Текст книги "Светочи Свободы"

Ну а поскольку я уже затронул тему цветов, мне хотелось бы отступить еще немного и рассказать вам о бхаджанах и гуру-пудже, которые проводились между медитацией и сессией вопросов и ответов. Единственная возможность надеть на Махараджа гирлянду из цветов возникала только во время этих ритуалов. После того как гирлянды были надеты, Махарадж становился в середине комнаты и бил в кимвалы в такт распеваемого бхаджана. Его глаза почти всегда бывали закрыты. Начинал он с маленьких тарелок, надеваемых на пальцы, диаметром в один или два дюйма. По мере того как бхаджан набирал силу, он переходил к тарелкам все больших и больших размеров, которые передавались ему его помощником. Самая последняя пара размером напоминала крышки мусорного бака – тарелки были огромными, а издаваемый ими звук был совершенно оглушительным: его было слышно через несколько улиц оттуда. Когда Махарадж добирался до набора самых больших кимвалов, на нем уже было надето столько гирлянд, что они лежали целой горой, высота которой порой достигала двух футов. Бить в самые большие кимвалы было невозможно без полного уничтожения гирлянд. Махарадж ударял в кимвалы, его глаза были закрыты, и каждый раз, когда тарелки смыкались, во все стороны летели лепестки. К концу всего этого действа пол был устлан обрывками цветов, которые Махарадж изорвал и разбросал по всей комнате. Это было красивое зрелище, и я никогда не уставал любоваться Махараджем, изо всех сил ударяющим тарелками одна о другую и разбрасывающим цветы во все стороны.

Но давайте вернемся к его любви к бережливости. Приехав к Махараджу в 1979 году, я остановился в «Пурниме». Тогда я провел с ним две недели перед тем, как улететь в Англию, чтобы повидаться со своей семьей впервые с того времени, как в 1976 году я приехал в Индию. Билет прислала мне моя мама, чувствуя, и, наверное, небезосновательно, что, если она не оплатит мою поездку, я могу не приехать уже никогда. От моих друзей в Англии у меня собрались заказы на «Я есть То». Британская цена на эту книгу была почти в десять раз выше, чем в Бомбее, поэтому все преданные Махараджу, которых я знал в Англии, сделали мне заявки на дешевые экземпляры. Я пришел к Махараджу с этой огромной кипой книг и попросил его подписать их для людей, ждавших их в Англии.

Он очень подозрительно на меня посмотрел и сказал:

– Я думал, у тебя нет денег. Как ты смог купить столько книг?

Я объяснил:

– Это не для меня. Это для людей из Англии, которые не хотят платить за них по местным ценам. Они прислали мне деньги, чтобы я привез им индийские экземпляры.

Когда я назвал ему розничную цену в Лондоне, он откровенно ужаснулся:

– Возьми с собой максимальное количество! Никто не должен столько платить за книгу!

Он достал ручку и с удовольствием подписал все книги.

Гарриет: Вы продолжали приходить к нему до самой его смерти? Вы были там в его последние дни?

Дэвид: Нет, я не хотел там быть. Я не хотел сидеть там, наблюдая, как он медленно умирает. Я хотел, чтобы в моей памяти остался человек, который был вечным двигателем, исполненным невероятной жизненности центром силы и энергии. Я знал, что он не считает себя телом, но мне не хотелось там находиться, глядя на то, как рак медленно превращает его в инвалида. Не помню уже даты моего последнего прихода, но помню, что тогда он говорил еще без каких-либо проблем.

Я еще не рассказывал вам, как Махарадж контролировал поток людей через свою комнату. Вам необходимо об этом знать, чтобы понимать, как все развивалось дальше. Из-за тесноты его комнаты Махарадж, как правило, разрешал проводить с ним только две недели. Новые люди приходили ежедневно, но на полу для всех просто не было места.

Когда Махарадж видел, что комната переполнена, он «выдергивал» нескольких человек, находившихся у него дольше всех, и просил их уйти с такими словами:

– Вам можно уходить. Пришли новые люди, а места нет.

Те, кого он отбирал, должны были затем уйти, но если у них оставался интерес к его беседам, через два месяца они могли вернуться и находиться с ним очередные две недели. Многие из нас придерживались этой системы: две недели у Махараджа чередовали с двумя или более месяцами где-нибудь еще. Обычно, придя к нему, я сообщал, что у меня есть обратный билет до Мадраса с датой отправления через две недели. Тогда он был уверен, что в назначенный день я уеду.

