному. Устье Луана сверкало на солнце, на том берегу виднелись мраморные башни Пагару.

– Вы сожалеете о своем решении, учитель? – спросил Шеван.

– Я о многом сожалею, – сказал Ану и добавил тихо: – Слишком быстро строили.

– Что строили, учитель?

– Пагару был первым поселением, городом-крепостью. Когда мы впервые пришли сюда шестьсот лет назад, все местные племена воевали друг с другом, и нам пришлось строить быстро, пока они не поняли, какую угрозу мы для них представляем. Стены поставили за две недели. Слишком, слишком быстро. Они не так крепки и не так приятны на вид, как могли бы быть. Эгару построили сто лет спустя, и он гораздо крепче. За ним, как жемчужины вдоль побережья, возникли другие. Бория долго была моим любимым городом. Там жили художники и поэты, замечательные люди. И философы тоже. Много счастливых вечеров я провел, сидя с ними на белом песке и споря о смысле жизни. Ты был в Бории?

– Да, учитель. Я получил там образование.

– Ах да, забыл. Ты знаешь, что это был последний город, построенный с помощью Музыки?

– Да, вы мне говорили. Много раз.

– В Пейкане и Кавале я никогда не бывал. Слышал только, что они некрасивые и убогие.

– Это торговые города, учитель, и аватаров там мало. Они действительно непривлекательны.

Ану перешел к западному окну и прищурился, глядя на море.

– Вот откуда придет к нам враг, Шеван. С дикого западного континента. Мы нанесли на карту его берега, но в глубь суши так и не проникли. Боюсь, это было нашей ошибкой. Много, много ошибок мы совершили.

Он вздохнул, перешел к южному окну и умолк, глядя серыми глазами в далекую даль.

– Все могло быть так хорошо… Ни болезней, ни голода, ни смерти.

– Мы победили все это, учитель, – заметил Шеван.

– Вот именно, мы. Пятьсот человек. Больше половины мира дрожит под ледяным одеялом, тысячи голодают, миллионы умирают до срока. Но мы, пятьсот человек, владеем ключами от врат бессмертия. И хорошо охраняем свои знания.

– У нас нет выбора. Варвары не готовы воспринять эти знания.

Старец издал смешок и опустился в широкое кожаное кресло.

– Не готовы, говоришь? Это верно. Мы об этом заботимся. Мы не делаем ничего, чтобы их подготовить, – напротив, укрепляем в них веру в наше божественное право на вечную жизнь.

– Разве это не так? Разве мы не избраны свыше?

– Может быть. А может, избранниками были те, что жили до нас. Я не знаю. Одно верно: я самый старый из всех живущих в этом мире людей. На будущий год мне стукнет две тысячи. Что ты об этом думаешь?

– Я благодарю за это Исток, учитель.

– А я вот порой не знаю, благодарить Исток или проклинать. – Ану разложил на столике кристаллы, и они заиграли на солнце. – Скажи мне, что ты видишь?

Шеван сел напротив, пристально глядя на камни – белый, голубой и зеленый.

– Вижу, что голубой разряжен почти наполовину, но заряд белого и зеленого почти не истрачен. Что еще я должен видеть, учитель?

– Погибшие души и математику вечности, – печально ответил Ану.

– Я не понимаю, учитель. Какое отношение имеет математика к душам?

– Вселенная основана на математике. Совершенство в кажущемся хаосе. Но сейчас не время давать уроки, Шеван. Оставь меня: я должен снова стать молодым.

Вирук не сомневался в святости подвижника Ану. Сам Бог предупредил этого человека о грядущей катастрофе. Ану говорил об этом в храме Параполиса, и семнадцатилетний Вирук видел, как его осмеивали и поносили за это. Когда подвижник закончил проповедь и стал сходить по ступеням Храма, Вирук перехватил его и спросил:

– А как Он говорил с вами?

Ану повернулся, внимательно посмотрел на юношу и ответил:

– С помощью Математики.

Вирук был разочарован, потому что с ним самим Исток говорил по-настоящему, тихим шипящим голосом.

– Я не понимаю, – сказал он.

