Текст книги "Дело человека [Дело для настоящих мужчин]"

9

Чума не прошла.

Но на этот раз мир был лучше подготовлен. Существовали вакцины, была низкой плотность населения, а все предосторожности, остававшиеся в силе после первой волны бедствия, замедлили распространение новой чумы до медленного продвижения ползком.

На этот раз от поразившей нас чумы можно было вылечиться, хотя она могла оставить слепым или стерильным – или навсегда безумным. И она была вокруг с самого начала – просто ее не замечали, пока не замедлились другие эпидемии. Не закончились, всего лишь замедлились.

Мы потеряли двух мальчиков – Тима и Марка – и почти потеряли папу. После нее он стал другим человеком. Он никогда не вылечился полностью. Изможденный и седой, он стал почти зомби. Больше не смеялся. Сильно исхудал и облысел, и внезапно превратился в старика. Выглядело так, словно простой акт выживания занял все его силы и их не осталось для жизни. Множество людей выглядели так.

И мне кажется, что Мэгги никогда не простила его за смерть сыновей. Он решил спуститься с горы в июле, но ведь он не мог знать. Никто не знал. Мы все думали, что чума прошла.

В последний раз я видел его уезжающим в Сан-Франциско. Его «призвали» – ну, не совсем призвали, но эффект был тот же. Кому-то надо было управлять реорганизацией банков данных Западного региона, а папа был одним из немногих оставшихся классных программистов. Большинство из тех, кто выжил, уже угнездились в безопасных местах; программисты стали ценными – без них машины могли бы остановиться. Но папа все еще был свободным и поэтому подлежал юрисдикции отдела трудовой реквизиции. Он был прав, осторожничая с регистрацией. Когда мы спустились с горы, его ждала повестка. Он подал протест, но его отклонили. Национальное благополучие прежде всего.

В этот последний день я повез папу на железнодорожную станцию. Мама не смогла отлучиться из клиники – они простились предыдущей ночью. Мэгги не захотела прийти. Папа выглядел очень худым. Он нес только маленький чемоданчик. Он мало говорил, пока мы ждали появления поезда. На платформе, кроме нас, никого не было.

– Папа? Ты в порядке? Знаешь, если тебе нездоровится…

Он не оглянулся. – Я в порядке. – Он не смотрел на меня, он уставился на рельсы, но подошел поближе и положил мне руку на плечо.

– Не хочешь присесть?

Он покачал головой. – Боюсь, что я не смогу снова войти в форму, – сказал он. – Я устал от всего, Джим. Я так устал…

– Папа, тебе не надо ехать. Ты имеешь право. Ты можешь заявить о шоке.

– Да, могу, – сказал он. И то, как он это сказал, не оставило места для аргументов. Он уронил руку с моего плеча. – Ты знаешь о вине, Джим – о вине выжившего? Я не могу избавиться от нее. Есть люди, заслуживающие жизни. Почему я не умер вместо них?

– Ты делал, все что надо!

– Все равно, – сказал он прерывающимся голосом. – Я чувствую некую ответственность сегодня… надо сделать что-нибудь, содействовать улучшению. Если не перед остальным миром, то… перед детьми. Тимом и Марком.

– Папа, – на этот раз я положил ему руку на плечо, – послушай.

Он повернулся ко мне. – И я не могу больше выносить ее взгляд!

– Мэгги?

– Твоей матери.

– Она не обвиняет тебя!

– Нет, не думаю, что обвиняет. И у нее для этого хорошие доводы. Но это не обвинение, Джим – это жалость. Я не могу вынести. – Он поколебался, потом сказал: – Может быть, так будет лучше. – Он наклонился поставить чемоданчик на землю. Очень медленно он поднял руки мне на плечи и притянул меня для последнего объятия. Я почувствовал руками, что он еще худее, чем выглядит.

– Позаботься о них, – сказал он. – И о себе.

