Текст книги "Братья Райт. Люди, которые научили мир летать"

Из всех, кому было суждено войти в жизнь братьев, мало кто был так для них ценен и никто так не раздражал их сестру Кэтрин.

В свою вторую экспедицию в Китти Хок Уилбур и Орвилл отправились вдвоем на поезде вечером в воскресенье 7 июля 1901 года. Условия, в которых им предстояло прожить следующие нескольких недель, оказались таковы, что все трудности их предыдущей экспедиции стали казаться легкими неудобствами.

Они прибыли в Элизабет-сити сразу после одного из сильнейших в истории ураганов, во время которого скорость ветра достигала 150 километров в час. Прошло двое суток, прежде чем они смогли отплыть в Китти Хок.

Переночевав в доме Тэйтов, где им пришлось делить самую неудобную в жизни обоих кровать, они отправились к подножию холмов Килл-Девил-Хиллз, где под моросящим весь день дождем начали обустраивать свой лагерь. Бо́льшая часть времени ушла на то, чтобы ввинтить в землю трубу, которая должна была служить колодцем. Других источников питьевой воды в радиусе нескольких километров не было.

Объяснил братьям, как добыть «хорошую воду», Билл Тэйт, и он же договорился с владельцами земли на Килл-Девил-Хиллз, чтобы те разрешили разбить здесь лагерь.

Для нового огромного планера нужен был соответствующий ангар. Орвилл с гордостью описывал то, что они построили, как «грандиозное сооружение с навесами на обоих концах, или, иными словами, с большими дверями, подвешенными сверху. Мы их распахиваем и подставляем подпорки». Материалом послужили сосновые доски, доставленные из Элизабет-сити. Длинный прочный ангар имел размеры 4,9 на 7,6 метра и высоту 1,8 метра. Многие посчитали бы такое строительство само по себе значительным достижением, а братья справились с ним за очень короткое время.

Затем, когда они уже были готовы начать работу над планером, на них обрушилась напасть, которую они никогда ранее не испытывали и масштабы которой не могли себе даже представить.

Среди людей, постоянно посещавших Нэгс-Хед летом, существовало поверье, что массовое нашествие печально знаменитых москитов Внешних отмелей случается лишь раз в 10–12 лет. 18 июля неожиданно выяснилось, что 1901-й оказался одним из таких годов. Как писал Орвилл, москиты появились «в форме огромного облака, почти закрывшего солнце». Он рассказывал Кэтрин, что это было самое страшное переживание в его жизни. Мучения, которые он испытал, когда болел тифом, были «ничем» по сравнению с нашествием москитов. От них было негде укрыться.

«Песок, трава, холмы и все кругом было покрыто ими. Они кусали нас через нижнее белье и носки. На моем теле вздулись волдыри размером с куриное яйцо. Мы попытались спрятаться от них в кроватях, это было в самом начале шестого… Мы поставили свои койки под навесы и завернулись в одеяла, высунув наружу только носы. Таким образом мы пытались оставить им как можно меньше поверхности для укусов».

До сих пор ветер дул со скоростью 32 километров в час. Теперь он совершенно стих, а летняя жара лишь набирала силу.

«Лежать под одеялом было невыносимо. Пот тек с нас ручьями. Мы чуть-чуть раскрылись, и на нас обрушились огромные полчища москитов. Мы отчаянно и напрасно замахали руками и опять полезли под одеяла. Кошмар! Кошмар!»

Утро принесло небольшое облегчение. Сначала братья попытались взяться за работу, но были вынуждены отступить под неистовыми атаками насекомых. К ночи они начали готовиться заранее, закрепив над койками рамы с противомоскитными сетками. Затем они передвинули койки на 6–9 метров от палатки, заползли под сетки и снова укрылись одеялами. Ничего не помогало. Наступившей ночью им пришлось пережить такие мучения, что Орвилл сказал: утром уезжаем домой.