Однако я помню, что, приехав к нему в последний раз, я пытался остаться с ним на несколько дней дольше, чем планировал изначально. Я сел в дальнем углу, надеясь, что он меня не заметит, поскольку понимал, что мое время истекло. Но одним утром что-то меня задержало, и я не смог вовремя забраться в свой угол. Мне пришлось сесть довольно близко к нему, успешно загородив от его взгляда людей, сидевших непосредственно за мной. Должен сказать, что мой рост – 1,89 м, а длина спины непропорционально большая относительно моего роста. У меня короткие ноги, а спина длинная, и это значит, что, когда я сижу на полу с выпрямленной спиной, верхушка моей головы находится на такой же высоте от пола, как у человека с ростом около 1,95 м. И, конечно же, именно в то утро Махарадж захотел поговорить с кем-то, сидящим прямо за мной и бывшим значительно ниже меня. Я сделал безуспешную попытку отодвинуться, а Махарадж попытался заглянуть за меня, но все было бесполезно, поскольку лишнего места для моих маневров просто не было. Теснота была, как у сардин в банке.

Наконец, Махарадж посмотрел на меня и сказал с некоторым раздражением:

– Почему ты все еще здесь и занимаешь место на полу? Я не вижу людей за тобой. Ты переполнен знаниями, они лезут у тебя из ушей и засоряют мой ковер. Ты уже можешь уйти и освободить место для других.

Это был последний раз, когда он говорил со мной. Я принял его сердитую фразу как благословение и как некое свидетельство об окончании курса. В тот день я ушел и больше никогда не возвращался.

В течение следующих нескольких месяцев ко мне поступали сведения о его слабеющем здоровье, но у меня никогда не возникало искушения вернуться хотя бы еще раз. То есть так было до тех пор, пока он неожиданно мне не приснился и не позвал к себе. Этот сон был такой напряженный, что я проснулся. Я лежал в кровати, недоумевая, то ли он на самом деле позвал меня, то ли это просто выраженное подсознанием мое тайное желание поехать к нему, чтобы увидеться с ним еще раз. Я снова уснул, так и не разобравшись в этом.

Несколькими минутами позже он снова возник в моем сне и произнес, пристально глядя на меня: «Я только что сказал тебе прийти. Почему ты мне не веришь?»

Я проснулся и понял, что он хочет, чтобы я приехал. Возможно, он хотел воспользоваться последним шансом для нанесения удара по моему упрямому эго. Я не поехал, и у меня нет никаких удовлетворительных оправданий для отказа отвечать на этот сон. Это случилось прямо перед его уходом в 1981 году. Я могу привести ряд причин, но ни одна из них не звучит для меня правдоподобно и удовлетворительно. Когда я анализирую свои воспоминания об этом событии, я не могу найти ни одного оправдания, которое могло бы успокоить мою совесть. Я не поехал, и мне так и не удается вспомнить, что же мне помешало.

Гарриет: Эти сны продолжаются? Он просил вас снова прийти?

Дэвид: Нет, это было лишь той ночью. Но когда он умер, мне часто стали сниться яркие сны, в которых я приходил к нему в его комнату. Я поднимался по лестнице и находил его в комнате, сидящим на своем обычном месте и рассказывающим о своем учении в своей обычной манере. Во сне моя логика пыталась понять, как может быть, что он все еще здесь, все еще учит. В такие моменты одна моя часть понимала, что он уже умер, но другая часть видела его все еще живым, все еще наставляющим в своем обычном углу. В этих снах я иногда приходил к выводу, что он вовсе и не умирал, а только сымитировал свою смерть и ждет теперь, когда разойдется толпа и он сможет вернуться к своим наставлениям для маленькой группы людей, которые каким-то образом знают обо всей этой игре. Во сне мой мозг изобретал всевозможные истории вроде этой, но даже во сне они никогда меня не убеждали. Я знал, что что-то не так, но мне так и не удавалось выяснить, что именно.

Эти сны продолжались на протяжении всех 1980-х и еще долго в 1990-х гг. Но последний сон в этой череде отличался от других. Я обнаружил Махараджа, наставляющего маленькую группу людей в медицинском пункте Раманашрама. Уже одно это было необычным, поскольку до сих пор я не видел его в своих снах нигде, кроме его комнаты. И люди тоже были другими. Это не были индийские лица, населявшие его комнату в моих предыдущих снах о нем. В этот раз присутствовали только иностранцы, и всех из них я хорошо знал. И на этот раз уже не было ни сомнений в том, что он был жив, ни вопросов, почему он все еще был жив.

