Текст книги "Эхо Великой Песни"

6

Худшим и лучшим из всех богов, ходивших по земле, когда Солнце было молодо и еще не окрепло, был Виркокка, бог Войны. Он жил в огненной горе и видел сны, полные смерти и боли. Он был спокоен и светел лицом, но тот, кто видел его улыбку, умирал. В дни, когда Виркокка покидал свои огненные Чертоги, мир содрогался и навсегда менял свой облик.

Из Вечерней Песни анаджо

Вирук лежал неподвижно, следя за въезжающими в долину всадниками. Их было тридцать, и за ними медленно тащилось пять телег, колеса которых оставляли на дороге глубокие рытвины. Хорошо поживились, подумал Вирук, разглядывая светло-серыми глазами переднего всадника. Тот был одет в ярко-красный плащ, застегнутый у шеи золотой пряжкой в виде солнца. Другая одежда, считая широкие шаровары и деревянные котурны, тоже пестрела яркими красками. Борода, смазанная красным воском, выдавалась вперед, как окровавленный язык – значит, всадник был у грязевиков знатной персоной. По-настоящему племя именовалось эрек-йип-згонад, но Вирук, как и большинство аватаров, не мог это выговорить, а переводное название – Звездные люди – считал чересчур помпезным и пользовался другим, пренебрежительным.

Простые дружинники были одеты попроще и золотых украшений не носили. Доспехами им служили панцири из жесткой кожи, оружием – длинные копья. Волосы они смазывали смесью красной глины и воска, из-за чего казалось, будто на головах у них надеты глиняные горшки.

Вирук взглянул направо. Десять вагарских лучников, втрое уступающие врагу числом, ждали его команды с нескрываемым страхом. Вирук, едва заметно улыбнувшись, поднял свой зи-лук – черный и ничем не украшенный, кроме двух красных кристаллов на рукояти. Вирук переделал его на свой лад – традиционные зи-луки казались ему слишком сложными. Зачем регулировать степень разряда? Стоит ли просто оглушать атакующего тебя противника, если его можно прожечь насквозь и увидеть, как брызжет, подобно красному цветку, его кровь? Зи-луки созданы, чтобы убивать, – и делают это очень красиво.

Всадники приближались, они были уже на расстоянии выстрела, но Вирук не спешил отдавать лучникам команду – и те, вооруженные обычными луками и ножами, изнемогали от страха.

– Стрелять следом за мной. – Отдав этот приказ, Вирук встал и начал спускаться с холма навстречу всадникам. Высокий и стройный, с длинными золотистыми волосами, он красил в синее только выбритые виски. Доспехов на нем не было – голубая шелковая рубашка, черные кожаные штаны и тонкие серые сапоги.

Предводитель, могучий, дочерна загоревший мужчина, натянул поводья и стал ждать, когда Вирук подойдет. Его люди взяли копья наперевес и сгрудились, приготовившись к атаке.

– Ты вышел за пределы своих земель, грязевик, – дружелюбно сказал Вирук. – И тем нарушил распоряжение маршала.

Всадник ухмыльнулся, показав золотые передние зубы.

– Ваша власть слабеет, аватар. Вам нечем подкрепить свои распоряжения. Отдай мне свой зи-лук – тогда я сохраню тебе жизнь и отправлю тебя к твоему маршалу с посланием от моего царственного брата.

– Так ты – брат царя? – с притворным удивлением молвил Вирук. – Стало быть, ты занимаешь высокое положение, и к тебе следует отнестись серьезно. Пожалуй, я сам отправлю послание царю, твоему брату. – Голос аватара стал жестким, а светлые глаза – совсем бледными. – Его доставят те из вас, кто останется в живых. – Зи-лук выстрелил, и грудь командира разверзлась с ужасающим звуком, обрызгав других всадников кровью и осколками кости. Кони в панике взвились на дыбы, сбрасывая седоков. Вирук, перебирая тонкими пальцами световые струны, послал в гущу тел еще четыре разряда. Одному оторвало руку, голова другого подкатилась под ноги аватару. Один всадник послал коня в атаку, и Вирук выстрелил в голову лошади. Всадник, перелетев через шею, грохнулся оземь и встал, но в горло ему тут же вонзилась стрела.

