Текст книги "Кровь мага"

Принесли блюда с едой, и Рамита поняла, насколько голодна. Ее голова кружилась от телесного и душевного напряжения. Мейрос отвел девушку к уже ожидавшему их ковру и усадил ее на подушки. Вблизи она заметила, что воздух вокруг него мерцал; иногда ей казалось, что он вот-вот оттолкнет ее от мага. Рамита ощущала покалывание. Заметив ее любопытство, Мейрос наклонился к ней.

– Я защищен щитом, – сказал он. – От магических стрел. Ты к этому привыкнешь.

Защищен щитом. Еще одно проявление его таинственной магии. Девушка немного отодвинулась, чувствуя, что по ее коже забегали мурашки.

Они с Мейросом кормили друг друга с рук, как того требовала традиция. Теперь он казался почти человеком, смеясь при виде ее трясущихся рук, постоянно промахивавшихся мимо его рта. Однако Рамита могла думать лишь о том, что на его месте мог бы быть Казим. Где ты, любовь моя? Знаешь ли, что здесь происходит? Волнует ли тебя это вообще? В глазах Мейроса светилось понимание, и девушка выбросила эти мысли из головы, вновь испугавшись. Всегда ли мне придется следить за своими мыслями, находясь рядом с ним?

– Нет, не всегда, – ответил он на ее невысказанный вопрос. Рамита вздрогнула. – Прости, я не должен был их слушать. Я научу тебя защищать свой разум. Это несложно. Еще раз прошу принять мои извинения.

Девушка вздрогнула. Слова мага совершенно ее не утешили.

Ее мужу – этот старик рядом со мной действительно мой муж! – праздник, похоже, понравился. Он милостиво кивал каждому, кто осмеливался взглянуть ему в глаза. Однако никто, кроме Рамиты и ее семьи, по-прежнему не знал имени жениха – его держали в тайне, опасаясь того, что может произойти, если оно станет известно. Кляйн по-прежнему пристально следил за всем происходящим. Царившая вокруг суматоха ему определенно не нравилась. У моего нового мужа явно есть опасные враги.

Традиционно на свадьбах было принято петь и танцевать до ухода новобрачных. Затем замужние женщины уводили своих дочерей и на стол подавались крепкие напитки и листья ганджи. Азартные игроки доставали карты. Ночь должна была быть долгой и бурной. Однако Рамита могла танцевать только со своим мужем, а он не производил впечатления танцора. К тому же ей и самой танцевать не хотелось.

Плывшая над домами почти полная луна заливала дворик серебристым светом. Рамита вознесла молитву Парвази:

– Храни меня, Королева Света, и храни моего Казима. Передай ему мою любовь.

Затем, виновато взглянув на старого мага, она вновь выбросила мысли о Казиме из головы.

10. Солдат шихада
Первый священный поход

В 904 я был молодым солдатом. Генералы сказали, что дхассийцы убивают наших людей в Гебусалиме. Император в своем письме призвал нас спасти своих братьев. И все же нам потребовались храбрость и дисциплина, чтобы ступить на Мост. Помню царившее в наших рядах невероятное напряжение – что, если Мейрос обрушит свое творение, похоронив десятки тысяч в пучине морской?

Как поступит Мейрос? Одни молились, в рядах других царил фатализм. Но Кор был с нами, и мы безопасно добрались до Южного мыса. Не могу вспомнить, чтобы я целовал собственную жену столь же страстно, как целовал землю, когда мы вступили в Дхассу. Мост остался позади, а ждавший нас впереди Гебусалим уже пылал в огне.

Ярий Бальто, легионер, V Паласский. Воспоминания о 904

Аруна-Нагар, Баранази, Северный Лакх, континент Антиопия

Шаввал 1381 (октен 927 на Юросе)

9 месяцев до Лунного Прилива

Казим сожалел о каждом своем слове, о каждом оскорблении, брошенном им в адрес Гурии, которая испытывала явный восторг от перспективы отправиться на север вместе с Рамитой, о том, как выкрикнул, что Рамита действительно хочет выйти замуж за другого.

Я был не прав: у Рамиты нет выбора. Это не ее вина – а теперь Гурия передаст ей каждое мое слово, и она будет считать, что мне все равно. Будет считать, что я ее ненавижу, а у меня ведь и в мыслях не было желать ей смерти. Гадалка сказала мне, что она – моя судьба. Так почему же это случилось?