Я посмотрел на Махараджа, затем повернулся к моим друзьям, сидящим на полу вместе с ним, и в состоянии сильнейшей экзальтации воскликнул:

– Видите?! Я же говорил вам! Он жив! Он вовсе не умирал! Он все еще жив!

Сны прекратились, и больше он никогда мне не снился.

Гарриет: Как вы это объяснили? Каков был в этом смысл для вас?

Дэвид: Мне не нужен Фрейд, чтобы это объяснить. Он не умер, поскольку никогда не рождался. Он жив во мне как моя собственная Самость, Атман. Он не может умереть. Он внутри, ожидая своего времени, ожидая, когда те слова, которые он во мне посадил, разрушат меня и мой маленький, ограниченный мирок. Я знаю, что он меня не покинул, и я знаю также, что однажды он победит.

Постскриптум

За годы, прошедшие со времени публикации этого интервью в интернете, меня много раз спрашивали о том, кем же был тот таинственный Руди. Некоторые люди предполагали, что, возможно, это тот самый Руди, который ассоциируется со Свами Муктанандой и который одно время был учителем Да Фри Джона. Однако, определенно, это был не тот человек.

Я не имел ни малейшего представления о том, кем он был и что с ним стало впоследствии, пока несколько лет назад не получил следующее электронное письмо:

Дорогой Дэвид,

Несмотря на доступность информации благодаря развитию виртуальной связи, большое количество ценного материала остается непрочитанным, если только вам кто-нибудь не посоветует обратить внимание на ту или иную статью в интернете. По счастью, нас все еще спасают личные отношения с другими людьми, помогающими нам находить такие прекрасные послания и интервью. Благодаря живому и сообразительному уму нашего общего друга Мулларпаттама, я прочла эту статью о Нисаргадатте Махарадже. Мне подумалось, что Вам, возможно, будет интересно узнать больше о канадце по имени Руди. Тогда он действительно уехал в Канаду, откликнувшись на просьбу своего отца, перенесшего операцию на позвоночнике, оказать ему помощь. Впоследствии он переехал в Северную Калифорнию, чего требовали дела бизнеса и необходимость обеспечения благополучия семьи. На протяжении всех этих долгих лет внешне он больше не уделял внимания серьезным метафизическим исследованиям, и эту жертву могут понять лишь те, кто знал его раньше. Но в его общении с окружающими людьми всегда проявлялась его глубокая осознанность, а его равнодушие к престижному положению, достигнутому благодаря его успеху, отличало его от других участников крысиной гонки. Он продолжает жить просто и правдиво, являясь маяком целостности для тех из нас, кто удостоен чести быть рядом с ним.

С уважением, Хелен Мелнитцер, «женщина, пришедшая вместе с Руди»

В своем ответном письме я спросил ее, сколько времени она и Руди провели рядом с Махараджем. На это она ответила так:

Дорогой Дэвид,

С Руди мы приехали туда 18 февраля 1978 года. Тогда мы посетили более 60 утренних сатсангов подряд, часто приходя на пение послеполуденных бхаджанов и гимнов, в котором участвовал Махарадж и его почитатели. Затем мы уехали и в течение следующих полутора лет приезжали, наверное, каждые 6–8 недель ради этих личных встреч Махараджа и Руди. Казалось, что, когда бы Руди ни находился рядом с Махараджем, там были лишь они одни, лишь двое в той комнате…

Всего наилучшего, Хелен»

2. Знакомство с жизнью и учением Шри Раманы Махарши

Беседа Дэвида Годмана с Джоном Дэвидом

Около десяти лет назад в Раманашраме один австралиец предложил мне встретиться с группой почитателей Раманы Махарши из Австралии и поговорить с ними о нем. Я согласился, но, придя на встречу, обнаружил, что на самом деле готовилось некое формальное интервью с пригласившим меня человеком, а австралийские почитатели при этом должны были играть лишь роль слушателей.