Однако к утру к ним вернулась их обычная решимость. Дьявольских москитов стало заметно меньше, и в последующие дни их количество все сокращалось. Но пережитые муки братья не забыли никогда.

Случилось так, что один из двоих помощников, о присутствии которых при экспериментах просил Октав Шанют, приехал как раз тогда, когда началось нашествие москитов, и потому разделил с братьями их мучения. Это был Эдвард Хаффэйкер из Чаки-Сити, штат Теннесси, бывший сотрудник Смитсоновского института и автор изданной институтом брошюры «В планирующем полете» (On Soaring Flight). В качестве протеже Шанюта он привез с собой разобранный планер собственной конструкции, который построил на средства своего покровителя. Поначалу он показался Уилбуру и Орвиллу удачным пополнением.

Второй человек, которому предстояло присоединиться к группе, молодой Джордж Александер Спрэтт из Коатсвилла, Пенсильвания, не имел за спиной опыта подобной работы. Шанют объяснил, что он имеет медицинскую подготовку и это может пригодиться, но Спрэтт оставил свои медицинские амбиции несколько лет назад, завершив учебу на медицинском факультете. Единственным, что могло объяснять его участие в проекте, было то, что он всю жизнь мечтал о полетах. И это было абсолютной правдой. Он прибыл в последние дни комариной осады.

Теперь в ангаре-мастерской на Килл-Девил-Хиллз должны были размещаться все четверо. Исполнявший обязанности шеф-повара Орвилл оборудовал в углу кухню, в которой установил газовую горелку, изготовленную из металлической бочки, и полки с продуктами – пекарным порошком, кофе, консервированными помидорами, черносливом. Сливочное масло, яйца, бекон и арбузы приходилось носить из Китти Хок.

Хаффэйкер восхищался «технической оснащенностью» братьев, но раздражал их все больше, поскольку был ленив и не выполнял таких необходимых обязанностей, как мытье посуды. Кроме того, он имел склонность пользоваться чужими личными вещами, не утруждая себя обязанностью попросить разрешение. Кроме того, Хаффэйкер надоедал сыновьям епископа Райта разговорами о том, что главной целью его жизни является «воспитание характера», а не тяжелая работа. Чем больше они узнавали об аппарате, который он сконструировал и планировал испытать (чего так и не сделал), тем чаще думали, что это шутка.

Спрэтт, напротив, помогал чем мог и был отличным компаньоном.

Наконец 27 июля планер был готов, и начались эксперименты. Был ясный день, скорость ветра на холмах Килл-Девил-Хиллз составляла около 21 километра в час. Кроме Хаффэйкера и Спрэтта присутствовали готовые прийти на помощь Билл Тэйт и его сводный брат Дэн.

Все полеты должен был выполнять Уилбур. Когда они готовились к первому запуску аппарата против ветра, Орвилл и Спрэтт встали у концов крыльев. Все были полны ожиданий.

Но, едва поднявшись в воздух, планер клюнул носом и упал в нескольких метрах от места взлета. Уилбур вроде бы выдвинулся слишком сильно вперед. Во время второй попытки он сдвинулся назад, но и это не принесло результата. Наконец после нескольких неудачных попыток он сдвинулся почти на 30 сантиметров назад и пролетел почти 100 метров.

Все присутствующие, за исключением Уилбура и Орвилла, расценили этот полет как грандиозный успех. Для братьев же он стал разочарованием. Аппарат работал не так, как ожидалось, а, в сущности, так же, как его прошлогодний предшественник. Уилбуру приходилось использовать всю силу руля высоты, чтобы не дать ему врезаться в землю или забраться слишком высоко, потеряв скорость. Что-то было сделано «в корне неверно».

Во время следующего полета в тот же день планер поднимался все выше и выше, пока не потерял скорость и не завис. После этого могло произойти сваливание, погубившее Отто Лилиенталя. Среагировав на крик Орвилла, Уилбур повернул руль до конца, и лишь тогда аппарат начал медленно опускаться, почти идеально выдерживая горизонтальное положение, и приземлился без поломок и повреждений.