И все же он действительно произнес эти слова, изливая гнев и ярость на свою самодовольную младшую сестру. Он бы ударил ее, если бы Гарун не схватил его и не отвел обратно в Дом-аль’Ахм, где оставался с ним, пока Казим не успокоился.

Сейчас уже стояла вторая половина дня, и Рамита должна была сидеть во дворе в окружении своей семьи, ожидая своей свадьбы, которая состоится этим вечером. Скучала ли она по нему? Когда я сказал Гурии, что тебе следует перерезать себе горло, чтобы не позволить этому старику к себе прикоснуться, у меня и в мыслях не было желать тебе такого. Прошу, поверь! Но в глубине души Казим по-прежнему бунтовал. В Калиштаме было множество историй о женщинах, которым хватило смелости предпочесть смерть унижению, – один из богословов рассказал Казиму о них после того, как Гарун объяснил ему его горе. Однако для Казима оставалась невыносимой сама мысль о том, чтобы Рамита совершила подобное.

Ее обрекла на это жадность Испала – а Гурия еще хуже! Теперь она едет на север. Она думает только о себе. Она знает, кто этот жених, но не говорит мне, неверная шлюха!

Казим пребывал в решимости помешать свадьбе, пусть Гарун и отговаривал его от этого. Из уважения Казим выслушал своего нового друга, но как только тот отвернулся, выскользнул из Дом-аль’Ахма. «Я не могу просто сидеть и ничего не делать», – говорил он себе. Его преследовал образ расширившихся от боли и ужаса глаз Рамиты, на которую опускался феранг, забирая ее у него. Вооружившись украденной у погонщика скота бамбуковой палкой, он зашагал по улицам, выхватив фляжку у валявшегося в канаве пьяницы. Рот Казима наполнило дешевое, маслянистое пойло с гадким вкусом, распаляя его гнев. Он шел по их району, пока не заметил огромную толпу, запрудившую весь квартал, в котором находился дом Анкешаранов. В переулке было не протолкнуться – каждый хотел стать свидетелем странного события.

Один из громил Чандра-Бхая узнал его и рассмеялся:

– На твоей маленькой шлюшке женится кто-то другой!

Заревев как бык, Казим врезал палкой ему по лицу, а затем, когда тот упал, пнул его в живот.

– Рамита! – выкрикивал он вновь и вновь, пробиваясь сквозь толпу и беспорядочно нанося жестокие удары своей палкой. Старая тетушка отлетела в сторону, дети врезались в стены, а Казим все кричал: – Рамита, я иду!

Добравшись до входа во двор, он увидел, что путь ему преградил огромный феранг. Казим взмахнул палкой, но феранг заблокировал удар защищенным металлическим наручем предплечьем. Его лицо было большим и уродливым, со сломанным носом и узкими глазами, выглядывавшими из-под стального шлема. Здоровяк взмахнул огромным кулаком, целясь Казиму в голову.

Выгнувшись назад, Казим увернулся и ударил огромную фигуру прямо в живот. Его кулак врезался в сталь, и юноша лишь каким-то чудом не сломал себе костяшки. Однако в следующее мгновение он получил удар в плечо, который вывел его из равновесия. В толпе раздались выкрики, и люди, толкаясь, расступились, освободив пространство, которое, впрочем, было слишком тесным, чтобы уворачиваться. Присев, огромный рондиец расставил руки. Схватив шипевшую на жаровне сковороду, Казим разбросал готовившиеся на ней орехи кешью и со звоном ударил ею противника по шлему. Получай! Юноша ударил его еще раз, но здоровяк и не думал падать. В ответ он врезал кулаком Казиму в живот. Казим сложился пополам, не в силах вдохнуть. Перед его глазами все плыло. С ободряющими возгласами люди толкнули Казима обратно к рондийцу, топая ногами. Все любили посмотреть хорошую драку. Здоровяк-рондиец ухмыльнулся и вновь расставил руки.