Он отстранился и поглядел на меня, высматривая на моем лице последние знаки надежды – и тогда я увидел, каким старым он стал. Худой, седой и старый. Я не мог скрыть это. Я жалел его. Он видел это. Он хотел увидеть любовь, а видел мою жалость. Я знал, что он подумал, потому что он улыбнулся с фальшивой сердечностью, словно загородился стеной. Потрепал меня по плечу и быстро отвернулся.

Поезд увез его на юг в Сан-Франциско и я никогда больше не увидел его.

Добраться до меня у бюро управления трудом заняло гораздо больше времени, почти год.

Я вернулся к занятиям. Систему университетов штатов реорганизовали и можно было получить кредит для обучения в обмен за работу в команде по расчистке кэмпуса, сохраняя уровень человеческого знания, каким он был до чумы. В эти первые лихорадочные месяцы казалось, что каждый был тем или другим официальным лицом. Даже у меня был титул или два. Например, я был директором ассоциации программистов-фэнтези Западного региона; я согласился лишь потому, что настаивала президентша этой организации. Она говорила, что я обязан это сделать в память отца. Я сказал: – Это удар ниже пояса, – но за работу взялся. Моей единственной обязанностью было сидеть с юристом и визировать пачки документов. Мы претендовали на копирайты тех авторов, кто не выжил, и для которых невозможно было отыскать выжившего родственника. Организация становилась коллективным душеприказчиком исчезнувшей формы искусства, потому что ни у кого больше не было времени на полномасштабные компьютерные фэнтези.

В середине весеннего семестра я был призван в армию – по-настоящему призван, а не реквизирован для работы.

Армия была одним из немногих институтов построенных, чтобы справляться с массированными людскими потерями без утраты структуры; их умения были основными, широко распространенными и неспециализированными. Поэтому именно армия управляла процессом выживания. Армия восстанавливала коммуникации и поддерживала их. Армия взяла ответственность за ресурсы и запчасти, их хранение и распределение до тех пор, пока местные власти не будут способны взять на себя ответственность. Армия распределяла еду, одежду и медицинскую помощь. Армия блокировала чумные области, пока туда не входили дезинфекционные отряды – и как не тяжела была последняя задача, они выполняли ее с таким состраданием, какое только возможно при данных обстоятельствах. Именно армия поддержала страну в худшме времена.

Но меня призвали не в эту армию.

Я признаюсь сразу: я верил в хторров не больше, чем другие.

Никто из моих знакомых не видел хторра. Никакие респектабельные власти не представили доказательств более солидных, чем размытые фотографии; все звучало так, словно появилось второе лох-несское чудовище или снежный человек – йети. Если кто-нибудь в правительстве и знал что-то, они помалкивали, сообщали только, что «отчеты изучаются».

– Истина должна быть очевидной, – сказал один из координаторов в университете; их не называли инструкторами, если у них не было степени. – Опять пошла в ход техника «большой лжи». Создав угрозу врага из космоса, мы станем патриотами. Мы будем так заняты защитой родины, что не будет времени чувствовать отчаянье. Такие штуки являются прекрасным отвлечением внимания и с их помощью можно укрепить мораль страны.

Такова была его теория. Свое мнение было у каждого.

Потом мне пришла призывная повестка. Почти на два года позже обычного, но такая же обязательная. Конгресс изменил закон о призыве для нас, выживших.

Конечно, я просил отсрочку. Взамен мне дали особую классификацию: «присоединенный гражданский персонал». На такие фокусы они были мастаки.

Я все еще находился в армии…

… и Дюк застрелил девочку.

И я понял, что хторры реальны.

Человеческая раса, те из нас, что остались, боролись с интервенцией из космоса. И я был одним из немногих, кто знал это. Другие в это не верили – и не хотели верить вплоть до того дня, когда хторры врывались в их города и начинали жрать.

Как в Шоу Лоу, Аризона.

10

Мы оставили джипы на заброшенной заправочной станции «Тексако» и поплелись по холмам – а огнемет был тяжелым. Соответственно спецификациям в руководстве, полностью снаряженный и заряженный, баллоны и все прочее, он должен был весить не более 19.64 килограммов – но где-то по дороге мы потеряли десятичную точку, а Дюк не разрешил мне вернуться и поискать.