– Пойдем со мной, – позвал Ану, и они вместе пошли через Олений парк. Ану пояснил, что в древних летописях говорится о великом бедствии, когда звезды на небе сместились и солнце взошло на западе. – Это цикл, – сказал Ану, – и очень скоро то же самое случится снова. Нынешним летом. Вычисления заняли у меня два столетия, но теперь я, как мне кажется, определил время с точностью до нескольких недель.

– Как же вы думаете пережить конец света? – спросил Вирук.

– Я полагаю, что наша колония на дальнем севере избежит худшего, и надеюсь увести тысячу наших собратьев на берега реки Луан.

– Бог и со мной говорит, – признался молодой Вирук.

– Тогда спроси его, как тебе следует поступить.

– Он мне не отвечает. Просто говорит, что надо делать. Я ничего не знаю о северной колонии. Что это такое?

– Край враждебных дикарей. Подумай хорошенько, прежде чем решиться идти туда. Боюсь, что путь будет труден и полон опасностей. На нас станут нападать туземцы и дикие звери.

– Я иду с вами, – без промедления ответил Вирук.

В числе двухсот других аватаров он отправился в путь, который, как и предсказывал Ану, оказался опасным, но Вируку доставил громадное удовольствие. На них нападали трижды. Каждый раз Вирук убивал множество врагов и смотрел, как содрогаются их тела. Он испытал разочарование, когда весть о том, что аватаров лучше не трогать, разошлась по всем племенам и нападения прекратились.

На четырнадцатый день лета они добрались до первого из пяти городов.

Затем настало крушение мира, и Ану стали называть Святым Мужем.

Наряду с его пророчеством оправдалось и то, что Исток говорил Вируку. «Убивай во имя мое, – говорил юноше тихий голос, – и ты познаешь радость».

Вирук познавал эту радость все последние семьдесят лет. Он чувствовал себя связанным с подвижником Ану, ибо они оба выполняли волю Высшей Сущности.

Когда он уезжал из деревни Пасепты, на душе у него царил покой. Не глядя на селян, которые низко кланялись ему, он выехал за ворота и направился на северо-восток, к границе с грязевиками. Он надеялся встретить там другие разбойные отряды и отправить еще немного душ в огненный зев Истока.

Страха он не испытывал. Он чувствовал себя бессмертным, непобедимым и думал о том, как хорошо быть святым.

Софарита полагала, что хорошо разбирается в людях. Она знала, как мужчины в их деревне ухаживают за женщинами, и видела порой, как они дерутся после попоек в деревенском собрании. Видела, как они горюют и радуются, и думала, что мужской ум не таит для нее загадок.

Теперь она поняла, что заблуждалась.

Родители ждали ее в маленьком домишке тети Киару, и она побежала туда.

Вся семья собралась у стола. Киару, как всегда, ткала очередной ковер, ее худой, малорослый, изнуренный работой муж смотрел в окошко, трое малых детей играли на полу.

– Он вылечил меня! – выпалила Софарита. – Сказал, что у меня рак и я умираю, а потом приложил мне к груди кристалл и вылечил. Теперь я буду жить. – Ослепленная радостью, она не замечала застывших лиц своей родни.

– Тебе бы дома сидеть, – промолвил наконец Бекар, – а не трубить по деревне о своем позоре.

– Позоре? – повторила ошеломленная Софарита. – В чем он, мой позор? Я сделала то, что ты мне велел.

– Порядочная женщина после такого ушла бы и спряталась, – сказал отец, не глядя на нее. – А не плясала бы на улицах, как шлюха.

Ей стало казаться, что она спит и видит сон. Ничего не понимая, Софарита перебирала в памяти отцовские слова. Наконец до нее дошло, что он обозвал ее шлюхой, и ее охватил холодный гнев. Бекар всегда был резок, но до сих пор она считала его честным человеком.

– Так, значит, я шлюха? – дрожащим голосом заговорила она. – Ты приходишь ко мне и просишь, чтобы я легла с ним ради нашей деревни. А когда я через силу соглашаюсь и делаю это, ты обзываешь меня шлюхой? Кто же ты-то тогда, отец? Сводник? Поставщик шлюх?

