Текст книги "Дело человека [Дело для настоящих мужчин]"

3

Я лежал на койке, когда, напевая, вошел Тед, долговязый парень, тоже взятый с университета. Проныра с новоанглийской гнусавостью:

– Эй, Джимми-бой, обед кончился.

– Ага, Тед. Я не голоден.

– Да? Хочешь, позову доктора?

– Со мной все окей – просто нет настроения.

Глаза Теда сузились:

– Ты все еще обдумываешь, что случилось вчера?

Я лежа пожал плечами.

– Не-а.

– Говорил с Оби?

– Ага.

– Тогда понятно; она устроила тебе шоковую терапию.

– Да, и это сработало. – Я повернулся на бок, лицом к стене.

Тед сел на койку, рассматривая меня; я слышал, как скрипели пружины:

– Она показала тебе аризонские картинки?

Я не ответил.

– Ты пройдешь через это. Все прошли.

Я решил, что мне не нравится Тед. У него всегда было что сказать – почти правду – словно он брал слова из кино. Он всегда был чуточку слишком замечательным. Нельзя быть таким радостным все время. Я натянул одеяло на голову.

Он наверное устал ждать ответа, потому что снова встал.

– Во всяком случае, Дюк хочет видеть тебя, – и добавил, – сейчас.

Я повернулся, но Тед был уже за дверью.

Поэтому я встал и пригладил волосы. Потом влез в ботинки и пошел искать Дюка.

Я нашел его в комнате отдыха, говорящим с Шоти; они сидели за одним из столов, рассматривая карты. Перед ними стоял кофейник. Когда я появился, они подняли головы.

– Сейчас я освобожусь, – сказал Дюк.

Я вежливо отошел, рассматривая стену. На ней висела старая фотография из журнала: выцветший снимок президента Рэндольфа Хадсона Макги; я смотрел на него без всякого интереса: квадратная челюсть, сияющие седые волосы и убеждающие голубые глаза. Наконец Дюк что-то пробормотал Шоти и отпустил его. Мне он сказал:

– Садись.

Я сел, нервничая.

– Хочешь кофе?

– Нет, спасибо.

– Выпей немного для вежливости. – Дюк налил чашку и поставил передо мной: – Ты здесь неделю, верно?

Я кивнул.

– Ты поговорил с Оби?

– Да.

– Видел картинки?

– Да.

– Ну, что думаешь?

Я сказал:

– Не знаю. О чем надо думать?

– Например, не отвечать вопросом на вопрос.

– Отец говорил, что это единственный способ ответа на риторический вопрос.

Дюк отхлебнул кофе и скривился:

– Фу. Каждый день все хуже. Но не говори сержанту Келли, что я так сказал. – Он оценивающе посмотрел на меня: – Ты можешь обращаться с огнеметом?

– Что?

– Стало быть, нет. Как скоро ты сможешь научиться? К концу недели?

– Не знаю. Наверное. Зачем?

– Мне нужен помощник. Думаю, ты потянешь. – Я начал протестовать – Дюк проигнорировал. – На сей раз это не просто поход скаутов, это операция поиска и уничтожения. Мы вернемся доделать, что должны были сделать вчера. Сжечь несколько червей. – Он ждал ответа.

– Я не знаю, – сказал я наконец.

Его глаза были спокойны:

– В чем проблема?

– Не думаю, что я – человек военный; это все.

– Нет, не все. – Он смотрел на меня стальными серыми глазами и ждал.

Я ощущал себя прозрачным. Пытался глядеть в сторону, но меня снова притянуло к его взгляду. Дюк был мрачен, но не разгневан – он терпеливо ждал.

Я медленно произнес:

– Я прибыл сюда изучать червей. А это… не соответствует моим ожиданиям. Никто не говорил, что я буду солдатом.

Дюк сказал:

– Ты получаешь военный паек, не так ли?

– Служебный паек, – поправился я. Мне повезло. Мое биологическое образование квалифицировали как «необходимое умение» – но только отчасти.

Дюк поморщился:

– Да? Здесь мы не проводим таких тонких градаций. Разницы нет.

– Прошу прощения, Дюк, большая разница.

– Да? И какая?

– Я следую контракту. Я прислан в качестве ученого. Там не говориться, что я должен быть солдатом.

Дюк откинулся в кресле: – Взгляни получше на контракт, парень, раздел «специальные обязанности».

