Текст книги "Заговор бумаг"
Автор книги: Дэвид Лисс
Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– Будем считать это справедливым уговором. Ваш дядя, как вы знаете, человек чрезвычайно консервативный. Он хочет укрыть меня от внешнего мира. Однако мне не доставляет большого удовольствия эта изолированность, и я пользуюсь любой возможностью, чтобы что-то узнать. – Она замолчала, то ли обдумывая мои слова, то ли созерцая вино в бокале. – Мне так никто и не сказал, почему вы рассорились с отцом.
Я редко кому-либо рассказывал о деталях своего разрыва с семьей. Тяга рассказать все Мириам частично объяснялась желанием завоевать ее доверие, но частично просто необходимостью поговорить об этом.
– Отец надеялся, что я пойду по его стопам и тоже стану биржевым маклером. В отличие от моего старшего брата, я родился здесь, в Англии, а это означало, что я, как гражданин этой страны, был освобожден от налога, который обязаны платить инородцы, и имел право владеть землей. Отец решил, что Жозе должен вернуться в Амстердам, чтобы управлять там семейным бизнесом, а я – остаться здесь. Но я не отвечал его ожиданиям с самого детства. Я часто участвовал в уличных драках и особенно часто дрался с нееврейскими мальчиками, которые издевались над нами только потому, что им не нравились евреи. Не могу сказать, откуда у меня взялись такие наклонности. Может быть, потому что я рос без материнской ласки. Отец ненавидел эти. драки, он боялся, что это может привлечь внимание. Я говорил ему, что считаю своим долгом защищать нашу расу, но мне доставляла удовольствие сама драка.
Мириам слушала меня очень внимательно, и я наслаждался тем, что она не сводит с меня глаз. Даже сегодня мне трудно объяснить, почему эта женщина пленила меня с первого взгляда. Она была красива, но красивых женщин много. У нее был живой ум, но умные женщины не такая редкость, как пытаются нам внушить некоторые недобрые писатели. Тогда, помнится, я подумал, что у нас много общего, поскольку мы оба, каждый по-своему, искали ответа на вопрос, как быть англичанами, оставаясь одновременно евреями. Вероятно, поэтому мой рассказ так ее заинтересовал.
– Мне всегда казалось, это он виноват, что у меня не было матери… ну, знаете, как неблагоразумны бывают дети, – продолжил я. – Она, как вы, я уверен, знаете, умерла от изнурительной болезни, когда я был совсем маленьким. С раннего возраста я чувствовал, что мой отец был плохим родителем; и, можно сказать, я специально старался вызвать его неудовольствие. Он был помешан на дисциплине, и все, что отличалось от идеала, вызывало его гнев.
Я сделал паузу, чтобы отхлебнуть вина, польщенный тем, что Мириам не заметила, как меня взволновал мой рассказ.
– Однажды, когда мне было четырнадцать, он доверил мне отнести деньги одному купцу, которому был должен. В то время он только начал знакомить меня с основами семейного бизнеса. Он хотел видеть меня в будущем маклером на бирже, как он сам, но, боюсь, у меня не было математических способностей, а торговлей я интересовался еще в меньшей степени. Вероятно, отцу следовало бы приучать меня к этим делам в более раннем возрасте, но, полагаю, он надеялся, что я повзрослею и интерес к бизнесу появится сам собой. Но единственное, что мне было интересно, – это носиться по улицам, ища неприятностей, и наведываться в игорные дома.
– Но он тем не менее полагал, что вы достаточно повзрослели, – осторожно заметила Мириам.