Казим нанес ему несколько ударов, но это совсем не было похоже на драки с Санджаем. Юноша словно бил по камню. Схватив Казима, рондиец швырнул его на землю и уселся сверху. Ощущение было таким, как будто юношу придавило домом. Казим попытался сбросить его, однако рондиец оказался слишком тяжелым. Первый удар расплющил юноше ухо, и в голове у него загудело. Второй с тошнотворным хрустом врезался ему в лицо, и Казим почувствовал, как ломается его нос. Третий удар едва не вышиб из него дух.

Рондиец встал. Казим лежал, хныкая, как ребенок. Толпа притихла. Казим весь пылал от боли и унижения. Огромные руки подняли Казима и поставили его на ноги.

– Не возвращайся, парень, – произнес рондиец тихо на кешийском. – Или я из тебя сделаю отбивную. Тебе ясно?

Казим молча кивнул, едва не лишившись чувств.

– Хорошо. Теперь вали, мелкий ушлепок. И не возвращайся.

Толкнув Казима к стене, здоровяк врезал ему кулаком в живот, оставив его блевать в канаву. Тяжелая поступь начала удаляться и затихла в толпе.

Когда рондиец ушел, Казима окружили добрые руки и полные сочувствия лица. Люди начали приводить его в чувство. Один мужчина выправил его раздувшийся как мяч для игры в каликити нос. Казиму промыли рассечения, оставленные на его лице перчатками здоровяка. Юноша чуть не плакал от стыда и бессильной ярости, однако все хлопали его по спине и говорили, что это было очень смело – сойтись в бою с грязным ферангом. «Никто из вас не пришел мне на помощь, – подумал Казим угрюмо. – Вместо этого вы толкнули меня обратно к нему!» Однако он ничего не сказал. Двое молодых людей отвели его обратно в Дом-аль’Ахм. Пробираясь сквозь рыночную толчею, им почти что приходилось нести его на руках.

Вокруг повсюду были верующие, собиравшиеся на вечернюю молитву. К удивлению Казима, уже почти стемнело. Даже сейчас Рамита должна быть… Нет, даже не думай об этом!

После молитвы его разыскал Гарун.

– Казим, друг мой, что произошло? Где ты был?

В голове у Казима все плыло.

– Я ходил на свадьбу.

Гарун сразу все понял.

– Ах, мой глупый друг. Вижу, они не были рады незваному гостю. – Он сочувственно покачал головой. – Я принесу воды. Ты выглядишь ужасно.

– Я убью ублюдка, который сделал это, – поклялся Казим.

– Кто он?

– Огромная рондийская свинья размером с быка и рожей, похожей на сморщенную задницу.

Гарун мрачно усмехнулся.

– Как и большинство из них, – сказал он. – Исключительно уродливый народ.

Они оба засмеялись, но их смех был пустым и горьким, и вскоре оба замолчали.

Наутро после свадьбы Рамиты Казим сидел у могилы своего отца, глядя, как восходит солнце. Они с юным богословом всю ночь распивали арак, и теперь Гарун спал рядом с ним как ребенок. Рамита, где ты? Причинил ли он тебе боль? Боролась ли ты с ним? Обагрил ли он кровью твое прекрасное тело, лишая тебя невинности?

Достав себе немного еды, они вернулись в Дом-аль’Ахм на полуденные чтения. Пришел Джай. Он опустился на колени рядом с Казимом. Говорящий с Богом начал свою речь о шихаде.

– Призываю всех здоровых мужчин, – говорил он. – Мы должны перебить неверных и отвоевать Гебусалим. Я обращаюсь ко всем вам, дети мои, амтехцам и омалийцам. Вас ждет слава, в победе или в смерти. Ахм дарует сотню девственниц каждому солдату, принявшему мученическую смерть в бою. Он взывает ко всем вам.

Когда он закончил, Джай рассказал Казиму, что Испал уже подыскивает новое жилье и что вскоре они покинут старый дом, построенный их собственными руками, дом, в котором всю свою жизнь прожили целые поколения их семьи, дом, где появились на свет и Джай, и Казим. Мир перевернулся с ног на голову.

– А Рамита?

– Уехала, – ответил Джай. – Отец и мать проводили ее сегодня утром. Они уже уехали.

Сердце Казима сжалось. Больше мне здесь делать нечего.