Я цитировал наизусть, научился этому в школе; Дюк поднял брови, но позволил продолжать:

– «В дополнение, от работника может быть потребовано нанимателем в лице его/ее непосредственных или более высокопоставленных начальников выполнение любых специальных или единичных обязанностей, для которых он пригоден и должным образом подготовлен с помощью обучения, по природе или другим образом, и которые связаны или имеют отношение к основным обязанностям, как здесь описано…» – Дюк улыбнулся. Я продолжал: – «… за исключением случаев, когда эти обязанности находятся в прямом противоречии с целью данного контракта.» Дюк продолжал улыбаться: – Все верно, Маккарти – и обязанности, о которых я прошу, не находятся в прямом противоречии. Ты же не находишься в пределах действия раздела о «мирных целях»?

– Ну, не знаю.

– Нет, не находишься. Если б находился, тебя бы сюда не прислали. Каждый человек здесь выполняет два дела – свое собственное и уничтожение червей. Надо ли говорить, какое на первом месте?

Я медленно произнес:

– И что это значит?

– Это значит, – сказал Дюк, – если миссия носит военный характер, то каждый является солдатом. Мы не можем позволить себе иметь бездельников. Мне нужен помощник. Хочешь изучать червей – научись работать огнеметом.

– Ты так понимаешь «специальные обязанности»?

Он сказал спокойно:

– Верно. Знаешь, я не могу приказать тебе, Маккарти. Любая операция, связанная с риском для жизни, должна быть совершенно добровольной. И это вовсе не старомодный тип добровольности, вроде: «я беру тебя, тебя и тебя». – Дюк поставил кофейную чашку. – Но я дам тебе время. До завтра. Если надумаешь, найди Шоти. Иначе, в пятницу улетишь на вертушке. Идет?

Я не ответил.

– Ты понял?

– Понял! – огрызнулся я.

– Хорошо. – Дюк встал. – Ты уже знаешь, на что идешь, Джим – об этом нет вопросов. Поэтому кончай переживать и приступай к делу. У нас нет времени.

Он был прав и я это знал, но было нечестно так давить на меня.

Он понял мое молчание и покачал головой:

– Брось, Джим. Ты не станешь более готовым, чем сейчас.

– Но я вообще не готов!

– Об этом и речь. Если бы был, не было бы нужды в разговоре. Так что… как?

Я поднял глаза.

– Да?

– Я боюсь, – признался я. – А если я струшу?

Дюк улыбнулся.

– Есть очень простой способ узнать, не трусишь ли ты. Если да, тебя съедят. Все остальное – это успех. Запомни.

Он взял чашку, чтобы отнести на кухню.

– Я скажу Шоти, чтобы ждал тебя. Надень чистое белье. – Потом он повернулся и ушел, оставив меня таращиться вслед.

4

По закону, я уже отслужил в армии.

Три года. Что-то около этого.

Вас автоматически зачисляли, когда вы появлялись на первом занятии по «глобальной этике», единственном обязательном курсе в высшей школе. Без окончания этого курса не давали диплома. И кроме того, что обнаруживалось только впоследствии – нельзя было закончить курс, не заслужив почетного увольнения. Все это было частью «Обязанностей Всеобщей Службы». Ура!

Инструктором был некто по имени Уайтлоу. О нем знали немногое. Здесь он был первый семестр. До нас, правда, доходили некоторые слухи – что однажды он ударил парнишку за разговорчики и сломал ему челюсть. Что его нельзя уволить. Что он проходил срочную службу в Пакистане – и все еще хранит уши мужчин и женщин, которых убил. Что он до сих пор участвует в некоторых сверхсекретных операциях и преподавание – лишь прикрытие. И тому подобное.

Когда я увидел его, то поверил всему.

Он приковылял в комнату, бросил клипборд на стол и обратился к нам:

– Прекрасно! Я хочу находиться в этой комнате не более чем вы! Но этот курс обязательный для всех – так выжмем все лучшее из плохой ситуации!

Он был коренастый, как медведь, грубоватый и раздражительный. У него были начинающие седеть волосы и серо-стальные глаза, ввинчивающиеся в вас, как лазер. Нос толстый; похоже, был сломан несколько раз. Он выглядел, как танк, и двигался странной катящейся походкой. Покачиваясь при ходьбе, он был неожиданно грациозен.

Он стоял перед нами, как неразорвавшаяся бомба, и глядел на нас с очевидным отвращением. Он смотрел сердито – выражение, которое мы быстро научились распознавать, как общее недовольство нашим испугом, причем не каждым из нас в отдельности, а всем классом, как целым.