Он с ревом вскочил на ноги и ударил дочь кулаком по лицу, отшвырнув ее к стене. Софарита без чувств соскользнула на пол.

Очнулась она на кровати тети Киару с сильной головной болью. Мужчин в доме не было.

– Ну-ну, дитятко, – говорила, смачивая ей лоб тряпицей, Киару. Полное, обычно веселое лицо тетки казалось осунувшимся и встревоженным.

Софарита со стоном села, и к ней подошла мать.

– Ну как ты, Тиа? Очень больно?

Софарита покачала головой. Разве могла она описать свою душевную боль? Бекар порой держался холодно, но никогда еще не поднимал руки на своих детей. Она спустила ноги с кровати и попыталась встать, но голова у нее закружилась, и она повалилась обратно.

– Все пройдет, – ласково проговорила Киару. – Гнев минет, и твой отец простит тебя.

– Простит? – повторила Софарита, но тетка как будто не заметила резкости ее тона.

– Ну конечно, милая. Все будет хорошо.

– Он сам велел мне сделать это, – сказала Софарита матери. – Как он мог так меня оскорбить?

– Тебе это пришлось по вкусу, Тиа, – вот что его обидело.

Софарита всматривалась в лицо матери, ища хоть чего-то, что говорило бы «я не это хотела сказать», но ничего не находила.

Она снова попробовала встать – на этот раз успешно – и прошла к маленькому овальному зеркальцу рядом с кроватью. Правый глаз заплыл, на щеке багровел кровоподтек. Она вышла на улицу и направилась к домику, где они жили с Верисом.

Там она достала из сундука свои сбережения – двадцать шесть серебряных монет в полотняном мешочке. Повесила мешочек себе на шею, спрятав под белым платьем, и уложила в котомку свое второе платье. Черная лошадка Вериса стояла в конюшне за домом. Софарита наскоро собрала еду: ковригу свежего хлеба, ломоть зажаренного в меду окорока, завернула в муслин кусок сыра и пошла седлать лошадь. Она долго возилась с уздечкой, но в конце концов справилась.

До Эгару тридцать миль – засветло туда не добраться.

Она взяла в кухне охотничий нож Вериса с длинным кривым лезвием и рукояткой из оленьего рога, прицепила ножны к поясу и надела черный плащ с капюшоном.

Верис научил ее ездить верхом. Софарита выехала на главную улицу деревни, ведущую к воротам.

Бекар выскочил из своего нового дома, крича, чтобы она остановилась, и Софарита повернула лошадь.

– Куда это ты собралась? – загремел отец. На улице стала собираться толпа.

– Туда, где порядочных женщин не вынуждают ложиться с чужаками, – громко и звонко ответила Софарита. – Туда, где отцы не отдают своих дочерей первому встречному с мечом на поясе.

Бекар побагровел:

– А ну слезай, пока я сам тебя не стащил.

Софарита не спеша достала из ножен охотничий нож.

– Если подойдешь, убью.

Бекар стоял, хлопая глазами, на виду у односельчан. Софарита не испытывала к нему жалости.

Его могучие руки повисли так, словно вся сила ушла из него.

– Прости меня, Тиа.

– И ты меня.

– Останься с нами. Я заглажу свою вину, и мы снова будем друзьями.

– Не будем мы друзьями, потому что никогда больше не увидимся.

Софарита выехала за ворота и двинулась на запад, где садилось солнце.

Вирук ехал вдоль Луана несколько часов, но вражеских всадников не встретил, и ему стало скучно. На том берегу стояли глинобитные хижины грязевиков. Эти туземцы размножаются, как вши. Будь на то воля Вирука, он привел бы сюда войско и стер бы их с лица земли. Слишком много людишек развелось в этом краю – пора прореживать.

Подвижники толкуют о переселении племен – это, мол, вызвано обледенением, которому подверглось больше половины планеты. Северные племена, чтобы выжить, движутся на юг, южные кочуют на север.

Никаких урожаев не хватит, чтобы прокормить всех.