Вагары вышли из засады, обстреливая неприятеля. Еще несколько мгновений – и бойня завершилась. В живых остались только возницы пяти повозок. Вирук приказал им слезть и построил в ряд.

Бросив зи-лук одному из вагаров, он подошел к первому в шеренге и опустил левую руку ему на плечо.

– Ужасное зрелище, правда? – спросил он.

– Да… ужасное, – ответил возница.

– Зачем же ты пошел в набег? – спросил Вирук, вонзая кинжал ему в грудь. Грязевик закричал и попытался отпрянуть, но клинок не пускал. Уже мертвый, он приник к Вируку. И аватар потрепал его по щеке. – Приятно встретить человека, который обходится без лишних слов. – Он выдернул нож, и тело сползло наземь. Другие пленники упали на колени, моля о пощаде.

– Мне нужен парень, способный запомнить несколько слов, – сказал Вирук. – Как вы думаете, недочеловеки, вам это под силу?

Грязевики переглянулись, и один из них поднял руку.

– Хорошо. Пошли со мной, – велел Вирук и повернулся к вагарскому сержанту: – Убейте остальных.

Пленники бросились бежать. Троих подстрелили сразу, но четвертый так петлял, что лучники не могли в него попасть.

– Не знаю, не знаю, – сказал Вирук, положив руку на плечо дрожащего пятого возницы. – Считаются хорошо обученными лучниками, а сами в коровью задницу с пяти шагов не попадут. Подожди здесь.

Он взял у солдата зи-лук и послал в спину бегущему световой разряд с двухсот шагов.

– Извини, что заставил тебя ждать, – с чарующей улыбкой сказал он, вернувшись к вознице. При грязевике остался его меч, но он стоял как вкопанный, глядя в бледные глаза Вирука. – Чего уставился?

– Ничего, я… я жду ваших приказаний.

– Он правда был царским братом?

– Да, господин.

– Поразительно. Впрочем, у недочеловеков царем стать нетрудно. Ты тоже царских кровей?

– Нет, господин. Я гончар.

Вирук усмехнулся и обнял его рукой за шею.

– Хорошо, когда у человека есть ремесло. Возьми-ка свой меч и отруби царскому брату голову. Потом бери коня и поезжай домой.

– Голову, господин? Царскому брату?

– Мертвому царскому брату. Руби, руби – только бороденку не повреди. – Вирук задумчиво посмотрел на труп. – Зачем они это делают? Зачем это нужно – так вощить бороду? И как с ней спать?

– Не знаю, господин. Может, он на спине спал.

– Разве что. Однако к делу – отруби ему голову.

– Да, господин. – Грязевик достал меч и рубанул по шее четыре раза, но голова так и не отделилась.

– Надеюсь, горшки ты лепишь лучше, чем орудуешь мечом. – Вирук стал на колени и кинжалом перерезал последние сухожилия. – Меня зовут Вирук, – сказал он, подняв– шись. – Запомнишь?

– Да, господин Вирук.

– Хорошо. Скажи царю, что если вы еще раз вторгнетесь на земли аватаров, я приду в хлев, который он называет дворцом, и выпущу ему кишки, а потом заставлю его съесть их. Повтори, будь любезен.

Гончар повторил.

– Молодец. – Вирук хлопнул его по плечу. – Бери голову. Думаю, царь будет рад получить ее обратно – сможет похороны устроить.

Вирук заглянул в переднюю повозку – там лежали мешки с зерном.

– Что в остальных? – спросил он сержанта.

– Почти то же самое, господин. В последней награбленные ими вещи – так, барахло.

– Ладно. Доставьте телеги в город, – приказал Вирук, садясь на одну из уцелевших лошадей.

– Можно спросить, куда направляетесь вы, господин?

– Так, прогуляться. Может, тут и другие грабители рыщут. Не могу же я допустить, чтобы на моих бравых ребят напали по дороге домой.

Он взял зи-лук и галопом поскакал на восток.

– Сумасшедший, – заметил один из солдат.

– Пусть так, зато мы с тобой живы, – отрезал сержант.

– Можно мне ехать? – спросил его пленник.