– Меня звать Уайтлоу! – рявкнул он. – И я не являюсь приятным человеком!…

Ого!?…

– … Так что, если вы думаете, что пройдете курс, подружившись со мной, забудьте это! – он так свирепо смотрел, как если бы ждал от нас такого же взгляда. – Я не хочу быть вашим другом. Так что не тратьте времени. Все очень просто: я должен сделать дело! И оно будет сделано. Вы тоже должны сделать дело. Вы можете сделать его легко и взять ответственность на себя – или вы можете сопротивляться, и тогда я вам обещаю – этот класс станет хуже преисподней! Понятно?

Широким шагом он прошел в конец комнаты, вырвал комиксы из рук Джо Бэнгса и разорвал их. Обрывки бросил в мусорную корзину.

– Те, кто думают, что я вас разыгрываю, пусть отныне не заблуждаются. Мы можем сэкономить друг другу две недели танцев на цыпочках для изучения друг друга, если вы будете с самого начала предполагать худшее. Я – дракон. Я – акула. Я – монстр. Я разжую вас и выплюну кости.

Он находился в постоянном движении, скользя из одного угла комнаты в другой, указывая, жестикулируя, рубя воздух рукой во время разговора.

– На следующие два семестра вы принадлежите мне. Этот курс нельзя пройти или не пройти. Когда преподаю я – все проходят. Потому что я не даю никакого другого шанса. Большинство из вас, если предоставляется выбор, не выбирают победу. И это гарантирует ваше поражение. Поэтому запомните: здесь у вас нет выбора. Как скоро вы поймете это, так скоро сможете выйти. – Он прервался. Оглядел всех. Глаза были жесткие и маленькие. Он продолжил: – Я очень безобразен. Я это знаю. Я не стану тратиться на доказательство обратного. Не ждите, что я буду другим. И если в этой классной комнате кто-то должен приспособиться, то я жду, что это будете вы! Вопросы есть?

– Ага… – Один из клоунов с заднего ряда: – Можно выйти?

– Нет. Еще вопросы?

Их не было. Большинство из нас были ошеломлены.

– Хорошо. – Уайтлоу вернулся к кафедре. – Я жду стопроцентной посещаемости все сто процентов времени. Извинения не принимаются. В этом классе будет результат. Большинство из вас используют свои обстоятельства, как причины не иметь результатов. – Он смотрел в наши глаза, словно глядел в души. – Об этом все, начнем немедленно! Отныне ваши обстоятельства – единственное, чем вы можете управлять, чтобы получать результаты.

Одна из девушек подняла руку: – А если мы заболеем?

– Вы планируете это?

– Нет.

– Тогда не должны беспокоиться.

Другая девушка:

– А если…

– Стоп! – Уайтлоу поднял руку. – Видите? Вы уже пытаетесь найти себе лазейки. Они называются: а если?… «А если я заболею?» Правильный ответ – не болейте! «Если моя машина сломается?» Сделайте, чтобы она не ломалась, или имейте запасной транспорт. Забудьте лазейки. Их нет! Вселенная не дает второго шанса. Я тоже. Будьте здесь. У вас нет выбора. Этот класс работает только так. Предположите, что я приставил револьвер к вашей голове. Так оно и есть – только вы еще не знаете, какой это револьвер, но факт есть факт: я держу револьвер у вашей головы. Либо вы здесь и вовремя, либо я нажму спусковой крючок и разбрызгаю ваши никчемные мозги по стене. – Он показал на стену. Некоторые содрогнулись. Я обернулся посмотреть. И представил красно-серые брызги мозга на панели.

– Вам понятно? – Он принял наше молчание за согласие. – Хорошо. Можно продолжать.

Уайтлоу небрежно присел на краешек своего стола. Скрестил руки на груди и оглядел комнату.

Улыбнулся. Эффект был ужасающим.

– Теперь, – сказал он спокойно, – я расскажу о выборе, который вы сделаете. Единственном выборе. Все остальное – иллюзии, или лучше сказать – лишь их отражения. Вы готовы слушать? Прекрасно. Вот этот выбор: или вы свободны, или вы скоты. Это все.

Он ждал нашей реакции. В комнате было много озадаченных лиц.

– Вы ждете продолжения, не так ли? Вам кажется, что надо сказать больше. Нет, продолжения нет. Это все. То, что вы ждете в качестве продолжения – просто определения, или приложения. Разговору об этом мы и посвятим остаток нашего курса. Звучит просто, правда? Но просто не получится – потому что вы будете упорствовать в отягощении, и потому что наш курс не просто об определениях этого выбора – он о переживании его. Большинству из вас это не понравится. Но курс не о том, что вам нравится. То, что нравится или не нравится, не есть законный базис для выбора в нашем мире. Вы научитесь этому здесь.