Уилбур взлетел снова. А потом снова. Он совершил несколько полетов и всякий раз с одинаковым результатом. Во время одного из них машину даже начало сносить назад.

«Настройки аппарата далеки от нужных», – объяснял Орвилл Кэтрин в письме. Кривизна крыльев от передней до задней кромки была слишком велика, и ее надо было уменьшить. Именно это волновало братьев больше всего – идеальный изгиб профиля крыла, потому что именно он создавал подъемную силу, превышающую силу тяжести. Главная проблема заключалась в том, что они исходили из соотношения, которое рекомендовал Лилиенталь, – около 1 к 12, в то время как у прошлогоднего планера, аппарата № 1, братья использовали соотношение 1 к 22.

Они прервали полеты на несколько дней с целью переделать крылья, уплощив их, чтобы они были такими же, как крылья 1900 года. И это дало превосходные результаты, что подтверждают фотографии Уилбура, парящего в небе именно так, как было задумано. Сам он писал: «Аппарат с новым изгибом крыльев всегда превосходно реагировал на малейшие движения руля. Пилот может сделать так, что планер будет почти скользить над землей, огибая неровности поверхности, или же может поднять его почти на уровень точки старта и, пройдя высоко над подножием холма, совершить плавную посадку».

В дальнейшем Уилбур без проблем сажал аппарат на скорости 32 километра в час и выше.

Переделка крыльев заняла всю первую неделю августа. В разгар работы в лагерь прибыл Октав Шанют. Его протеже Хаффэйкер только хвалил Райтов. Ранее Уилбур отмечал в письме епископу Райту: «Мистер Хаффэйкер заметил, что не удивится, если в следующие шесть недель здесь будет вершиться история. Наше мнение было не столь лестным. Он потрясен нашей технической оснащенностью и поскольку видит причины собственных неудач в отсутствии таковой, то думает, что проблема будет решена, когда эти трудности удастся преодолеть. Мы же ожидаем столкнуться с проблемами теоретического характера, которые должны возникнуть при разработке новых механических конструкций».

Шанют также был глубоко впечатлен увиденным. Тогда он мало что записывал, и, очевидно, у него возникали вопросы, поскольку его собственные методы отличались от того, что он увидел. К тому же он сам никогда не осмеливался подниматься в воздух.

Успешные испытания аппарата с переделанными крыльями состоялись 8 августа. На следующий день Уилбур снова взялся за рычаги и поднял аппарат в воздух. Но опять возникли проблемы, на этот раз другого рода и даже еще более серьезные.

Система деформации – крутки – крыла, которой братья так гордились, не сработала, как ожидалось, и они не могли понять почему. Когда левое крыло опустилось вниз при приближении к земле для совершения посадки, Уилбур сильно потянул руль высоты, но безрезультатно. Это выглядело как попытка распахнуть дверь при сильном ветре. Затем аппарат внезапно упал на песок, так что Уилбура выбросило вперед через руль высоты. Он повредил нос и глаза, а также получил ушиб ребер.

Октав Шанют уехал из Китти Хок через два дня после происшествия, убежденный в том, что братья Райт добились значительного прогресса, причем с планером большего размера, чем строил кто-либо другой до них, и настоятельно посоветовал им продолжать работу.

В последующие дни с неба лило не переставая, и вдобавок ко всем прочим проблемам Уилбур подхватил простуду. Джордж Спрэтт уехал, за ним последовал Эдвард Хаффэйкер, не забыв прихватить одно из одеял Уилбура.

А 20 августа и Уилбур с Орвиллом попрощались с Тэйтами и другими жителями Китти Хок и тоже отправились домой.

О чем они говорили в поезде по пути в Огайо, никто не записывал тогда и не обсуждал впоследствии. Однако из их позднейших замечаний ясно, что тогда они совершенно пали духом. Особенно Уилбур.