Близились сумерки. Низкорослый конек устал и спотыкался, когда Вирук поднялся на последний холм перед старым каменным мостом. Река здесь сужалась. Вирук спешился и стал наблюдать за окрестностями – авось удастся еще хоть кого-нибудь убить, – но никого не было видно.

Потом показался старик, ведущий двух волов, запряженных в тяжело нагруженный фургон. В повозке сидел ребенок с золотистыми кудряшками. Колеса загрохотали по мосту. Невелико удовольствие убить такого старикашку, но лучше мало, чем ничего. Вирук сел на усталого конька и поехал вниз.

Старик не сразу заметил его, а когда заметил, то помахал и приветливо улыбнулся:

– Добрый вечер, господин.

– Добрый, – сказал Вирук. На старике был длинный кафтан из темно-синего бархата, седые волосы на лбу придерживал золотой обруч с вкраплениями янтаря. – Скажи-ка, любезный, кто позволил тебе разъезжать по аватарским землям?

– Я торговый человек, господин. Везу десять бочек хорошего вина подвижнику-маршалу и имею грамоту с его собственной печатью, разрешающую мне проезд. Хорошо, что вы мне встретились, господин. Боязно ехать – времена-то нынче тревожные.

Вирук спешился.

– Покажи мне свою бумагу. – Старик достал пергамент, и Вирук рассмотрел его – пропуск был подлинный.

– Конь у вас устал, господин, – заметил старик. – Не угодно ли сесть в повозку? Сиденья у меня удобные, а внизу лежит бутыль с вином. Уверен, что напиток придется вам по вкусу.

Вирук смотрел на него и представлял, как застынет улыбка на его губах, когда кинжал перережет его тощую шею. Аватар еще немного поиграл с мыслью зарезать торговца, но воздержался. Если убить его, придется править волами всю дорогу до города, сидя позади их широких задов. Один как раз в это время уронил навоз на дорогу, и вонь пошла страшная.

– Ладно, трогай. – Старик повел упряжку дальше, а Вирук привязал коня к заду повозки и залез внутрь. Ребенок, девочка лет семи, улыбнулся ему.

– А у тебя волосы синеют.

– Если будешь приставать ко мне, малява, оторву тебе ногу и отколочу тебя ею до смерти.

– Так нехорошо говорить, – с веселым смехом пожурила его девочка.

Вирук нагнувшись, нашарил бутыль с вином.

– В ящике под сиденьем есть медные кубки, – крикнул ему старик.

Вирук вытащил кубок, отколупнул воск с горлышка и налил. Вкус вина, вопреки ожиданиям, приятно удивил его, изменив настроение к лучшему.

– Почему у тебя волосы синие? – не унималась девочка.

– Потому что я бог.

– Нет, правда?

– Правда.

– А чудеса ты умеешь творить? Можешь вернуть слепому зрение? Или оживить мертвого? А знаешь, почему волу не надо заднее место подтирать?

Вирук допил вино и снова наполнил кубок. Старик взобрался на козлы рядом с девочкой.

– Их надо было перевести через мост, господин. Они не любят шума воды.

– Он говорит, что он бог, батюшка, а про волов не знает.

– Тише, дитя. Не докучай господину своей болтовней.

– Сдаюсь, – сказал Вирук. – Почему волу не надо подтирать заднее место?

– У него две кишки: одна наружная, другая внутренняя. Внутренняя вылазит наружу и… как это…

– Втягивает, – подсказал старик.

– Втягивает лишнее обратно внутрь. Вот грязи и нету.

– Я унесу это с собой в вечность, – сказал Вирук.

– Ну так что, умеешь ты оживлять мертвых?

– Скорее наоборот, – смакуя вино, ответил Вирук.

– Как это – наоборот?

– Этот господин – воин, Шори. Он защищает нас от недобрых людей. А теперь помолчи. Забирайся в свой уголок и поиграй там.

Девочка перелезла через спинку сиденья.

– Стар ты уже, чтобы детей заводить, – сказал Вирук.

– Да, господин, это вы верно подметили.

– Откуда едешь?