Поэтому я стиснул зубы и карабкался.

Наконец – даже с Десятитонным Факелом на спине – мы достигли долины, где засекли червей менее чем за неделю до этого. Расчет времени у Дюка был точен; мы дошли в самую жаркую часть дня, около двух часов. От пота моя одежда стала влажной, а сбруя факела уже натирала.

Солнце стояло желтым ослепительным диском в зеркальном небе, но долина казалась темной и тихой. Трава была бурой и сухой, светлый синеватый туман висел над лесочком; он был похож на смог, однако после чумы больше не было смога. Серо-голубой туман был лишь естественным гидрокарбонатом, побочным продуктом дыхания деревьев. Даже просто глядя на него, я чувствовал одышку.

План был прост: Шоти и его команда должны спускаться на правом фланге, Ларри со своей возьмут левый, Дюк – центр. Я был в команде Дюка.

Мы подождали на гребне пока Шоти и Ларри выдвинутся на позиции со своими людьми. Дюк в это время изучал иглу хторров. Признаков жизни не было; кроме того, мы не ожидали таковых и таковых не хотели. Если наши предположения были верны, все три червя должны были лежать внутри в спячке.

Когда бинокль передали мне, я тщательно рассмотрел корраль. В нем не было ничего человеческого, но было нечто – нет, там было множестве чего-то. Они были черные, блестящие и покрывали землю бугристым ковром. Они беспокойно колыхались и шевелились, но что это было, я не мог понять на такой дистанции.

Потом Шоти подал знак что он готов, а через секунду то же сделал Ларри.

– Окей, – сказал Дюк, – пошли.

Мой желудок в ответ сжался. Вот оно. Я включил камеру на шлеме, крепче ухватил факел и двинулся. Начиная с этого момента, все, что я видел и слышал, будет записываться в боевой журнал. – Помни, – сказал Дюк, – не гляди вниз, если у тебя течь – или ты не узнаешь, чем это кончилось.

Мы перевалили гребень в открытую и начали спускаться по склону. Я внезапно почувствовал себя совсем голым и одиноким. Сердце колотилось в грудной клетке. – О, ребята… – хотел сказать я. Вышло какое-то карканье.

Тогда я спохватился: помни о записи!, – сделал три глубоких вдоха и последовал за Дюком. Был ли кто еще так напуган? Они не показывали вида. Просто были угрюмы.

Наша сторона долины была каменистой и без деревьев; опасной была другая сторона. Дюк посигналил и я остановился. Мы ждали, пока другие выйдут вперед. Сосчитай до десяти. Другой сигнал – и мы снова двинулись. Мы продвигались «прыжком лягушки»: двое шли в атаку, пока другие двое были начеку, потом первые двое прикрывали продвижение других. Все три группы шли вперед таким способом. Я держал свой заряженный факел наизготовку; то же и Дюк; спуск с холма был медленным и скучным. И болезненным.

В лесочке напротив ничего не двигалось. Ничего не шевелилось и в долине. И конечно ничего не двигалось возле иглу – мы следили за этим тщательней всего. Все было тихо. Мы подходили осторожно, три группы по четыре человека в каждой, в сотне метров друг от друга.

Достигнув дна, мы подождали. Дюк нюхал воздух и изучал рощу позади грубого купола. Ничего. Однако он был встревожен.

Он махнул команде Ларри продвигаться вперед. У них был с собой Моб IV, Они звали его «Шлеп». Сухая трава хрустела под его ногами. Мы подождали пока они не оказались примерно в ста метрах впереди, потом последовали за ними. Чуть позади Шоти и его люди заняли позицию с тыла.

Мне казалось, что три группы были слишком далеко друг от друга. Может, Дюк думал, что будет безопаснее распределить нас по большей территории, тогда для червей будет труднее подавить нас или застать врасплох. Однако, с другой стороны, он был, наверное, и немного опрометчив. Зоны поражения наших комбинированных факелов перекрывались, но не очень сильно, мы не смогли бы быстро помочь друг другу.