– Наверное, – сказал я, хотя сам часто думал, что он только и ждал, когда я совершу ошибку. – Мой отец задался целью сделать из меня полезного человека и часто давая поручения. Отнести долг этому купцу было таким поручением. Он дал мне вексель на пятьсот фунтов, который мог быть переуступленным. Я никогда еще не держал в руках таких огромных денег и подумал, что мне представилась уникальная возможность. Я был уверен, что, сделав такую ставку в игорном доме, я обязательно выиграю. Мне казалось, что моя удача напрямую зависела от ставки. Мой план заключался в следующем: я выигрываю огромную сумму, отношу купцу долг, а остальные деньги оставляю себе. Я бывал в игорном доме прежде и обычно проигрывал все деньги, что у меня были, поэтому мой оптимизм не имел под собой никакой почвы. Но я был очень молод и очарован магией денег, которые оказались в моем распоряженин. Итак, я пошел в игорный дом и обменял вексель на наличные деньги с намерением обменять монету обратно на вексель на обратном пути. Что было дальше, легко догадаться. Я проигрывал и проигрывал, пока у меня не осталось менее ста фунтов и я не понял, что мне уже не вернуть всей суммы. Я не мог даже подумать, чтобы идти к отцу и объяснять, что случилось. Он часто меня наказывал за то, что я приходил с опозданием, выполнив то, что велено. Я и представить не мог, что бы он со мной сделан, узнав о таком преступлении.
– Вы, наверное, были в ужасе, – тихо сказана она.
– Да, я был в ужасе. Но я также чувствовал себя необычайно свободным. Словно я ждал этого момента всю свою жизнь, момента, когда не вернусь в этот дом. Неожиданно я принял решение. Я решил взять оставшиеся деньги и начать самостоятельную жизнь. Чтобы он меня не нашел, я взял имя Уивер. Несколько месяцев спустя я обнаружил, что могу заработать себе на хлеб – иногда лучше, иногда хуже – тем, что мне нравилось делать больше всего на свете. А больше всего на свете мне нравилось драться. Иногда я мечтал, что скоплю денег и принесу ему сумму, которую тогда взял, но почему-то всегда откладывал этот шаг. Я полюбил вновь обретенную свободу и опасался, что отравлен этой свободой навсегда. В мыслях я уже давно вернулся и был прогнан, поэтому в душе считал, что меня не поняли и что я должен оставаться в изгнании. Думаю, в глубине души я знал, что это неправда, никудышная отговорка. На самом деле мне не нравилось, когда меня заставляли соблюдать законы нашего народа.
Она ничего не говорила, а только пристально смотрела на меня. Я сказал то, о чем не смела сказать вслух она.
– Живя самостоятельно, я мог есть что хотел, работать когда хотел, носить одежду, которую хотел, проводить свое время с кем хотел. Я не стал исправлять ошибку, совершенную в юности, и в моем воображении она превратилась в справедливую месть за суровое обращение со стороны несправедливого отца. Я был убежден в этом, пока не получил известие о его смерти.
Мириам смотрела в свой бокал с вином, видимо не решаясь встретиться со мной взглядом.
– Но тем не менее вы не вернулись даже тогда.
Я старался рассказывать свою историю бесстрастно. Я мысленно рассказывал ее сам себе столько раз, что знал ее чуть ли не наизусть. И, несмотря на это, я чувствовал глубокую печаль, с которой попытался справиться, осушив свой бокал до дна.
– Да. Я не вернулся даже тогда. Трудно менять привычку, которая складывалась больше десяти лет. Я всегда был уверен, Мириам, что мой отец был патологически жесток. Но вот что странно. Теперь, когда я не видел его десять лет и не увижу уже никогда, я стал задумываться: а может, это я был не очень хорошим сыном?
– Я завидую вашей свободе, – сказала она, спеша поменять тему на менее тягостную для меня. – Вы можете уходить и приходить когда пожелаете. Можете есть что пожелаете, говорить с кем пожелаете, ходить куда пожелаете. Вы ели свинину? А моллюсков? – Она стала похожа на взволнованного ребенка.
– Это просто провизия, – сказал я и удивился своему желанию скрыть тот восторг, который испытал, впервые попробовав эти продукты, запрещенные нашим законом. – Чем один вид мяса или рыбы лучше другого? Чем один способ приготовления.пищи лучше? Эти вещи привлекают нас лишь потому, что они запретны, и восхищают лишь потому, что соблазняют своей греховностью.