– Нужно. Капитан… человек непостоянный. Он может решить, что царю ничего передавать не надо, и тогда… – Сержант кивнул на трупы.

Гончар повернул коня и поспешно поехал прочь.

Вирука переполняла энергия, которую не мог ему дать ни один кристалл. Она заставляла трепетать его тело и делала воздух еще свежее и чище. Даже лошаденка, на которой он ехал, казалась ему призовым скакуном. Сегодня жизнь была хороша. Вирук громко рассмеялся, вспомнив лицо вожака, когда он пустил в него первый разряд. Интересно, что тот почувствовал, когда увидел перед собой кровавую, мучительную смерть? Сожаление? Гнев? Отчаяние? Может, он подосадовал, что ухлопал столько времени на свою нелепую бороденку? Нет, вряд ли. Он явно не верил, что сейчас умрет. Но все равно этот короткий бой был очень живительным.

Он представил себе, что сделает речной царь, когда гонец привезет ему голову его брата. Взбесится, конечно, и скорее всего убьет гонца, особенно когда услышит послание. А жаль. Маленький горшечник чем-то понравился Вируку.

Высокий Совет не одобрит его, Вирука, действий и назовет их вызывающими, но ему это все равно. Война с племенами становится неизбежной. Каждый аватарский воин об этом знает – и знает ее исход.

Города без зи-луков продержатся от силы несколько дней. Вирук проверил заряд своего – его осталось на пять выстрелов, не больше.

Он ехал по богатым пахотным землям, не обращая внимания на сожженные дома. Грабители оставили за собой широкий след. В городе осталось всего пятьдесят зи-луков, поэтому многие патрульные отряды отозвали назад, бросив крестьян на милость воинственных соседей. Вирук был не согласен с такой политикой. Она поощряла грязевиков и другие племена вторгаться в засеянные хлебом долины, а это нарушало торговлю и вызывало нехватку продовольствия в пяти городах. При этом он не желал входить в число тех, кто принимает решение. Он предпочитал быть солдатом, разъезжать по диким просторам, сражаться и убивать. Сейчас он почти сожалел, что избрал для себя такую участь. Подвижники, заседающие в Совете, близоруки, а подвижник-маршал Раэль послушно выполняет их указания. Пора бы маршалу забыть о традициях и взять власть в свои руки.

Но он не сделает этого. Раэль при всех своих воинских талантах – пленник традиций и придерживается кодекса чести, который давно уже скрылся под водой вместе со старым миром. Ему следовало бы провозгласить себя Верховным Аватаром – быть может, тогда будущее выглядело бы не столь мрачно.

Вирук въехал на вершину холма и увидел внизу огороженную стеной деревню Пасепту. Грязевики, грабившие одинокие хутора, обошли ее стороной, и Вирук, успевший проголодаться, решил заехать туда и поесть.

Сторож над воротами при его появлении испугался, но не проявил враждебности и только крикнул:

– Чего тебе?

Вирук поднял повыше зи-лук и подъехал чуть ближе.

– Я даю тебе случай задать этот вопрос еще раз, более вежливо. Если ты этого не сделаешь, я тебя убью.

– Тысяча извинений, – залопотал парень. – Я плохо вижу и не признал… господина.

– Открывай ворота, тупица. – Парень что-то крикнул вниз, бревенчатые ворота отворились, и Вирук проехал в них.

Дома в деревне были бедные, таверны не имелось. Подъехав к самому большому из окрестных домов, Вирук спешился и вошел. За столом сидел мужчина с краюхой хлеба в руке, и перед ним заманчиво дымилась миска с похлебкой. При виде аватара мужчина замигал маленькими глазками, бросил хлеб и вскочил, опрокинув стул. Пожилая женщина, стоя на коленях у очага, помешивала в горшке деревянной ложкой. Не вставая, она низко поклонилась Вируку.

– Добро пожаловать, господин, – с суетливой улыбкой сказал мужчина.

– У тебя хлеб в зубах застрял. – Вирук придвинул стул и сел к столу. – Дай мне поесть, – приказал он женщине.

Мужчина, сбегав куда-то, притащил половину свежевыпеченной ковриги и масленку. Женщина налила похлебки в глиняную чашку и поставила перед Вируком. Оба в молчании смотрели, как ест аватар.