Я было почти указал ему на это, когда команда Ларри остановилась впереди нас. Мы подошли на расстояние около тридцати метров и там ждали, пока группа Шоти не оказалась на равном расстоянии позади. Потом мы все начали снова двигаться. Дюк выглядел несколько менее мрачным и мне самому стало дышаться легче – но ненамного, все же это была страна червей.

Теперь мы были достаточно близко, чтобы в деталях рассмотреть конструкцию иглу. Я оценил высоту его до высшей точки в четыре метра и пятнадцать в диаметре. Оно было сделано из слоеных пластов деревянных опилок и стружки светлого цвета и выглядело весьма крепким. Все вокруг фундамента было заплетено темной красной растительностью, почти черной. Запах был слабым, но насыщенным – вроде жимолости, отдавая чем-то фруктовым.

Я ожидал, что купол будет более конусообразным, вроде улья, из-за способа, которым он мог быть построен, один пласт за раз, но нет, он более походил на насыпь – сферический слой с уплощенной вершиной. Вход был большим аркообразным

отверстием, в ширину больше, чем в высоту, и защищен внутренним экраном, вроде «стены духов» у китайцев, стоящей позади их входных ворот для защиты от привидений. Мы не могли заглянуть в хижину. Нельзя было сказать, есть внутри черви или нет.

Ларри остановился на безопасной дистанции и отцепил Моба. Остальные тоже остановились, сохраняя относительные позиции. Ларри снова встал и послал двух своих людей обойти иглу, он и оставшийся человек – Хенк, пошли им навстречу. Шлеп ожидал в одиночестве, его радар поворачивался взад-вперед в терпеливом молчаливом ритме. Остальные наблюдали за входной дверью.

Перед куполом было что-то, чего я не заметил прежде – стояло ли это в прошлый раз? Это было чем-то вроде… тотемного столба. Только оно выглядело похоже на… – я не знаю, на образец взрывного искусства. Что-то наполовину расплавленное, жидкая форма, застывшая в процессе пудлинговки. Что, к дьяволу, это было? Указательный столб? Почтовый ящик? Он был сделан из того же материала, что купол и корраль. В его фундаменте была одна большая дыра, три другие уменьшающихся размеров располагались почти точно сверху, слегка не по центру, с дюжиной зазубренных маленьких дырочек вокруг. Штука в два метра высоты, в половину высоты купола, и стояла прямо перед ним.

Через короткое время Ларри и его люди появились вновь, каждый полностью обойдя купол. Ларри посигналил, что все чисто. Задней двери не было, нас не ожидали оттуда сюрпризы.

«Все в порядке», посигналил Дюк в ответ. «Посылай Моба внутрь».

Ларри помахал и повернулся спиной к Хенку. Тот отстегнул панель дистанционного управления с его спины и активировал Шлепа. Яркие красные сигнальные огни Моба начали мигать, приближаться теперь было небезопасно. Если его сенсорный аппарат обнаружит близко большое тепловыделяющее тело, излучатель ЭМИ на его спине мог сверкнуть, мгновенно зажарив вас и при этом на хорошем расстоянии – как микроволновая печь, только быстрее.

ЭМИ – это сокращение от Электро-Магнитного Импульса, вспышка широкого по спектру высокоэнергичного радиошума. («ЭМИ-граната сильно нагреет или заставит свернуться жидкость в любом живом существе в радиусе /секретно/. Отдельная атака может состоять из /секретно/ количества импульсов. Вспышка также разрушает все незаземленные электронные цепи в радиусе более /секретно/.») Очень широкого по спектру. От радио до гамма. Очень высокой энергии. Линейно усиленной.

Вероятно, было бы проще бросить гранату в хижину и упасть ничком, но Дюк хотел захватить убежище неповрежденным. Нам нужно было изучить все, что можно о хторрах. Вспышка ЭМИ могла бы убить их, не разрушая ни их, ни купол.