Дом-аль’Ахм стал для Казима домом. С задней стороны здания располагались кухни, где всем пришедшим раздавали скромную, но сытную еду. Казим ел дважды в день и спал, завернувшись в одеяло, у стены спальни богословов. На пепелище старой жизни зарождалась новая.

Старый солдат по имени Али учил всех желающих обращаться с мечом на поле у окраины города – так, чтобы этого не видела стража принца. Даже Джай присоединялся к ним, когда ему позволяло время.

– Это полезный навык, – говорил он, один из всего нескольких омалийцев среди десятков амтехских юношей.

Фехтование давалось ему не слишком хорошо, но Казим не давал остальным его задирать. Гарун, как богослов, разумеется, с ними не занимался, но он внимательно следил за происходящим.

Казим всегда был очень атлетичным и со временем стал побеждать всех, включая Али. Гарун сказал, что ветераны к нему присматриваются.

– Ты их впечатлил, друг мой, – произнес он, и Казим ощутил мрачное удовлетворение.

Каждое утро Казим просыпался с мыслью о Рамите и каждый вечер засыпал с мыслью о ней. Он вспоминал ее во всех своих молитвах, ее образ заставлял его бегать быстрее и сражаться яростнее. В его памяти она с каждым днем становилась все красивее.

В последний день месяца Джай не вернулся домой. Сев втроем, они поклялись быть побратимами и стать солдатами шихада. Джай отрекся от омалийской веры и принял амтехскую. Гарун помогал ему материально, а Казим поддерживал морально. Джай даже не пошел домой, чтобы попрощаться.

– Их поглотила жадность, – сказал он. – Они мне больше не семья. Ахм – мой отец, а вы – мои братья.

На следующий день они собрали свои нехитрые пожитки в узелки и влились в небольшую колонну, шагавшую сквозь утренний туман на север, чтобы присоединиться к шихаду.

11. Выпуск
Магия и этика

Гнозис можно использовать многими способами. Поскольку некоторые из них неприглядны, опасны, аморальны либо дают нечестные коммерческие либо социальные преимущества, маги следуют определенным кодексам поведения. За их соблюдением строго следит Инквизиция. Она является частью Церкви Кора и отвечает непосредственно перед императором.

Коллегиат Ордо Коструо, Понт

Нороштейн, Норос, континент Юрос

Ноялий 927

8 месяцев до Лунного Прилива

Ноялий принес в Нороштейн первые метели, сделав мостовые скользкими. Альпы на юге стали полностью белыми, а небо затянуло облаками. Вода в ведрах замерзала, костры дымили. Ледяной ветер задувал во все трещины. Стражники обмотали вокруг своих шлемов толстые шерстяные шарфы и, сгрудившись вокруг жаровен, грели руки, потягивая бренди из фляжек. Жестокие ветра несли болезни, насморк и кашель. В хибарах в северной части города каждый день находили кого-нибудь мертвым. Обычно это был тощий как щепка беспризорник, который сдался и просто лег, чтобы умереть.

Каждое утро новые рекруты, желавшие поучаствовать в священном походе, направлялись, распевая гимны, к конюшням на Лукхазанской дороге. Их были тысячи. Иногда Аларон и Рамон ходили посмотреть, как они упражняются с копьями, мечами и луками. Юные рекруты смотрели на них с любопытством, но держались подальше. В их глазах читалась смесь обиды и восхищения. Маги стояли гораздо выше простых солдат.

Однако в это утро у друзей были другие дела: они отправились в загородное имение матери Аларона. Его отец дал им лошадей. Пока они ехали по петляющим улицам, город просыпался, призванный на рассветную молитву громким звоном колоколов. За городскими стенами земля была белой, а холмы сливались с облаками, и вскоре друзьям начало казаться, что они едут в странной белой дымке. Любой звук разносился на многие мили – от топоров дровосеков на высоких склонах до голосов сгонявших скот батраков с окрестных ферм. Каркая, вороны ловили белок на покрытых инеем ветвях деревьев.

Рамон подул на замерзшие руки, выпуская клубы пара.

– Мать-Луна, как же холодно-то. Я должен быть в постели, а не сидеть на этой ублюдочной лошади. – Он сердито сверкнул глазами на Аларона. – Это все ты виноват.