– Из Рен-эль-гана, господин. Мои виноградники там, поблизости.

– Я слышал об этом месте.

– Теперь нас немного осталось. Человек пятьдесят. Но мы больше не подвергаемся гонениям – думаю, аватарские господа простили нас.

История племен Вирука никогда не интересовала. Эти недочеловеки вечно дерутся друг с другом. Вино нагоняло дремоту. Вирук тоже перелез назад, отодвинул в сторону девочкиных кукол и улегся.

Солнце закатывалось, и он, засыпая, почувствовал, как прильнуло к нему теплое детское тельце.

Дети всегда к нему липнут. Странное дело – он-то их терпеть не может.

10

Солнце заходило, и Бору остановил упряжку около узкого, впадающего в Луан ручья. Поставив тормоз, он забрался в фургон и стал смотреть на спящего аватара.

«Я бы запросто мог сейчас перерезать тебе глотку», – думал он.

Его дочь Шори крепко спала, прильнув к аватару и сунув в рот большой палец. Будь аватар один, Бору убил бы его, но он боялся, что Шори проснется и у нее снова начнутся кошмары. Он укрыл девочку одеялом – при этом ему пришлось укрыть и ненавистного человека, спавшего с ней рядом. Бору, подавив ненависть, взял два мешка с овсом и пошел кормить волов.

Управившись, он развел среди камней костер и сел у огня, глядя на закат.

«Стар ты уже, чтобы детей заводить».

Бору погладил свою седую бороду. Кости у него ныли от ревматизма. Шори семь лет. Он не доживет до того, как она вырастет, не увидит ее в свадебном уборе. Бору стало горько, но он пересилил себя.

Ему было двадцать три, когда аватары взяли его в плен вместе с другими повстанцами. Их, двести человек, привели скованными во второй город, Пагару. Там они предстали перед судом. Бору никогда еще не бывал в городе. Увидев громадные дома, он даже бояться перестал на время. Он дивился широким мощеным улицам и храмам с колоннами, рыночной площади с фонтаном посередине, воде, бьющей на тридцать футов вверх. Он вырос в пустыне, где вода священна, и смотрел на фонтан с благоговением.

Зал суда тоже поразил его. Пленных вводили туда по десять человек и ставили перед высоким помостом, где сидели двое аватарских судей. Бору шел за Фиалом, сыном пекаря. Они дружил с детства и теперь все время переглядывались.

– Что они с нами сделают? – прошептал Бору.

Фиал пожал плечами.

Один из судей, худощавый, с синими до плеч волосами подался вперед. Его красная мантия переливалась искрами, голову покрывала серебряная шапочка с непонятными знаками.

– Вы обвиняетесь в преступлениях против империи, – он заглянул в свиток перед собой, – в незаконных сборищах, во владении мечами и другим оружием, а также в нападении на присутственное здание в деревне Асеп. – Он обвел бледными глазами закованных в цепи людей. – Один из вас должен ответить на эти обвинения. Ты, – костлявый палец указал на Бору, – будешь говорить за себя и своих сообщников.

– Каких слов вы от меня ждете? – спросил Бору. – Ваши законы нам не указ. Вы послали вооруженных людей на земли наших предков и объявили, что управляете нами. Мы воспротивились и продолжаем противиться. Как мы могли бы называться мужчинами, если бы смирились?

– Вот, значит, как ты решил защищаться? – сказал второй судья, лысый, с раздвоенной синей бородой. – Ты ставишь ваши права превыше прав аватаров? Мы принесли вам просвещение и закон. Мы показали вам, как можно спастись от голода, а вы платите нам за это мятежами и убийствами.

– Вы сами навязали нам свои дары. Мы вас об этом не просили. Аватара в нашей деревне мы всего лишь взяли в плен, хотя он убил трех наших людей. Банис-байя всегда были мирными земледельцами. Мы не воины, не убийцы. Мы свободные люди.

– Ошибаешься. Вы не свободные люди, – сказал второй судья. – Вы слуги аватаров, и слуги непокорные. Я нахожу твою защиту слабой и неубедительной. Твои друзья приговариваются к смерти. Ты, как выступавший от имени обвиняемых, по нашему обычаю не умрешь. Твой приговор – тридцать лет. Увести их.