Дело было не в том, что их аппарат функционировал так плохо, и не в том, что нужно было решить массу проблем, а в том, что, казалось бы, надежные расчеты и таблицы, сделанные по образцу расчетов Лилиенталя, Лэнгли и Шанюта – данных, к которым братья относились как к святыням, – оказались ложными и на них нельзя было полагаться. Стало ясно, что эти авторитеты «двигались наощупь в темноте». Короче говоря, все обычно применяемые таблицы были «бесполезны».

Согласно записям Орвилла, сделанным позднее, Уилбур был в таком подавленном состоянии, что заявил: «Человек не будет летать и через тысячу лет». Однако, по воспоминаниям Кэтрин, оказавшись дома, братья в основном говорили о том, каким неприятным человеком оказался Эдвард Хаффэйкер.

Глава 4
Непреклонная решимость

Нам пришлось двигаться вперед и узнавать все самим.

Орвилл Райт

I.

Со временем уныние прошло, сменившись решимостью. Братья пришли к выводу, что надо начать все с начала. Разочарование Уилбура в поезде было всего лишь мимолетным. Как сказал Орвилл, «на следующий день он был на работе, и мне показалось, что он был полон надежд и решимости больше, чем когда-либо».

«Мы знали, что на получение собственных данных уйдет много времени и средств, – вспоминал он, – но охватившее нас воодушевление помогло нам дойти до конца…»

Каждый вечер «ребята» работали над своими «научными» изысканиями, как докладывала Кэтрин отцу. «С утра до вечера… мы не слышим ничего, кроме разговоров о летающей машине».

Поддержанию их настроя способствовало то, что они проявили в темной комнате, оборудованной в задней половине каретного сарая, негативы фотографий на стеклянных пластинах, снятых в Китти Хок. Как писал Уилбур, они с Орвиллом пережили волнующие мгновения, «когда на пластине постепенно появлялось изображение и мы еще не знали, увидим ли фотографию летящей машины или просто кусок пустого неба».

В конце августа Уилбур получил от Октава Шанюта приглашение сделать в Чикаго на собрании Западного инженерного общества доклад о полетах на планере. К нему впервые обратились с просьбой о публичном выступлении, и он никак не хотел соглашаться, чувствуя, что до назначенной даты, 18 сентября, слишком мало времени, чтобы хорошо подготовиться. Однако Кэтрин «извела» его, и он согласился. Мысль о том, что Уилбур может оказаться плохим оратором, просто не укладывалась у нее в голове.

Через несколько дней, в первую неделю сентября, пришло шокирующее известие о том, что в президента Уильяма Маккинли во время посещения Панамериканской выставки в Баффало, штат Нью-Йорк, стрелял психически больной анархист по имени Леон Чолгош. В течение нескольких дней президент был на грани жизни и смерти. «Маккинли умирает», – гласил огромный заголовок на первой полосе газеты «Дейтон фри пресс» от 13 сентября. Утром следующего дня президент скончался, и в тот же день в Баффало молодой Теодор Рузвельт принял присягу в качестве 26-го президента Соединенных Штатов.

Уильям Маккинли был «своим в Огайо». Он родился в этом штате, во время Гражданской войны служил в 23-м добровольческом полку Огайо, женился на девушке из Огайо, долгое время был членом Конгресса от Огайо и два срока являлся губернатором штата. В день его смерти тысячи людей заполнили улицы центра Дейтона. Ничего подобного история города еще не знала. Звонили пожарные колокола. Здание суда и другие общественные здания задрапировали черной материей.

Братья Райт продолжали работать в своей мастерской так же много, как обычно, возможно, для того, чтобы легче было пережить трагедию. Но произошедшее сильно подействовало на Уилбура, что, конечно, также не способствовало успешной подготовке к выступлению. Тем не менее утром 18 сентября он сел в поезд до Чикаго. Город был еще весь в черном, потому что до похорон Маккинли оставалось два дня.