– Вино у вас есть? – спросил Вирук.

– Сейчас принесу, господин, – сказала старуха и выбежала из дома.

Вирук посмотрел на хозяина, безбородого и лысого, с животом, нависающим поверх веревки, подпоясывающей его холщовые портки.

– Когда грязевики здесь были? – спросил аватар.

– Вчера утром, господин.

– Теперь они мертвы. – Вирук подобрал хлебом остатки похлебки. – Я видел у ворот только две повозки. В хлебопашеской деревни, мне сдается, должно быть больше?

– Пять телег забрали грязевики, господин.

– Эти телеги были за стеной?

Крестьянин побледнел. Вирук, видя, что он подумывает солгать, холодно улыбнулся, и толстяк мигом понял, что увиливать не стоит.

– Нет, господин. Они потребовали повозки, и мы им дали.

– Кто распорядился?

– Староста наш, Шалик. Он сказал, что пять телег – небольшая цена за нашу жизнь.

– Так и сказал? Приведи-ка его сюда.

– Да, господин. Он ведь как лучше хотел. Чтобы с нами худа не случилось.

– Не сомневаюсь. Приведи его.

Женщина вернулась с кувшином. Вирук попробовал: вино было молодое, дешевое и чрезвычайно кислое. Он велел женщине подождать снаружи.

Хозяин тем временем привел пожилого человека в длинном кафтане из зеленой шерсти.

– Это ты Шалик? – спросил Вирук.

– Я самый, господин, – с низким поклоном ответил тот.

– Расскажи мне о себе.

– Да что рассказывать, господин. Я тут уже семь лет старостой – маршал меня назначил.

– Семья есть?

– Да, господин. Жена, четыре сына, две дочки, а недавно двое внуков народилось.

– Превосходно. Итак, вчера ты отдал врагу пять принадлежащих маршалу повозок. Объясни, пожалуйста, что толкнуло тебя на такой поступок.

– Их было тридцать человек, господин. Если б я с ними не договорился, они разграбили бы деревню. Сперва они хотели взять все повозки, но я мастер торговаться, и мы сговорились на пяти.

– Как по-твоему, зачем им понадобились эти повозки?

Шалик заморгал и облизнул свои тонкие губы.

– Т-товары перевозить, господин?

– Вот именно. Без повозок они не могли бы грабить хутора и выселки. Твое «мастерство» помогло им загрузить повозки собственностью маршала. И дало им возможность убивать крестьян маршала. Верно я говорю?

– Я защищал свою деревню, господин.

– Люди постоянно выбирают – когда хорошо, когда и плохо, – улыбнулся Вирук. – Ты сделал свой выбор и выбрал плохо. Ступай домой и взрежь себе вены. Я приду поглядеть на твой труп, прежде чем уеду. Иди.

Шалик бросился на колени.

– Господин мой, умоляю – пощадите!

Чувствительная сцена вызвала у Вирука раздражение, но он не подал виду.

– Ты оказал помощь врагу, любезный. Подобное преступление карается смертью виновного и всей его семьи. Сделай, что я велю, Шалик, и твои домашние будут жить с сознанием, что ты их спас. Если по прошествии часа ты не умрешь, я приду к тебе домой и убью твою жену, твоих детей и твоих внуков. Ступай, пока я не раскаялся в собственном великодушии.

Хозяин дома вывел рыдающего Шалика за дверь и вернулся.

– Теперь староста ты, – сказал ему Вирук. – Как тебя звать?

– Бекар, господин.

– Если грязевики нагрянут снова, Бекар, ты ведь не станешь им помогать, правда?

– Как прикажете, господин.

– Хорошо. У Шалика дом лучше твоего?

– Да, господин. Он человек богатый.

– Был богатым. Все его имущество теперь твое.

– Благодарствую, господин.

– Пришли мне какую-нибудь деревенскую шлюху. День был долгий, и мне нужна женщина.

– У нас таких нету, господин.

– Ты можешь стать одним из самых недолговечных старост в истории, Бекар, – с широкой улыбкой заметил Вирук. – Тебе этого хочется?

– Нет, господин. Я сейчас приведу вам женщину.