Ларри снова махнул и Дюк проворчал: – Все в порядке, всем залечь. – Наверное, это была наиболее опасная часть миссии – нам надо было лечь в траву, чтобы минимизировать эффект случайной радиации от излучателя, но эта позиция делала нас уязвимыми, так как мы не смогли бы использовать огнеметы в случае неожиданного нападения.

Хенк залег с панелью дистанционного управления и пустил Моба катиться вперед. Он вжался в стереоприцел и теперь видел только глазами Моба. Сзади него Ларри нес неспокойную вахту. Двое других растянули защитный отражатель впереди всех четырех – антенна дистанционного управления была воткнута позади него – но майларовые распорки отказывались стоять прочно и людям приходилось держать их руками. Остальные были достаточно далеко, чтобы не нуждаться в отражателе, но мы тем не менее залегли.

Моб теперь был в куполе. Мы снова ждали. Минуты шли в напряженном ожидании. Двигались единственно лишь руки Хенка на панели управления Мобом. Он бормотал во время работы и Дюк слушал его комментарии в наушниках. Я не слышал, что он говорит.

Хенк с видимым отвращением остановился и что-то сказал Ларри. Ларри встал, тихо ругаясь. Хенк повернулся к своей панели, сделал что-то, потом присел. Другие бросили отражатель. Моб теперь выходил из хижины, действуя по собственной программе. Сработал излучатель? Нет, красный проблесковый фонарь все еще мигал. Хенк стукнул по панели и вывел Моба из боевого положения, огни погасли. Все остальные встали, отряхиваясь и проверяя оружие.

Моб определил, что червей нет в хижине – но Дюк ставил слово машины ни во что. Моб, бывало, ошибался. Может, черви холоднокровны, или они не излучают много тепла, пока находятся в спячке. Ларри войдет внутрь посмотреть.

Предполагалось, что в это время дня черви должны быть медлительны и Ларри успеет сжечь их, прежде чем они полностью проснутся и активизируются. Нам нужно было это убежище и любой кусочек червя, который мы могли бы достать. Поэтому он должен попытаться подпалить их легко – достаточно, чтобы убить, но не достаточно, чтобы разрушить. Это было слишком хитроумно и опасно и не рекомендовалось тем, кто хотел умереть в постели. В общем, если они там, Ларри должен прикончить их. Иначе…

Ну, именно поэтому остальные ждали с факелами снаружи.

Ларри надел кислородную маску, согнулся и вошел, еще один с гранатами прямо за ним. Страховка. Гранаты были с самоподрывом. Я не завидовал никому из них. Они низко склонились при входе в «фойе» и исчезли вправо за стеной духов.

Тишина. И снова мы ждали. Пчела – или что-то – жужжала у моего правого уха и я отмахнулся с досадой. Капля пота поползла из подмышки по боку. Насекомое зажужжало снова.

В бинокль я изучал растительность вокруг фундамента купола. Это были тощие группы чего-то похожего на полночный плющ, перемешанный с чем-то похожем на сладкий базилик или черную марихуану. Оба растения были цвета интенсивного пурпура, близко к черному, который почти невозможно увидеть ясно. Цвет плюща переходил почти в ультрафиолет и выглядел под ярким солнцем странно не в фокусе – словно каждый скрученный лист был обведен контуром расплывчатого красного неона. Плющ был в тонких венах белых сосудов, базилик – в красных пятнах. Мы были так близко, что насыщенный запах стал раздражающе едким. Я решил, что это запах растения, похожего на базилик. На близком расстоянии он должен быть непреодолимым.

Наконец Ларри и другой парень появились, сердито срывая маски. Лицо Ларри было белым. – Там пусто!, – прокричала он. – Там ничего нет!

Дюк сказал: – Проклятье, – и пнул камень. – Шоти, гляди в оба. Маккарти, пошли со мной. – Потом, бросив свою тщательно выбранную позицию, он зашагал к куполу. Я следовал за ним, стараясь быть рядом.

– Давно он пуст?, – спросил Дюк.