В ходе этого интервью были затронуты самые разнообразные темы. И поскольку выяснилось, что интервьюер, Джон Дэвид, очень мало знал о жизни и учении Бхагавана, большая часть времени нашего диалога была потрачена на исправление имевшихся у него многих ошибочных представлений об этом. Позднее, прочтя текст записи, я увидел, что, благодаря счастливому стечению обстоятельств, необходимость возвращения к основам и исправления неверных представлений превратила это интервью в идеальный вводный материал о жизни и учении Бхагавана для тех людей, которые либо мало знают об этом, либо не знают ничего. Именно для такой категории интересующихся текст этого интервью уже в течение нескольких лет размещается на моем сайте как материал, рекомендуемый для прочтения.

По завершении нашей беседы Джон Дэвид сообщил мне о своем несогласии с тем, как я объясняю учение Бхагавана об уме. Он выразил желание, чтобы я публично продискутировал этот вопрос с одним известным ему западным ученым-ведантистом. Я отказался. Вместо этого я дополнил отредактированный текст интервью еще несколькими страницами, чтобы дать еще более подробное описание того, каким было истинное учение Бхагавана об уме.

Таким образом, данная статья представляет собой отредактированную и расширенную версию интервью. И даже по прошествии десяти лет я все еще чувствую, что она является идеальным ознакомительным материалом для тех людей, которые хотели бы получить краткое описание жизни и учения Раманы Махарши.

Джон Дэвид: Не могли бы вы для начала рассказать нам что-нибудь о раннем периоде жизни Раманы Махарши? О том, как в юном возрасте, в то время, когда он еще жил в Мадурае, произошло его пробуждение.

Дэвид Годман: Имя, данное ему от рождения, было Венкатараман. Он родился в Тиручули, маленьком городке штата Тамил-Наду, в семье южноиндийских брахманов. Это была благочестивая семья, по уровню достатка принадлежавшая к среднему классу. Его отец, Сундарам Айяр, по профессии был «недипломированным адвокатом». Он был ходатаем по юридическим вопросам частных лиц, не имея при этом никакого формально подтвержденного права на юридическую практику. Однако, несмотря на такое препятствие, его практика, судя по всему, была успешной, и среди людей он пользовался высоким авторитетом.

Детство Венкатарамана было обычным, в этот период не проявлялось никаких признаков его будущего величия. Он был хорошим спортсменом, ленивым школьником, озорству предавался в средней степени и проявлял мало интереса к религиозным вопросам. Однако при этом у него все же было несколько нестандартных особенностей. Во время сна, например, он входил в состояние такого глубокого забытья, что даже грубое физическое воздействие со стороны друзей не будило его. Ему также сопутствовала необычайная удача. К примеру, в командных играх всегда побеждала та команда, на чьей стороне он играл. За это он получил прозвище «Тангакай», означающее «Золотая рука». Такое прозвище присваивается людям, степень везения которых намного выше средней. Кроме этого, Венкатараману был присущ естественный талант понимания тонкостей литературного тамильского языка. Уже в раннем подростковом возрасте он разбирался в этой области настолько хорошо, что исправлял своего школьного учителя по тамильскому языку, если тот допускал какие-нибудь ошибки.

Сундарам Айяр, отец Бхагавана

Когда Венкатараману было двенадцать лет, умер его отец, после чего семья переехала в Мадурай, город в южной части Тамил-Наду. И в 1896 году в шестнадцатилетнем возрасте Венкатараман пережил необыкновенное духовное пробуждение. Он находился в доме своего дяди, когда внезапно у него возникла мысль, что он умирает. Он испугался, но вместо того, чтобы паниковать, просто лег на пол и стал анализировать происходящее. Он начал размышлять о том, что представляет собой смерть: что должно умереть, а что останется незатронутым смертью. Он спонтанно начал проводить самоисследование, которое через несколько минут достигло кульминации в его собственном непрерывном пробужденном состоянии.

Мать Шри Раманы Махарши

В одном из своих редких письменных комментариев он написал: «Задавая внутренний вопрос „Кто этот видящий?“, я увидел растворение видящего, оставляющее только То, Которое присутствует всегда. Не возникало никакой мысли, чтобы засвидетельствовать: „Я вижу“. И как тогда могла возникнуть мысль, чтобы сказать: „Я не вижу“?». В течение нескольких мгновений его отождествление с личностью исчезло и было замещено полным осознанием Атмана, Истинного Я. Это переживание, это осознавание осталось с ним навсегда. Он больше не нуждался ни в каких практиках или медитациях, поскольку переживание смерти привело его в состояние полного и окончательного освобождения. Это очень редкое явление в духовном мире, – когда человек, не проявлявший интереса к духовной жизни, смог в течение нескольких минут без какого-либо усилия или предварительной практики достичь состояния, которого другие ищущие пытаются достичь на протяжении целого ряда жизней.