7

Софарита, стоя на пороге отцовского дома, многое бы хотела сказать. Ей хотелось посмотреть в бледные глаза аватара и сказать, что для нее он хуже чумы. Хотелось спросить, как он может распутничать, когда добрый человек, вынужденный лишить себя жизни, прощается со своей семьей. Хотелось бы, да нельзя. Несмотря на всю свою гордость и свое мужество, она понимала, что гнев аватара обрушится на ее односельчан. Если бы речь шла только о ней, Софарита высказала бы ему все, что думала, хотя бы это грозило ей верной смертью. Но у этого красивого молодого убийцы не дрогнет рука умертвить всех ее родных, а то и всю деревню. Вызывать его на это было бы непростительной глупостью.

Она стояла на пороге, склонив голову, сцепив руки под красной шалью, и надеялась, что кашель, мучивший ее последние три месяца, не помешает ей ублаготворить этого злодея.

Отец выбрал для этого неблаговидного дела ее, потому что она побывала замужем. Он полагает, что если его дочь вдова, ей будет легче снести насилие. Мужчины такие простаки. Где им понять, каково терпеть такое.

Впрочем, она не судила отца. Софарита в свои двадцать два года хорошо умела читать по лицам и видела, как перепуган Бекар и как ему хочется отличиться. Его сделали старостой, и он думает, что это принесет его семье достаток и безопасность – лишь бы дочка не подвела.

Да только видит он не дальше собственного носа. Не будет у старосты Пасепты ни достатка, ни безопасности. Они живут слишком близко от границы с эрек-йип-згонадами, и скоро нагрянут другие грабители, а за ними придут поселенцы, которые либо перебьют сельчан, либо сгонят их с земли. Аватарам конец – это все знают. Об этом шепчет пшеница под ветром, об этом чирикают птицы. Но даже издыхая, аватарский зверь может еще причинить много зла вагарам.

Софарита смотрела на зверя, который сидел перед ней. На его золотистые волосы, коротко подстриженные спереди и длинные сзади, на выкрашенные в синий цвет виски. Он поманил ее к себе с улыбкой – красивой, теплой и приветливой. Но если бы зло носило безобразную личину, никто бы не поддавался ему.

– Расскажи мне о себе, – попросил он приятным, но мужественным голосом – такие голоса бывают у странствующих певцов.

Зная, что перед ней хладнокровный убийца, Софарита искала признаки этого в его светло-серых глазах, но ничего не находила. Ужас таился глубоко, под кожей, позади глаз.

– Я вдова, господин, – сказала она, отводя глаза.

– Это вся твоя история? Экая скука. Муж успел сделать из тебя хорошую любовницу?

Софарита подавила вспыхнувший гнев, только щеки зажглись румянцем. Она закашлялась, и ей пришлось проглотить кровь и желчь, наполнившие рот.

– Я ранил твою вагарскую чувствительность? Если так, то извини. Закрой дверь и покажись мне.

Софарита повиновалась, размышляя над его вопросом. Хорошей ли любовницей сделал ее Верис? Нуждается ли женщина в мужчине, чтобы научиться любви? Впрочем, она неправильно поняла вопрос аватара. Для мужчины хорошая любовница – это та, которая умеет доставлять удовольствие ему. Верис не ее сделал хорошей любовницей – он сам был хорошим любовником. Она полагала, что аватару этого не понять. Софарита закрыла за собой дверь и скинула на пол шаль, оставшись в простом платье из белой шерсти, зашнурованном спереди серебряной лентой. Она стала развязывать шнуровку, но аватар встал и сам ловкими пальцами распустил ленту. Платье соскользнуло с ее плеч на земляной пол.

Аватар провел рукой по ее животу.

– Ты ни разу не рожала. Долго замужем была?

– Три месяца.

– Пошли, – сказал он и повел ее в спальню. Откинув одеяла, он опустился на колени у резной деревянной кровати, и Софарите на один безумный миг показалось, что он молится. – Клопов как будто не видно, – встав, сказал он и вдруг ударил ее по лицу – не наотмашь, но чувствительно.

– За что? – вскрикнула Софарита.

– За дерзость, – с сияющей улыбкой ответил он. – «Три месяца, господин» – вот как полагается отвечать. От чего умер твой муж?