Орвилл и Кэтрин решили, что в гардеробе Уилбура недостает вещей, соответствующих такому случаю, как первое выступление на публике. Он уехал, как вспоминала Кэтрин, «облаченный в рубашку Орвилла с манжетами и запонками и в его плаще». Никогда раньше он не выглядел так «шикарно».

Как он себя чувствовал – другой вопрос. Октав Шанют спросил у него в письме, не будет ли он против, если заседание общества пройдет в присутствии дам. Уилбур ответил, что это не ему решать. «Я и так буду напуган, как только может быть напуган человек в моем положении». Когда Орвилл и Кэтрин спросили его, каким будет его выступление – научным или остроумным, он ответил: «Печальным».

По приезде в Чикаго Уилбур сразу направился в трехэтажный особняк Шанюта на Гурон-стрит, чтобы отобедать с хозяином перед выступлением. Ему стало немного легче, потому что хозяин был как всегда сердечен, а его кабинет на третьем этаже оказался так забит моделями летательных аппаратов и чучелами птиц, что их невозможно было сосчитать.

Мероприятие, на котором присутствовали около 50 членов общества и их жены, началось в Монаднок-билдинг в восемь часов. В краткой вводной речи Шанют рассказал об успехах в области воздушной навигации, достигнутых «двумя джентльменами из Дейтона, Огайо», – они достаточно многообещающи, чтобы попытаться сделать то, на что не осмелился бы ни он сам, ни Отто Лилиенталь.

Речь, которую произнес Уилбур, – она была скромно озаглавлена «Некоторые эксперименты в области аэронавтики» – в последующие годы будут цитировать многократно. Сначала ее опубликовали в журнале общества, затем она была напечатана полностью или частями в журналах «Инжиниринг мэгэзин», «Сайентифик америкэн» и «Флаинг», а также в Ежегодном отчете Смитсоновского института. По словам современного специалиста по аэронавтике Библиотеки Конгресса, речь стала «Книгой Бытия аэронавтики XX века».

Это был настоящий Уилбур, прямой и открытый. Самым важным для достижения успеха в области летательных аппаратов, начал он, является способность парить на ветру, сохранять устойчивость и держать направление в воздухе. Чтобы объяснить, как парит в воздухе птица, нужно будет потратить весь вечер, сказал он. Вместо этого он взял листок бумаги и, держа его параллельно полу, отпустил. Листок не стал «падать на пол, как положено благоразумному листку бумаги, нет, упрямо нарушая все известные правила приличия, он вращается и мечется туда-сюда, подобно нетренированной лошади». Этой «лошадью», сказал Уилбур, люди должны научиться управлять, чтобы летать. И для этого есть два пути:

«Один – это забраться на нее и на практике научиться тому, как наилучшим образом реагировать на каждое ее движение и шалость, второй – сидеть на заборе и долго наблюдать за животным, после чего уйти в дом и не спеша рассчитать наилучший способ преодоления ее прыжков и брыканий. Второй путь безопаснее, но благодаря первому в конечном счете получается больше хороших наездников».

Если кому-то нужна полная безопасность, продолжал Уилбур, он может спокойно сидеть на заборе и наблюдать за птицами, «но если вы действительно хотите учиться, то должны забраться в аппарат и познакомиться с его трюками в реальном полете».

Он отдал должное деятельности как Лилиенталя, так и Шанюта. «Лилиенталь не только размышлял, он действовал… Он доказал осуществимость настоящей практики полетов в воздухе, без которой успех невозможен». Признав, что Лилиенталь в течение в общей сложности пяти лет потратил на реальные полеты (планирование) не более пяти часов, Уилбур сказал, что чудо заключается не в том, что он сделал так мало, а в том, что он добился так многого. Что будет, если велосипедист попытается проехать по людной улице после всего лишь пятичасовой практики, разбитой на отрезки по 10 секунд в течение пяти лет?