Я говорю «без усилия», поскольку это воспроизведение смерти и последующее самоисследование были похожи на нечто случившееся с ним самопроизвольно, а не на целенаправленные действия. Описывая это событие своему телужскому биографу, он ни разу не использовал местоимение «я». Он говорил: «Тело лежало на земле, конечности вытянулись», и так далее. В частности, это описание и в самом деле оставляет читателя с ощущением, что это событие было совершенно безличностным. Какая-то сила захватила тело Венкатарамана, заставила его лечь на пол и в итоге заставила понять, что смерть возможна только для тела и чувства обособленности, но она не затрагивает лежащую в основе всего реальность, в которой они оба возникают.

Когда юноша Венкатараман поднялся, он был полностью реализованным мудрецом, правда, не имеющим никаких культурных или духовных знаний, чтобы должным образом оценить то, что с ним произошло. Ранее ему доводилось читать биографии некоторых тамильских святых и присутствовать при проведении многих храмовых ритуалов, однако ничто из этого, похоже, не помогло ему разобраться в том новом состоянии, в котором он пребывал.

Венкатараман (Шри Рамана Махарши). Самая ранняя фотография (1902)

ДД: Какой была его первая реакция? Что, по его мнению, с ним произошло?

ДГ: Годы спустя, вспоминая это переживание, он говорил, что думал в тот момент, что заболел каким-то странным заболеванием. Однако он считал эту болезнь настолько приятной, что надеялся, что не выздоровеет от нее. А в какой-то момент, вскоре после этого опыта, его посещали даже мысли о том, что он одержим. Когда он обсуждал эти события с Нарасимхой Свами, его первым англоязычным биографом, то, описывая свою первую реакцию, он несколько раз употребил тамильское слово авесам, означающее одержимость каким-нибудь духом.

ДД: Обсуждал ли он это с кем-нибудь? Пытался ли он выяснить, что с ним произошло?

ДГ: Из членов своей семьи Венкатараман никому не сказал о том, что с ним случилось. Он старался и дальше вести себя так, как будто ничего не происходило. Он продолжал ходить в школу и поддерживать видимость обычного поведения в семье. Однако с течением времени ему становилось все труднее выдерживать этот образ, поскольку он все больше и больше притягивался внутрь себя. В конце августа 1896 года, когда в качестве наказания за неправильно выполненное школьное задание ему пришлось заново переписывать текст урока, он впал в состояние глубокой поглощенности Атманом.

Его брат заметил ему презрительно: «Какая польза во всем этом для такого человека, как этот?» Он имел в виду, что нет никакого смысла в семейной жизни для того, кто проводит все свое время, как йогин.

Справедливость этого замечания поразила Венкатарамана, заставив его принять решение навсегда покинуть дом. На следующий же день он ушел, никому не сказав ни что с ним случилось, ни куда он идет. Он оставил лишь записку, в которой говорилось, что он уходит ради «благого дела» и что не следует тратить деньги на его поиски. Его целью была гора Аруначала – большой паломнический центр, находящийся в нескольких сотнях миль к северу от Мадурая. В записке к своей семье он написал: «Я ушел отсюда в поисках моего Отца и подчиняясь Его приказу». Его отцом была Аруначала, и, оставляя свой дом и семью, он следовал внутреннему призыву, исходившему от этой горы. Его смелое путешествие в Тируваннамалай, продолжавшееся три дня, могло бы занять меньше одного дня, если бы он был лучше осведомлен относительно дороги. Он прибыл туда 1 сентября 1896 года и провел там остаток жизни.

ДД: Не могли бы вы для тех, кто мало знает об Аруначале, рассказать о том, что представляет собой это место и каково его значение? И, если можно, расскажите также, каким оно могло быть тогда, когда туда пришел Рамана Махарши.

ДГ: Город Тируваннамалай, с горой Аруначалой, тесно с ним связанной, всегда был крупным паломническим центром. Сердце и душа этого города не очень изменились за последние времена, несмотря на наличие авторикш, телевизионных антенн и широко разросшихся пригородов. Культурная основа и стиль существования жителей Тируваннамалая, похоже, веками остаются неизменными. В XIII столетии на обратном пути из Китая Тамил-Наду посетил Марко Поло. Его описание того, чем занималось местное население и как оно жило, является очень знакомым и для теперешних местных горожан.