– Ты не обязан был ехать, – ответил Аларон. – Это я должен навестить мать теперь, когда экзамены закончились. И, насколько я помню, ты сам говорил о том, как соскучился по верховой езде и как мило с моей стороны было бы помочь тебе в этом деле.

– Да, но я вчера имел в виду ту служанку в трактире, – ухмыльнулся Рамон. – Она флиртовала со мной, клянусь. Я думал, что она на мне поскачет.

Аларон закатил глаза:

– Джина Вебер – и та красивее.

Ухмылка Рамона стала шире.

– Обвыкаешься, да?

Аларон пожал плечами:

– Все ведут себя так, словно дело уже решенное, а моего мнения, похоже, никто не спрашивает, так что мне, похоже, пора искать в этом положительные стороны.

– Добро пожаловать в реальный мир, – произнес Рамон. – Меня в моей деревне, наверное, уже продали. Когда я приеду домой, меня женят на следующий же день. Впрочем, она хотя бы будет римонкой, а не огромной, жирной дояркой-северянкой с попой размером с коровью задницу.

Аларон посмотрел на него, как он надеялся, стальным взглядом.

– Уж лучше она, чем костлявая силацийская щепка. – Они уставились друг на друга сердитыми взглядами, но затем ухмыльнулись. – Как бы там ни было, экономка матери Гретхен по пяденицам печет медовые пироги. Мы должны добраться до имения как раз к тому моменту, когда она достанет их из печи.

– Ладно, ты вновь меня заинтересовал.

– Силацийцы вообще о чем-то, кроме еды, думают? – рассмеялся Аларон. – Эй, послушай, отец говорит, что император сейчас в Зимнем дворце в Бриции – это всего в нескольких днях езды к северу от нас. Сразу по ту сторону границы. Он сказал, что губернатор Вульт тоже там, как и все важные персоны – включая даже императрицу-мать Луцию.

Он осенил себя Коровым знамением.

– Они все – воры и убийцы, – фыркнул Рамон, которому нравилось говорить возмутительные вещи.

– Только не императрица-мать, – произнес Аларон с убежденностью. – Она – живая святая! Ее любят все.

– Ты просто святая невинность! Никогда не перестаю поражаться: со времен Мятежа прошло всего несколько лет, а вы, норосцы, уже вновь начинаете верить в подобное дерьмо. Мы, силацийцы, не забываем, что Луция Фастериус, вероятно, убила своего мужа, изменила порядок наследования так, чтобы трон занял ее любимый сын, не имевший на это никаких прав, и является с того момента фактической правительницей. У нас, римонцев, не такая короткая память! – Он постучал пальцами над своим ухом. – Неподалеку от моей деревни лежит долина, где огненный маг заманил римонского центуриона и его людей в рощу, а затем сжег живьем. Земля там до сих пор черна как пепел. И пускай в моей деревне стоит церковь Кора, в лесах по-прежнему живут солланские друи, хранящие древние реликвии.

– И все же это было невероятным достижением, – произнес Аларон задумчиво. – Захватить весь Юрос силами трех сотен магов.

– Трех сотен Вознесшихся, – поправил его Рамон. – У них было достаточно сил, чтобы сжечь само солнце! Не забывай, что в то время римонские легионы не имели ни кавалерии, ни лучников. Они просто метали копья – воистину страшное оружие против Вознесшегося, парящего в двух сотнях футов над ними. Это было все равно что охотиться на индеек. Сегодня броня, оружие и тактика лучше, а Вознесшиеся либо мертвы, либо в маразме и пускают слюни.

Воздев руки, Аларон рассмеялся:

– Хотел бы я услышать, как ты говоришь это в аудитории. Можешь представить себе мадам Юн, услышь она это? Старая стерва побагровела бы.

– Я не хотел, чтобы меня вышвырнули до окончания, – фыркнул Рамон.

– Все закончится уже на следующей неделе, – сказал Аларон, ухмыляясь. – Выпуск… Не могу дождаться!

– Си, это единственное, что держит меня здесь. Просто дайте мне амулет, и я с благодарностью уеду. А даже если они мне его не дадут, я сам достану себе другой. На Силации можно достать что угодно.

– Но если ты не выпустишься, тебе не дадут разрешение на использование гнозиса!