Так он начал.

Отсюда все пошло под гору – или в гору, в зависимости от точки зрения.

Уайтлоу никогда не входил в комнату, пока все не сядут и не приготовятся. Он говорил, что пройти курс – это наша обязанность; кроме того, он уже знает материал и этот курс предназначен только для нас.

Он всегда начинал одинаково. Когда решал, что мы готовы, он входил – и всегда входил, говоря:

– Прекрасно, кто хочет начать? Кто хочет дать определение свободе? – И мы отчаливали…

Одна из девушек предложила:

– Это право делать, что вы хотите, да?

– Слишком просто, – расценил он. – Я хочу сорвать вашу одежду и совершить с вами страстное сношение прямо здесь на полу. – Он сказал это абсолютно хладнокровно, глядя ей прямо в лицо. Девушка открыла рот; класс изумленно засмеялся; она зарделась. – Что меня остановит? – спросил Уайтлоу. – Кто?

– Закон, – сказал кто-то. – Вас арестуют. – Еще смех.

– Тогда я не совсем свободен, не так ли?

– Ну, ладно… свобода – это право делать, что хочешь, пока не нарушаешь права других.

– Звучит лучше – но как я определю, в чем это права? Я хочу делать атомные бомбы на своем заднем дворе. Почему я не могу?

– Вы подвергаете опасности других.

– Кто сказал?

– Ну, если бы я был вашим соседом, мне это не понравилось бы!

– Что же вы так обидчивы? Я же еще ни одну не сбросил.

– Но всегда есть шанс. Мы должны обезопасить себя.

– Ага! – сказал Уайтлоу, отбрасывая назад свои белесые волосы и наступая на несчастного студента: – Но теперь вы нарушаете мои права, когда говорите, что я не могу построить собственную атомную бомбу.

– Сэр, но это же нелепо. Каждый знает, что нельзя делать А-бомбу на заднем дворе.

– Да? Я этого не знаю. На самом деле, я мог бы ее сделать, если бы имел доступ к материалам, достаточно денег и времени. Принципы хорошо известны. Вы рассчитываете лишь на то, что у меня не хватит решимости довести дело до конца.

– Э-э… да, конечно. Но даже если вам удастся ее сделать, права отдельных лиц имеют меньший вес по сравнению с безопасностью целого общества.

– Ну, снова. Вы утверждаете, что права одной персоны более важны, чем права другой?

– Нет, я…

– Но именно так это звучит для меня. Вы говорите, что мои права имеют меньший вес по сравнению с чьими-то. Я хочу знать, как вы определите их. Вспомните, предполагается, что каждый из нас равен перед законом. А что вы будете делать, если мне кажется, что ваш подход несправедлив? Как вы проведете в жизнь ваше решение? – Уайтлоу внимательно смотрел на юношу. – Попробуем по – другому: пусть я – жертва чумы. Мне надо в больницу для лечения, но едва я достиг вашего города, вы начинаете стрелять в меня. Я утверждаю, что мое право на медицинскую помощь гарантирует мне вход в эту больницу, а вы утверждаете, что ваше право быть свободным от заразы дает вам лицензию на убийство. Чьи права нарушены больше?

– Это нечестный пример!

– Да? Почему же? Это происходит в Южной Африке прямо сейчас – и неважно, что по этому поводу говорит правительство Южной Африки, мы рассуждаем о правах. Почему же этот пример нечестен? Это же ваше определение свободы. Мне кажется, что-то неверно с вашим определением. – Уайтлоу глядел на несчастного юношу. – Ну?

Юноша покачал головой. Он сдался.

– Ладно, дам вам намек. – Уайтлоу снова повернулся к нам. – Свобода не имеет отношения к тому, что вы хотите. Это не значит, что вы не можете иметь, что хотите – наверное, можете. Но я хочу, чтобы вы понимали, что погоня за сладостями есть просто погоня за сладостями и ничего больше. У ней очень мало общего со свободой. – Он снова сел на краешек стола и огляделся. – У кого-нибудь есть другие идеи?

Тишина. Смущенная тишина.

Потом голос:

– Ответственность.

– А? Кто это сказал?

– Я. – Юноша-китаец в углу.