В Тируваннамалае находится один из главных южноиндийских храмов Шива-лингама. Существует пять таких храмов, каждый из которых связан с одним из пяти элементов: землей, водой, огнем, воздухом и эфиром. Лингам Тируваннамалая связан с огнем.

История возникновения самых ранних памятников этого места восходит приблизительно к 500 году нашей эры. Именно с этого времени оно стало известным. В те дни по Тамил-Наду путешествовали святые, превознося Аруначалу как место обитания Шивы и советуя каждому там побывать. Более ранние исторические следы совершенно отсутствуют, поскольку тогда местные жители еще не вели записей и не строили каменные сооружения, которые могли бы сохраниться.

Храм Аруначалешвара. Фото 1-ой пол. XX века

Известные нам памятники появились в результате значительно более поздней традиции, неожиданно возникшей около 1500 лет назад вследствие масштабных культурных сдвигов, в результате которых началось возведение соответствующих монументов и ведение записей. Я бы сказал, что в этом историческом контексте Рамана Махарши был самым последним и, возможно, самым знаменитым представителем всей плеяды выдающихся святых людей, привлеченных силой этого места. По крайней мере, за последние два тысячелетия.

ДД: Когда был построен большой храм?

ДГ: Этот храм нарастал квадратными слоями, как бы изнутри наружу. Когда-то это, вероятно, было только святилище размером с маленькую комнату. Вы сами можете проследить его развитие во времени, поскольку стены храма являются чем-то вроде государственного архива. Всякий раз, выигрывая войну со своим соседом, правитель приказывал высечь на стене памятный знак в честь этого события. Или если он дарил 500 акров земли лицу, к которому был в тот момент благосклонен, то соответствующий знак также высекался на храмовой стене. Это то место, где можно увидеть, кто побеждал в сражениях, а также что и кому дарил правитель.

Самые ранние надписи на внутреннем святилище, называемые эпиграфами, относятся к IX веку. Вероятно, тогда оно и было построено. Постепенно храм разрастался все больше и больше, и так продолжалось примерно до XVII столетия. В XVII веке он достиг своих теперешних размеров. Тем людям, которые никогда не видели этого сооружения, я должен сказать, что оно огромно. Думаю, каждая из четырех сторон имеет длину около 200 ярдов, а высота главной башни составляет более 200 футов.

ДД: Это и есть то место, куда пришел Бхагаван по прибытии в Тируваннамалай?

ДГ: Когда Бхагаван был еще очень юным, он интуитивно знал, что Аруначала в каком-то смысле является Богом. В одном из своих стихотворений он написал: «С поры моего беззаботного детства величие Аруначалы сияло в моем сознании». Тогда он еще не знал, что это место можно посетить. Такая ассоциация возникала у него просто в связи со словом «Аруначала». Он чувствовал, что «это самое святое место, самое святое состояние, это сам Бог». Он благоговел перед Аруначалой и тем, что она олицетворяла, на самом деле даже не понимая, что это было место паломничества, где он мог побывать физически. Так продолжалось до тех пор, пока он не стал подростком и один из его родственников не сказал, вернувшись из паломничества: «Я ходил к Аруначале». Бхагаван говорил, что это стало для него разочарованием. До этого он представлял себе это место неким великим небесным царством, куда святые, просветленные люди попадали после смерти. Обнаружение того факта, что он мог доехать туда на поезде, стало в какой-то степени обманом его ожиданий.

Его первой реакцией на слово «Аруначала» было абсолютное благоговение. Затем наступил короткий период разочарования, когда он осознал, что это было просто место на карте. Однако еще позднее, после переживания просветления, он понял, что именно сила Аруначалы вызвала это переживание и физически притянула его к ней.

Стихотворение, из которого я привел цитату, отражает ранний этап отношений Раманы Махарши с горой:

«Взгляни, вон Аруначала стоит, словно бездушная. Таинственным является ее проявление, оно за пределами человеческого понимания. С поры моего беззаботного детства величие Аруначалы сияло в моем сознании, но когда я узнал от кого-то, что это был всего лишь Тируваннамалай, я не понял, что она собой представляет. Когда она остановила мой ум и притянула меня к себе, и я пришел к ней, я увидел, что она является абсолютной неподвижностью».