Осужденных вывели из зала в длинный коридор. Аватарский стражник взял Бору за руку и через боковую дверь втолкнул его в узкую комнату, где стояли скамьи.

– Жди здесь. Когда тебя позовут, я приду за тобой.

Бору, ошеломленный приговором, не сопротивлялся. Время шло, и к нему в комнату поочередно ввели еще десятерых. Бору знал их всех, но они не разговаривали. Беда, обрушившаяся на банис-байя, не укладывалась в слова.

К середине дня троих увели, а в сумерках пришли за Бору.

Двое стражников доставили его в круглую комнату. Там было трое аватаров в синих шелковых одеждах, а в середине стоял каменный саркофаг, наполненный зелеными кристаллами, мерцавшими при свете ламп.

– Снимите с него цепи, – приказал один из аватаров в синем.

Цепи упали, и Бору распрямился. Он был молод, высок и силен, с волосами, как спелая пшеница.

– Полезай в саркофаг, – велел ему аватар.

– Зачем?

– Делай, что говорят. Это продлится недолго. Через час будешь свободен.

– Свободен? Меня приговорили к тридцати годам.

Стражники взяли его за руки и повели к каменному ящику. Он, стряхнув их, сам залез в саркофаг и сел на кристаллы.

– Теперь ляг, – велели ему. Бору повиновался, и аватары отошли назад. Камни впивались ему в спину. – Закрой глаза. – Он выполнил и этот приказ. Позади сомкнутых век заплясали до боли яркие огни, Бору затошнило, и он потерял сознание.

Через некоторое время – то ли час, то ли сутки спустя – он очнулся. Стражники извлекли его из саркофага и вывели, уже без цепей, на улицу.

– Ступай домой, – сказали ему.

В растерянности он сошел по ступеням суда на площадь с фонтаном. Спустившись, он почувствовал усталость, и это удивило его. Он сел на мраморный обод фонтана, его оросили водяные брызги. Он уперся локтями в колени и вдруг увидел с ужасом, что руки его стали тощими, как палки, а кожа на них – сухой и сморщенной.

– Тебе нехорошо, дедушка? – спросила молодая женщина, положив руку на его костлявое плечо.

– Я не дедушка. Я молодой, – ответил он скрипучим голосом.

– Извини. – Она пугливо взглянула за здание суда и поспешно ушла.

У него отняли тридцать лет.

Двадцатипятилетний Бору сидел, грея у огня старческие пальцы, и думал об аватаре, спящем в его фургоне.

– Я еще увижу, как тебе придет конец, – пообещал он. – И тебе, и всем вам.

Вирук проснулся, словно его толкнули. Он не хотел засыпать так крепко. Кто-то заботливо укрыл его одеялом – и хорошо сделал, потому что ночь была холодная. Старик, вспомнил Вирук. Приятно, когда недочеловек понимает, что такое уважение. Вирук сел, и девочка рядом с ним зашевелилась, но не проснулась. Он вылез наружу. Старик сидел у костра. На небе светили звезды и полная луна.

– Надеюсь, вы хорошо выспались, господин, – сказал старик.

– Отлично. Где это мы?

– Завтра к полудню должны быть в Эгару. Если вы отправитесь верхом, то приедете в город ранним утром. Я покормил вашего коня овсом, но он, боюсь, еще не отдохнул и быстро скакать не сможет.

– Как тебя звать, туземец?

– Бору, господин.

– Ты был любезен со мной, и я ценю твою учтивость.

– Пустое, мой господин. Рад был услужить вам.

– Верю. Ты нравишься мне, Бору, и я хочу сделать тебе подарок. – Вирук вынул из сумки зеленый кристалл и приложил его к груди старика. Бору оцепенел от страха. – Не бойся, ничего дурного с тобой не случится, – сказал Вирук, и Бору почувствовал, как ревматическая боль в спине и суставах утихает. – Ну вот, – улыбнулся аватар, – теперь ты стал на десять лет моложе. Используй эти годы с умом.