– А кто узнает? Рондийцы никогда не заглядывают в мою деревню. Они все живут в лагерях легионов, а ближайший из них – в сорока милях от того места, где живу я. Магов-римонцев так мало, что даже если я не выпущусь, ко мне дома все равно будут относиться как к королю. – Он взглянул на Аларона. – А что насчет тебя, амичи? Ты будешь хорошим мальчиком, женишься на Джине и станешь работать на своего отца?

Аларон вздохнул:

– Я еще не решил. Как думаешь, я мог впечатлить одного из вербовщиков? Моя тетушка Елена служила в Вольсай – возможно, они решат, что и я на что-то сгожусь.

Рамон сморщил нос:

– Тебе не захочется быть одним из этих бастидо, Ал. Лишь одну вещь мы ненавидим больше, чем боевых магов легионов, и это – подлый Вольсай, выведывающий наши секреты и арестовывающий людей, чтобы пытать их и запугивать. Если эти минетчики предложат тебе работу – скажи им, куда они могут ее себе засунуть.

– Тетя Елена не такая – она была одной из Серых Лис.

– Тогда она – единственный достойный человек, служивший в Вольсай за всю историю его существования.

К тому моменту они уже въехали в лес, окружавший имение Анборнов. Аларон родился здесь и прожил первые восемь лет своей жизни. Пока отец был в торговых разъездах, о нем заботилась сначала няня, а затем специально нанятый гувернер. Мать Аларона обычно либо лежала в постели, либо сидела, обложенная подушками, в кресле. Ее постоянно мучили боли от плохо залеченных ран. Лицо матери было вытянутым, а покрытые шрамами руки напоминали когти горгульи. Ее выгоревшие глазницы были пустыми, хоть она и могла видеть с помощью гнозиса. Аларон всегда чувствовал себя неуютно, когда эти пустые глазницы следили за его движениями.

Брак его родителей постепенно рухнул. Отец всегда рассказывал, что когда-то она была смешливой, полной жизни молодой женщиной. Именно тогда он в нее и влюбился, хотя она была магом, а он – простым солдатом, капитаном отряда, поставленного защищать ее. Мать жестоко пострадала во время похода, однако отец все равно остался верен ей, и вскоре после свадьбы у них родился Аларон. Какое-то время они были похожи на счастливую семью, но затем Тесла замкнулась в себе, терзаясь из-за своих шрамов. Ее крики часто будили весь дом, когда она случайно поджигала собственную постель, увидев в кошмарном сне приближающиеся темные лица. Днем она была мрачной и раздражительной, все время срывая злость на Ванне. Маленькому Аларону казалось, что она пытается оттолкнуть мужа, несмотря на все, что он для нее сделал. Мальчик не понимал ее, как не понимал и Ванн. Когда отец Аларона не смог больше этого выносить, он увез сына в их нороштейнский дом, в котором они теперь и жили, оставив Теслу в поместье на попечении слуг. Он оплачивал все, что могло ей потребоваться, а тетушка Елена присылала деньги всегда, когда только могла. Иногда Аларон подозревал, что отец так никогда и не простил себя за то, что не остался с ней.

Аларон виделся с тетей Еленой всего несколько раз. Она была немногословной женщиной с суровым лицом и фигурой танцовщицы. В последний раз она расспрашивала Аларона о его навыках; выслушав с равнодушным выражением лица его рассуждения на тему вселенской несправедливости, она потеряла к нему интерес. С отцом у нее отношения тоже складывались не лучше – он не раз слышал, как они ругаются. Аларон не видел ее уже четыре года. Но как бы то ни было, она продолжала присылать деньги.

Они ехали густым лесом с деревьями, оплетенными лозой и увитыми плющом. Единственными птицами, которые чувствовали себя здесь как дома, оказались вороны, и их грубое карканье действовало юношам на нервы. Внезапно из-за деревьев показалось имение Анборнов, во всем своем обветшалом величии. Запущенные газоны покрывал иней, а черный пруд был скован льдом. Некоторые ставни были разбиты, на крышах кое-где не хватало черепицы, а на стенах чернел мертвый мох. Все здание выглядело так, словно оно постепенно превращалось в руины. Лишь над одной из многих труб поднимался дым, казавшийся синевато-серым на фоне пасмурного неба.