– Кто-кто? Встань сюда. Пусть остальные увидят, как выглядит гений. Как твое имя, сынок?

– Чен. Луис Чен.

– Прекрасно, Луис. Повторите ваше определение свободы для этой деревенщины.

– Свобода означает быть ответственным за свои действия.

– Правильно. Вы получаете "А" за этот день. Вы можете отдыхать – впрочем, нет – скажите мне, что это значит?

– Это значит, вы можете построить атомную бомбу, сэр, но если вы не сделаете надлежащих предосторожностей, тогда правительство, действуя в интересах народа, имеет право предпринять меры, чтобы гарантировать безопасность или прекратить вашу работу.

– И да, и нет. Теперь надо определить еще кое-что. Права. Садись, Луис. Дай очередь другому. Поглядим на другие руки.

Другой юноша в углу.

– «Права: то, что должно, юридические гарантии, или моральные принципы».

– Хм, – сказал Уайтлоу. – Вы удивили меня – это верно. Теперь закройте книгу и скажите: что это значит? Своими словами.

– Ну… – Парень запнулся. – То, что по праву ваше. Право чего-то… Право на что-то… Я думаю, это то, на что вы имеете право… – Он разволновался и замолк.

Уайтлоу желчно смотрел на него:

– Прежде всего, нельзя использовать понятие для собственного определения. И, во-вторых, ничего никому не принадлежит по праву. Мы уже говорили об этом, помните? Не существует таких вещей, как собственность; есть только контроль. Собственность есть лишь временная иллюзия, поэтому как может существовать такаю вещь как права? Можно, конечно, настаивать, что вселенная должна обеспечить вам пропитание. – Уайтлоу внезапно улыбнулся. – И это на самом деле так, но работа на всю жизнь – собирать его.

Он возобновил свою пулеметную атаку:

– Внимание, я попытаюсь объяснить. Вся эта материя, называемая правами – всего лишь масса чепухи, которую болтают политики, потому что она хорошо звучит и люди поэтому голосуют за них. На самом деле они вас надувают, потому что все путают, нагромождая массу ерунды между вами и источником этого понятия. Поэтому я хочу, чтобы вы забыли на время всю чепуху по поводу прав, в которую вы верите. Истина в том, что все это не работает. На самом деле можно даже забыть о правах во множественном числе. Существует лишь одно право – а оно вообще даже не является правом в традиционном значении этого слова.

Он был в центре комнаты. Он медленно поворачивался, встречаясь с нами глазами, пока говорил.

– Определяющее условие взрослости есть ответственность. Что то единственное необходимое, чтобы испытать себя в ответственности? Очень просто – удобный случай. – Он помолчал немного, прежде чем нырнуть в это, потом повторил: – Удобный случай быть ответственным за себя. Вот так. Если вы упустите его, то вы не свободны, а все другие так называемые права излишни. Права – это возможности по определению. А возможности требуют ответственности.

Поднялась рука:

– А что с людьми, которые не могут позаботиться о себе?

– Вы говорите о безумных и незрелых. Именно поэтому у нас есть санитары и родители – следить за ними, убирать за ними, подтирать их попки и учить их больше не пачкать – и не пускать их одних в мир, пока они не научатся. Частью ответственности взрослых является забота, чтобы другие тоже имели возможность стать взрослыми и нести ответственность за себя. Умственно и физически.

– Но это же работа правительства…

– Что? Кто-то звонит в психушку – один из лунатиков убежал. Конечно ты не это имеешь в виду, сынок?

Юноша упорствовал:

– Да, это.

– Ммм, окей, – сказал Уайтлоу. – Объяснись.

– Это – ответственность правительства, – сказал юноша. – По вашему определению.

– Разве? Нет, я говорил, что это ответственность народа.

– Правительство есть народ.

– Так ли? Это звучало не так, когда я смотрел в последний раз – следуя этой книге, правительство представляет народ.

– Так не честно, сэр, вы сами написали эту книгу.

– Я? – Уайтлоу посмотрел на текст в руках. – Да, действительно. Хорошо, очко в вашу пользу. Вы заставили меня извиниться за вопрос…

Юноша самодовольно огляделся.