– И поэтому англичанам не нравятся устрицы, из-за их вкуса?
Я рассмеялся, потому что обожал устрицы.
– Боюсь, я не это имел в виду, – сказал я. – Теперь ваша очередь отвечать на вопросы. Давайте начнем с вашего поклонника, мистера Адельмана. Что вы о нем думаете?
– Он не столько мой поклонник, сколько поклонник денег вашего дядюшки, – сказала она, – и к тому же довольно старый. Отчего вас интересует мое мнение о мистере Адельмане?
Гордость не позволила бы мне открыть истинную причину этого интереса, но я был, конечно, рад услышать, что Адельман не был мне соперником.
– Вчера вечером мы ехали вместе в его экипаже, и беседа с ним вышла несколько неприятной. Он показался мне неискренним.
Мириам кивнула.
– Он много занимается политикой, и в газетах его часто критикуют, – объяснила она, раскрасневшись от гордости, что знает о вещах, которые считаются сферой компетенции мужчин. Я удивился, как мой дядя, отгораживая ее от светской жизни, позволял ей читать политические газеты. – В немалой степени ненависть к нашему народу, – продолжала она, – которая, как вы сказали, существует в высшем свете, вызвана недовольством тем, какое влияние он имеет на принца и министров. Это, на мой взгляд, достаточная причина держаться от него подальше. Я бы не хотела быть связанной с тем, на кого общество уже наклеило ярлык злодея, не важно, виновен он или нет.
Смелость ее речей совершенно меня очаровала. Она понимала, что означал бы ее брак с Адельманом, и я не мог не одобрять ее нежелание связать с ним свою жизнь. – Тем не менее мне показалось, что мой дядя одобряет его ухаживания. Он хочет, чтобы вы вышли замуж за Адельмана?
– Мне непонятно, как он к этому относится. Насколько я могу судить, мысль о том, что вдова его сына может снова выйти замуж, все равно за кого, ему не по душе. Но возможность породниться с человеком с таким положением, как мистер Адельман, вероятно, заманчива. Однако мистер Лиенцо еще не говорил со мной по поручению Адельмана.
– «Еще не говорил», – повторил я за ней. – Вы полагаете, это возможно?
– Я полагаю, желание установить более тесную связь.с мистером Адельманом в конце концов пересилит печаль, которую ваш дядя испытывает по своему сыну.
– И что вы будете делать, – спросил я, – если он будет настаивать на вашем замужестве?
– Буду искать защиту в другом месте, – сказала она с напускной легкостью.
Мне показалось странным, что Мириам не упомянула о возможности жить самостоятельно, что она видела выход только в покровительстве одного или другого мужчины. Но я не знал, как намекнуть ей об этом, не задев ее чувств, поэтому повернул разговор в другое русло:
– Вы сказали, его интересуют деньги моего дяди, хотя он сам, безусловно, очень богат.
– Чистая правда, но это не означает, что он не стремится стать еще богаче. Как мне говорят, убеждение, что слишком много денег не бывает, – одно из основных условий успеха предпринимателя. И он стареет, и ему нужна жена. Жена должна принести ему деньги, но, как я понимаю, она еще должна быть еврейкой.
– Почему? Я уверен, такой влиятельный человек мог бы жениться на любой христианке, если бы хотел. Такие вещи не редкость, и Адельман, насколько я могу судить по непродолжительной беседе с ним, не испытывает большой любви к собственной расе.
– Думаю, вы правы. – Мириам поджала губы и передернула плечами. – Полагаю, он мог бы жениться на христианке, но в его положении это не было бы мудро.
– Конечно, – кивнул я. – Враги боятся его как человека, за которым стоит финансовая мощь еврейского сообщества. Если бы он женился на христианке, его неспособность… м-м… ограничивать себя могла бы восприниматься как угроза.