Ларри пожал плечами. – Я ни черта не знаю. Ты знаешь столько же об их гнездовых привычках, сколько и я. Но в ней пахнет теплом…

Дюк отпихнул его в сторону и нырнул в дверь. Я пошел следом, преодолевая себя, потом остановился – во рту было сухо. Я смотрел на темную дыру входа, словно это была смерть. Я не мог сделать еще шаг. И все же я хотел его сделать более чем что-либо. Я осторожно всматривался, но не видел сквозь прихожую. Внутри было темно. Я шагнул вперед, пытаясь заставить себя сделать второй шаг.

Внезапно Дюк вышел выпрямляясь и почти столкнулся со мной. Он бросил на меня отсутствующий недовольный взгляд, потом повернулся к Ларри: – Проверь загон. Посмотри, что в нем. Поставь часового на другой стороне – но держите друг друга на виду. – Он повернулся ко мне. – Ты исследователь, говоришь. Я дам тебе десять минут, исследовать внутренность гнезда. Потом я его сожгу.

– Э? Но мы же хотели…

– Наплевать, что мы хотели! Эта штука полна яиц! Думаешь, я оставлю их вылупиться?

Я не стал отвечать. Вопрос был риторический. Я наклонился и вошел в хижину червя.

Стена духов была не просто ширмой за дверью. Она соединялась с крышей достаточно низко, чтобы заставить меня скрючиться, образовывала круговой сектор и переходила в два овальных прохода, по одному с каждой стороны, тесно к стене купола – как далеко, я не видел, концы терялись за поворотами. Пол проходов повышался, он был сделан из того же материала, что стены с крышей, только полы выглядели губчатыми.

Я, скрючившись, пошел направо, куда повернул Дюк. Проход вел вверх, занимал почти девяносто градусов дуги и выходил в круглое помещение восемь-девять метров в диаметре, достаточно высокое чтобы стоять. Левый проход выходил на противоположную сторону.

У меня горел фонарик, но здесь он был не нужен. В центре крыши находилось отверстие около двух метров в диаметре. Через него струился свет и свежий воздух, но температура не была настолько прохладной, как я предполагал. На самом деле там было почти душно. В гнезде стоял сильный спертый запах, что-то знакомое, тошнотворно-сладкий аромат, но я не смог его сразу вспомнить…

Комната оказалась меньше, чем я ожидал, и потолок был ниже, чем казалось снаружи – конечно, подымающиеся проходы – стало быть, это верхняя часть купола.

А есть ли подвальная часть? Должно быть. Или это все – фундамент? В полу было несколько отверстий, все зловеще темные. Я стоял в нерешительности. Я был исследователем – предполагалось, что я был исследователем, по крайней мере так было написано на моих чеках – но это не предохраняло меня от страха. Я стоял в нерешительности и нюхал – запах, отдающий странным…

Когда глаза привыкли к тусклому свету, я обратил внимание на стены, они необычным образом отражали свет. На мгновение я забыл о дырах в полу и выключил фонарик, стены выглядели почти, нет они были, пропускающими свет. Сияние снаружи пробивалось сквозь материал купола.

Я рассмотрел ближе, и обнаружил, что это вообще не была затвердевшая древесная паста, а некая разновидность высохшей древесной пены, гораздо светлее, но не менее твердая. Древесные крошки были распределены в ней словно изюм. Я поковырял ножом, было похоже, что режешь твердую фанеру. Стены купола были на самом деле крошечными пузырьками целлюлозного клея. Это объясняло их необычные светопропускающие свойства, и они наверное были также превосходными изоляторами. Я срезал со стены кусок, какой смог, и бросил его в сумку для образцов.

В остальном в комнате не было ничего примечательного, за исключение дыр – колодцев. Не было абсолютно ничего искусственного, кроме кусков пережеванного чего-то, глыб серого материала наподобие измельченного асбеста. Некоторые глыбы были почти метр в диаметре. Они были случайным образом прикреплены к стенам наподобие кусочков жевательной резинки. Я пожал плечами, отрезал кусочек и бросил в сумку. Если хторры и впрямь разумные существа, то обиталище этого не доказывало.