Он похвалил разработанный Шанютом биплан как «великий конструкторский успех» и рассказал, как он и Орвилл построили собственный планер-биплан и испытали его на Внешних отмелях при ветре скоростью до 43,5 километра в час.

Большая часть опубликованной в журналах версии была насыщена технической терминологией, математическими уравнениями и диаграммами кривизны крыла. («Не бойтесь сделать выступление слишком техническим», – призывал Уилбура Шанют.) Неизвестно, насколько критически Уилбур высказывался о ненадежных данных, собранных Лилиенталем и Шанютом, обращаясь к слушателям в Чикаго, поскольку речь не стенографировалась. Однако в печатной версии он воздержался от этого, в значительной степени из уважения к Шанюту. Что касается таблиц Лилиенталя, то он ограничился тем, что сказал: Лилиенталь мог «немного ошибаться».

Если Шанют и был не согласен с тем, что сказал Уилбур, или его это задело, то он никак не выдал своих чувств. В письме, написанном Шанютом после вычитки речи перед публикацией, он назвал ее «чертовски хорошей статьей, которую будут широко цитировать».

Уилбур вернулся в Дейтон из Чикаго еще более признательный Шанюту за дружбу и советы – и их переписка стала еще интенсивнее. В течение следующих трех месяцев, до конца года, Уилбур писал Шанюту более 12 раз, или в среднем раз в неделю. Некоторые письма были на семи или даже девяти страницах, и Шанют неизменно отвечал на них без задержки.

Между тем статья Саймона Ньюкомба, известного астронома и профессора Университета Джонса Хопкинса, в сентябрьском номере популярного журнала «Макклюрз мэгэзин» развенчивала мечту о полетах, называя ее не более чем мифом. Даже если такую машину построят, задавался вопросом Ньюкомб, для чего ее можно будет использовать? «Первый аппарат, который сможет летать, будет таким крохотным, что никого тяжелее насекомого на него не посадишь».

Из-за пошатнувшейся веры в расчеты Лилиенталя и Шанюта осенью 1901 года братья приступили к самостоятельному «взлому шифров» аэронавтики. Это было смелое решение и критически важный переломный момент.

Делом первостепенной важности было найти способ точных измерений «подъемной силы» и «сопротивления» поверхности крыла, и изобретательность и терпение, с которыми они подошли к своим экспериментам, были беспрецедентными. В течение трех месяцев, работая в одном из помещений на втором этаже веломастерской, они сконцентрировались на изысканиях в этой области и получили ошеломляющие результаты.

Братья разработали и построили малогабаритную аэродинамическую трубу – деревянную коробку длиной 1,8 метра и площадью поперечного сечения 103 квадратных сантиметра. Один ее конец был открыт, в другом Райты установили вентилятор. В мастерской не было электричества, поэтому он приводился в действие очень шумным бензиновым мотором. Коробка стояла на четырех ножках высотой примерно по пояс.

Хотя английский экспериментатор Фрэнсис Уэнем использовал аэродинамическую трубу еще в 1870-х годах, а после него ее конструировали и другие ученые, включая Хайрема Максима, их эксперименты не шли ни в какое сравнение с экспериментами братьев, которые действовали на свой страх и риск и шли своим путем.

Для испытаний аппаратов в трубе они использовали старые полотна от пилы-ножовки, разрезанные ножницами для резки по металлу на куски разных размеров. С помощью молотка им придавали разную форму и толщину. Некоторые оставляли плоскими, некоторые делали вогнутыми и выгнутыми, квадратными или вытянутыми. Каждый имел площадь 38,7 квадратных сантиметра и толщину 0,8 миллиметра. Их натягивали на проволоку для велосипедных спиц.