– Я также думаю, он хотел бы обратиться в христианство и стать членом Англиканской Церкви. Не потому, что это его духовный выбор, а потому, что так для него было бы легче заниматься его делом. Но, думаю, Аделъман понимает, какую неприязнь этот шаг вызвал бы и в той, и в другой общине. Поэтому он остановил свой выбор на мне. По брачному контракту за мной закреплено определенное имущество, и я не связана древними традициями.
Некоторое время я обдумывал сказанное Мириам.
– Если вы позволите мне задать нескромный вопрос, могу я чуть больше узнать о желании Адельмана завладеть деньгами моего дяди? Разве после женитьбы он получил бы не ваши деньги?
Она поставила бокал, чуть не опрокинув его. Я сожалел, что задал такой неловкий вопрос, но в конечном итоге она сама подняла эту тему, а мне быдр важно понять мотивацию Адельмана.
– Что ж, я сама напросилась, поэтому, полагаю, придется отвечать без обиды.
– Если хотите воздержаться, – поднял я руку, – я ни в коей мерс не стану настаивать.
– Вы слишком добры, но я все же отвечу. Аарон, как вы знаете, был торговым агентом вашего дяди, но не его партнером. Когда он умер, у него было очень мало собственных средств, фактически только состояние моих родителей, которое перешло к нему после нашей свадьбы. И большая часть этих денег была вложена в это рискованное предприятие, закончившееся, как вы знаете, катастрофой. Поэтому я женщина с очень небольшим состоянием и во многом обязана щедрости вашего дяди.
В ее последней фразе явно слышалась злая ирония, но мне показалось неуместным развивать эту тему дальше.
– Поэтому мой дядя дает за вами приданое, если Адельман на вас женится? – спросил я.
– Он не говорил этого, – объяснила Мириам, – но мне кажется, что дело обстоит именно так. Ваш дядя, вероятно, рассматривает это как плату за содействие такого влиятельного человека, как Адельман. А правда ли, – неожиданно спросила она не таким мрачным голосом, словно речь зашла о музыке или театральных спектаклях, – что ваш батюшка забыл включить вас в свое завещание?
Моим первым желанием было равнодушно махнуть рукой, но я знал, что этот жест лишь отгородил бы меня от Мириам, чего мне хотелось менее всего. Поэтому я кивнул:
– Я не чувствую никакой обиды. По правде говоря, я считаю, мне повезло, – ведь если бы он оставил мне существенное наследство, чувство вины было бы невыносимо. – Мириам молчала не оттого, что осуждала меня, а оттого, что не могла найти слов. Я решил заговорить о чем-нибудь более безопасном: – А как насчет мистера Сарменто?
На ее лице отразилось замешательство.
– Вы очень наблюдательны, кузен, если заметили внимание, которое мне оказывает мистер Сарменто. Да, он тоже мой поклонник.
– Иногда, правда, он более похож на поклонника мистера Адельмана.
– Это так, – мрачно кивнула она, – поэтому я удивилась, что вы заметили его внимание ко мне. Мистер Сарменто сообщил о своих чувствах дяде, но его более занимают деловые вопросы, чем вопросы семейной жизни. Честно говоря, мистер Сарменто более неприятен и непонятен, чем мистер Адельман. Он эгоистичен и, полагаю, лицемерен. Так же как и Адельман, но тот, по крайней мере, вовлечен в придворные интриги, где лицемерие, я полагаю, неотъемлемая часть игры. Отчего же мистер Сарменто так суетится и лебезит, словно грызун? Честно говоря, я думаю, он стремится вытеснить Аарона из сердца мистера Лиенцо. В этом смысле он ваш соперник, подобно мистеру Адельману.
Я предпочел никак не отвечать на последнее замечание.
– У него есть что-нибудь за душой, чтобы считаться завидным женихом?
– Его семья вполне состоятельна. Полагаю, они обеспечат его, если речь зайдет о свадьбе. Но его семья выиграет больше от этого брака, чем ваша.