Я удивлялся – где же яйца, которые увидел Дюк? Вероятно, в одном из колодцев. Их было три на равном расстоянии от стены. Самый большой был напротив внутренней стороны стены духов. Две другие дыры находились ближе к внешней стене купола.

Вначале я исследовал большую дыру. Посветил фонариком, но там была только еще одна похожая комната, такая же пустая. Однако, вонь перезрелого здесь была сильнее, я решил не спускаться. Кроме того, я не видел как оттуда легко выбраться.

Другая дыра была больше похожа на колодец. Она уходила прямо вниз и исчезала во тьме. Может, туалет? Может быть, воняло похоже. Я не знал, какой помет оставляют хторры. Я начал осознавать, что кое-что обязан был бы знать, но не знаю.

Последняя дыра было с яйцами.

Она находилась напротив задней стены и было полна ими. Это были блестящие штуки, каждая размером с теннисный мяч, глубоко красные и омытые молочно-белой тиной, делавшей их жемчужными. Наверное, там были сотни их – интересно, как глубока дыра? Она была совершенно круглой, шириной около двух метров, глубина, наверное, как у других, уровень яиц доходил почти до края, их можно было достать рукой.

Поэтому я совершил глупость.

Я положил факел. Отстегнул баллоны и снял их. Потом сел на пол, свесил ноги в дыру и начал спускаться.

Но не рассчитал и соскользнул. Я съехал в яйца, это напоминало падение в желе с устрицами. На мгновение я подумал, что поскользнусь и повалюсь в них лицом, но зацепился за стену. Потом меня затошнило. Горло перехватило, я быстро – и болезненно – сглотнул, чтобы удержаться от рвоты.

Я стоял в красно-белой скользкой гадости до колен.

К счастью, яйца были достаточно свежими. Не думаю, что я смог бы стоять в них, если б оказался в эмбрионах хторров. Осторожно – я не мог двигаться слишком резко, ибо стоял нетвердо – я собрал сколько смог достать еще неповрежденных яиц, сунул их в пакет, а пакет в сумку. Я старался опираться о стену. Ощущение от яиц было… неспокойным.

Я содрогнулся, когда наконец уперся руками в стороны и выбрался из дыры. Яйца были липкими и пахли сырой рыбой, оставленной на солнце слишком долго.

Я жестоко дрожал, когда снова влез в сбрую баллонов и поднял факел. Даже если это длилось лишь минуту, все же шестьдесят секунд – слишком долго, чтобы быть безоруженным в гнезде червей.

Я огляделся, нельзя ли взять еще образцы. Не было ничего. Только стены и глыбы хторровской жевательной резинки, а у меня уже были образцы этого. Я снова исследовал две другие дыры. Едкий запах в центре одной был сильнее, что меня удивило – мне следовало уже заметить это – но в остальном не было ничего, что я не видел.

Я вышел через левый проход. Он был идентичен правому.

Дюк стоял, ожидая меня. Он глянул на гадость на моих ногах, но ничего не сказал. Вместо этого он показал за плечо: – Пойди, взгляни в корраль. Ларри нашел что-то интересное.

Не думаю, чтобы мне хотелось. Я вспомнил, что было в этом загоне неделю назад. Но кивнул и двинулся.

Загон напоминал большой корраль для скота на Диком Западе и был десяти метров диаметром, только круглый. Стены около трех метров высотой и наклонялись внутрь, словно это неоконченный купол. Материал тот же, что и в гнезде, но толще и темнее. Такие же темные растения вокруг основания – похожие на плющ и базилик. Я упаковал парочку поменьше в качестве образцов; базилик был из тех, что имел перенасыщенно-сладкий запах. Листья плюща были навощены и на ощупь липкими.

В стене корраля отверстий не было. Вместо этого к одной стороне вел крутой скат и продолжался на другой, он был похож на грубую качальную доску, доходящую до центра корраля. Ларри сидел наверху. Он помахал, увидев меня: – Влезай.