Последняя строка содержит очень интересную игру слов. На санскрите слово «ачала» означает и «гора», и «абсолютная неподвижность». С одной стороны, это стихотворение описывает физическое паломничество Бхагавана в Тируваннамалай. Но смысл его состоит также и в том, чтобы показать, как ум возвращается в Сердце и становится абсолютно тихим и неподвижным.

Когда Шри Рамана пришел, и это то, чего вы не найдете ни в одной из его стандартных биографий, он остановился перед храмом. Храм в это время был закрыт, но все его двери, прямо ведущие к внутреннему святилищу, сами собой открылись перед ним. Он вошел в храм, подошел к лингаму и обнял его.

Делать известной эту версию развития событий он не хотел по следующим двум причинам. Во-первых, он не любил предавать огласке то, что вокруг него происходят чудеса. Когда такие события случались, он старался умалить их значение. Во-вторых, он знал, что храмовые служители будут очень возмущены, если узнают, что он прикасался к их лингаму. Несмотря на то, что он был брахманом, священники назвали бы его действия осквернительными и распорядились бы провести сложную пуджу для восстановления святости лингама. Не желая их разочаровывать, он хранил молчание.

ДД: Да, только что мы пришли из храма, и на нем висел огромный замок.

ДГ: Да. Как правило, никому из посторонних не разрешается приближаться к лингаму. Уход за ним является наследственной профессией. Никому из тех, кто не принадлежит к соответствующей родовой линии, не позволено проникать за металлическое ограждение, установленное на расстоянии около десяти футов перед лингамом.

Эта история имеет еще один интересный аспект. С момента просветления Бхагавана в Мадурае в его теле оставалось ощущение сильного жжения, которое сразу же ушло, как только он обнял лингам. Прикосновение к лингаму либо заземлило, либо рассеяло дававшую о себе знать некую энергию. Храмовый лингам является не только символом Аруначалы. Его считают самой Аруначалой. Объятие лингама было завершающим актом физического единения Бхагавана с его гуру, Аруначалой.

Мне больше не доводилось читать о каком-либо еще посещении Бхагаваном внутреннего святилища. Вероятно, это был единственный раз, когда он туда приходил. Одного визита было достаточно для выполнения именно этой части процесса.

Бхагаван всегда любил физическую форму Аруначалы и старался проводить на склонах горы как можно больше времени; при этом, однако, те отношения, которые касались храмового лингама, были реализованы в течение всего лишь нескольких минут его визита к нему в 1896 году.

ДД: Прав ли я, полагая, что с того момента он надолго задержался в пределах храма?

ДГ: После столь удивительного визита он еще несколько месяцев провел в храме, находясь в самых разных его частях. В день своего прибытия он выбросил в мусорный бак все свои деньги. Он обрил голову, что является знаком физического отречения. Он выбросил всю одежду и сел в храме, храня безмолвие и часто входя в состояние глубокого самадхи, в котором он совершенно не сознавал свое тело и окружение. Это было его судьбой – остаться в живых и стать великим учителем, поэтому люди принудительно кормили его и ухаживали за ним другими способами. Если бы не его судьба, которой надлежало осуществиться, то он, по всей вероятности, должен бы был либо оставить свое тело вследствие переживаемых состояний, либо умереть от заброшенности. На протяжении первых трех или четырех лет, проведенных здесь, он преимущественно не сознавал ничего из того, что его окружало. Он редко ел, и в какой-то момент его тело начало гноиться. На его ногах в нескольких местах открылись гнойные язвы, но он этого даже не замечал.

ДД: Это когда он сидел в чем-то вроде подвала?

ДГ: Да. Вы там были? Это место называется Патала Лингам. Он провел там около шести недель. Его затем пришлось оттуда выносить и приводить в порядок. О проведенных там первых годах он говорил, что тогда он мог открыть глаза и не знать, как долго он не сознавал мир. Он вставал и пытался сделать несколько шагов. Если он чувствовал в ногах достаточно сил, то делал вывод, что не сознавал свое тело в течение относительно недолгого периода времени, возможно, одного или двух дней. Если же его ноги подкашивались, когда он пытался идти, он понимал, что находился в глубоком самадхи, скорее всего, в течение многих дней, а может быть, и недель. Бывало, он открывал глаза и обнаруживал, что находится не в том месте, где он был, когда их закрывал. Он не помнил ничего из перемещений своего тела с одного места на другое в пределах того или иного храмового мантапама.