– А что мой дядя думает об этом грызуне?
– Что он знает свое дело, что он держит бумаги в порядке, что, если мистер Сарменто решит уйти и открыть собственный бизнес, заменить его будет трудно. Едва ли это достаточно веские доводы, чтобы желать каждое утро завтракать с ним до конца своих дней.
– Да, вижу, нелегкое это дело – подыскать достойного мужа для вдовы своего сына.
– Вы правы, – сухо ответила она.
– А на кого вы положили глаз, могу я спросить?
– Конечно, на вас, кузен, – сказала она не задумываясь. Думаю, она тотчас пожалела о своем легкомыслии, поскольку воцарилось неловкое молчание, во время которого я не мог ни говорить, ни дышать. Мириам нервно засмеялась, возможно решив, что позволила себе излишнюю фривольность. – Что, чересчур смело? Вероятно, нам следует провести в подобных беседах два или три дня, прежде чем я смогу безнаказанно шутить с вами. Тогда я буду говорить серьезно. Я ни на кого не положила глаз. Уверена, я еще не готова стать чьей бы то ни было собственностью! Здесь у меня свободы немного, но я не хочу отказываться и от той малости, которую имею. Возможно, мне хотелось бы большей свободы, но здесь мне получить ее легче, нежели в доме другого мужчины.
Некоторое время я сидел молча, мое лицо все еще горело оттого, что удовольствие, которое я испытывал от общения с ней, вырвалось наружу. Я не мог подыскать нужных слов, а когда решился наконец открыть рот, в гостиную, оживленные и радостные, вошли тетя с дядей. Они налили себе вина и начали рассказывать истории о своей юности, проведенной в Амстердаме.
Глава 10
Солнце село, и шабат закончился. После ужина мы с дядей удалились в его кабинет, где он наконец рассказал мне о состоянии финансовых дел отца на момент его гибели. Как и в дядиной конторе на складе, в кабинете было полно конторских книг и карт, но кроме этого были также тома по истории, приключения и даже несколько мемуаров; все эти книги, как я подозревал, были собраны, чтобы лучше понять страны, с которыми его связывали торговые отношения. Стены, не занятые книжными полками, представляли собой беспорядочное нагромождение гравюр и карт, которые он вырвал из атласов или недорогих брошюр. На стенах практически не оставалось пустого места, некоторые эстампы и гравюры наползали друг на друга. Какие-то оттиски изображали влиятельных особ, например короля, другие – сцены домашней жизни или торговли или корабль, бороздящий океан. От такой пестроты голова шла кругом, но дяде Мигелю нравилась эта нескончаемая галерея образов.
Он сел за стол, а я придвинул стул поближе, чтобы лучше его слышать. Я полагал, что, поскольку мне было так трудно решиться на встречу с дядей, а он отодвинул ее на целые сутки, я услышу вещи, которые сразу прольют свет на дело.
– Проблема заключается не в том, что бухгалтерские записи твоего отца не были в порядке, – начал дядя. – Он дублировал записи. Просто он неправильно их организовывал. Только он знал, где можно найти нужную запись, больше никто. Потребуются месяцы, а то и годы, чтобы разобраться в его архиве, а потом сверить все с ценными бумагами, которые были в его собственности на момент смерти.
– Следовательно, нет возможности выяснить, были или не были его финансовые дела расстроены, как у Бальфура-старшего, если верить младшему.
– Боюсь, что так. По крайней мере не прямо. Но незадолго до смерти он занимался чем-то любопытным, оттого я и заподозрил, что умер он не в результате несчастного .случая. У твоего отца был настоящий талант к фондам. Знаешь, он имел дар предвидения и мог предсказать, будет повышаться или понижаться тот или иной курс. Он любил говорить со мной о бирже, о том, сколько стоят на рынке в данный момент те или иные ценные бумаги. Думаю, только со мной он и мог говорить так, не опасаясь, что я раньше времени последую его совету и вызову сумятицу на рынке. Но незадолго до смерти он сделался скрытным и уходил от разговора, если я спрашивал, над чем он работает. Я знаю, что несколько раз он встречался с мистером Бальфуром, но Самуэль никогда не посвящал меня в их дела. И эти два человека умерли с разницей в один день. Думаю, ты понимаешь, почему у меня возникли подозрения.