Этот аппарат не был похож на большинство своих предшественников, но пользу принес огромную. За неполных два месяца братья протестировали примерно 38 «крыльев», устанавливая «несущие поверхности» – куски ножовочного полотна различной формы под углом от 0 до 45 градусов при скорости ветра до 43,5 километра в час. Это был медленный и утомительный процесс, но, как написал Орвилл, «эти металлические модели показали нам, как надо строить».

Октав Шанют был поражен докладами Уилбура. «Просто удивительно, как быстро вы получили результаты с помощью вашей испытательной машины, – писал он. – Вы, несомненно, имеете лучшее оснащение для тестирования бесконечного множества искривленных поверхностей, чем кто-либо другой в прошлом и сейчас». Когда Уилбур извинился за слишком длинные послания, Шанют заверил его, что его письма всегда слишком коротки.

Эта работа была не похожа на все то, что братья делали прежде, отнимала большую часть их времени и требовала сосредоточенности, поэтому они часто задерживались за полночь. Издание «Аэронавтикал джорнал» Британского общества аэронавтики спустя годы отмечало: «Еще никогда в мировой истории люди не изучали проблему с таким научным мастерством и непреклонной силой духа».

В декабре еще один научный авторитет высказался подобно Саймону Ньюкомбу – в том духе, что мечты о полетах несбыточны. В очень уважаемом издании «Норт америкэн ревью» была опубликована статья, автором которой стал ни много ни мало главный инженер военно-морского флота Соединенных Штатов, вице-адмирал Джордж Мелвилл. В материале говорилось: «Беспристрастное исследование конкретного природного явления вынуждает инженера объявить все самонадеянные пророчества будущего успеха абсолютно необоснованными, если не абсурдными. Где же, даже на данный момент, мы должны искать хотя бы зародыш успешной летающей машины? Где сегодня ведутся приготовления?»

К концу декабря братья завершили эксперименты и под давлением экономической необходимости вернулись к выпуску велосипедов на следующий сезон. Как любил подчеркивать Чарли Тэйлор, они были вынуждены поддерживать свой бизнес, чтобы оплачивать эксперименты. Октав Шанют написал, как сильно он сожалеет об их решении.

Несколько раз Шанют предлагал братьям финансовую помощь – они это оценили, но принять ее отказались. Уилбур написал ему: «Практически все расходы на наши эксперименты в области аэронавтики заключаются в затраченном времени, и мы не хотим увеличивать соблазн пренебрегать ради них нашим основным бизнесом».

А что, если некий богатый человек будет предоставлять вам 10 000 долларов в год, спросил Шанют, добавив, что знаком с Эндрю Карнеги. «Не хотели бы вы, чтобы я ему написал?» Уилбур снова учтиво отказался. Кроме того, добавил он, Карнеги, скорее всего, «слишком практичный шотландец, чтобы заинтересоваться таким странным увлечением, как летное дело».

И Уилбур, и Орвилл прекрасно осознавали важность результатов, достигнутых благодаря «лабораторной работе». Они проделали ее вместе собственными силами, сами заплатили за это, как они делали всегда, и были намерены продолжать работать самостоятельно.

Лишь через несколько месяцев, весной 1902 года, они смогли приступить к постройке нового аппарата, основываясь на знаниях, полученных в ходе испытаний с помощью аэродинамической трубы. Однако, несмотря на помощь Чарли Тэйлора, производство и продажа велосипедов по-прежнему отнимали большую часть их времени и сил.

Информация о том, что они задумали, начала распространяться в некоторых кругах, очевидно, с их согласия, а может быть, и по их инициативе. 25 января 1902 года в газете «Дейтон дэйли ньюс» появилась первая публикация на эту тему. Это было короткое и не подписанное сообщение, в котором говорилось, что два местных «эксперта по аэронавтике» продемонстрировали

«с полной определенностью, что большинство теорий, распространенных до настоящего момента в кругах специалистов по летательным аппаратам, могут быть посрамлены.