– Его бык забодал, господин. – Ее лицо горело от пощечины.

– Печальный случай. Ну, ложись.

Софарита легла и отвернулась, пока он раздевался.

В постели он вел себя уверенно и на удивление нежно, а Софарита изо всех сил старалась показать ему, что ей это нравится. Когда он наконец оставил ее, она даже протянула руку, чтобы погладить его по щеке, но он перехватил ее запястье и все так же дружелюбно сказал:

– Больше притворяться не надо. Мне было хорошо с тобой. Напряжение ушло.

– Я рада, что угодила вам, господин.

– Ты рада не этому, а тому, что твой отец не пострадает.

Встав, он быстро оделся и вышел в большую комнату. Софарита, полежав немного на родительской кровати, последовала за ним, подняла с пола платье, встряхнула его и надела на себя.

– Могу я уйти, господин? – спросила она.

– Посиди со мной немного. – Софарита присела к столу, и аватар налил ей вина, которое она послушно выпила. Кашель снова начинал клокотать в груди. – Знаешь ли ты, что скоро умрешь? – легко, почти весело, спросил мужчина.

Этот вопрос ошеломил Софариту.

– Вы хотите убить меня?

Он, перегнувшись через стол, снова дал ей пощечину.

– Сколько раз тебе повторять? Ты так глупа, что не можешь запомнить самую простую формулу вежливости?

– Прошу прощения, господин. Я проявила неучтивость потому, что испугалась. Вы хотите убить меня, господин?

– Нет, я тебя убивать не собираюсь. У тебя в груди рак, и он уже съел одно твое легкое. Как долго ты кашляешь кровью?

– Уже несколько недель, господин. – В душе она знала, что больна неизлечимо, но не хотела этого признавать. Теперь пришлось. Вот уже несколько месяцев силы ее убывали, и она худела, несмотря на то, что ела досыта. Софарита втянула в себя воздух, стараясь успокоиться, но вдох получился неглубокий – глубоко дышать она уже не могла.

– Ну что ж, за удовольствия надо платить. – Аватар встал и навис над ней. Из сумки на поясе он вынул зеленый кристалл и приложил его к груди Софариты. Женщину пронзила боль, она вскрикнула. – Сиди смирно, – сказал он. Тепло, заполнив ее живот, поднималось в грудь и сосредоточивалось на правой стороне тела, проникая все глубже. У Софариты закружилась голова, она пошатнулась, аватар удержал ее за плечо. Потом тепло стало понемногу иссякать.

– Вдохни поглубже, – велел аватар.

Софарита вдохнула, и легкие, к ее восторгу, наполнились воздухом.

– Ну вот ты и здорова. Теперь можешь идти.

– Вы подарили мне жизнь, господин, – прошептала она.

– При следующей нашей встрече я могу и отобрать ее. Ступай и скажи отцу, что я доволен. Еще скажи, чтобы вынес на улицу труп Шалика – я хочу посмотреть на него перед отъездом.

Гончар Садау не имел ни малейшего желания доставлять царю голову его брата. Он видел, что бывает с людьми, прогневившими Аммона – их тела торчали на кольях у стен царского дворца. Садау не хотел, чтобы его посадили на кол. Въехав на мост через Луан, он огляделся. Поблизости никого не было, и он зашвырнул голову в реку. Она камнем пошла на дно.

Испытав большое облегчение, он потихоньку поехал домой. Все могло бы сойти благополучно, если бы он не рассказал о случившемся своему двоюродному брату Орису. Тот поклялся молчать, но проговорился жене – тоже, конечно, под большим секретом. К концу дня вся деревня знала, что приключилось с Садау. Последним оказался сержант городской стражи, который сообщил об этом своему капитану.

На рассвете следующего дня к дому Садау явились четверо царских солдат в красных, вышитых золотом кафтанах, с длинными мечами и плетеными щитами. Горшечника выволокли из постели и привели во дворец.

Садау никогда еще не бывал во дворце, а царя видел только издали, когда тот катался по Луану в Лебяжьей Ладье во время весеннего половодья.

Солдаты за всю дорогу не сказали ни слова. Садау шагал между ними, поглядывая снизу вверх на суровые лица.