– Чтобы продолжить расследование, я должен лучше представлять, чем он занимался. Должен признаться, отец никогда не рассказывал мне о своих делах, а я не стремился узнать, чем занимаются на бирже. Что такое эти ваши фонды? Как они действуют?
Дядя сел поудобнее и снисходительно улыбнулся: – Это довольно просто. Если бы тебе понадобилось больше наличных денег, чем имеется в распоряжении, у тебя было бы несколько возможностей, а именно: взять в долг у ювелира или у нотариуса. У правительства, особенно когда страна воюет, часто не хватает денег, чтобы заплатить военным, чтобы производить новое оружие и тому подобное. В прошлом в Англии, и даже в наши дни в странах с абсолютной монархией, король мог потребовать, чтобы состоятельные вассалы дали ему денег «в долг». Если король не возвращал долги, вассалы мало что могли сделать, А когда монарх умирал, наследники обычно отказывались выплачивать долги своего предшественника.
– Тогда эти деньги отнимались, а не брались в долг.
– Совершенно верно. А если монарх притесняет могущественных землевладельцев, это всегда опасно. Когда тридцать лет назад король Вильгельм отнял трон у подлого паписта Якова Второго, он тотчас начал войну с Францией, дабы не дать этой стране получить господство в Европе. Чтобы оплатить эту войну, он использовал голландский метод сбора средств. Вместо того чтобы заставлять людей платить короне наличные деньги, он дал им возможность обратить наличные деньги в инвестиции. Когда королевству нужно оплачивать войну, можно получить деньги, продавая ценные бумаги, – обещание вернуть определенную сумму с определенным процентом. Если вы вложите тысячу фунтов в ценные бумаги, по которым обещано заплатить десять процентов, то получаете сто фунтов в год. Через десять лет государство выплатит вам долг, но вы будете продолжать получать доход. Может быть, для человека, у которого всех средств только тысяча фунтов, это не лучшее вложение. Но если у человека достаточно свободных денег, тогда фонды обеспечивают регулярный и стабильный доход. Более стабильный, чем земля, так как поступления от арендной платы могут колебаться в зависимости от экономики региона и щедрости урожая. Инвестиции в фонды беспроигрышны.
– Но как долго? – спросил я. – Как долго государство продолжает выплачивать эти сто фунтов в год?
Мой дядя пожал плечами:
– Это, естественно, зависит от конкретной ценной бумаги. Некоторые имеют срок шестнадцать лет, некоторые больше, некоторые меньше. Какие-то ценные бумаги имеют пожизненный срок, поэтому их владелец будет получать процент ежегодно до конца его жизни.
– Но если такой человек умрет раньше, чем будет выплачен долг… – начал я.
– Тогда казначейству повезло.
– Возможно ли, что моего отца убили, дабы не выплачивать ему. долг? – спросил я, хотя думал, что это мало вероятно. Только бедное государство станет, убивать своих кредиторов.
Дядя засмеялся:
– Эдуард Первый и вправду выгнал евреев с нашего зеленого острова, потому что не хотел платить долги, но, полагаю, за последние пятьсот лет ситуация несколько изменилась. Сомневаюсь, чтобы казначейство или его агенты стали применять такие радикальныеметоды в попытках уменьшить государственный долг.
– Аделъман говорил мне вчера вечером о снижении национального долга, – заметил я тихо.
– Об этом сейчас многие говорят.
– Да, но совсем другое дело, если об этом говорит человек, который хочет заставить меня молчать. Ваш друг мистер Адельман попросил меня прекратить расследование, и мне стало интересно, что он скрывает. Мне показалось, дядя меня не услышал.