Эти джентльмены – Уилбур и Орвилл Райт, производители и продавцы велосипедов, которые провели достаточно успешные эксперименты в [Северной] Каролине и в настоящее время обещают совершить революцию в испытаниях в области воздушной навигации…

Было бы весьма достойно, если бы именно дейтонские эксперименты привели к окончательному решению проблемы воздушной навигации».

Эта заметка, аккуратно вырезанная Кэтрин или братьями, будет находиться на видном месте в начале первого альбома газетных вырезок, в которых рассказывалось об их достижениях.

II.

В это же время епископ Райт попал в высшей степени неприятную ситуацию, которая отразилась на всей семье, в особенности на Уилбуре. Он нес свое бремя без жалоб, но ему приходилось тратить на ее урегулирование целые дни, а то и недели столь драгоценного времени.

Корни проблемы лежали в прошлом. 15 лет назад, в 1880-х годах, в борьбе за верховенство в Церкви объединенных братьев сошлись две конкурирующие фракции. Спорный вопрос заключался в отношении к масонству. Одна фракция твердо придерживалась традиционной антимасонской позиции, другая призывала к одобрению масонства и его тайных методов как современных реалий и как очевидного способа увеличения количества приверженцев церкви и, соответственно, ее доходов.

Тех, кто выступал за привлечение масонов в лоно Церкви объединенных братьев, называли либералами. Те, кто был против, назывались радикалами. Руководил ими Милтон Райт, который никогда не боялся открыто выступать за то, во что верил, и который привлек Уилбура к написанию статей и передовиц в ответ на нападки оппозиции.

Но либералы победили, епископ проиграл. Его положение в церкви сильно пошатнулось. Не утратив присутствия духа, епископ продолжил свои проповеднические поездки и в 1889 году, в год смерти Сьюзан Райт, приступил к созданию новой церкви, которую назвали Церковью старого устава.

Прошло время, и в 1901 году расследование, предпринятое по инициативе епископа Райта, показало, что преподобный Миллард Кейтер, отвечавший за издательскую деятельность Церкви объединенных братьев старого устава, растратил церковные деньги на собственные нужды. Речь шла о сумме примерно в 7000 долларов.

В феврале 1902 года епископ попросил Уилбура проверить бухгалтерскую отчетность церкви. По результатам проверки Уилбур пришел к выводу, что преподобный Кейтер использовал средства из фондов церкви на оплату личных страховых взносов, а также на строительство своего дома и покупку одежды. Однако на собрании совета попечителей церкви, который должен был рассмотреть обвинения, выдвинутые против Кейтера, было решено, несмотря на все доказательства, что найденные несоответствия являются результатом небрежности, а не мошенничества.

«Более всего я сожалею о том, – писал Уилбур отцу, – что напряжение и беспокойство, которое Вы испытывали в течение прошедших 15 лет, никуда не делись… Напротив, создается впечатление, что борьба только усиливается». Уилбур также не сомневался в том, что борьбу надо продолжать.

«Проблема того, что официальные представители будут грабить церковь, а попечители станут сознательно вводить всех в заблуждение, опасаясь, что в противном случае уменьшатся денежные сборы, должна быть решена раз и навсегда. В конечном итоге обман не принесет никаких финансовых выгод. Обманывать людей, предоставляя лживые отчеты, – это еще более нечестно, чем воровство Кейтера, и поскольку речь идет об интересах церкви, то наказание будет строже».

В середине марта Уилбур отправился на поезде в Хантингтон, штат Индиана, чтобы провести дополнительную проверку бухгалтерских книг издательства, и, вернувшись домой через два дня, сообщил отцу, что в бухгалтерских книгах и документах Кейтера «много фальсификаций».

Получив мощную поддержку со стороны Уилбура, епископ решил сделать кое-что самостоятельно. Они с Уилбуром провели целый день за подготовкой «разоблачений растрат, сделанных Кейтером», как записал епископ в своем дневнике, а на следующий день Орвилл закончил печатать окончательный вариант.