– Я ничего худого не сделал, – сказал он, но они не ответили.

Впереди замаячил Красный Дворец, сложенный из глины, добываемой в верховьях Луана, и окруженный колоннами из точеного песчаника. Статуй снаружи не было, хотя Аммон, по слухам, заказал в городе Эгару два позолоченных изваяния собственной особы. Впрочем, Садау, которого солдаты ввели в огромные парадные двери, было не до статуй.

Внутри узника отдали на попечение двух царских стражников – здоровенных, в бронзовых панцирях поверх черных шелковых рубах. На головах у них торчали черные остроконечные шапки из лакированного шелка, украшенные серебряной звездой.

Садау провели по ступеням в большой зал, где на стенах горели бронзовые лампы и сновали десятки слуг. Вельможи возлежали на диванах или восседали на подушках, пол был устлан роскошными коврами. В дальнем конце зала стоял золотой трон, а по бокам – две золотые статуи Аммона в человеческий рост, со скрещенными руками, с суровым выражением на женоподобных лицах.

Стражи, подведя Садау к пустому трону, поставили его на колени. Он смотрел на статуи, ища в их чертах хоть какого-нибудь снисхождения.

Стройный молодой человек прошел через зал и сел на трон. Садау заморгал, переводя взгляд то на него, то опять на статуи. Сходство не оставляло сомнений. Глаза царя были подведены черной охрой, веки припудрены золотым порошком. Волосы темные и длинные, выбритые виски тоже напудрены золотом.

– Тебе поручено что-то передать мне? – небрежно осведомился Аммон.

– Я побоялся доставить тебе это послание, о повелитель, – дрожащим голосом ответил Садау. Лиловые глаза наводили на него страх.

– Говори.

Садау зажмурился.

– Аватар велел передать, чтобы ты не вторгался больше на их земли.

– Мне нужны его подлинные слова, горшечник. Говори дословно.

В животе у Садау стало жарко, к горлу подступила тошнота. Он сглотнул.

– Он сказал, что если ты еще раз вторгнешься на его земли, он придет…

– Продолжай.

– Придет в хлев, который ты называешь дворцом, и выпустит тебе кишки, и заставит съесть их.

Царь, к удивлению Садау, рассмеялся громко и весело. Горшечник открыл глаза, а царь поднялся с трона и подошел к нему.

– А голова моего брата?

– Я бросил ее в Луан.

– И что же с тобой, по-твоему, следует за это сделать, человек? – Царь стоял так близко, что Садау чувствовал запах его жасминных духов.

– Не вели сажать меня на кол, о повелитель! – взмолился гончар. – Казни меня милосердно. Я не хотел тебя оскорблять.

– Сочтешь ли ты справедливым, если я велю отрубить тебе голову и бросить ее в Луан?

Садау тупо кивнул – все лучше, чем на кол.

– Пошлите за палачом, – приказал царь. Долго ждать не пришлось: вскоре к горшечнику подошел громадный детина с большим кривым тесаком. Садау затрясся. – Послание царю следует доставлять незамедлительно, – сказал Аммон. – Всем известно, что цари шутить не любят и кровь льют, как воду. Наклони голову.

Садау заплакал и покорно нагнулся, подставив шею палачу. Царь махнул рукой, и перед Садау легла тень поднятого тесака.

Гончар крепко-накрепко зажмурил глаза. Тесак свистнул в воздухе, но палач в последний миг остановил его, и холодный металл лишь слегка коснулся шеи. Садау без чувств повалился на пол.

– Отнесите его домой, – сказал молодой царь, – и скажите, чтобы в будущем остерегался секретов. Секреты – как зерна пшеницы. Их можно долго хранить в себе, но они все равно пробьются к свету.

– Будет исполнено, повелитель, – с низким поклоном ответил один из стражей. – Но могу ли я прежде задать тебе вопрос?

Царь кивнул, и стражник, откашлявшись, спросил:

– Почему ты оставил ему жизнь?

– Потому что это в моей власти. Хочешь спросить еще что-нибудь?

– Нет, повелитель.

– Хорошо. Когда доставишь горшечника домой, приведи в мои покои Анвара.

Стражники подняли недвижимого Садау и вынесли его из дворца.