– … Но все же вы не правы. Нет, вы не правы только наполовину. Задача правительства – единственная причина, оправдывающая его существование – действовать в интересах членов популяции в делегированной области специфической ответственности. А теперь, что такое «делегированная область специфической ответственности»? – Уайтлоу не стал ждать, пока кто-нибудь попытается ответить – он напирал дальше. – Похоже, то, с чем большинство людей соглашается – независимо, хорошо это или плохо. Поймите это! Правительство, действующее в интересах членов популяции – и от их имени – будет делать все, на что оно делегировано, независимо от моральности совершаемого. Хотите доказательств – полистайте хорошую книгу по истории. – Он взял одну из книг со стола. – Хорошая книга по истории – та, что говорит вам, что случилось. Абзац. Забудьте те из них, которые объясняют вам историю – они отвлекают вас от возможности видеть всю картину.

Он снова присел на краешек стола:

– Итак, правительство делает то, что вы хотите. Если вы не хотите ссоры с ним, вы с гарантией не выиграете. Суть дела в том, что любой, кто достаточно силен, чтобы принудить других людей к соглашению, обязан ссориться. Я хочу, чтобы вы поняли, что это не получение большинства. Игра заключается в том, что специфические сегменты национальной популяции заставляют остальных включиться в гигантскую военную организацию, агентство космических исследований, систему федеральных дорог, почту, агентство контроля за окружающей средой, бюро управления экономикой, национальный стандарт образования, службу медицинского страхования, национальный пенсионный план, бюро управления наймом и даже в обширную и сложную налоговую систему, так что каждый из нас может уплатить его или ее справедливую долю этим службам – хотим мы этого или нет прежде всего. – Уайтлоу ткнул в нас длинным костлявым пальцем, словно сорокопут, пронзающий клювом свою добычу в кустарнике. – Поэтому вывод неизбежен. Вы ответственны за действия вашего правительства. Оно действует от вашего имени. Оно – ваш служащий. Если вы не можете правильно руководить действиями вашего служащего, вы не владеете вашей собственностью. И вы заслужите то, что получите. Знаете, почему правительство находится сегодня в нынешнем состоянии? Потому что вы не выполнили ваши работу. Кроме того, чьей еще может быть ответственность? Можете ли вы представить кого-нибудь в здравом уме намеренно проектирующего такую систему? Нет – никто не сделал бы этого в здравом уме! Такая система постоянно попадает в руки тех, кто хочет манипулировать ею для краткосрочных прибылей – потому что мы позволяем им.

Кто-то поднял руку. Уайтлоу отмахнулся.

– Нет, не сейчас. – Он улыбнулся. – Я не промываю вам мозги. Я знаю, что некоторые из вас думают так – я тоже видел передовицы в газетах, призывающие к концу политически ориентированных классов! Позвольте сказать об этом сразу же: вы должны заметить, что я не говорил вам, что надо делать. Потому что я не знаю. Ваша ответственность – определить это для себя, тогда вы начнете создавать вашу собственную форму участия. Это единственный реальный выбор, полученный вами за всю вашу жизнь – будете вы участвовать, или нет. Вам надо обратить внимание, что неучастие это тоже решение – решение быть жертвой последствий. Откажитесь управлять своей ответственностью – и вы получите последствия. В любое время! На это можно делать ставки.

Поэтому здесь пролегает граница – обратите на это внимание. «Пусть это сделает Джордж» – это не только лозунг ленивого, это кредо раба. Если вы не хотите забот, и не хотите, чтобы о вас заботились – прекрасно: можете присоединяться к остальной скотине. Скотом быть уютнее – по этому признаку их можно распознать. Не жалуйтесь, когда они пошлют вас на консервную фабрику. Они оплатили эту привилегию. Вы продали ее им. Если хотите быть свободными, поймите: свобода не в том, чтобы быть в уюте. Она в том, чтобы завладеть и использовать возможность – и использовать ее ответственно. Свобода – это не уют. Это обязательство. А обязательство есть желание не быть в уюте. Это две цели не являются несовместимыми, однако чертовски мало свободных людей живут в достатке.

Свободный человек или свободный класс не просто выживает – он отвечает на вызов!

Уайтлоу был, конечно, прав. Почти всегда. Если б даже он был не прав, никто из нас не смог бы поймать его на этом. Через некоторое время мы поняли это очень хорошо.

Я знал, что он сказал бы. Что выбор за мной. Даже если бы я попросил его совета, он только сказал бы в ответ:

– Я не могу ответить на этот вопрос за тебя, сынок. Ты уже знаешь ответ. Ты просто ищешь аргументы.

Верно.

Я никогда больше не смогу рассчитывать на добрую волю вселенной. Пять больших эпидемий чумы и десяток маленьких позаботились об этом.

Мой кофе остыл.

Поэтому я пошел разыскивать Шоти.