Бору встал и поклонился:

– Покорно благодарю, господин мой.

– Пустяки. – Вирук вглядывался в лицо Бору. – В твоей бороде появились пшеничные нити, да и волосы стали гуще. Пожалуй, ты получил назад даже больше десяти лет. Я не слишком хорошо умею пользовать кристаллами недочеловеков. Ну да ладно – радуйся!

– Я поистине рад, господин. Не знаю, как и благодарить вас.

– Да, это затруднительно, – широко улыбнулся Вирук. – Однако мне пора.

Он сел на коня и, не оглядываясь, поехал на запад.

Приятно все же быть богом.

Бору сказал правду – конь так толком и не отдохнул. Вирук, спеша вернуться в Эгару, прибег к помощи кристалла и пустил взбодрившегося конька галопом. Конь пал в полумиле от городских ворот, но Вирук успел соскочить с седла. Странность кристаллов в том, что четвероногим они не дают подлинной силы, а действуют лишь как кратковременные возбудители. Конь мог бы продержаться еще немного – неудача привела Вирука в раздражение.

Дома один из слуг сообщил, что подвижник-маршал срочно желает его видеть. Вирук вымылся, переоделся и поехал верхом во дворец Раэля.

Подвижник-маршал сидел над картами в своем кабинете наверху. Когда Вирук вошел, он тут же приступил к делу, не тратя времени на любезности:

– Джудон Партакийский созывает сход в Рен-эль-гане. Он хочет собрать все племена под свою руку и двинуться на наши города. Сделай так, чтобы он передумал.

– С удовольствием, – ответил Вирук.

Раэль отодвинул карты и встал.

– Насколько я понял, разбойничий отряд грязевиков ты уничтожил. Это хорошо. Плохо то, что ты отправил Аммону это свое послание. Остается надеяться, что у посланника хватит ума не послушаться тебя.

– Какая разница? – пожал плечами Вирук. – Все равно нам придется когда-нибудь драться с ними.

– Неплохо бы подождать с этим, пока Талабан не вернется с заряженными сундуками.

– Значит, подвижник Ро добился успеха? Какая приятная неожиданность!

– У этой неожиданности две стороны. Они зарядили четыре сундука, один оставили пустым и один потеряли. Хуже всего то, что там произошло извержение вулкана. Линия порвана, и если мы не найдем новый источник, то через несколько лет останемся вообще без энергии.

– За несколько лет много чего может случиться. Но скажите, маршал, как мне заставить Джудона передумать?

– Оставляю это на твое усмотрение.

– Хорошо. Считайте, что это уже сделано.

– Тебе понадобится быстрый конь, а быстрее моего Пакаля нет никого. Обращайся с ним бережно. Я хочу получить его назад.

– Положитесь на меня.

– Хорошо. Теперь доложи о вашей стычке с грязевиками и не пропускай ничего.

Вирук рассказал все вплоть до вынужденного самоубийства старосты. Раэль обошел вокруг стола и присел на край, прямо напротив капитана.

– Мне жалуются, что ты изнасиловал какую-то женщину в деревне.

– Вряд ли можно назвать это насилием. Я устал и чувствовал некоторое напряжение, поэтому послал за одной из деревенских шлюх. Новый староста Бекар привел ее мне.

– Ты прекрасно знаешь, Вирук, что расовые законы не позволяют нам совокупляться с особями низшего порядка.

– Я знаю одно: она была податливой, мягкой и сладкой. Я не замуж ее взял – просто воспользовался ею на время.

– Совет оштрафует тебя, а ее, если забеременеет, приговорят к смерти.

– Меня и раньше штрафовали. Это не страшно.

Раэль перевел дух.

– Не страшно потому, что я тебя защищаю. Но разве тебя не волнует, что всякий раз, когда ты уступаешь своим желаниям, какая-нибудь вагарка платит за это жизнью?

– Почему это должно меня волновать? Вагары умирают постоянно.

– Бессмысленно продолжать разговор, – покачал головой Раэль. – Улаживай дело с Джудоном, да смотри, чтобы свидетели остались.