Скат был крутым, покрытым поперечными ребрами. В общем, не совсем приставная лестница и не совсем ступеньки, а нечто среднее. Хотя я все же использовал руки, карабкаться было легче, чем я ожидал.

– Что ты скажешь на это? – спросил Ларри, указывая вниз.

Я осторожно выпрямился, убедившись, что нахожусь в равновесии, прежде чем взглянуть. Даже так, я был поражен, и Ларри схватил меня за руку, чтобы удержать.

Внутренность загона была кишащей массой насекомых. Или если не насекомых, то чем-то очень похожим на них. Они были громадные, большинство почти в полметра длиной, хотя некоторые еще больше, черные и блестящие. Тела гибкие и сочленялись чем-то вроде металлической проволоки. На каждом насекомом бахрома из сотен мелькающих ног. Они двигались по затененному полу, вертясь и кружась, как вихрь металлических осколков.

– Десятиножки, – сказал Ларри. – Гигантские десятиножки.

– Тысяченожки, – поправил я.

Он пожал плечами, ему было все равно. – Ты видел похожих прежде?

Я покачал головой. Пол корраля бурлил. Создания не обращали внимания друг на друга. Они бегали взад-вперед по грязи или сворачивались в клубки. Они карабкались по телам других или просто стояли и судорожно дергались. Или исследовали края – некоторые методично проедали стену.

– Смотри, они убегают, – сказал я.

Ларри покачал головой: – Понаблюдай.

Я понаблюдал. Одна из самых больших тысяченожек, около метра длиной, похоже, была близка к прорыву. Она находилась почти прямо подо мной и мстительно жевала; звук был скрипучий, гнусная смесь хруста, шкворчания жира и звука давленых лампочек. Внезапно она остановилась и отбежала. Пошевелила антеннами, словно в смущении, и начала бесцельно двигаться, пока не подошла к другой секции стены. Осторожно попробовала ее. Через мгновение начала жевать снова, хотя и не так усердно, как прежде.

– Что произошло?, – спросил я.

Ларри показал: – Она проела насквозь.

Я поглядел пристальней. Там, где жевала тысяченожка, осталась крошечная черная дырочка. Темная смолистая субстанция сочилась из нее. – Стена двойная, – сказал Ларри. – А внутри что-то, что им не нравится.

Я молча кивнул. Везде по краям другие тысяченожки повторяли спектакль первой, и множество других дырок с затвердевшими пробками той же высохшей смолистой субстанции удостоверяли упорство тысяченожек.

– Я не знал, что десятиножки вырастают такие большие, – сказал Ларри.

– Они не вырастают, – ответил я, внезапно вспомнив кое-что из моего оборванного чумой курса энтомологии. – И у них не бывает четырех антенн. Их рты не оформлены, как миниатюрные мусоросборщики, глаза не такие большие, и они не растительноядны, они вообще не должны есть эти стены. Это не тысяченожки.

Ларри пожал плечами. – Ну, если нет, то эти штуки появились с хторрами.

– Я не знаю, что это, – сказал я. – Я не видел раньше ничего даже похожего на них. У настоящих тысяченожек не бывает так много ног и членистого тела. Посмотри, как они сегментированы – и что это за горбы под глазами? И что они делают здесь?, – я показал на загон.

– Разве не очевидно? Это кладовая хторров. Они похожи на их свежую еду. Они держат их в коррале, пока не проголодаются. Смотри, – он снова показал. – Видишь? Кто-то уже слегка закусил.

Я увидел кучу пустых панцирей и разъятых члеников тел. Я подавил дрожь – тысяченожки были ничем иным, как едой хторров. Они были живым ланчем с планеты Хторр! – Эй! Эти штуки тоже внеземные! Их привезли хторры! Я пойду и поймаю несколько!

Он уставился на меня: – Ты сбрендил?… Они могут быть людоедами.

– Сомневаюсь, – сказал я. – Если б были, не жевали бы дерево. – Для моих ушей это звучало хорошо.

– Они могут быть ядовитыми…

Я снова покачал головой. – Растительноядные никогда не бывают, им этого не надо.