– Смотри, вот и Гретхен, – сказал Аларон, указывая на экономку матери, его старую няню, которая несла дрова.

Гретхен шла, завернувшись в выцветшее красное одеяло со следами золы и грязи. Ее волосы были такими же белыми, как иней.

– Мастер Аларон! – пропыхтела она. – Входите, входите! Я как раз собиралась открыть печь.

Привязав лошадей у старой поилки, Аларон пробил сапогом лед, после чего обнял Гретхен. Рамон вызвался почистить животных, а Аларон помог ей с дровами. «Ей уже должно быть шестьдесят», – подумал юноша, и по спине у него пробежал холодок. За последние несколько лет Гретхен сильно постарела.

Аларон обнаружил свою мать в гостиной. Она сидела в старом кресле-качалке, завернувшись в одеяло. Однажды Аларон видел ее портрет, написанный еще до того, как она отправилась в Гебусалим. С него смотрела цветущая рыжеволосая красавица, напоминавшая зарянку, танцующую в солнечных лучах. Теперь ее волосы стали седыми, а безглазое лицо – мертвенно-бледным.

– Это я, ма.

Подойдя к матери, Аларон поцеловал ее в лоб. Она пахла затворничеством и старостью. Быстро отступив, Аларон присел.

– Значит, вспомнил наконец, что у тебя есть мать, да?

Ее голос был скрипучим, как песок.

– Ты ведь знаешь, что я сдавал экзамены, матушка. Они закончились на прошлой неделе.

– Правда? – произнесла она без особого интереса. – Совсем вырос, да? И теперь отправишься воевать с черномазыми, не так ли?

– Еще не знаю. Отец хочет, чтобы я работал с ним.

– Это лучше, чем война, мальчик. Уж мне ли не знать?

Она сжала и разжала свои изуродованные руки. Целители пытались восстановить их, но все их усилия оказались почти бесполезны.

– Все туда отправляются…

– Вот и пускай. Они – глупцы, гори они все пламенем. Мой тебе совет, мальчик: лучше оставайся в целости и сохранности. А уж следовать ли ему – решать тебе. – Она нахмурилась. – Ванн все еще пытается женить тебя на этой самодовольной мелкой Вебер?

– М-м-м, да.

– Ха. Не трать на нее свое время, мальчик. А кто это снаружи? Твой вороватый силацийский приятель?

– М-м-м, да. М-м-м, на экзаменах присутствовал губернатор. Во всяком случае, во время первой их части.

– Треклятый Белоний Вульт? – она наклонилась вперед. – Велеречивый кусок дерьма всех нас продал в Лукхазане. Я бы ему и поросят не доверила.

Оставив попытки завести нормальный разговор, Аларон огляделся. Окна были такими грязными, что в них ничего нельзя было разглядеть. Набитый дровами камин дышал жаром. Аларон пожалел, что приехал, – как, впрочем, и всегда.

В комнату вошел Рамон. Он весь раскраснелся, чистя лошадей.

– Доброе утро, леди Тесла. Над долиной с северо-запада летит воздушный корабль. Теперь здесь пролегает воздушный путь?

– Нет, они все проходят к югу отсюда, через Кедронскую долину в Брицию. Должно быть, у них слепой штурман.

Она презрительно фыркнула.

– Пойдем взглянем, Ал, – предложил Рамон. – Полагаю, он из Нороштейнского флота. – Извинившись, друзья спешно вышли. – Как она? – прошептал Рамон.

– Хорошо, – ответил Аларон. – У нее сегодня довольно неплохое настроение.

Эта было правдой: мать все еще не обругала его и не назвала неблагодарным подлецом.

Выйдя наружу, они прикрыли глаза ладонями и, прищурившись, стали всматриваться в силуэт, приближавшийся к имению.

– Что это они делают? – поинтересовался Аларон вслух. – Здесь ничего нет. Они зацепятся килем за деревья, если не наберут высоту. – Он вновь прищурился. – Смотри, сигнал на посадку, – добавил юноша удивленно, указывая на махавшего вымпелом такелажника.

– Рукка мио, и правда! – воскликнул Рамон.