– Адельман человек непростой. Но не думаю, что он пойдет на убийство. Он может получить то, что ему нужно, другими способами.
– А как он может получить Мириам, дядя?
Он шаловливо улыбнулся, и улыбка заставила меня сожалеть, что я не видел его так долго.
– Полагаю, добившись ее согласия, Бенджамин, – что мало вероятно. Не сомневаюсь, у Адельмана должны быть свои причины просить тебя не заниматься этими вещами, и, уверен, они связаны с опасением, что деловые люди в кофейнях могут впасть в панику, услышав неприятные слухи. Видишь ли, Адельман занимает необычное положение в «Компании южных морей». Он не является одним из директоров, по крайней мере официально, но он тайно инвестировал в Компанию несколько десятков тысяч фунтов, если не больше.
– Все равно не понимаю, почему мое расследование должно его беспокоить.
– Я не до конца объяснил. Государство само не занимается куплей-продажей этих займов. Сбор денег и выплата процентов относятся к ведению Банка Англии. Взамен он получает определенное вознаграждение от казначейства, а кроме этого, получает крупные суммы, которыми может распоряжаться, хотя и временно. В настоящее время «Компания южных морей» пытается забрать у банка некоторые его полномочия.
– Итак, «Компания южных морей» и банк состязаются за право заниматься одной и той же коммерцией, а именно куплей-продажей государственных, займов.
– Правильно, – сказал дядя. – И, как я уже сказал, когда король Вильгельм вел войны против Франции, потребовались огромные суммы, причем срочно, и государство объявило заём под очень привлекательные проценты – те самые десять процентов до конца жизни. Сейчас парламент в большом беспокойстве, поскольку наши дети получают в наследство долги наших отцов. «Компания южных морей» предлагает уменьшить государственный долг путем конверсии фондов. В этом году состоялась такая конверсия, хотя и небольшая. Владельцам государственных ценных бумаг было предложено обменять их на акции «Компании южных морей». Казначейство выплачивает Компании деньги за акции, которые аннулируют долгосрочный долг.
– Эта «Компания южных морей», должно быть, очень прибыльная, если люди обменивают ценные бумаги, которые приносят гарантированный высокий процент.
– Как ни странно, она вовсе не прибыльная. Ее успех стал легендой нового финансового бизнеса. – Он наклонился и посмотрел на меня, чрезвычайно довольный своей ролью учителя. – Как и другие торговые предприятия, «Компания южных морей» была образована, чтобы иметь исключительное право торговли в определенном регионе, в данном случае – в водах, омывающих Южную Америку. К сожалению, из-за испанцев это право практически обесценилось. Несколько лет назад Компания попыталась извлечь доход, занимаясь перевозкой африканцев для работ в Южную Америку. Судя по тому, что я слышал, это неприглядное начинание не принесло ей большого дохода, а условия для груза оказались даже еще более жестокими, чем это обычно бывает.
– Если они не занимаются торговлей, чем же они тогда занимаются?
– Они сделались банком, чтооы соперничать с Банком Англии, то есть пытаются принять участие в обслуживании национального долга. И влиятельность Компании начала расти. В последнее время их акции пользуются спросом, принося больший доход, чем те пожизненные десять процентов, поэтому их охотно приобретают взамен. Но многие считают эти конверсии рискованными, так как, чтобы акции были доходными, Компания должна зарабатывать деньги и выплачивать дивиденды акционерам. Если компания неприбыльная, ее акции ничего не стоят, и оказывается, что люди, владевшие государственными ценными бумаги, которые представляли реальную ценность, больше не владеют ничем. Это как если бы ты проснулся однажды утром и обнаружил, что твоя земля превратилась в воздух.
– Потому Адельман и не хочет, чтобы я занимался этим расследованием? Из-за конверсии акций?
– Я думаю, мистер Адельман опасается, что твое расследование вызовет волну протестов, так как обнаружится, что фонды связаны с убийствами и интригами.