Пробный Камень поправлялся медленно. Талабан с помощью кристалла срастил его сломанные ребра и предложил залечить раны от когтей крала, но анаджо отказался. «Боевыми шрамами нужно дорожить, как и болью от ран, – сказал он. – Боль доказывает, что враг был могуч, но воин одержал над ним победу». Пробный Камень, правда, не убил зверя, зато стойко сражался с ним. Суриет будем им гордиться.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Талабан утром четвертого дня.

– Хорошо. Я здоров, – ответил Пробный Камень. Его лихорадило, и одна из ран гноилась.

– Покажи мне свои раны.

– Они заживают.

– Покажи. – Пробный Камень, не сдержав стона, поднял рубашку. – Я уберу воспаление. Шрамы останутся при тебе, не беспокойся. – Талабан прикоснулся кристаллом к гнойной ране, и Пробный Камень почувствовал, как дергающая боль покидает его.

– Сильное волшебство, – сказала он.

– Никакое не волшебство, дружище. Мы давно уже открыли, как влияют кристаллы на здоровье человека. Мы просто усовершенствовали эту науку и теперь можем увеличивать это влияние силой своего разума.

– Давно, – повторил Пробный Камень. – У вас все давно. – Он заправил рубашку в штаны и налил себе воды.

– Я не совсем тебя понял, – сказал Талабан.

– Все давно. Волшебная башня – давно. Чудесные корабли – давно. Что у вас есть теперь?

Талабан задумался и после долгого молчания ответил:

– Теперь мы боремся за существование. Последний из наших великих ученых решил состариться и умереть. Нет больше никого, кто знал бы тайны прошлого – не знаю почему.

– Вы не боретесь. Ваши дни на исходе. Ваше солнце заходит. Едем со мной на запад. Найдешь себе новый дом. Научишь мой народ волшебству камней.

– Отдыхай, – сказал Талабан и вышел из каюты.

Пробный Камень поел вяленого мяса и поднялся на среднюю палубу. Облокотившись на борт, он стал смотреть на дельфинов, плывущих рядом с кораблем. Он любил танцы Озну, морского народа. Дома, когда он заплывал далеко в теплые воды залива, они каждый раз резвились вокруг него, веселые и дружелюбные.

– Странные создания, – заметил капитанский помощник вагар Метрас, подойдя к нему. Пробному Камню нравился Метрас, по-своему не менее одинокий, чем он сам.

– Не странные, – поправил анаджо. – Волшебные. Великие целители.

– Рыбы-целители? Что-то не верится.

– Мои глаза видели это. Ребенок ничего не говорил, только смотрел. Шаман позвал Озну, и они пришли.

– Погоди, Пробный Камень, – улыбнулся Метрас. – Про ребенка я понял, но как твой шаман вызвал дельфинов?

– Он стоял на утесе и пел. Зажег дымный костер. В сумерках пришли двадцать Озну. На мелководье. Шаман отнес к ним ребенка. Озну стали говорить, как петь. Без слов. Шаман заставил ребенка взяться за плавники Озну. Они стали плавать с ним по заливу. Он смеялся. Потом заговорил. Волшебство Озну.

– Ты правда это видел?

– Мои глаза видели волшебство Озну.

– Доброе волшебство, – согласился Метрас, и они стали смотреть на дельфинов. – Хотелось бы мне поплавать там, с ними, – грустно молвил помощник.

– Они и тебя исцелят.

– Я не нуждаюсь в исцелении.

Пробный Камень, покачав головой, приложил руку к груди вагара.

– Здесь пусто. Надо наполнить.

– Ты слишком много видишь, дружище, – сказал Метрас и ушел.

Среди волн появилось громадное черно-белое существо. Дельфины рассыпались, и кит-косатка погнался за ним.

– Сегодня ты ничего не поймаешь, – прошептал Пробный Камень.

Солнце уже опускалось в кроваво-красное море. Когда стемнело, на корабле зажглись огни, и Пробный Камень выругался. Светящиеся шары, противные природе, тревожили его дух.

Он зажмурил глаза от их блеска и запел песнь Озну.