Тень воздушного корабля накрыла их. Загремела цепь. Огромный якорь, вонзившись в землю, пропахал газон и зацепился за что-то твердое. Корабль замер. Раздались крики спускавшей паруса команды. За борт выбросили лестницы, и по ним спустились солдаты, возглавляемые сержантом.

– Мы ищем леди Теслу Анборн, – произнес он. – Она живет здесь?

– Да, сир, – сказал Аларон быстро, стараясь произвести хорошее впечатление. – Она внутри. Я – ее сын.

Сержант был стареющим мужчиной с колючей щетиной и тяжелой челюстью. Он казался довольно дружелюбным.

– Мальчишка Ванна, да? Меня зовут Харфт. Я знаю твоего папку. – Задрав голову вверх, он крикнул: – Это то самое место, великий магистр! Она внутри!

– Отлично!

С воздушного корабля легко спрыгнул маг. Он плавно спустился ярдов на тридцать вниз, безупречно контролируя свои движения. Это был полный лысеющий человек средних лет в богатых красно-золотых одеждах и с железной цепью на шее: маг из совета. Аларону показалось, что он видел его в городе, хотя имени мага юноша вспомнить не мог.

– Кто эти мальчишки, Харфт?

– Я – Аларон Мерсер, сир, – ответил Аларон. – А это – мой друг Рамон Сенсини. Мы учимся на магов, сир.

Услышав чужеземное имя Рамона, маг из совета, сузив глаза, взглянул на него, а затем вновь посмотрел на Аларона.

– У меня дело к вашей матери, – произнес он резко. – Это дело совета.

Аларон терялся в догадках, что это могло быть за дело.

– Моя мать не выходит из дома, сир. Я отведу вас к ней.

Маг из совета пожал плечами:

– Очень хорошо. Ваш друг может подождать здесь. Я – великий магистр Эли Беско. Вы, несомненно, обо мне слышали.

Маг зашагал к дому. Бросив взволнованный взгляд на Рамона, Аларон поспешил за гостем. Заворчав, сержант двинулся следом.

Остановившись, великий магистр Беско позволил Аларону открыть ему дверь и, не обращая внимания на Гретхен, вошел в дом.

– Проводите меня к леди Анборн, – приказал он, и Аларон почувствовал, что манеры гостя начинают его злить, пусть даже он и был великим магистром.

Однако юноша повиновался.

Вошедший следом сержант бросил извиняющийся взгляд на Гретхен.

Аларон открыл дверь в гостиную, и выражение лица Теслы Анборн немедленно стало холодным.

– Матушка, к тебе пришел маг из совета. Он говорит, что…

– Меня зовут великий магистр Эли Беско. Вы наверняка обо мне слышали.

Тесла сморщила нос:

– Беско? Нашел себе конторскую работенку во время Мятежа, припоминаю. Да, я помню тебя, Эли Беско. Как твоя четвертая жена? Сумел наконец найти ту, которую способен возбудить? Как жаль, что мужеложцы на такое неспособны.

– Я буду краток, – произнес Беско, краснея.

– Хорошо. Чем меньше времени ты проведешь здесь, тем лучше.

Беско нахмурился, но затем выпрямился:

– Ваша сестра, Елена Анборн, предала императора. Она объявлена предательницей, и за ее голову назначена награда. Ее имущество подлежит конфискации. Таким образом, бóльшая часть имения Анборнов переходит в собственность Короны. Следовательно, вы должны покинуть его до конца месяца. Если она с вами свяжется, вам надлежит немедленно сообщить об этом совету. Это все. – Он окинул взглядом мрачную комнату. – Впрочем, полагаю, покинуть эту кишащую крысами дыру в любом случае будет полезно для вашего здоровья.

Аларон в ужасе смотрел на него, но его мать лишь дерзко рассмеялась:

– Значит, Елена наконец стала помехой для этого скользкого подонка Гурвона Гайла, да? Надеюсь, она продала его с потрохами.

Беско не обратил на ее слова внимания.

– Мадам, у вас есть время до 30 ноялия, чтобы найти какую-нибудь другую грязную лачугу, где вы будете коротать свои годы. – Он начал отворачиваться, но затем остановился и лукаво на нее взглянул. – Как я понимаю, у вас здесь хорошая библиотека. – Он потряс перед ее слепыми глазами кошельком. – У меня есть золото.