– Вы не согласны? – спросил я.
– Мистер Адельмап – давний друг нашей семьи, но это не означает, что его интересы и мои всегда совпадают. Он хочет, чтобы «Компания южных морей» процветала. Я хочу справедливости. Если эти интересы войдут в противоречие, отступать я не намерен.
– Я ценю ваш настрой, дядя, – сказал я, увидев на его лице твердую решимость, которая отмела все мои колебания.
– А я ценю твой настрой, Бенджамин. Если бы Аарон был жив, я знаю, он без колебаний начал бы это расследование. Теперь ты должен занять его место.
Я только кивнул. Я не сомневался, что, будь Аарон жив, он бы скорее отсиживался в платяном шкафу, чем бегал по улицам в поисках убийцы. Но если дяде хотелось помнить сына отважным мужчиной, я не стану разрушать этот образ.
– Мне кажется, сперва нам следует восстановить ход событий, – продолжал дядя. – Мировой судья, рассматривавший происшествие, сделал лишь строгое внушение этому кучеру, который переехал Самуэля. Мне не верится, что кучер, этот Герберт Фенн, – здесь дядя остановился и произнес проклятие на древнееврейском, – совершил бы наезд по собственной инициативе. Если это было убийство, наверняка он действовал по чьему-то приказу. Полагаю, человеку с твоим умом не составит большого труда заставить этого кучера заговорить.
– Да, я думал об этом, – сказал я. – Я найду его.
Дядя снова улыбнулся, но в этот раз улыбка не была доброй.
– Разговор не должен быть слишком для него приятным. Ты меня понимаешь?
– Это может отбить у него охоту говорить вообще. Он откинулся на спинку стула.
– Хороший ты человек, Бенджамин. Жаль, ты еще не нашел свой путь.
– Допустим, – продолжил я, – что мне ничего не удастся выудить у этого кучера. Подумайте, дядя, какие могли быть у моего отца враги? Кому могла быть выгодна его смерть? Или кто мог затаить на него такую злобу, что желал бы его смерти?
Моя неосведомленность вызвала дядину улыбку.
– Бенджамин, твой отец был известным биржевым маклером. Его ненавидели все, и найдутся тысячи человек, которые порадовались его смерти.
Я покачан головой:
– В финансах я не разбираюсь, но почему все же мой отец вызывал такую ненависть?
– Для многих англичан настало смутное время. Наша семья уже много лет занималась финансами в Голландии, но для англичан это новая сфера, и многие считают ее опасной. Они полагают, что на смену былой славе пришла лишенная благородства жадность. По большей части это, естественно, фантазии. Так всегда бывает, когда люди вспоминают прошлое и используют его, чтобы порицать настоящее. Но есть и такие, которые с нежностью вспоминают время, когда английский король был английским королем, Божьим помазанником, а не избирался парламентом. Также, – сказал он, достав из кармана гинею, – они вспоминают, что золото было золотом. Его ценность ни от чего не зависела, и ценность всех вещей измерялась драгоценными металлами. Золото и серебро, если угодно, были незыблемым центром, вокруг которого вращалось все остальное. Примерно так натурфилософы описывали Солнце и планеты вокруг него. – Он подозвал меня поближе. – Вот, – сказал он, – взгляни на это.
Я подошел к столу, и он показал мне банковский билет достоинством в сто пятьдесят фунтов. Тот был выписан Банком Англии на имя какого-то неизвестного мне человека, но этот человек переписал его на имя другого джентльмена, который переписал его на имя третьего, а тот – на имя моего дяди.
– Что бы ты выбрал? – спросил-он меня. – Ту гинею или этот билет?
– Поскольку билет дороже гинеи в сто с лишним раз, – сказал я, – я выберу билет, если вы перепишете его на мое имя.
– Почему ты просишь, чтобы я переписал его на тебя? Если этот билет достоинством в сто пятьдесят фунтов, значит, столько он и стоит. Как моя подпись может придать ему ценность?
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?